Когда придёт время

Я знал, что тебе тяжело. Видел, как тебе нестерпимо больно, слышал, как ты метался по кровати ночами, сдавлено мыча в подушку. По началу небыло заметно никаких отклонений. Ты был такой же жизнерадостный, активный, продолжал согревать своим теплом и светом. Но, почему никто не замечает эти круги под глазами? В какой момент ты перестал так рьяно подтрунивать над товарищами? Почему прекратил пытаться закинуть руку на моё плечо. Ты... словно застыл во времени. Нет, ты так же двигался, разговаривал, ел и ходил на задания, но не жил. Это нельзя назвать жизнью. Ты просто остановился. Больше небыло того блеска в глазах, нет, не так, небыло чего-то большего. Словно передо мной пустая оболочка. Даже сейчас, я говорю с тобой, мы смотрим в глаза друг другу, но ты будто глядишь куда-то сквозь меня, туда, куда я не способен заглянуть, как бы не пытался. Что ты видишь перед собой? Касаюсь твоей руки. Осторожно, без нажима, боясь спугнуть. И всё же, ты дёргаешься, а в глазах волнение, непонимание. Спрашиваю, что происходит. Тишина, только мимолётное нахмуривание, словно тебя что-то беспокоит. А через мгновение, фальшивая, вымученная улыбка. Фальшивая.. точно..ты никогда раньше так не улыбался. Спрашиваю Нобару, не заметила ли она чего-то странного в тебе. Презрительно фыркнув, та просто махнула рукой, мол, всё как обычно, а я накручиваю себя по пустякам. Спрашиваю Годжо, уж он то должен был заметить, но снова промах. Он словно слышит о моих доводах впервые, говорит, что часом ранее смеялся с Юджи над моментом из фильма, и он попросту не смог бы не заметить то состояние, которое я описал. Позже, я стал свидетелем так называемого "смеха" и нет, это нельзя было назвать смехом. Почему же, почему никто не замечает? Шло время. Ты просто умирал на глазах. Иначе как смертью это назвать было нельзя. Кажется, в кругах под глазами можно увидеть звёзды, а во впалых щеках, если налить туда воды, образуется озеро. Страшно. Я уже почти на постоянной основе спрашиваю тебя о самочувствии. И каждый раз ты морщишься, закусываешь губу, а осознав свои действия, быстро натягиваешь эту свою маску человека "у меня всё замечательно, разве не видно". Я начал злиться из-за каждой мелочи. Мог вспылить из-за невымытого стакана или разводов на раковине. Меня раздражали люди, постоянно что-то треплющие над ухом, бесили задания и выводили из себя проклятия, что как назойливые насекомые постоянно кружили поблизости. Но именно на них я выплёскивал накопившуюся злость и негодование, хоть в чем-то плюс. А ты был всё хуже. Твое состояние наконец заметили остальные. Годжо начал чаще обращать на тебя внимание во время заданий, ненавязчиво следил, чтобы ты не свалился ненароком по среди боя. Нобара же старалась лишний раз не докучать тебе, стала меньше дерзить и больше делится чем-нибудь вкусным. Ну а я..просто стараюсь быть рядом. Моя чрезмерная опека тебя не на шутку раздражала поначалу, но позже, ты смог принять это как должное. Со временем, ты разрешил легонько касаться себя, а ещё позже и вовсе позволил втягивать себя в несильные объятия. Мы заново учились быть рядом. Вместе сплавляться с какими то трудностями. По крайней мере, ты стал больше доверять мне. Сам тянулся к прикосновениям, всё чаще становясь их инициатором. Прошло два месяца до того момента, как ты первым обнял меня. Просто. Без подтекста. Ищя поддержки хотя бы в таких вот урывках телесного контакта. Я приходил к тебе вечерами, и мы подолгу просто лежали в обнимку. Не говоря ни слова. Я больше не спрашивал у тебя ничего. Наверное, не хотел рушить то хрупкое доверие, что выстроились за это время. Тебе становилось хуже. Я убедился в этом, когда мы в очередной раз лежали в полутьме комнаты. Поглаживая спину, ладонями ощущал, как выпирают позвонки. Их буквально можно было посчитать. Одежда, что раньше сидела на тебе как влитая, теперь висела, словно мешок. Даже те вырвиглазные толстовки, будто утратили свою яркость, уступая место затхлой серости. Раньше, ближе к полуночи, я возвращался в свою комнату и сразу же засыпал. Но теперь, мне стало понятно, что тебе на самом деле намного хуже, чем могло показаться ещё днём назад. Я остался у тебя, по твоей просьбе. И не сомкнул глаз. Ты..ты просто буквально умирал на глазах. Только сумев задремать, как тебя начинало трясти, словно в лихорадке. Кожа покрывалась испариной, а под веками суматошно бегали глазные яблоки. Ты так отчаянно сжимал истощенными руками мою кофту на груди, буквально цеплялся за каждую возможность оставаться в этом мире, боясь провалится туда, где ты сейчас так слёзно пытался выжить. Я гладил тебя по спине. Притягивал в настолько крепкие объятия, что сводило судороги. А когда тебя отпускало, утыкался носом в макушку и дышал. Дышал, дышал дышал... На утро, я не мог не спросить, что с тобой происходило. Ты замучено ухмыльнулся, точно знал, что я спрошу это. Поджав губы, ты поднял на меня стеклянный взгляд. Красные от нелосыпа глаза, лопнувшыие на белках сосуды и воспаленные веки, всё это так не кстати подчёркивало этот твой мёртвый взгляд. Никакой иначе. Именно мертвый. Ты говорил, что скоро умрёшь, что это невозможно предотвратить и что так действительно нужно. Рассказал, что с тобой происходит и что является причиной. В конце своего монолога, ты попросил меня никому об этом не рассказывать, просто заверил, что когда приедет время, ты сам уйдешь отсюда. Это просто невозможно. Невозможно вот так легко говорить об этом, говорить о собственной скорой смерти с таким умиротворённым выражением лица. Если бы всё это рассказывал мне другой человек, я бы непременно вправил ему мозги. Но не Юджи. Для него смерть - это спасение. После услышанного, я как никто другой это понял. Внутри всё смешалось. Злость, обида, негодование, грусть, щемящая нежность, сочувствие, жалость, скорбь, отчаяние..и всё. Пустота. Звенящая пустота. Не знаю, сколько мы сидели, думая каждый о своем, просто, в какой-то момент я притянул его к себе и заплакал. Мы плакали вместе. Последние дни мы попросту не расставались. Постоянно были рядом. Почти не выходили из комнаты. Могли разговаривать часами ни о чём, а могли просто молчать. Однажды ночью, мы поцеловались. Просто, без пошлости. Ему было нужно, необходимо, а я любил. И я не смел ненавидеть его за это, за то что пользовался мной. Нет, ни в коем случае. Я был рад, что он доверяет мне. В то же утро, он ушёл. Когда я очнулся, его уже небыло. Я сразу понял, что его время пришло. Первое время, я не чувстврвал ничего. Всё было по-прежнему. А потом срыв. Крики боли, вопли отчаяния, разбитая посуда и костяшки пальцев, сломанная мебель и жизнь. Меня лихорадило три дня. Три дня просто стёрлись из моих вспоминаний. Когда на третьи сутки я сел в кровати, опустив ноги на холодный пол, чувствовалось только принятие. Принятие всего. Я не знал куда он ушел, как умер. Знаю только, что он был один, и чтобы я не сказал, что бы не сделал, он бы не позволил мне ни быть с ним в тот момент, ни даже просто посмотреть на него в последний раз. Только через несколько лет, в очередной день прогуливаясь по кладбищу, я найду его.