Все девы попадают в рай

Те влюблены и эти влюблены, но оба не взаимно, так что можно влюбиться между ними и смотреть. © Дарья Серенко Ваня с самого начала знал, что это плохая идея. Нет, так-то план был охуенчик, пацаны все по делу раскидали. Прилететь с утречка в Москву, сбросить весь нехитрый шмот в свеженькую менеджерскую хату к Максу, оценить новую мишленовскую звездочку, закинув в топку хитровыебанные морепродукты и белое винцо, а потом полчасика помесить ноябрьскую грязь, двигая толпой на одиннадцатом номере в сторону клубешника, выбранного Сереженькой ПЛС как лучшее место для чтения рэпчика. Ваня с ходу вписался в движ, забил на то, что южная братва так и не стала его крю, не заменила собой то, что он считал больше, чем семьей. Плевать! Как-никак Ваня снова в дороге, хозяйственно тащит свой и чужой шмот в аэропорт, зажав в зубах край картонного стаканчика с кофе, с ржачем, раздражающим приличных мужиков в костюмах, толкается с парнями жопами на посадке и стоически терпит задремавшего Эрика, весь полет пускающего на него слюни. С Эрика-то все и началось, кстати! Вот ровно как они завалились гомонящей ордой в гримерку Джипси, тот, как-то нехорошо позеленев, сразу же и выскочил из нее в сторону уборных. А Ваня ведь говорил, что не стоит доверять желеобразным щупальцам и всяким там каракатицам. Моллюски до добра не доводят! То-то проверенный временем добротный стейк, заточенный Ваней с обжаренной молодой картошечкой и заполированный кружечкой светлого пивка. Он и до последнего сомневающемуся в заказе Бабичу его советовал, но нет, и этот решил выебнуться и присоединиться к клубу любителей головоногих. Послушал бы Ваню и не повторил бы печальный опыт Порчанского, как-то элегантно проблевавшего половину сета прямо за пультом. Да, некрасиво вышло с этим концертом, но хоть Серый продержался до конца выступления, попрощавшись вместо зала со съеденным ужином. Повезло, что за сценой, в подставленное сердобольной уборщицей ведро. Вместе с этим-то ведром Макс и погрузил всех на заднее сидение такси: стонущего Эрика, успевшего по-всякому побрататься с клубным унитазом, с ужасом смотрящего отметки в инсте Бабича и Сережу, настоящего кремень-артиста. А Ваня, открестившись от идеи протупить вечер с блев-компанией в окружении минералки и регидрона, остался у входа перекурить по третьему кругу и параллельно намутить планы на ночь. Тут-то Мирон ему и набрал. Ваня не собирался брать трубку. Их общение давно сошло на нет, порвалась красная ниточка из китайской притчи, которую бухой Мирон как-то поведал ему во время очередной остановки на обочине раздолбанной дороги России-матушки, не тянется больше от одного человека к другому. Это раньше Ваня подскакивал посреди ночи от оповещений в телеге, где среди вороха цитат из недавно прочитанных книг, обрывков смешных сплетен об общих приятелей, набросков будущих треков и бесящих фотографий с заваленным горизонтом терялось так никем из них и не произнесенное, оттого особенно ценное, простое человеческое — я рядом, ведь я люблю тебя. Теперь открепленный чат упал в низ списка, где ему самое место. Теперь Ваня может себе позволить не мчаться в другой город, сорвавшись по первому звонку, чтобы встать верной тенью за чужим плечом или подставить свое. Кусок сердца, когда-то занятый Мироном, перестал кровить, зияющая рана, полная недопонимания и ревности, затянулась в неприглядный шрам, ноющий на смену погоды и мелькающие в сториз приметные кепки и худи. Ваня их не палит, это все многоходовочки от инсты и подъебки вселенной. Он по-своему справляется со стрессом — не живет там, где можно лицом к лицу столкнуться с их обладателем, и трахает исключительно глазастых блондинок, на узкоглазых брюнеток у него нынче аллергия. А вот Мирону нигде не жмет пошерстить соцсеточки друзяшек в поисках одной осунувшейся, нужной исключительно ему рожи и вытащить ее и прилагающееся к ней сутулое тело на перетереть за стопочкой в ближайший бар. Мирон вообще ничего не стесняется — ни бывших бэк мс, ни бывших друзей, ни бывших любовников, ни бывшего Ваню Рудбоя, объединившего в себе, как хуевый кофе, три в одном. Бесконечный поток рефлексии прерывает водила, остановившийся у стеклянных дверей с наполовину горящей надписью. Ваня вытаскивает себя из прогретой тачки в промозглый вечер и недовольно морщится, когда телефон жизнерадостно пиликает смской о списании кровненьких деревянных. В отличие от цен на такси с черным юмором в Москве все в порядке. «Никуда не едем» гласит название бара, и Ваня, сверившись с геоточкой, топает мимо него во дворы. Трехгорная мануфактура выглядит смутно знакомой, малоэтажные здания из красного кирпича напоминают родные дворы на Лиговском, ну или Ваня уже где-то видел эту локацию, в каком-то фильме или сериальчике. У входа в нужное заведение курит разодетый в выходное народ, и Ваня притормаживает, чтобы отстучать Мирону вопрос в мессенджер и убедиться, что он не забрел на чужую вечеринку. Это у Адиля любая тусовка, где собираются все, кого он любил, считается своей, Ваня другого мнения. Дамочка в блестящем платье, качающаяся на шпильках по соседству, взмахивает бокалом с шампанским и, неловко оступившись, валится Ване в руки. Он, отвлекшись от своего сообщения, около которого наконец-то появляются две галки, подхватывает ее под локоток и вежливо кивает в ответ на благодарный щебет, вглядывается в лицо. Нетрезвая Ксюша Собчак, напоследок подмигнув, старательно цокает куда-то в сторону, и до Вани внезапно доходит. Ебаный Ампир V и Мирон, в пику биполярке заделавшийся актером! Толпа вокруг сразу обретает имена, тут и там пиздят друг с другом мелькающие в желтой прессе холеные морды. На ступеньках у самого входа стоит Бондарчук, что-то вдумчиво втирающий экзальтированному муженьку Собчак. Ваня не помнит, как его зовут, но нос у него примечательный, еврейский. Чуть подальше, спрятавшись за пустующими цветочными кадками, вдова старшего Табакова отчитывает пойманного с сигаретой сыночка — главного героя фильма. Будь ты хоть сто раз звезда отечественного разлива, мама с легкостью найдет повод и похвалить тебя, и надавать по высокооплачиваемой жопе! Ближе к дверям застыли молчаливые биодекорации, так сходу и не поймешь, переверстанные по одному шаблону или реально тройняшки. Но Ване похуй. Ваню раздражают они все. Мирон выкатывается из клуба не один, и вечер из плохого переходит в категорию хуевых. Диляра, аккуратно придерживая подол пальто, неторопливо следует за ним. В отличие от большинства местных красоток она не одета в кричащее платье, под верхней одеждой виднеются широкие брюки и полупрозрачный топ. Волосы, собранные в гладкий хвост, подчеркивают высокие скулы и едва подведенные глаза, на губах темная помада — единственное яркое пятно во всем образе. Она хороша собой и знает об этом, Ваню от нее тошнит. — Ты заебал, — без предисловий обозначает Ваня, едва Мирон крепко обхватывает его в приветственном объятии. — Хули я тут делаю? — Как что? Светишь ебалом, конечно! Треплешься с незнакомыми людьми и обрастаешь полезными связями, — серьезно перечисляет Мирон самые нелюбимые Ваней вещи на свете, а потом, ойкнув, когда тот зло пихает его в бок, добавляет: — Мне тут наш усатый друг позвонил. Звучал не очень, траванулись они пиздец… Короче, сказал приглядеть за тобой. Да и, Вань, тебе реально не лишним будет. Тут журналюг жопой жуй, я как пришел, меня аж облепили. А у тебя альбом на носу, и… Ваня, не дослушав его, съебывает ко входу и, зыркнув из-под капюшона на охрану, вваливается внутрь. Тоже мне Кевин Бейкон от русского рэпа! Журналисты его облепили! Мухи не всегда на сладкое слетаются, у них и всякое говно в почете. А с другой стороны, в чем Мирон не прав? Внимание Ване не повредит, только он сам решит, какое и от кого. В клубе на удивление тихо. Гости размазаны по нему тонким слоем — большая часть вышла подышать, оставшаяся, разбившись на группки, перемывает друг другу кости под несущуюся из колонок классику, непримечательно переложенную на биты. За скромной барной стойкой чахнет над вискариком единственный, кроме Вани, чувак в джинсах, к нему-то он и присоединяется, примяв задницей сидушку соседнего стула. Ваня, помахав скроллящему новостную ленту бармену, некультурно тычет пальцем в бутылку с ромом и переключается на собственный телефон, где Сережа что-то ответил на стикер с грозным котом, скинутый, пока он чесал от Мирона ко входу в Сикрет Рум. «Да заебала твоя кислая мина, Рудик!» — слышится голос Макса из кружочка, отправленного Сереженькой в тележку. Картинка на видео трясется, словно Сережу шатает из стороны в сторону, мелькает темный коридор с ногами в веселеньких носках, торчащих из дверного проема в толчок, на заднем фоне, в льющемся с кухни свете маячит грустный Бабич. Ваня, посмеиваясь, свайпает чат вверх. Перед носом возникает сет из шотов, поверх стопок лежит крупно порезанный апельсин, присыпанный корицей. Пододвинув поближе к себе две рюмки, Ваня хлопает одну, сразу за ней вторую и, устало выдохнув, прижимается горящей щекой к прохладной поверхности стойки. Он же с самого начала знал, что это плохая идея. Что он хотел себе доказать? Что встретится с Мироном и ничего не почувствует? Проебался по полной. Стоило Ване его увидеть, как внутри растеклось полузабытое тепло, с появлением Ди мгновенно сменившееся склизким клубком, по ощущениям обосновавшимся где-то в желудке. Ванина ревность похожа на изжогу — тяжесть в груди и кислый привкус на языке. Хотя, возможно, дело в сожранном стейке. Ваня тянется к двум оставшимся стопочкам. Сейчас он их бахнет, а дальше алкоголь все сделает за него — притупит чувство реальности и невыносимую тоску по потерянному и не случившемуся. Останется только разочарование в себе, горькое и привычное, Ваня давно научился жить с ним. Рабочая схемка, Ваня классный стратег! — Сорри, мужик, мне сейчас нужнее, — сообщает ему приятный голос откуда-то сбоку, пока крупная лапища уводит у Вани из-под носа оба его шота. Сидящий справа кудрявый парень, ничего не стесняясь, опрокидывает в себя его ромчик и, сжевав апельсин прямо с кожурой, всем телом поворачивается к Ване. Тот молча охуевает. Внешность у типка приятная, располагающая. Ваня не судит людей по обложке, но, как любой фотограф, обращает внимание на лица, особенно такие — открытые и добродушные, с мелкими морщинками в уголках глаз, чем-то похожие на его собственное. Другое дело, что он не терпит уебков и кудрявых, и не понятно, кого больше. Даже от инста-телочек, решивших сменить имидж и завить волосы, отписывается без сожалений. Эрик — счастливое исключение. — Где-то я тебя видел, — информирует Ваня, еще раз пробегаясь взглядом по чуваку. Так-то обычный мужик, приметишь на улице и через минуту уже забудешь. На башке — дурацкие выгоревшие кудряшки, на лице — щетина и приветливая ухмылка. Высокий, правда! Если оторвет жопу от стула и встанет, будет повыше Вани, а он сам не Дюймовочка. И, наверняка, актер, иначе что бы он тут делал. — Бля, ну точно! Ты тот журналист! Охуенный сериальчик, я заценил. — Спасибо, — быстренько улыбается чувак, радуется, что не получил по роже за спизженное бухло. А потом, протянув ладонь для рукопожатия, представляется: — Тихон. — Подожди, его же как-то по-другому звали, — Ваня тупит не специально, это алкоголь берет свое. Мир вокруг становится слегла заблюренным, отходит на задний план. Фокус смещается с внутренних переживаний на внешние обстоятельства, и Ване нравится такой вариант. — Его-то по-другому, а я Тихон, — прыскает тот, крепко сжав пальцы Вани на пару секунд дольше нужного. — А ты? — Иван. — Блять, я проклят, — загадочно комментирует Тихон и, подозвав бармена, просит повторить им выпивку. От диванов, расположенных недалеко от барной зоны, слышится негромкий смех, режет Ване слух своей искусственностью. Вовремя обернувшись, он успевает заметить, как Мирон нежно заключает Диляру в объятия и, устраивая подбородок на ее макушке, активно продолжает что-то втирать парочке напротив. Патлатый парень во фраке согласно качает головой, а его спутница снова наигранно хихикает. Ди вторит ей, нервно постукивая пальцами, увешанными массивными кольцами, по обхватившим ее рукам. От них обоих, Диляры и второй, прет истинной женской силой — бронебойным сочетанием ума и харизмы, уверенностью, приправленной вкусной стервозинкой, лисьей хитростью и тяжелым парфюмом. Ваня чует это даже на расстоянии. Такому не научишься у лжекоучей и инфоцыган или почитывая книжки о саморазвитии. Настоящие ядовитые цветы растут только на выжженной земле, из редких семян — вырванных с корнем острых клыков. Драконам стоит опасаться своих принцесс. — Ди красивая, — резко говорит Тихон, тоже смотря на треплющуюся компашку, перекатывает во рту откуда-то украденную зубочистку. — Ты знаком с Мироном? — Ваня удивленно приподнимает брови. — Что? А, нет. Я про Диану Янковскую, — уточняет Тихон, разворачиваясь лицом к бару. — Она жена Вано. Мы с ним… дружим. Да уж. Ваня никогда бы не признал без подсказки в патлаче во фраке носителя великой актерской фамилии. Не тот пошел нынче мужик, мельчает! Кровь не водица, но в младшем Янковском нет дедовского таланта или особого магнетического обаяния. Он, как книжка в руках унылой тетки, трясущейся в метро, — редкая в веке высоких технологий вещица, только под блестящей, привлекающей внимание обложкой — очередной безыскусный любовный роман. Пацан с низкой самооценкой, звездой став, отчаяние под глянцем поселил. Мирон, как всегда, прав: сложно держать завышенную планку и продолжать упрямо переть вперед, когда ты не тот, кем все хотят тебя видеть. Ваня тоже сполна наелся этого дерьма. — Держи-ка, — делится Тихон новым набором шотов, теперь веселеньким — каждая рюмашка своего цвета, а все вместе — радуга. — Ну… За знакомство! — Чирс! — Ваня, коротко выдохнув, выпивает желтенькую. По пищеводу проносится огненный шар из водки, абсента и лимонного сока, моментально ударяет в голову. Ух! Крепкая, зараза! — Блять… — кривится Тихон, приложившийся к синей. — Не вкусно? — сочувственно тянет Ваня, выбирая себе следующую. — Как в том анекдоте про месть за утренний минет! Ваня смеется. На душе становится как-то полегче, и он уверен, что на этот раз это не заслуга алкоголя. За его спиной Мирон все еще держит Ди в руках, а Ваня наконец-то может разжать свои. Тихон с осторожностью отпивает из фиолетовой стопки и, матюкнувшись, отодвигает ее подальше, азартно хватает следующую. Ладно, Ваня ошибся. Кудряшки — это клево.