Крепкая мужская рука жестоко поднимает её голову за волосы, вынуждая кареглазую беспомощно терпеть это, ибо руки сзади предательски связаны ремнем её же джинсов, а ноги она просто напросто не в состоянии согнуть, ведь те полностью обездвижены из-за приличного веса незнакомого ей человека. Софья сильно сжимает кулаки, пытаясь выплеснуть всю свою боль хоть куда-нибудь. — Говоришь мне пин своей карты и замолкаешь до конца этой недели об изнасиловании. Если проебёшься хоть в чём-нибудь, то не удивляйся потом трупу своего мальчишки, — грубо опуская её лицо на асфальт, злорадно говорит парень лет тридцати по голосу.
— Я тебе изменила, — опуская ярко-красные глаза в пол, тихо шепчет Таюрская, опасаясь того, что правда может действительно повлечь за собой ужасные последствия. Певица измученно вздыхает, ожидая его реакции, ведь кареглазая прекрасно знает, что будет, ибо буквально на той неделе они подтвердили свои отношения на официальном уровне. Праздник был восхитителен: красивые костюмы в стиле девяностых, невероятная природа и две самые обворожительные улыбки… Девушка неуверенно приподнимает руку, демонстрируя солисту отсутствие золотого кольца на её безымянном пальце, к слову, то слетело у неё во время тысячи безуспешных попыток спастись. — Сонь, я никогда не бил женщин, но ты аморальная сука, — его слова звучат настолько холодно и остро, что ранят куда сильнее руки Ильи, которой он, всё-таки не сдержавшись, ударил её головой о холодный косяк. Шатенка лишь истощённо вскрикивает, соскальзывая окончательно на грязный пол и ложась буквально на коврик для обуви в прихожей. Она сильно морщится, хватаясь двумя руками за место нового ушиба, продолжая жалко кричать и плакать от тех ран, что оставил неизвестный, и тех, что нанёс ей Илья, бросив напоследок в её сторону своё кольцо. Конечно, девушка понимает, почему он так реагирует, но одного осознания слишком мало, чтобы не испытывать моральных и физических страданий из-за него. — Прошу не надо, — видя то, что он вновь планирует что-то ей сделать, буквально визжит она, — умоляю, прости. Я объясню всё позже, пока не могу… Вокалист небрежно дёргает её за руку вверх, заставляя певицу сквозь адские мучения подняться на ноги. Он жестоко тянет её за собой, даже не думая оглянуться и убедиться в том, как она идёт, а Софья ведь шагает действительно через боль, прикусывая собственные губы до побледнения из-за тех неприятных ощущений в мышцах, которые терпеть как-то иначе ей не удаётся. — Что с ладонью, Соня? — замечая на той яркие покраснения и даже мелкие кровотечения, спрашивает Илья. Солистка громко всхлипывает, вспоминая то, как грубо она проехалась по асфальту, ощутимо стирая кожу рук. Она тяжело идёт за ним явно в спальню, пытаясь придумать по пути хоть что-нибудь, чтоб якобы объяснить последствия горькой ночки. — Когда я стояла на четвереньках… — начала импровизировать шатенка, но быстро была перебита мужчиной: — Понял, заткнись. Кареглазый ослабляет хватку, отпуская её кисть. Он недовольно отодвигает край воздушного одеяла, буквально мёртвым грузом падая на свою половину кровати. Илья злобно сжимает конец наволочки, так крепко, как он сжал бы шею того урода, у которого сегодня была Софья. Пускай певица, с его знания истории, делала это осознанно, пускай она предала его, пускай бы даже девчонка была инициатором этого дела, ему абсолютно плевать, ведь ненавидеть он будет всё равно не её, ибо Соне шатен простит абсолютно всё. Таюрская касается дрожащими ладонями своего лица, размазывая пальцами горячие слёзы по щекам. Она безмолвно стоит на одном месте, потирая красноватую кожу и совершенно не понимая, что делать. Ей просто хочется рассказать ему всё, абсолютно всё, чтобы музыкант больше не обижался на неё, чтобы не жил с мыслью о том, что она специально поехала к другому и принципиально потеряла кольцо, чтобы Илья нашёл для неё пару слов, успокоил, дал таблеток — просто напросто помог. Только вот женщина абсолютно точно не рискнёт рассказать ему об этом сейчас, не посмеет поставить его жизнь на кон с фразой «вдруг, прокатит». — Долго стоять будешь? Знаешь, ты хоть и редкостная сука, но всё равно моя жена, и я не смогу заснуть, если ты останешься реветь на грязном ковре, — холодно произносит фронтмен, прожигая женщину каким-то странным взглядом. Его глаза внимательно оглядывают её, пока она медленно направляется в сторону постели. Шатен серьёзно следит за тем, как Соня порой дёргается, сжимает глаза и хватается за ушибленное место. Наверно, он зря так жестоко обошёлся с ней, думает Прусикин, понимая то, что его переживания всё-таки не стоят её боли, тем более что к нему в голову начала закрадываться мысль о том, что она ему нагло врёт и ничего добровольного не происходило, ибо слишком уж часто она одёргивает рукава своей кофты. Девушка осторожно ложиться на самый край кровати, поворачиваясь к мужчине спиной и накрываясь мягким одеялом с головой, чтоб ему было не так слышно, как громко она всхлипывет, боясь лишний раз пошевелиться. Соня тяжело вздыхает, понимая то, что никому не говорить о произошедшем целую неделю она явно не сможет, солистка думает о том, что хотела бы поделиться этой ужасной историей с Алиной, потому что она самая близкая её подруга, потому что Пязок точно сможет найти подходящие слова.***
— Таюрская, ты у нас разучилась петь или что?! У тебя в тексте четыре самостоятельных слова в одной строчке, но какого-то хера поёшь ты постоянно всё, как одно! — снова срывается на неё певец, не вынося уже того, что на студии они сидят третий день подряд, а партия девушки всё никак не может быть записана. Кареглазка уныло читает текст вновь, прекрасно понимая то, что ей не хватит моральных, да и физических сил на то, чтобы спеть так, как нужно всей группе. Она снимает наушники, пытаясь хотя бы сконцентрироваться на словах для того, чтобы в будущем было проще их выучить. Алина же уставшая слушать все эти крики, попросила всех вежливо покинуть комнату, а лучше даже поехать домой, потому что на сегодня этих страданий Софьи достаточно. Таюрская же, находившаяся в самой будке звукозаписи, даже не заметила столь хорошей новости, как то, что петь ей не придётся, продолжая то читать слова, то вновь незаметно уходить куда-то в себя. — Слушай, Илья, что ты на неё так кричишь? Софа пережила такое, что извините меня не каждая после этого жить захочет, — убедившись в том, что посторонних людей нет, говорит Алина, оперевшись на закрытую дверь. Мужчина вопросительно выгибает бровь, совершенно не понимая, к чему клонит его подруга. Нет, ну он, конечно, предпологал, что Соша могла ему наврать, но всё же прям чего-то критичного с ней бы точно не произошло, думает парень, искренне веря в то, что если случилось бы что-то страшное, то солистка всё бы давно ему рассказала, ведь секретов у них никогда ранее не было. — Не смотри на меня так, словно ты не знаешь, что её изнасиловали, — закатывая глаза, недовольно вбрасывает Пязок, скрещивая руки на груди. Музыкант ошарашено смотрит на женщину, старающуюся пробовать что-то напеть, осознавая после этой фразы ту ситуацию, когда он первый и последний раз поднял на шатенку руку. Парень чуть поджимает нижнюю губу, ощущая то, как легко и сложно одновременно складывается в его голове пазл всего происходящего. Ему резко стала ясна причина, по которой Таюрская последние четыре дня толком ни с кем не разговаривала, пугалась каждого громкого шороха, ходила перед ним только в длинной одежде, часто запиралась в ванной, выходя из которой она, к сожалению, сияла заплаканными глазами, спала в обнимку с плюшевой игрушкой, которую она раньше брала с собой в туры. Почему он не смог догадаться об этом раньше, думает сам про себя солист, осознавая то, что в самый нужный ей момент его не было рядом. — Она тебе так и не сказала? — Пязок чуть пожимает плечами, понимая то, что ей нужно было лучше убеждать Соню в том, чтоб она всё рассказала своему законому мужу. — Илья, ты ей сейчас очень нужен, очень… не задавай ей вопросов, просто позаботься о том, чтобы она чувствовала себя в безопасности и любви, хорошо? Прусикин тяжело вздыхает, размышляя над тем, что он не смог дать ей стопроцентную уверенность в себе, ибо она предпочла соврать, нежели рассказать правду, наверно, боялась, что её осудят, думает фронтмен, пожимая безымянный палец на правой руке. Мужчина тогда точно зря бросил в неё кольцо, не разобравшись в ситуации, а тем более ему не нужно было причинять ей ещё больше боли, ударяя девушку головой об жёсткую дверь. — Я знаю всю ситуацию полностью, знаю, что ты ей сказал и как поступил, но она тебя за это не винит, считает, что те её слова стоили твоего поступка, а правду Софа не сказала, потому что ей пригрозили смертью очень дорогого человека, если она захочет потом сама расскажет тебе кем именно. Я бы могла тебе включить её голосовые, но она там слишком сильно плачет, тебе, как и мне, будет морально тяжело это слушать, — Алина грустно договаривает свою мысль, нежеланно вспоминая то, как она взяла телефон, увидев новые сообщения от подруги, и просто замерла в настоящем ужасе от того, что пыталась рассказать ей кареглазка.Вода из душа громко билась о металлическое дно ванны, маскируя каждый истощённый полувздох-полустон солистки, разрешая показать ей хотя бы часть тех эмоций, что ядовито жили в ней с того самого момента, не позволяя женщине вновь наслаждаться жизнью, любимым делом, любым положительным моментом — она буквально была обречена на истерики, не имея ранее возможности даже просто напросто выговориться. Конечно, сейчас Соня тоже боялась того, что, возможно, её голосовое буквально поставит под прицел жизнь Ильи, боялась, но всё равно больше не могла молчать, ей было необходимо рассказать об этом хоть кому-нибудь, чтоб получить в ответ необходимые слова поддержки и крепкие объятия при встрече. Певица смотрит заплаканными глазами на экран телефона, видит тот подобно ночному городу в дождь — тысячи ярких вспышек, ни одна из которых полностью не говорит о том, что же она всё-таки из себя представляет. Дрожащими руками девушка неуверенно нажимает на вроде бы нужную кнопку записи голосового, не решаясь первые двадцать секунд сказать и слова, а потом словно по спусковому крючку начинает говорить: о том, как ей больно, о том, как ей страшно, о том, как она хочет, чтоб он понял всё без слов…
— Иди извинись перед ней за то, что накричал, поцелуй, обними и отвези домой. Она тебе всё расскажет сразу, как только будет готова на это, — напоследок говорит ему Пязок, а после, даже не попрощавшись, быстро уходит за дверь, прекрасно осознавая то, что партнёрам нужно остаться наедине.***
Тёплые ладони солиста нежно прижимают к себе Софу, ощущая то, как она вновь спокойно дышит то поднимая, то опуская грудную клетку, чуть отклонив на его плечо голову. Сейчас она чувствует себя уверенно, расслаблено и в безопасности, он знает об этом без слов, Теперь мужчина в этом точно уверен, т.к. буквально два дня назад, после его разговора с Алиной, он замечал то, как певица пугалась его же прикосновений, постоянно вздрагивая, в данный момент этого уже не было — Таюрская, кажется, вновь смогла безумно быстро довериться парню, словно забывая о том, что он на протяжении четырёх дней был причиной её истерик, боли в голове и причиной, по которой ей было необходимо молчать. — Соша, я могу узнать, что же всё-таки произошло в тот вечер? — шепчет ей на ухо Илья, а после оставляет лёгкий поцелуй на мочке её уха. Кареглазка в ответ лишь тяжело вздыхает, прекрасно осознавая то, что она не хочет вспоминать этот момент, желая вовсе забыть его раз и навсегда. Не хочет думать о том, что тогда она могла не вернуться домой, могла потерять любовь всей своей жизни, могла получить ужасные увечья… После того рокового вечера шатенка не раз задумывалась, что ей ещё повезло относительно легко отделаться, ведь у многих жертв куда страшнее исход, многих осуждают все близкие за произошедшее, а Софу никогда не обвинят в случившемся, и она это прекрасно знает. — Я не хочу об этом говорить, могу дать тебе послушать голосовое в наушниках, но не более… Илья, я каждую ночь не могу подолгу заснуть, думая об этом, поэтому позволь мне хотя бы насладиться временем, которое не напоминает о боли, — солистка заметно напрягается, а после, подобно только-только оторвавшему осеннему листу, отстраняется от мужчины, желая сбежать от него так же, как от разговора. Ещё после ситуации в студии девушке стало очевидно то, что музыкант знает правду и она прекрасно понимает, кто её ему сказал. Наверно, ей стоило обидеться за распространение столь личной информации на Алину, но она была ей лишь исключительно благодарна за это, ибо сама бы Софья вряд-ли что смогла рассказать собственному же парню, ведь поднимать те едкие чувства вновь было поистине нежеланным поступком. — Ты думаешь, что время поможет тебе избавиться от этого чувства? — вокалист чуть наклоняет голову в бок, задавая скорее риторический, чем требующий ответа вопрос. — Вспомни, как долго ты боялась того, что тебе будет делать массаж мужчина… прошло почти десять лет, а ты до сих пор боишься, время помогло? Думаешь, что если бы твой долбоёб-бывший не накричал на тебя, а всё-таки выслушал бы тебя, обнял, успокоил, ты правда бы так же боялась случившегося? Нет, Соф, нет… — фронтмен глубоко вдыхает воздух, выдерживая маленькую паузу. — Я хочу тебе помочь: хочу, чтоб ты не боялась возвращаться домой, хочу, чтоб тебе не приходилось мне врать, хочу, чтобы ты сладко спала ночью, а не мучила себя тем, что, к сожалению, нельзя изменить. Я не собираюсь тащить из тебя информацию силой, но ты просто знай, что всегда можешь мне обо всём рассказать и я тебя в любом случае поддержу. Таюрская дрожащими, холодными ладонями закрывает побледневшее лицо, ощущая, как от каждого его слова у неё катиться всё больше и больше горьких слёз, ведь она прекрасно знает, что он говорит чистой воды правду. Ей никогда не станет легче, если она не сможет найти в себе силы смириться с тем, что непоправимо. Соня нуждается сейчас так же сильно в нужных словах, любви, ласке, как в воздухе, ибо это единственный источник её энергии для того, чтобы побороть внутри себя тянущее вниз чувство вины за то, что она сама позволила с собой так обойтись. Певица медленно, почти вслепую доходит до дивана в зале, аккуратно садясь на тот. Она смотрит точно вперёд, видя размытые силуэты мебели комнаты. Обрывисто дышит. Шмыгает носом. Думает. Думает. Думает. Чуть приоткрывает рот и моментально тонет в собственных же словах, осознавая то, что ей хочется рассказать ему действительно о многом, ей хочется говорить, говорить, говорить… говорить о всей той боли, что она испытала, надеясь, что ему удастся забрать хотя бы половину. Она порой не слышит саму себя, задыхается в нахлынувшей волне истерики, ощущая, как в такие моменты парень чуть приобнимает её, говоря одну единственную фразу «я рядом, родная, я рядом…», которой, казалось, было более чем достаточно, чтобы потушить тот неконтролируемый огонь внутри неё…