Карибский кокс

— Какой идиот придумал включать в форму портупеи?! –Вслух возмущается Чонгук, залетая в кабинет коллеги— Порту… Что? — недолавливает Юнги, а Гук стоит посреди маленького кабинета отдела лицензионно-разрешительной работы их участка и смачно матерится вслух. — Портупея… Забудь. Единственный работник отдела жмёт плечами и откидывается на спинку офисного кресла. Вальяжно раскачиваясь на нем. — Хотел-то что? — выбирая вариант ровно посередине, спрашивает у него Чонгук. — Хотел я Ламбу, — мечтательно отзывается Юнги, отвлекая от лишних и непристойных мыслей, — но родители настояли на колледже в своё время, а там права, армия, и вот я здесь почему-то… А тебя звал, чтобы предложение следственного рассказать: у них новенький там, предлагают обмыть. Если будет достаточно «за», шеф скинуться обещал отвалить. — Прям обещал? — Гук хоть и стоит напротив их единственного всеведущего сотрудника, знакомого и со следственным отделом, и с оперативным, и с патрульной службой, всё равно не верит. — Прям обещал. — И сколько? Тысячи две? — Именно так, — парень перестал раскачиваться на кресле. Мало заинтересованно, зато весьма симпатично разглядывая потолок. — Причём на каждого и в эквиваленте соджу. — Ах, вот оно что… И сколько нас должно быть, чтобы он раскошелился? — Быть честным я не спрашивал, но полагаю: больше — лучше, и в идеале бы прийти всем, кто может, чтобы он не отмазался. — В их участке людей не то чтобы много, не считая патрульных, но Чонгук мало представляет, как Ким Намджун из следственного соберёт их всех под одной крышей. Однако ради бутылочки соджу даже соглашается вернуться в отдел и пригласить на посвящение своих двух подчинённых, один из которых и так пьëт каждую субботу, а другой — Тэхен. У Чонгука, при мыслях о Тэхёне мурашки по коже пробежались, такой сексуальный и страстный, а в противовес немного странный своим характером, мальчик вызывает у него бушующие чувства, что иногда Гуку кажется, что он вполне не равнодушен к своему подчиненному. Вынырнув их своих мыслей кое-как, он выдал:— Ну ладно, я тогда всё, пошёл подчинять. Желаю удачи, Юнги- щи. — Да было бы… — Запретите, блядь, эти чёртовы портупеи, — заходя в собственный кабинет со стаканчиком кофе из коридора и тут же шумно вздыхая, говорит Чонгук. Ну потому что действительно невозможно. Гук не то чтобы падкий на подобные тонкости, иначе бы и в полицию не пошёл, чересчур засматриваясь на кобуру, но с тех пор как кому-то из высшего начальства пришла идея нарядить весь их участок в чёртовы ремешки поверх рубашек, якобы чтобы всем было удобнее носить табельное и полевую сумку, работать стало очевидно сложнее. Потому что в их подразделении все и без того были довольно молодые и горячие. Или хотя бы горячие. — На что уставился? — осклабившись, спрашивает Чимин. Этот негодник — один из тех, кто не только с радостью стал носить портупеи, но и прикупил к ним в комплект гартеры, делая свой образ ещё более сногсшибательным, а пребывание Гук на работе — невыносимым. И Тэхёну такие же, будь эти ремешки прокляты, гартеры подарил. И вот Тэ-то сейчас и беспокоил. Стоял себе, как ни в чём не бывало, перебирал бумажки на чужом столе и едва заметно покачивал в такт музыке из наушников бёдрами. — На работу вашу гляжу, — отмечая, что с тех пор, как стал носить гартеры, Тэхён будто бы подтянул ягодицы, заверяет своего подчинённого Гук. Да, их на весь оперативный отдел — три калеки, зато какие. В том же следственном уже восемь, включая пришедшего на замену новичка, а запоминаются от силы два-три. — Ага, на работу, — Чимин облизывается, возможно, даже повторяя за самим Чонгуком, и улыбается ещё больше, хотя, казалось бы, уже некуда, — я так и подумал. — Иди в жопу. — А? — Тэхен оборачивается наконец и вынимает наушник. — Ничего-ничего, вишенка, — заверяет уже даже без всякого разрешения Чимин и передаёт Чонгуку воздушный поцелуй. — Вообще-то очень даже чего. Сегодня корпорат… — Это обязательно? — Тэхен — очевидный нелюбитель больших компаний, выпивки и коллег из других отделов и по возможности даже не высовывается из кабинета, отсылая и с бумажками, и за кофе Чимина. — Обязательно, вишенка, обязательно, — признавая очаровательность придуманного Пак Чимином прозвища, с умным видом кивает Чонгук и взмахивает в воздухе первой попавшейся бумажкой. — Намджун-хён из следственного всем обещал по соджу, если соберёмся по максимуму. — О! Мы в деле! — Рука Чимина безотлагательно ложится на плечи понурого Тэхена и очень сильно прижимает его к своей портупее. — Если вдруг вишенка не будет пить, я сделаю это за него. — А вишенку вы спросить не хотите? — Честно? — Чонгук смотрит на прогиб Тэхена в чужих руках и уже чувствует некоторую необходимость отлучиться. — Не хотим. И пока Чимин не прокомментировал это, уходит. *** — Серьёзно?! Снова? Какого чёрта! — Всё в порядке, Чонгук не матерится, просто… Возможно, всё-таки матерится, потому что на дворе вечер, рабочий день всё, а Тэхен в портупее поверх шифоновой рубашки. Явно нерабочей (иначе бы весь их скромный отдел умер), но от того не менее невозможной. Даже наоборот, её полупрозрачная ткань совершенно небрежно ложится на тело Тэ и открывает очаровательные виды на те части груди и шеи, рядом с которыми пролегают ремни. — Что-то не так?.. — Да, не так! — не выдерживает таки Чонгук и хватает Тэхена за грудки. — Ремни твои чёртовы не так! Ясно?! — Э-э?.. Все в порядке?Что с тобой? — Тэхен, кажется, совершенно не обеспокоен тем, что непосредственный начальник угрожающе держит его за одежду, и только мягко улыбается. — Чимин сказал, что тебе понравится, я и… — Чимин сказал?.. Что мне?.. Что?!!? Тэхён кивает, всё ещё улыбаясь, и убирает со своей груди крепкие руки Чонгука. — Я ведь правда не намерен приходить сюда пить. — Чимин сказал, что ему, Чонгук, понравится портупея на Тэхене, и тот её надел во внерабочее время? Серьёзно? Чимин так правда сказал? А Тэхен сделал. — Тэхен, — останавливая уже запустившийся локомотив грядущих извинений, зовёт Чонгук и сам в нетерпении облизывает губы. Чимин сказал. Чёртов же негодник. — А что ещё Чимин говорил? — Много? — у Тэхена по лицу видно, что он думает, будто бы Чонгук Пака ненавидит и готовит ему страшную месть, а потому делится осторожно, уклончиво и обязательно с улыбкой. — Много чего? Может, ну, про подвязки там? Или подтяжки?.. — Да, Чонгук, очевидно, не отпускает мысль о том, что эти предметы гардероба любого более или менее привлекательного человека делают ещё более привлекательным… А Тэхена даже не «более или менее». По утрам Чонгук любит даже себя, одевая всё это бесчинство на только что вымытое тело, но вечером, приходя с работы, буквально кишащей людьми в такой же одежде, но вывернутой у каждого на свой лад, он себя ненавидит — его заточенный под эстетичные изгибы чужих плеч и бёдер мозг отказывается обрабатывать всю ту тонну мазохистского наслаждения, которую он получает за день. И Тэхен в этом скопе очаровательно-сексуальных образов занимает едва ли не первое место. Едва — потому что Чонгука всё ещё оставляет простор фантазии. Рука Тэхена касается пряжки на груди и немного ослабляет ремень. Чонгук тонет в собственном воображении, рисующем продолжение только что почти начавшегося стриптиза. — Так… что? Тэхен неоднозначно пожимает плечами и, уклоняясь от прямого ответа, говорит, что он и сам не имеет ничего против подаренных Чимином подвязок. А затем входит в здание раменной, в которую со всеми знакомый Юнги таки набрал достаточное для шабаша количество сотрудников. Хотя его самого что-то и не видно. Когда Тэхен начинает исправно носить галстук, легче не становится. Когда он узнаёт о существовании подтяжек для рукавов — подавно. Чонгук смотрит на то, как один из его оперативников с каждым днём всё больше обрастает ремнями, удавками и цепочками, и всё больше желает узнать, что же такое интересное о нём рассказывает Чимин. А главное — зачем. Тэхен, обряженный в свои ремни и ремешки едва не как ёлка в гирлянду, вынимает наушник и с непониманием смотрит в глаза Чонгука, который просто снова зависает, смотря на его обтянутое кожаной лентой запястье. Он не так давно приехал с обыска — даже ладони не успели оттаять и обсохнуть, — Чонгук уже залюбовался. Чимин, ездивший на то же мероприятие, что-то до сих пор обсуждает с дознавателем и только поэтому никак не комментирует. — Ладно портупея, ладно гартера… Я даже уже смирился с подтяжками на твоих бицепсах! Но солнце, это зачем? — Он так и не отводит взгляд, поэтому не понять, о чём он говорит, довольно сложно. — Ты так против? — уточняет Тэхен, ещё плотнее обматывая ленту на руке. Чонгук испытывает почти физическую боль, переводя взгляд с этой руки на лицо Тэхена. Вообще-то тоже возмутительно красивое, правильное и ухоженное. Никак не под стать оперативнику. И с родинками. — Блядские родинки, — заключает Чонгук, решив больше не материться, по крайней мере, вслух на ремни. Сан усмехается, прикрывая на мгновение обхваченной в кожу ладонью рот. — Это ты еще не все родинки видел. — И где же они у тебя находятся? — Тэхен встаёт из-за стола и буквально в шаг настигает Чонгука — у них небольшой кабинет, — освобождая шею и часть плеча от и так расстёгнутой рубашки. Россыпь родинок. Прямо на абрикосового цвета кожи беспокойными пятнами лежит осторожный ряд родинок, уходящий под портупею. Не то чтобы Чонгук тянет руки к этому безобразию — Тэхен сам охотно подставляется под его ладони и позволяет стянуть с себя перевязь, почти до предела обнажая плечо и часть груди. Улыбается при этом довольно и ведёт носом у самой щеки Чонгуке. Его родинки расплываются перед глазами, превращаясь на его теле в размытое пятно, которое хочется слизать языком. Губы Чонгука касаются мягкой кожи и замирают в блаженном ощущении бьющегося под ними пульса. Тэхен садится на любезно выставленное из-под стола колено и двигает бёдрами, не то разрешая, не то вынуждая обнять себя и запустить руку под рубашку. Чонгук на провокацию ведётся и даже попутно не без удовольствия проходится по застёжкам гартеры. — Знаешь, что ещё Чимин говорил? — шепчет в ухо, осторожно прикусывая его губами, Тэхен. Бога ради, да. То есть нет. То есть продолжай, Тэхен, просто не останавливайся. — Вашу ж мать! Не в рабочее же время! — говорит Чимин взаправдашний, стоя у до сих пор открытой двери и со смесью удивления, самодовольства и радости смотря на полуобнажённого друга и держащего ладонь на его паху начальника. Тэхен, будто не замечая, смеётся, вновь касаясь Чонгука губами, и нарочито громко шепчет:— Вот почти это и говорил. После того как сам же подначивал разодеться как можно неприличнее. — Не так уж я и… — Чимин, очевидно, впервые за долгое время слегка теряется. Его едва ли смущает картина, но слова о том, что это якобы он виноват в ней, задевают. — Не подначивал я тебя, ясно? — Ага-а, — говоря, очевидно, с ним, но всё равно продолжая шептать на ухо Чонгуку, тянет Тэхен, и рука его скользит по очерченной скуле Чона. — Подначивал самым бесстыжим образом с тех самых пор, как заметил нездоровый интерес начальника к кобуре и новым подвязкам. — М-м, — чувствуя, как под его расслабленными движениями возвращается возбуждение, вливается в разговор Чонгук. — И каким же образом господин Пак Чимин подначивал вас? — Только попробуй сделать это сейчас. — И попробую. — Тэхен целует ухо, скулу, нос и краешек губ Чонгука, продолжая шептать уже в них: — Рассказывал, как вы будете дрочить в служебном туалете во время внепланового перерыва. — Ким Тэхен, ты — покойник. — Пак Чимин, покойник — вы, — смотря на то, как улыбаются глаза Тэхена, заявляет Чонгук и уже сам прикасается к нему коротким поцелуем. — А пока закройте дверь с другой стороны, у вас внеплановый перерыв.