Закономерность

Тэд Бомонт медленно поднял руки и закрыл ладонями лицо. И стоял так еще долго. Иногда ему кажется, что руки он убрал лишь сейчас, восемь лет спустя. Поднял голову, осмотрелся, осознавая реальность и свыкаясь с нею, переваривая всё произошедшее, и, разумеется, взял себя в руки. На деле же он распрямился ещё тогда, на ватных ногах дошёл до машины и сел за руль. Вряд ли ему стоило водить в таком состоянии, когда в ушах ещё стояли отголоски криков Старка, съедаемого воробьями, но выхода особо не было. Они вернулись домой - в свой зимний дом в Ладлоу, теперь ещё и единственный, - и Тадеус долго, пожалуй, ещё часа три потом сидел на кухне, уставившись на гладкую поверхность стола, придерживая обеими руками кружку с кофе. Кофе давно остыл, а в столе не было ничего особенного, но он не мог заставить себя, не мог найти силы подняться на ноги и сделать хоть что-то ещё. Смерть Старка - теперь уже окончательная, - была для него одновременно и божьим благословением, и проклятием. Он закрывал глаза - и вновь видел его лицо, испуганное и злое одновременно, которое секундой позже облепили птицы. Зажимал уши руками - и слышал его разъярённые вопли, продолжавшиеся до тех пор, пока воробьи не добрались до его голосовых связок. Старк был везде, незримо присутствовал даже сейчас, оставив его в покое. Это давило. В тот вечер Тадеус Бомонт впервые выпил за долгое время. Он давно бросил, но в тот момент это казалось правильным. У них оставалось пиво, которое принёс Алан несколько дней назад, так что Тэд просто взял банку и, ни секунды ни колеблясь, щёлкнул ключом, открывая её, и сделал глоток, затем другой, третий... Он ни о чём не думал, пока пил. Просто быстро и методично опустошил банку - а затем вернулся к Лиз в постель. Она, должно быть, почувствовала от него запах пива, но ничего не сказала. Пожалуй, это было даже к лучшему. Задай она тогда вопрос на этот счёт, Тадеус, пожалуй, не нашёл бы, что ей на него ответить. Вскоре он услышал, что её дыхание выровнялось, стало глубже и медленнее... и заснул следом сам. В ту ночь ему снился Старк. Это было вполне закономерно. Время шло. У них с Лиз не всё было благополучно, но Тэд нашёл свой способ смириться и с этим, и со многим другим. Он вновь начал пить, как пил до этого, после выкидыша у Лиз; постепенно набирая обороты, увеличивая дозы и крепость алкоголя, предпочитая теперь проводить вечера не дома с женой и детьми, а в барах. Мало кто в Ладлоу не был в курсе о том, что сначала к мистеру Бомонту приставили полицейскую охрану, а потом он забухал; в университете на него косо поглядывали и коллеги, и студенты, потому что бывало и такое, что он приходил в понедельник с утра и отчётливо пах перегаром, но Тадеус предпочитал игнорировать и слухи, и неприязненные взгляды. С вершины он легко упал на землю... но на этот раз Старка и его кровавых сюжетов, чтобы протянуть ему руку помощи, больше не было. Он перестал писать. Его третий глаз, недоступный для остальных, позволяющий ему видеть нечто за пределами обычного мышления, закрылся. Хотя, нет. Его третий глаз ослеп, окончательно и бесповоротно. За прошедшие восемь лет он не написал ни единой книги, хотя первые года два упорно садился за печатную машинку каждый день, вставлял в неё лист бумаги, заносил руки над клавиатурой и... Ничего. В голове крутились смутные наброски, проскальзывали даже вполне интересные мысли, но стоило ему начать писать - всё тут же пропадало. У него бывали хорошие дни, когда он мог написать страницу или даже две, но, перечитывая написанное на следующий день, Тадеус неизменно выкидывал исписанные листы. Всё было не то. Писательский труд всегда был для него трудом, но сейчас всё приняло такие чудовищные масштабы, что порой он чувствовал себя безруким, пытающимся похлопать в ладоши, или безногим, надеющимся выиграть скоростной забег. Однажды он даже попробовал иначе. Воровато огляделся, не видит ли кто, - хотя Лиз с детьми была внизу, в гостиной, - и протянул руку к бероловским карандашам «Чёрный Красавец», так и стоящим в кружке у него на рабочем столе. Он думал избавиться от них после смерти Старка, но не смог. Чуть позже он понял, почему - это было что-то вроде дани памяти его близнецу. Как фараонов хоронили с их любимыми вещами и животными, так и он похоронил Джорджа вместе с пачкой нераспакованных блокнотов в нижнем ящике стола и этими карандашами с твёрдым грифелем. Только вместо склепа - его собственный, Тадеуса, кабинет. Итак, он протянул руку к этим карандашам и медленно, с опаской взял один из них. Блокнот доставать не хотелось, так что он подтянул к себе один из листов, отметил абзац буквой L, а затем так вдавил кончик карандаша в бумагу, что тот - раз! - и обломился. И всё равно мысли не шли. Старка больше не было, а, значит, не было ни Алексиса Машины, ни кого-либо ещё, связанного с ним. Трилогия закрыта. Се ля ви. Он выкинул лист бумаги со следом от карандаша. Сам карандаш же заточил вновь... и поставил обратно в банку. Это были не его вещи, не ему же ими и распоряжаться. С тех пор писать Тэд больше не пытался, а если и пытался, то очень-очень редко и ожидаемо безрезультатно. Уиллу и Уэнди исполнилось шесть, когда Лиз от него ушла. У них не было ссор, не было скандалов - она просто собрала вещи в один день, свои и детей, приготовила Тэду ужин и ушла. Сказала, что не может так больше жить, что любит его и хочет ему лишь хорошего, но сам Тадеус не собирается вылезать из выгребной ямы, куда свалился по собственному же желанию. Он не пытался её останавливать; в конце концов, Лиз была права, они больше не были семьёй. Сожители - может быть, но не семья. Дети заслуживали большего, Лиз заслуживала большего... Она и дети уезжали в другой город, к её родителям. Какое-то время побудут там, говорила Лиз, затем - подыщут хорошее местечко с приличной школой и чуть более любезными соседями. Из-за него Лиз тоже приходилось несладко; его плохая репутация немного запятнала и её, так что не только на Тадеуса пялились в магазинах и на улицах с едва заметным осуждением. Он понимал её желание сменить город. С этим и правда было связано слишком много всего нехорошего. Дети были расстроены, но они оба убедили их, что с отцом двойняшки будут видеться достаточно часто. Тэд понимал: им с матерью тоже будет лучше. Только через три дня после того, как Тэд остался один, он вспомнил, что на прощание назвал бывшую жену Бэт. Около месяца назад он вылетел из университета. Начальство посчитало, что достаточно было сделано выговоров и предупреждений, к тому же, вести занятия Тэд стал куда хуже, так что ему позволили уволиться по собственному желанию. Денег, скопленных с предыдущих зарплат и до сих пор продаваемых книг, пока хватало, но это было явно временно. Почти всё сейчас уходило у него на выпивку; если кто-то раньше думал, что Тадеус Бомонт пьёт по-чёрному, то сейчас, пожалуй, он запил чернее ночи. Дни сливались воедино. Всё чаще он просыпался где-нибудь в гостиной или на чердаке в лужице пролившегося алкоголя и с бутылкой в обнимку, всё чаще терял связь с реальностью на долгие, долгие часы. Он не помнил ничего, что творил в пьяном состоянии, но, судя по тому, что теперь знакомые смотрели на него даже не с осуждением, а со смесью из жалости и отвращения - явно ничего хорошего. Пару раз он даже разлеплял глаза в луже собственной рвоты, валяясь на заднем дворе среди выросшей за это время травы (которую, разумеется, никто не стриг и не приводил в порядок), думал о том, что нужно прекращать так жить.. а потом снова брался за бутылку. Он практически перестал видеться с детьми, но не видел в этом проблемы. Лучше он запомнится Уиллу и Уэнди выпивающим и разбитым отцом, чем отцом-алкоголиком, уже не просто разбитым, а развалившимся на кусочки. Он терял сцепление; он терял сцепление, прямо как Старк, но гнил не снаружи, а изнутри и гораздо, гораздо медленнее. Тэд Бомонт медленно поднимает руки и закрывает ими лицо. На этот раз он не у сгоревшего дома в Касл-Роке, он у себя в кабинете, изрядно подурневший и постаревший, потерявший самоконтроль и гордость. Напротив - тумблер для виски и уже полупустая бутылка, печатная машинка сдвинута в сторону и забыта, а в помещении темно и холодно. Отопление, кажется, отключили. Зато, когда он убирает ладони от лица и разлепляет глаза, он видит Старка. Тот сидит напротив, целенький и свежий, ни капли не изменившийся. Шкафоподобный, улыбающийся и, кажется, даже не злой. — Привет, ублюдок, — говорит он и протягивает руку к бутылке. Тадеус не препятствует. — Привет, Джордж, — лишь говорит Тэд в ответ без тени удивления. Когда-нибудь это должно было произойти. Только почему так поздно, Джордж? — Поздно? — хмыкает недоумённо Старк, и Тэд понимает, что последнюю фразу сказал вслух. Или, может быть, просто слишком громко подумал. — Нет, приятель. Я вовремя. Он прикладывается к бутылке, сделав крупный глоток. Тадеус заворожённо наблюдает за тем, как дёргается в этот момент его выпирающий кадык. Лишь спустя пару секунд до него доходит смысл сказанного Джорджем. — Вовремя? — переспрашивает Тэд, и Старк хрипло смеётся. — Да. Время пришло, Тадеус. Улавливаешь мою мысль? — Нет, — честно отвечает он близнецу. — Ещё бы. Они молчат ещё с десяток минут, передавая бутылку из рук в руки. Один глоток делает Джордж - виски переходит к Тадеусу, и наоборот. Всё идёт так, как и должно быть. Тэд чувствует себя почти счастливым. Он ненавидит Старка за всё сделанное им, за каждого убитого и пострадавшего, но, вместе с тем, болезненно и извращённо любит, так, как только один близнец может любить другого. И, что ещё лучше - он знает, что Старк любит в ответ. Не вернулся бы иначе с того света. — Знаешь, приятель, — нарушает тишину Старк, как раз в тот момент, когда передаёт бутылку Тадеусу, — я на тебя больше не злюсь. Правда. — Правда? — невольно отзывается с ним в унисон Тэд и пьяно хихикает. Старк отвечает на вопросы раньше, чем он успевает их задать. — Почему? — Ты получил своё. Джордж Старк, мерзавец и подлец, откидывается на спинку стула, плавно на нём раскачиваясь. Стул под его весом опасно скрипит, но выдерживает. От протянутой обратно бутылки с алкоголем Старк отказывается, коротко мотнув головой. — Посмотри на себя, друг. Ты больше не уважаемый писатель, ты - «тот мерзкий пьяница» и дебошир, — Старк говорит с заметной насмешкой, но всерьёз. — Ещё пара лет - и твои книги перестанут покупать, а новую работу ты не найдёшь, если не возьмёшь себя в руки... а ты не возьмёшь. Он резко толкает тело вперёд. Стул скрипит жалобнее, стукнувшись ножками об пол; Старк обхватывает лицо близнеца толстыми пальцами, крепко сжав щёки Тадеуса. Его взгляд - холодный и отрешённый. Тэд смотрит на него в ответ... и не узнаёт. Он знает, каким Старк может быть в ярости (ужасающим), каким он может быть в веселье (ужасающим), каким он может быть в задумчивости (ужасающим), но сейчас он даже не может разобрать его настроение. Может, Тэд для этого просто слишком пьян. Может, Старк и правда не такой простой, каким пытается казаться. В конце концов, он всегда был кубом с множеством бесконечных граней... — ...а твои собственные грани стёрлись за это время, — заканчивает Джордж мысль за него, и в этот момент Тадеус понимает, что Старк всё это время всего лишь у него в голове. Пальцы разжимаются. Старк поднимается на ноги - и Тадеус поднимается в ответ. Им больше не нужно говорить вслух, чтобы понимать друг друга. Идея рождается легко и кажется почти спасительной. Вдвоём они молча идут в спальню. Там разгром; постельное бельё Тэд не менял, пожалуй, уже несколько месяцев, а о влажной уборке и речи быть не могло. Старк склоняется над тумбочкой, верх которой покрыт слоем пыли, а Тэд остаётся стоять в дверях. Никто из них так и не зажигает свет. Выпрямившись, Джордж манит его пальцем ближе к себе, пряча что-то за спиной, но Тадеус знает, что там. Револьвер он купил всего спустя пару месяцев после смерти Старка, когда он ещё был относительно «чист». Он им не пользовался, просто показал Лиз и спрятал в тумбочку, надеясь, что ситуации, в которой ему придётся его достать, никогда и не произойдёт, но вот он, здесь и сейчас, рядом с Джорджем, сжимающим в руке этот самый револьвер. Щёлкает снимаемый предохранитель. Старк упирает дуло револьвера ему в лоб, улыбается криво, но почти ободряюще. Тэд улыбается в ответ. Ему не страшно. В конце концов, рано или поздно всё действительно кончилось бы этим. Ему больше некуда падать, а сил подниматься не осталось. Лиз переживёт. Дети - тоже. Старк добился своего, втоптав его в грязь даже после собственной смерти, но вот в чём шутка, приятель: ты и Старк - один человек. Он ухмыляется чуть шире, когда даже думать начинает его словами. Дуло вжимается крепче. — Готов? — спрашивает Старк негромко, вновь обрывая их взаимное молчание. — Готов, — хрипло отзывается Тадеус. Он не собирается оставлять никаких предсмертных записок или иначе давить на жалость тех, кто обнаружит его тело. Достаточно. — Рай или Ад, приятель? — насмешливо интересуется у него Старк. — Эндсвилл. И это так.