И все рыцари королевства

      Он находит миллион причин, чтобы ненавидеть сына школьного учителя, хотя с самого начала их академической поры тот всегда довольствовался одной – смел ему не нравиться. Когда Уокер садится к белобрысому хмырю во время сочельника, он давится куриной ножкой. Когда хлопает тому ресницами, он проливает полный до краёв кубок. Когда Непризнанная начинает чирикать что-то на ушко, он ставит затяжку на манжете вилкой с травмоопасными, острыми зубчиками. Он знает миллион способов, как применить такую славную вилку по назначению, но в Школе всё ещё запрещено убивать. Поэтому его рождественский «тост» напоминает эпитáфию. Отсутствие оваций он списывает на слабую просвещённость провинциальной публики. Лишь потом выходит из большого зала прочь: он слышал, звёздам следует покидать сцену в зените славы, а не бледной тенью былого кумира. Два лестничных пролёта спустя он принимает решение поставить на Виктории Уокер крест, как бы богоугодно это не звучало из его уст. А ещё он слышит топот не маленьких ножек. Такие встречи никогда не планируют. Не создают вокруг них флёр ожидания. А если те случаются, их стараются забыть, предотвратить, обойти стороной, по касательной, чтобы не задело. Но сегодня не тот день, не тот месяц, не то столетие. И навстречу бронепоезду, окрашенному багровыми крыльями, Уокер выныривает с противоположной лестницы, несясь лоб в лоб.       – Люцифер, стой! – Дерьмо. Вот дерьмище. Зачем она его окликнула?       – Отвянь, - он отвернулся, не замедляя шага, и теперь Вики семенила следом.       – Я!       – Ты.       – Я просто хотела спросить, что ждёт мою мать и вашего адмирона!       – Огромный торт в форме сердца с хýевой тучей свечек и яхтенное путешествие к острову всех влюблённых.       – Что? – Едва не врезавшись в его спину, она застыла, глазами уткнулась куда-то в перья и глупо захлопала ресницами. Голос – надменный и хладнокровный – показался искренним. – У вас есть такой остров?       – Непризнанная, ты – дура или прикидываешься? – Теперь демон повернулся, разглядывая её с подобием жалости. – Мы не в третьесортной книжонке, и на наших островах… тебе вряд ли понравится. О твоей мамаше и Винчесто я знаю не больше твоего, как и все рыцари королевства!       – Я была на Трибунале, с Мими летала, видела адского советника! – Отарабанила, будто на допросе. Вот и отлично, вот и пускай докладывает.       – Какая ценная информация. Боюсь, ничего нового ты мне не сообщишь, Рондент присутствовал там, чтобы донести отцу. Он отворачивается так же быстро, как повернулся. Собирается уйти. Даёт понять, говорить им не о чем. И Викторию вновь затапливает неправильным чувством из нескольких ингредиентов: недоверие, любопытство, желание – смешать, но не взбалтывать.       – Стоять! На ладонь, вцепившуюся в рубашку, Люцифер взглянул, как на проказу, ядовитый плющ, блоху с немытой псины – на нечто такое, от чего требуется избавиться без промедления.       – Прекрати. Меня. Преследовать. Блять! – От её воплей он ожидаемо озверел и резко сбросил чужую руку с барского плеча. – Завязывай за мной ходить, завязывай искать со мной встреч, завязывай мацать меня при любой удобной возможности, Уокер! Хватит маячить передо мной со всеми своими блестяшками, цацками, кружавчиками! Тебя слишком много в!.. – Демон осёкся, прикусив язык. «Так тебе и надо! Подавись собственной желчью!», - Виктории кажется, эта мысль ухает не со зла. Честно говоря, ничего плохого она о нём не думает, а думает о Комик-коне. Пусти кто на фестиваль Люция, тот наверняка произвёл бы фурор ещё в очереди. Хотя, кого она обманывает? Не станет он стоять ни в каких очередях, всего лишь продефилирует мимо фейс-контроля и скажет «Я в списках на первом месте. Что? Меня там нет? Тогда можете подтереться своими записульками!». Если после фирменного взгляда из-под бровей останутся несогласные, тех он просто пошинкует на салат.       – Слишком много в твоей жизни?       – И этого тоже хватит. Хватит мнить о себе всякое.       – Эти видения, Люцифер… Мы как-то связаны, хочешь ты того или нет!       – Отвали, ты достала! Меня достала! Академию достала! Всех рыцарей королевства достала! – Рука взлетает на уровне её лица, но упирается в стену. С виду непринуждённая зарисовка: коридор, жирная луна в обрамлении рамы и эти двое. Она – демонстративно изображает трепетную лань, сжимаясь в комок дерзости, он – прислонился к барельефу, откуда улыбается кто-то давно усопший и, несомненно, крылатый. Но у Уокер душа уходит в пятки – правда ни разу не от ужаса. В некотором роде она – адмирон, читающий свои собственные воспоминания в учительской. И от тех до сих пор бросает в жар. После собрания она соврала Мими. Во-первых, ни слова не сказала о сексе с Люцием, всё ещё. Во-вторых, отмахнулась, мол, вашему Винчесто хватило такта не закапываться в память. Ложь вышла редкостная, пакостная, притянутая за уши. При слове «такт» дочь Мамона хохотнула и театрально захлопала в ладоши с тем лицом, с каким адмирон был готов комментировать увиденное «Ну ничего себе! Это вот так сейчас у молодёжи принято?».       – Так достала, что ты треплешься со мной уже десять минут, сын Сатаны? В ответ моргнули, стараясь не таращить глаза яростно, а от того бесконтрольно, и теперь этот надменный, слишком много о себе думающий демон стал до смешного красив. А Виктория вдруг заметила, что его рубашка недостаточно чёрная. Вернее, совсем не чёрная. Может, тёмно-синяя или тёмно-зелёная. И в этом была своя логика: если у него всего одна рубашка в гардеробе, это странно и негигиенично, но если в его шкафу сплошь чёрные рубашки, то это ещё хуже и нужен психиатр. «Прекрати думать про шмотки», - пробубнил кто-то взрослый в белобрысой башке. Уокер не стала тому перечить, послушалась. Не так часто внутренний голос давал по-настоящему толковые советы. Обычно там звучало «Давай заглянем за эту дверь, всё равно никто не смотрит в нашу сторону!» или «Да ладно, выкрути горелку на максимум, ну что плохого может случиться?», но это уже на уроке химии в постепенно стирающейся из памяти прошлой жизни.       – Никогда не встречал более навязчивой девицы. – Он вздёрнул нос – вышло неудачно. Свет факелов сыграл злую шутку с тем, кто привык быть уверен в своей неотразимости. Живописал впалую, потемневшую, усталую кожу на лице, а губам добавил оранжево-трупного, болезненного оттенка. Сделал похожим на панду или енота. Она думает, всё же – енот. Енотов Вики видела под крыльцом в Портлэнде много раз, а панду – лишь дважды в зоопарке. – Я уже сказал, у нас был просто секс. С тех пор ничего не изменилось. – Почему-то она ему не верит. Почему-то он сам себе не верит. – И я в душé не ебу, какова природа наших коллективных видений. Но сейчас и без тебя достаточно проблем, понимаешь, убогая?! – Или из-за тебя. Да, точно, Люцифер хотел сообщить именно это, но в самом конце пожалел девчонку.       – В этой школе всё ещё остаётся много хорошеньких демонов, - парировала Уокер. – Ничего не изменилось.       – Это поэтому ты начала с белозадых выблядков?! – Сказал не громко. Скорее, зашипел. Но Вики показалось, что в коридорах загуляло эхо.       – О чём ты? Я не пони…       – Не ломайся, Непризнанная, с тобой наконец-то всё стало ясно! – Теперь он не смахивал на енота. Всё больше – кот. Котяра. Матёрый, битый жизнью, промокший под дождём. Шрамы-тени наискосок по усатому-волосатому лицу. Закатившийся взор, губы дудочкой, манерное «Пф-ф-ф», потому что овчинка не стоила выделки. – Раньше я, грешным делом, думал… - с каждым словом Люций осознавал всю двусмысленность формулировки и продолжал свирепеть, - дьявол! Некоторое время назад я считал, что ты и правда долбанная дама в долбанной беде, куда я тебя случайно подтолкнул, но теперь вижу, что ты – та дама, от которой сплошные бéды! В конце коридора, представляющего из себя галерею, увешанную портретами, утыканную статуями и расцвеченную чужой гордыней, что-то загремело и забулькало:       – Эй, чем бы вы там не занимались, чуваки! – Нетрезвый, но дружелюбный Астр: то ли купидон счастья, то ли свидетель грядущего преступления. – Занимайтесь этим в своих комнатах. Меня поставили дежурить после Рождества, но пока я вас не рассмотрел, то нарушения, считай, не было. С нескрываемой грустью Виктория выдохнула: момент упущен, они снова не поговорят и ничего другого тоже «не». Она открыла рот, собираясь попрощаться, словно её «Увидимся» имело значение – естественно, они увидятся, сразу после каникул, на первом же Крылоборстве или на общей паре у Геральда. Но у Люцифера оказались иные планы. Глаза вспыхнули, взгляды встретились – неминуемое лобовое столкновение состоялось. Удивительно, раньше она полагала, в его радужках спрятано костерище, которое шкворчит, дымится и способно сжечь дотла. Это очень типично – думать про страстного, горячего мужика, что он, как пожар, проедает до костей. Но теперь Уокер мерещится, как она летит в чёрную яму. У этой ямы нет никакого дна, но оттуда всё равно доносится волчье многоголосье.       – Пора расставить все точки над «i»! – Брюнет тянет её за локоть, заставляя клюнуть носом в предплечье, той же ладонью приподнимает, подхватывает. Не киношно, не через плечо, тем более – не на руки. Всего лишь за талию в охапку, неудобно сминая, как фантик от конфеты. Сама сладость распробована, начинка известна, теперь следует отмыться от приторной липкости. – Идём!       – Если ты хочешь, чтобы я шла, тебе следует поставить меня-я-ах!.. Одна выбитая ногой дверь по соседству оказывается порталом в персональный Ад. Мысленно, с удивлением, Виктория констатирует сразу две вещи: во-первых, всё это время они общались возле его спальни; во-вторых, в «Аду» явно питают слабость к оттенку «марсала» и канцелярским приборам, разложенным на столе в порядке возрастания. И ещё тут неприлично много книг и нет ни одного обнажённого суккуба, смиренно сидящего на цепи. Зато на подоконнике в вазе стоит лаванда – подсохшая, квёлая, но всё ещё источающая аромат.       – Непризнанная, завязывай думать, что я лапаю тебя, потому что это предел моих мечтаний. Пьяная рожа не даст нам поговорить, а поговорить следует. – Мужчина убрал руку и отошёл на добрые пару шагов, прижимаясь спиной к двери. Впрочем, его криминальное похищение, от которого блондинке дóлжно чувствовать себя пленницей, больше походило на самозащиту. Смотрите, вот он – Люцифер, сын Сатаны, - доброволец, который вызвался спасти академию от разрушительного воздействия Уокер. Тот самый герой, схвативший не обезвреженный заряд и нырнувший с ним в самую глубокую, в самую кроличью нору. – Как давно ты промышляешь своими шашнями?       – Я? Промышляю? Что-о-о?! – Лаванда на подоконнике вызывает сплошные вопросы, и Вики не выдерживает. – Ости подарила? Он пропускает издёвку мимо ушей:       – Сегодня, на ужине, ты сидела с этим пернатым нищеёбом. Что это значит?! Она сначала не поняла, а потом поняла:       – С Дино?       – С блядино! Есть иные варианты? Или ты по рукам пошла? Благотворительное расточительство? Социальный пакет со вкусом твоей вагины? Акция «Всё включено»?!       – Погоди-погоди! – С трудом сдерживая смешок, Вики качнулась. – Ты меня ревнуешь?       – Я. – Он потемнел и двинулся вперёд, щёлкнул зубами на этом «я», как бойцовская псина, натасканная на ринг. Стал абсолютно впечатляющим. – Я. Тебя. Не. Ревную. Я всё знаю. Чуешь разницу?       – Чего ты знаешь, Люций?       – Хочешь поиграть в свои игрульки? – Расстояние неумолимо сократилось до нуля, и теперь демон просто навис сверху – большой, небезопасный. Вики хочется помечтать, поэтому она мечтает. Мечтает, как начнёт отрицать, что это до жути сексуально. Потом мечтает, что у неё получается соврать об этом всем-всем, даже рыцарям королевства, даже ему. А в конце совсем уж мечтательно представляет, как и себя обманула в этих мечтушках. Наебала. – Давай прикинем, овца! Ты сдохла и тут же начала расследовать свою гибель. И – ну надо же! – тебе стал помогать каждый, и каждый – под страхом наказания. Я – баран – в том числе. Скажи честно, Уокер, твою задницу только ленивый не прикрыл? Тогда скольким ты её показала в качестве оплаты за услуги? То малышка Мими ни слова не говорит преподам, что ты не стала пить зелье забвения, то я должен выслуживаться перед собственным батей и объяснять, какого ляда водоворот вынес меня в компании Непризнанной в самый центр Балдýра?!       – Слушай, твои сложные взаимоотношения с отцом меня не…       – Я не закончил! – Он зарычал и упёр ладони по обе стороны от её лица, беря в импровизированные тиски. Гневный, опасный, раскалённый – заманчив, как бургер на заправке федеральной трассы. – Давай поговорим о родителях, раз тебе так хочется. Сколько конкретно раз патлатая Белоснежка покрывал твои походы к папочке и что ему за это перепадало, а?! Если мгновение назад инстинкт самосохранения ещё подавал признаки жизни, то упоминание отца оказалось лишним. У блондинки выключились защитные механизмы и врубились смертельные орудия.       – Спасибо, что спросил. – Зверски прочеканила Виктория. – Ведь кому, как не тебе, Люцифер, предаваться философии, когда именно следует бежать к папочке. Это же ты жалуешься ему с завидной регулярностью! Чуть что не по-твоему, а собственная кишка тонка решить вопрос, прикрываешься его именем и несёшься в Балдýр – доложить, что кровиночку обидели! – На мгновение она расслабилась, чувствуя себя в тонком, насквозь беззубом, белом комбинезоне, как королева положения, пока у него на лице сияла огромная гамма эмоций и нелепо приоткрытый рот. Но он всё ещё был страшно красив. Это утомляло. Она устала хотеть изображать из себя ту, которая его не хочет. Очень сложно не хотеть мужчину, сошедшего с античных полотен и из самых порнографичных фантазий.       – Завали! – Демонические пальцы впиваются в щёки. Другая рука ныряет за голову, хватает за холку, впечатывается в шею – не делает больно, но показательно демонстрирует власть. – Сейчас речь не обо мне!       – Да неужели? А я считала, в те редкие минуты, когда твой лимит слов – примерно сотня в год! – не исчерпан, ты умеешь трепаться исключительно о себе!       – Тогда пополни свой список регалек, Непризнанная: я ещё раз обратил на тебя внимание! – В коконе ладони, приподнятое вверх, её лицо критически близко от полнокровных губ, и коснись она их языком, последует Большой Взрыв, неконтролируемая реакция, эрекция, короткое замыкание. – Как давно ты с ним?!       – Да с кем?!       – С обмудком в белом воротничке, блять!       – Столько сочных эпитетов для Дино… знаешь, не переспи я с тобой ранее, решила бы, ты им увлечён! – Вики решает, всё дело в комбинезоне. Это он служит столпом её наглости – тот непросто снять, даже применив чары, а без чар не справится даже бывалый.       – Ты юлишь, значит я прав. – Ещё ближе, чем секунду назад. Ближе некуда. У него приятно-мятное дыхание придиры и чистюли, по которому стонут во снах. – Трахаешься со всеми, кого используешь, Уокер? Мими тоже перепало? Не думаю, что та была против. Дочь Мамона не разборчивее цербера на весеннем гоне!       – Как изысканно ты назвал меня сукой!       – Сука. Лови прямым текстом. За мной не заржавеет!       – Вот такой ты – человек, Люций. Так себе человечек!       – Как удачно, что к вашему поганому людскому роду я не имею ни малейшего отношения! – Ладонь на шее давно перестала покоиться с миром. Он, видимо, и сам не замечал, как принялся расписывать её кожу узорами и закручивать отдельные пряди в завитки, не готовый остановиться. – Отвечай!       – То есть ты узнал, что когда-то, в начале года, мне несколько раз помогли мои друзья, и решил, всё потому, что я виртуозно сажусь на шпагат голенькой?       – Ты садишься на шпагат голой… тьфу! – Яростные, красные глаза подёрнулись пеленой на одно мгновение, но этого вполне хватило, чтобы Уокер ощутила в своих кулаках невидимые вожжи. – Причём тут мифическая дружба-хуюжба?       – «Дружба-хуюжба»? Слова не отрока, но мужа! – Она подалась навстречу, игнорируя якобы противление увитых венами рук, и смазано прошлась по его губам, выговаривая, - если с тобой никто не дружит просто так, это не значит, что у всех – то же самое. Люцифер знает, у всего есть предел, свои границы. Где-то заканчивается ущелье, в ином месте – устье реки, ещё раньше – экзамены ненавистного Фенцио, разящего чесночной вонью, словно учитель всегда готов обороняться от вампирских орд. Самым коротким пределом терпения, по преданию, обладает его батюшка. Но с появлением этой девицы в своей зоне досягаемости демон уверовал, его миссия – переплюнуть родного папашу.       – Ты мне не нравишься, поняла?! – Брюнет всё ещё держит её за шею, за лицо, зачем-то слегка трясёт. Может, в Уокер поломка, а он починит самым древним, самым проверенным методом. – Ты знаешь, что такое «мне не нравится»?       – Угу, прек-крати меня тряс-сти!       – А ты понимаешь, что такое «не нравится, как друг»?       – Зн-наю!       – Так вот, ты мне даже как друг не нравишься! С последним слогом он погружает язык в её большой, жадный, идеально раскрытый специально для него рот. Вбивает решающей аргументаций. И никакой блядской дружбы. Хуюжбы. Люций готов поклясться, друзей не вылизывают с такой поспешной горячностью.       – Если тебя утешит, - они расцепляются вынужденно, ступившие на тропу сражения с Уокерским комбинезоном, - Дино целуется гораздо хуже. Будь под потолком муха, от напряжения бы тварь сдохла. Но за окнами морозный декабрь, поэтому комната пуста, не считая ледяной тишины, нарушаемой треском ткани. Чужая магия срывает с Вики одежду, а собственное горло порождает звук, о существовании которого в своей утробе она и не догадывалась. «Ближе, пожалуйста, ближе»? Или там «Вот так! Отлично! Наконец-то! Просто сделай это снова»? Шпилька, нафаршированная упоминанием вечного соперника, попадает в цель, но вскользь, мимолётно, навылет. У неё сияющие глаза и идеально круглая грудь – всё это пестрит, подпрыгивает прямо перед носом. И Люцифер, конечно, взрослый, половозрелый демон, видавший всякое, но он всё ещё недостаточно взрослый, чтобы пробормотать «Спасибо, я ещё похожу, посмотрю и, если что, вернусь». Он повторяет «Су-ка», заикается, звучит недружелюбно. Сгибает в пояснице назад, впиваясь губами в шею. Начинает, правда, с губ, лишь потом скользит языком по подбородку, кусает там тонкую, обтянувшую косточку кожу и спускается к яремной вене. Ей кажется, он может вспороть ей горло зубами, если захочет, а Виктория и не станет возражать. Но её собственная гордость космато требует жертвоприношения, и она прописывает демону затрещину. Получается куда-то в ухо – острое, как его усмешка. Думает, это обидно: судя по всему, старшекурсник ничего не почувствовал, а у неё теперь палец ноет.       – Ты что, дважды назвал меня сукой?! Тебе не больно?!       – Естественно мне больно. И ты, блять, ведёшь себя, как сука! – На крик не похоже, но он громко мурлычет ей слова рот в рот, чередой укусов-поцелуев переместившись наверх. Ключица – шея – скула… всё помечено мокрым, пошлым клеймом его языка. – А с суками разговор короткий…       – Ах, ну конечно! Давай, ударь меня в ответ! – Глаза-угли – точно напротив. Стояк сквозь узкие брюки прижимается к её бедру. Недостаточно чёрная рубашка растеряла все пуговицы, но до сих пор реет пиратским знаменем на татуированных плечах. – Любишь бить сук вроде меня, да, Люций?       – Не надейся, сука, ни одной из твоих коллег по цеху от меня пока не прилетало. Скорее всего, эта, пахнущая сексом и клубникой – с ней это всегда клубника, с тех пор, как он всунул в эту девицу в первый раз, он стал наркозависимым клубничным маньяком, аграрием-профессионалом, различающим тонкие ноты садовых культур, - сисяндра просто льстит себе, что является для него достаточной угрозой, чтобы он применил силу. Но если она хочет грубо, он не станет возражать. У него кованная кровать, он два года требовал у Мисселины металлоконструкцию вместо той казённой лабуды, с помощью которой экономят в прочих комнатах кампуса.       – Блин, волосы, ай!       – А-я-яй! – Её передразнивают, толкая на матрас. Впрочем, Непризнанная – гибкая и ловкая. Не падает вовсе, а приземляется на своё отменное филе и тут же тянет руки к молнии его джинсов. Застёжка на тех сбоку – какой-то новый тренд, демон не шарит, но ему брюки нравятся. Они – земные, она – тоже земная, вот пусть сами и разберутся.       – Да где оно?!.. Блять! – Что ж, видимо он переоценил интеллектуальные способности возбуждённой Уокер. – Абсолютно ебанутые штаны, - констатирует она, вскидывая взгляд наверх. Края, мать его. Какие края. Она ему ещё не сосала. Но у него такая богатая фантазия, что он уже всё придумал и продумал. И это планирование у Люцифера не сейчас случилось и даже не вчера.       – Я сам.       – Нет, я…       – Заткнись! – Приходится уронить её окончательно. Вбить макушкой в простыни. Слегка сдавить горло. – Заткнись, или я выставлю тебя вон и можешь упёздывать к своему беловласому ничтожеству! С трудом сглатывая, она вроде бы кивает в тесноте чужой ладони, и Люций переключает внимание на джинсы.       – Пока.       – Что?! – Он успел избавиться от брюк, но не от трусóв. А сейчас замер в спальне, наблюдая, как она встаёт и идёт к выходу, прикрываясь крыльями, как пончо. Бляха-муха, кто придумал пончо и решил назвать это словом «пончо»? Пончо – это на скотском, на собачьем, на зверином. Пончо могут укрывать кобыл и украшать драконов, пончо – это не для девочек-сучек.       – Куда ты намылилась, Непризнанная?! – Ему всегда казалось, что он быстрый, но Вики успела распахнуть дверь и сделать шаг в тёмный, капризный, как её рот, коридор прежде, чем он вцепился ей в загривок, втягивая внутрь.       – Упёздываю к своему беловласому ничтожеству!       – Значит, было?! – Стало грустно от собственной наивности. Так хотел ошибаться, что успел возликовать: всё он выдумал и без должного повода.       – Ну раз сам сын Сатаны так говорит, то кто я така-а-АЙ! Отныне без церемоний: королевич уже утомился вечно за ней плестись, но он всё равно её догонит, уверенный, это только начало. Люций ненавидит нарушать порядок вещей на своём рабочем столе, но Виктория Уокер и порядок – несовместимые явления. Перо, чернильница, пресс-папье и свитки ворохом летят на пол. Что-то хрустит. Иное – скрипит новообразованиями-осколками. Бумага рвётся.       – А с ним ты так же голодно течёшь? Обычно он не суёт в своих девчонок, прогнутых раком, пару пальцев, особенно когда они – тугие и узкие. Обычно он не думает про партнёрш «мои девчонки», сколь бы много тех не собралось в одной комнате. Обычно у него всё «как обычно, на отлично». Но это ж, блять, Непризнанная, у неё даже жопа необычная – в форме перевёрнутого сердечка. Капец, романтика. Полиция самых серьёзных намерений уже выехала, сын Сатаны.       – Только когда он дерёт меня со скоростью миксера, Люцифер! – Хрипло, на выдохе, Вики царапает ногтями столешницу, сцеживая яд буква за буквой.       – Давай сравним, сука, - на ягодице расцветает удар – почти пощёчина. Засечка старта. Свисток рефери. Он избавляется от бóксеров и с ненавистью смотрит на каменный член. В последний раз тому было хорошо, увы, всё в той же компании. Но подлой, блудливой, шлюховской Уокерской дочке о подобном знать не следует. – Может и размерами превосходит?! – Зарисовка из разряда «Мы делили апельсин», видос с линчеванием экзотического фрукта – розовое, алое, покрытое влагой. Когда он вдвигает ствол в Непризнанную, оно обязано брызгать соком.       – Мать-мать-мать-твою! – Первокурсница чувствует кровь на своих губах. Нижнюю она прокусила. Была слишком занята, выбрасывая такую порцию смазки, которая облепит идеальный, огромный хер Люция паутиной. Обмотает и уже не выпустит. По крайней мере, это в точности соответствует паучьим планам Виктории. – Нет, о размерах тебе ещё рано беспокои… Господи Иисусе, да-аа! Но ведь главное – не размер, а умения! – Вот теперь она орёт.       – Оправдание для тощих хуёв, сука… - он, оказывается, склонился, вмазываясь в спину и крылья грудью. Прошептал на ухо задурманенным, плывущим голосом и резко, рвано потянул её за бёдра. К себе – от себя. Внутрь – наружу. Быстро – медленно. Плоть – ствол. Чаще всего Люцифер не думает ни о чём, когда трахается. У него интуитивный секс. Это как интуитивное питание, только круче и там ебутся. Тело само подскажет, как действовать – его собственное, да и то, что под ним. Но Непризнанная же, блять, особенная. Блядь. С ней всегда всё так необычно, что он думает. Много думает и, в основном, с ужасом. Гонит от себя картинки её слюнявых совокуплений с небесным угодником у которого, по убеждению некоторых, даже члена не должно быть, вот насколько свят Дино – сын жерди и педагога. А, выходит, случилось очередное кидалово, где угодник оказался негодником. Потом думает, всё это до животного красиво – то, что перед глазами, в руках, вдоль ствола и обратно. В конце концов, снова не думает. Отпускает тормоза, рушит крепости, путается в её волосах – притягивает, прогибая к себе. Тут и не захочешь, распахнёшь губы под неудобным углом, поэтому Уокер – копилка со ртом, сложенным протяжным «о». Она – негромкая, правда не всегда. Сегодня это «не всегда». Хотя статистика у него не велика, теперь ту следует исправить. Он уже решил, он выяснит, сколько раз у неё было с отпрыском злоебучего Фенцио, который смел не засохнуть на отцовских портках, и помножит количество на два, а лучше – на десять. Надёжнее. Чтобы наверняка отдраить стенки её влагалища от чужой праведности, или куда там Непризнанной присунули… Мысль о прочих отверстиях прошибает холодным потом, заставляет облизывать собственные ладони. Одна рука оттягивает ей ягодицу, проникает средним пальцем в крошечный анал под неуверенное «Что ты?.. Прекрати, не… на-а-а-адо!». Второй ладонью он цепляется за челюсти, как за спасательный плот, - фиксирует, заполняет, давит подушечками на её злой язык.       – Я буду везде, Вики… Я буду везде… Везде, блять! – В распахнутый рот летит плевок, даже если кому-то не нравится. Главное, ему нравится. Да заебись, вообще. У неё конченные глаза, там-то он и тонет. Смотрит, течёт туда, в неё, вместе с чёрной тушью, оставляющей отпечатки на нижних веках, полагая, это последнее, что стоило делать с Непризнанной. В Непризнанной. И что лучше Рождества у него не было: не Вифлеем, конечно, но без чудес не обойдётся. Натренированное тело, единый ритм. Пожалуйста-пожалуйста, это обязано быть быстрее миксера. Чёрт, он не знает, что такое миксер! Её губы мокро жамкают вокруг фаланг – голодные, охуенные:       – Лю-фий… Лю-фий…       – Блять, милая… - невыносимо хочется говорить, он её понимает. Поэтому смещает ладонь на щёку с критической нежностью, позволяя извернуть голову боком и захватить его собственный рот в плен. Она волшебно сосётся, он же уже думал об этом прежде? Если нет, сейчас самый подходящий момент – лучше не бывает. Виктория и кончает прямо так, в поцелуе. Стонет-орёт куда-то в его чёртову глотку, заткнутая языком вместо сургуча, которым запечатывают сосуд с адским джином. Последние фрикции – вместо аплодисментов – оба постарались на славу. Он пытался вмазать ей в дёсны «Кричи громче, хочу, чтобы все слышали», но вышло короткое, ёмкое:       – Блять! – И то на финише, кусая сначала её губу, потом – плечо. Там была пара серых перьев. Он не может утверждать, что не слизнул их в оргазме, не сожрал поневоле. Скорее всего, он теперь отравлен. Скорее всего, это навсегда.       – Блять. – Соглашается Уокер, полностью пластаясь по столу под мужским, в миг отяжелевшим телом. В ней всё ещё его член, а несколькими сантиметрами выше – палец и рука, прикипевшая к заднице. И Виктория готова свидетельствовать против себя – она только что отреклась от истинной веры. – Имей в виду, у нас ничего не было.       – М-м? – Её не особо слушают, ласково, мягко целуя в загривок. Нет, нюхая там. Чертя носом границы владений. – Ты всё ещё про «у нас был просто секс»? Злопамятная сучка Непризнанная…       – Нет, я про Дино. Он давится вдохом и сипит:       – Какого хуя?       – Какого хуя не было?       – Зачем ты делала вид, что было?       – Я этого не говорила, ты сам себе придумал целую историю. Не стала рушить твои ладно выстроенные из мнительности и идиотизма воздушные замки, Люцифер. Мужчина встал, поднимая её следом с долей благородства. Он хотя бы вышел из неё перед этим актом показного джентльменства.       – А что по части хорошеньких демонов?       – Приберегу это на вечность после Инициации, сын Сатаны.       – Мими?       – Это допрос? Ладно, она пыталась, но, по-моему, ей всё равно, кто греет её постель. Она любит любовь, а не кого-то конкретного.       – Хрен в уёбском плаще?       – Знаешь, ты мог бы сделать неплохую карьеру, генеря ники в Tumblr! – Вики провела ладонью по его лицу: дотошный, прекрасный, изумительный. – С каждым из них я целовалась, но спала только с тобой.       – Я тоже.       – Ты тоже целовался с этими славными ребятами? Класс. Нас многое связывает, сын Сатаны.       – Я, блять, тоже спал только с тобой после первого раза с тобой, Непризнанная. – Там было ещё «Не еби мне мозги», но он посчитал, это лишнее, что всё равно не сработает. Ни в качестве просьбы, ни в качестве приказа, ни в качестве мольбы.       – Прослышала, ты наводишь обо мне справки среди студентов. Мол, что я делала в сентябре, какие задания у меня были в октябре. И поняла, нам пора поговорить.       – Это всё из-за виде-е-ений. – Люций с самым важным видом поджал свою коронованную губу.       – Ну коне-е-ечно. – Вики с самой неприкрытой иронией счастливо разулыбалась в ответ. – Я тоже хотела поговорить именно из-за видений. Но потом, представляешь, заглядываю я в свой табель за полугодие, который имел полное право сгореть от стыда и нéудов, а там очень даже неплохой средний балл у Фенцио, хотя я так и не трахнула его сынульку!       – Действительно…       – Пришлось вспомнить всех старшекурсников, кому я дала и кто мог написать мне хорошую реферéнцию. – Теперь она погладила другую его скулу. Решила, это восхитительно. Уже не останавливалась. Голые, потные, у стола, ставшего жертвенным, - наверняка оба выглядят тупо и роскошно. – Соврала бы про список на двести человек и чатик в Whats App, но уже поздно. Поэтому здесь, в истории, снова появляешься ты.       – Должна будешь, - утробно промурчали из-под пальцев, которыми она как раз коснулась его губ.       – Считаю, мы в расчёте.       – Зачем ты села сегодня с учительским отродьем? – Его руки оказались на талии. Одна скользнула промеж крыльев, вторая тесно обхватила её бёдра. Почти танцевальная конструкция. Люцифер даже качнулся с Непризнанной в унисон чему бы-то ни было.       – Ну, знаешь, все эти секретики чистого блонда в условиях, приближённых к полевым…       – Позлить меня?       – Всего лишь подтвердить догадку. Когда ты ни с того, ни с сего стал хуесосить всех, включая своего «деда», в качестве поздравительного тоста, я поняла, что ты… очень хочешь поговорить насчёт наших коллективных видений.       – Угу.       – Вот и поговорили.       – Ага.       – А теперь я пойду.       – Нет.       – Это был всего лишь секс, Люций.       – О женщины!.. – Он возвёл глаза к потолку, но там было пыльно, чего он терпеть не мог. – Отныне будешь мстить мне тысячелетиями? Слышала когда-нибудь про гордыню? Страшный, между прочим, грех, Непризнанная.       – Думаю, после всего, что мы с тобой сделали, лоно церкви для меня подприкрылось.       – Где-то подприкрылось, где-то… - мужская ладонь удавом вползла на округлую ягодицу и сжала ту, - …подоткрылось. Останься.       – Зачем?       – Я так хочу.       – Не всё в этом мире крутится вокруг тебя.       – Потому что всё в этом мире крутится вокруг тебя?       – Хм. Возможно. – Без всякого желания девушка вывернулась из кольца горячих рук. – По крайней мере, мне нравится формулировка. Поднятый с пола комбинезон не подлежал никакому восстановлению. Ни колдовство, ни опытная швея, ни их симбиоз не смогли бы спасти некогда симпатичный наряд.       – Тогда останься, потому что я тебя об этом прошу. К тому же, тебе не в чем идти. Да и коридоры патрулирует пьяный, дежурный урод. А Люцифер не лишён жалости. Он не может «травмировать» Астра видом обнажённой Виктории. Этот оглушающий «пейзаж» предназначен только ему.       – Подумываю украсть у тебя простыню.       – Но за неё придётся рассчитаться.       – Прямо сейчас?       – Конечно, если ты не хочешь, чтобы набежали проценты.       – Ты, часом, не еврей?       – Всего лишь… - она успела стянуть простынку с кровати и вновь оказалась прижата к Люцию спиной – над краешком уха мгновенно разлилось бархатом, - …сам дьявол. Хочешь что-то взять у тёмных сил, будь готова к расплате.       – Жадина-говядина… - бурчит Вики, теряя способность ходить и уходить. В конце концов, её «уходить» может потерпеть до рассвета.       – Уокер, Уокер, Уокер… – Большие ладони линуют от подмышек до бёдер и обратно. Поглаживают. Мурчат и вторят в такт.       – Да?       – А ты правда умеешь садиться на шпагат голой?       – Даже странно, что ты до сих пор не прослышал про мою утреннюю йогу на крыше. Ведь об этом говорят буквально все.       – Кто «все»?       – Все студенты, конечно, - она откинула простыню и сделала шаг назад, освобождая себе пространство под шпагат. – Все студенты, Люцифер! И все рыцари королевства!