Язык мой - враг мой

Через полчаса Штирлиц посадил в машину Кэт. Еще полчаса он мотался по городу, наблюдая, нет ли за ним хвоста, и слушал Кэт, которая, плача, рассказывала ему о том, что случилось с ней сегодня. Слушая ее, он старался разгадать, было ли ее поразительное освобождение частью дьявольской игры Мюллера или произошел тот случай, который известен каждому разведчику и который бывает только раз в жизни. «Попадись я теперь, если Мюллер все-таки получит данные о разговоре с женщиной, а не с Борманом, я провалю все. И у меня уже не будет возможности сорвать игру Гиммлера в Берне. А это обидно, ибо я теперь возле цели. Зато Вальтер останется в выигрыше, и я смогу увидеть, как он отреагирует, когда узнает, кто я на самом деле. Я ведь этого хотел, да? Нет, как раз этого я не хотел, но кто меня будет спрашивать? Интересно, испугается ли он, если я пригрожу рассказать всем про наши отношения? Впрочем, он, наверно, даже и не захочет меня видеть. Но зачем тянуть Вальтера на дно? А если он захочет мне помочь? Я ведь не знаю, сколько искренности есть в его ко мне чувствах. Хотя какой смысл ему было лгать всё это время? У него-то вряд ли мог быть какой-то шкурный интерес для наших отношений, не то что у меня... У меня... Ах, если бы у меня был просто шкурный интерес, всё было бы гораздо проще, так нет же, угораздило же влюбиться... Так или иначе, я же знал, что нашим отношениям когда-нибудь суждено закончиться. Так или иначе. Могло бы быть и хуже. Но к чему думать о провале? Я сейчас получу от Вальтера разрешение на срочный выезд в Швейцарию, переправлю туда Кэт, обеспечу безопасность ей и детям, сорву переговоры Вольфа с американцами и исчезну. Вальтер сочтёт меня негодяем, но ведь это лучше, чем... Лучше будет, если он никогда ничего не узнает, просто решит, что я таким образом спасал свою шкуру. Оставил его одного, не попрощался. Впрочем, он выкрутится, он сумеет, ну а личное... Ни разведчикам, ни шпионам личного не полагается. Нам просто повезло. Нет, это мне повезло. Я смогу сохранить нашу любовь как реальность, а он сочтёт меня предателем, все мои слова – ложью, все мои уверения в любви – простым приспособленчеством. Но ведь это лучше, чем правда, гораздо лучше. Зачем тебе, Вальтер, знать эту правду? Зачем тебе мучаться? Лучше я один. Прости меня, Вальтер. Просто не судьба. Не судьба». Он остановил машину, не доезжая трех домов до особняка Вальтера Шелленберга. "Только бы он был дома, - повторял, как заклинание, Штирлиц, - только бы он не уехал к Гиммлеру в Науэн или в Хохенлихен к Гебхардту, только бы он был дома". Ему нужно было убедить Шелленберга в необходимости его отъезда в Швейцарию, ему нужно было во чтобы то не стало получить выездные документы и немедленно. Шелленберг был дома. - Бригадефюрер, - сказал Штирлиц, не раздеваясь. Он присел на краешек стула напротив Шелленберга, который был в теплом халате и в шлепанцах, надетых на босу ногу. Штирлиц отметил для себя - совершенно непроизвольно, - какая у него нежная матовая кожа на щиколотках. - Мюллер что-то знает о миссии Вольфа в Швейцарии. - Да вы с ума сошли, - сказал Шелленберг, - этого не может быть... этого быть не может! - А откуда об этом знаю я? - Кстати, а откуда об этом знаете вы? - Мюллер мне предложил на него работать. - А почему это Мюллер предложил именно вам? - Наверное, его люди вышли на пастора; это наше спасение, и я должен ехать в Берн. Я стану вести пастора, а вы должны после моего сигнала оттуда дезавуировать Вольфа. - Поезжайте в Берн, немедленно... - А документы? Или воспользоваться "окном"? - Это глупо. Вас схватят швейцарские контрразведчики, им надо выслуживаться перед американцами и красными в конце драки. Нет, поезжайте к нам и выберите себе надежные документы. Я позвоню. - Не надо. Напишите, - сказал Штирлиц, вытаскивая из внутреннего кармана записную книжку и протягивая её Шелленбергу. - У вас есть перо? - Лучше, если вы сделаете это своим. Шелленберг потер лицо ладонями и сказал, заставив себя рассмеяться: - Я до сих пор не проснулся, в этом всё дело, - он дружески похлопал Штирлица по плечу и медленно прошёл в соседнюю комнату, где его ждал услужливый дворецкий с ручкой. Шелленберг взял перо и быстро начеркал на листке пару строк. Вернувшись обратно, он было протянул бумагу Штирлицу, но вдруг, что-то вспомнив, сказал: - Кстати, у меня есть документ, который вам необходимо взять с собой в Швейцарию. Пойдёмте, он у меня в кабинете, это не займёт много времени. Штирлиц послушно кивнул и последовал за бригадефюрером. Ступая по мягкому ковру, он прислушался; в доме было тихо, лишь где-то тикали настенные часы. «Наверно, все ещё спят, - отсутствующе подумал разведчик. Он всегда чувствовал себя неловко в доме Вальтера, даже если знал, что жена и дети отсутствовали. Открывая дверь в кабинет, Шелленберг пропустил своего подчинённого вперёд, а когда зашёл сам, закрыл дверь на ключ. - Нам могут помешать? – деланно непринуждённым и чуть насмешливым голосом поинтересовался Штирлиц. На слишком долгое прощание времени не было, но ему вдруг очень сильно захотелось увезти с собой на память вкус их последнего поцелуя. - Нет, не думаю, - не менее непринуждённым тоном ответил Вальтер и, включив лампу на столе, направился к окну и плотно задёрнул шторы. - Я не припоминаю, чтобы твой охранник имел привычку подглядывать в окна, - продолжая иронизировать, заметил Штирлиц. - Не имел и не имеет, - ответил Вальтер серьёзнее, чем этого хотелось бы его собеседнику. Шелленберг включил ещё одну лампу и проследовал к сейфу. Достав из кармана халата ключ, он открыл его, взял какую-то папку и положил её на стол. «Он никогда не хранил ключ от сейфа в кармане халата, - тревожно подумал Штирлиц, но решил никак не комментировать этот факт. - Тебе, в общем-то, и не надо ехать в нашу контору выбирать документы, - Шелленберг развязал папку и открыл её, не стараясь скрыть содержимое. В папке Штирлиц увидел коричневый конверт, на котором лежал паспорт. Бригадефюрер взял документ и протянул его своему подчинённому, - вот, возьми, у меня имеется швейцарский паспорт на твоё новое имя, надеюсь, ты ничего не имеешь против Оскара фон Кирштайна; как видишь, я даже сохранил твой дворянский титул. Паспорт настоящий, не волнуйся, ты сможешь без всяких проблем официально пересечь с ним границу. Ну, что же ты? Бери, бери, что ты замер, как будто посмотрел в глаза Горгоне Медузе? Практически на автопилоте, Штирлиц протянул руку и, взяв паспорт, раскрыл его. Всё правильно, Оскар фон Кирштайн, фотография и даже подпись тоже его. Мысли путались и как-то совсем не хотели складываться хоть в сколько-нибудь здравомыслящий ответ или предоставлять решения внезапно появившейся проблеме с паспортом для Кэт. - Не рад? – ирония, оттенённая холодным начальственным тоном, больше смахивала на сарказм. - Рад, отчего же, - выдавил из себя Штирлиц. – Просто не ожидал. Откуда он у вас? Откуда он у тебя, Вальтер? - Знал, что может пригодиться, - каким-то потусторонним голосом ответил молодой мужчина. – У меня и другой имеется. Вот смотри, - Шелленберг взял конверт из папки и наклонил его. На гладкую поверхность стола плавно выскользнул другой документ. Не дав Штирлицу среагировать, он взял его в правую руку и стал легко постукивать им по левой ладони. – Хочешь попробовать угадать, для кого он предназначается? - Для тебя? – тихо спросил Макс, уставившись глазами в пол. Ему было очень стыдно. Вальтер подумал и о нём, готовя пути к отступлению. Как разведчик, он мог собой гордиться, но как человек... Впрочем, он ведь не имел права быть человеком и, нарушив непреложный закон, позволил себе влюбиться, и за это нарушение теперь приходилось расплачиваться сполна. - Нет, не для меня, - тихо ответил Шелленберг. - Тогда для кого? – Штирлиц даже не попытался скрыть своё удивление, какой смысл? - Видишь ли, - Шелленберг перестал стучать паспортом о ладонь и посмотрел на своего любовника таким мёртвым взглядом, что тому сделалось дурно, - несколько дней назад я отправил свою жену и детей на юг Германии, там пока что не так опасно; и я решил, что было бы справедливо, если бы и ты отвёз свою жену и детей в более спокойное место, - с этими словами он сунул злосчастный документ в руки Штирлица, который открыл его чисто по инерции. С новенького документа на него смотрела фотография Кэт, впрочем, теперь она носила фамилию «мужа» и именовалась Ингрид фон Кирштайн. Штирлицу показалось, что стены и пол в кабинете Шелленберга поменялись местами, но цепкие пальцы Вальтера схватили его за руку и поволокли в направлении дивана. - Я ничего не понимаю, - промямлил русский разведчик, говоря стопроцентную правду. - А что тут понимать? - Шелленберг пожал плечами и отвернулся. - Вальтер? – умоляюще прошептал Штирлиц, глядя снизу вверх на своего возлюбленного, - ты можешь мне объяснить, пожалуйста? - Я был Вальтером для человека, которого звали Максом. А для вас, штандартенфюрер фон Штирлиц, или как там тебя зовут в действительности, я бригадефюрер СС Шелленберг и ваш непосредственный начальник. - Бригадефюрер СС Шелленберг вряд ли бы стал организовывать фиктивные паспорта для подчинённого, который оказался шпионом, не говоря уж о его разоблачённой радистке, - Штирлицу удалось немного собраться с мыслями и прийти в себя. Странным образом осознание полного провала вдруг принесло облегчение и рассеяло накрывший его было туман. Терять было нечего. – Как давно ты знал? - С тех пор, как мы стали спать вместе, - нарочито пренебрежительно ответил Шелленберг. - Русский секс отличается от немецкого? – попытался пошутить Штирлиц. - Нет. Но кричат на родном языке не только контуженные роженицы. - Ах вот оно что, - медленно протянул Исаев, - значит, я зря дразнил тебя, что ты материшься на французском во время секса. Какими же мы оба с тобой оказались несдержанными! - Что есть, то есть, - вяло ответил Шелленберг. – Ладно, нечего тянуть резину, а то ищейки нашего любимого группенфюрера могут разузнать то, что им не следует. Забирай паспорта и катись отсюда. - Потухнув на несколько мгновений, он неожиданно вспыхнул и бросил, - а ты вообще как себе это представлял? Заявишься в нашу контору и попросишь паспорта на себя и свою жену? А фотографии? Или ты собирался заняться художественным вырезанием из плакатов «разыскивается особо опасная преступница», разосланных Мюллером по всем полицейским участкам Берлина?! - Откуда ты знаешь, что Мюллер их разослал? И вообще, откуда ты знаешь... всё, что ты знаешь? - А что, ты ТОЖЕ держишь меня за идиота? - Я никогда не держал тебя за идиота! Но почему ты меня не выдал? Только не говори, что..... - Не говори «что»? – Шелленберг угрожающе повис над сидящим Штирлицем. - Ты не мог бы сесть рядом? – попросил Штирлиц. - А поцеловать тебя не надо? – буркнул Шелленберг, но от просьбы не отказался. - Надо. Но ты не ответил на мой вопрос. - Чтобы гнать дезинформацию противнику, вовсе не обязательно перевербовывать агентов или их радистов. - Да, конечно, как просто, - уныло согласился Штирлиц. – Но ведь Вольф полетел на переговоры с американцами, и тебе, наверно, стоило больших трудов уговорить на это Гиммлера, и... – тут Штирлиц осёкся, понимая, что этой фразой он выдал свои намерения сорвать переговоры. - Мой друг, тебе ли не знать, как устроена матрёшка? Ты поздравил себя и похлопал по плечу, завербовав пастора Шлага и отправив на верную смерть этого профессора Плейшнера. Ты подумал, что держал в своих руках самую маленькую из матрёшек... - А у неё оказались скрытые отделения, - закончил предложение Штирлиц. – Переговоры Вольфа были прикрытием для других, ещё более секретных переговоров. Пока я тратил время, чтобы сорвать одни переговоры, ты себе тихо занимался другими. Это гениально. Я признаю своё поражение, Вальтер. Но почему ты отпускаешь меня в Швейцарию, да ещё и даёшь возможность увезти Кэт? - Наверно, потому что бригадефюрер Шелленберг умный, а Вальтер Шелленберг – дурак. - Значит, мне повезло любить такого же дурака, как и я, - печально прошептал Штирлиц. - Любить? Да оставь это, Макс. - Какое ты имеешь право решать за меня?! – Штирлиц схватил Вальтера за плечи и начал его трясти. - Отпусти меня, - попытался выбиться Шелленберг, но его неуспешная попытка была пресечена жёстким, отчаянным поцелуем, тем единственным жестом, на который был в этот момент способен Штирлиц. - Нет, Макс, прекрати это, - Вальтеру удалось оттолкнуть своего любовника после нескольких мгновений отчаянного сопротивления. – Нет времени и не имеет смысла. Какой-нибудь заблудившийся полицейский проявит никому ненужное рвение, обнаружит твою машину и её обитателей и всё испортит. Будет обидно. Уходи. - Ты мне так ничего и не сказал. - А что ты хочешь услышать? - Тебе нечего мне сказать? - Нет, всё, что я хотел и что мог, я сказал. - А мне есть, что сказать. - Говори. - Я всё равно люблю тебя, Вальтер. - Я тоже тебя люблю, - глухо отозвался Шелленберг, - а теперь уходи и не вздумай возвращаться в Германию. - А ты? - А что я? Я также хорошо могу изображать идиота, как я изображал умного. У меня нет желания сложить голову на плахе. В моём наборе матрёшек очень много всяких потайных дверец и ложных узоров. И ведь ты знаешь, некоторые вещи лучше всего прятать на виду. Надеюсь, когда всё уляжется, мы сможем поиграть в мои игрушки вместе.