А сердце моё...

      Взгляд Дениса цепляется за окно, небрежно задёрнутое старой ситцевой занавеской. Чем-то заляпанной, скрывающей тусклый свет, пробивающийся через грязные стёкла. Почему-то только сейчас Титов обращает на неё внимание. Как будто больше ничего и нет. Ни этих тёмных стен, прячущих в тени невидимых демонов, ни сорванной наспех одежды, собирающей с пола пыль, ни ватного одеяла, по которому елозили его дрожащие колени, ни Макса, что рвано дышал сзади. Денис почти ничего не чувствует, кроме головной боли, корнями-нервами уходящей в небьющееся сердце и в другие, куда более важные органы. А задрипанная занавеска, попавшаяся на глаза, — всего лишь «вишенка» на этом говноторте из похуизма и скуки, заглушаемой сексом.       — Дениска… — шипит Кольцов и грубо впивается мозолистыми пальцами в шею Титова, вынуждая того задрать голову и задержать дыхание. Он чувствует чужую скуку. Бесится. Не хочет уступать. Не сейчас, когда тот, кого больше всего жаждало сердце, трепыхается под пальцами. — Не будь таким холодным со мной.       Макс больно прикусывает чувствительную кожу за ушком и зарывается носом в слегка влажные волосы, улавливая слабый запах въевшегося одеколона, напомнившего ему о столичной жизни, а ещё лесных трав и тинистой воды — ими пропахли Топи. И Денис, так естественно впитавший в себя гнилостность этого места.       Титов рычит, почти как загнанный зверь, в руках Кольцова, но не вырывается и покорно жмётся ближе. Скулит и тяжело дышит, беспомощно хватаясь пальцами за одеяло и запястье Макса, который поглаживает ладонью его член. Ощущение тошноты не покидает, но оно уже не такое явное, меркнет на фоне физического возбуждения и расходящегося под кожей тепла, словно в холодную неуютную квартиру за полярным кругом наконец-то провели отопление. Денис даже готов поверить, что конкретно в эту секунду ему хорошо. Что конкретно в эту секунду... он вообще живой.       — Ну теперь-то я знаю, чего хочет твоё сердце, — обманчиво сладко шепчет Максим и целует бледные плечи, лаская языком потемневшие отметины от зубов. Он на долю секунды ослабляет хватку на шее, вслушивается в рваные вздохи и резко толкается в пекло, к дрожащим ягодицам прижимаясь пахом. Денис, застигнутый врасплох, дёргается и музыкально стонет (но где-то у себя в голове срывается на крик), лижет кровоточащие губы, с трудом сглатывая.       А Кольцов только довольно жмурится. Завидует самому себе, ведь прямо сейчас трахает того, о ком шепчется вся Москва. Подчиняет своей воле «золотую рыбку», которая принесёт ему известность, когда выйдет эксклюзивное интервью. Но Максу мало. Он жаден и уже мечтает приручить эту рыбку, так послушно виляющую хвостиком и задыхающуюся в его объятиях, мечтает, чтобы рыбка сама хотела исполнить его тысячу и три желания.       Журналист шумно выдыхает, сжимает покрывшееся синевой бедро и начинает двигаться быстрее, одержимый своими порочными фантазиями. Одержимый хриплыми стонами-всхлипами Титова. Одержимый удовольствием, пульсирующим во вздувшихся венах. Он вгрызается ногтями в кожу, царапает грудь Дениса, словно желая прорваться сквозь защиту из рёбер и вырвать оттуда сердце. Украсть. Взять себе. Смотреть, как то плюётся кровью на раскрытой ладони. Кольцову не терпится услышать бешеный стук, такой же бешеный, как и у него. Чтобы раствориться в этом ритме. Чтобы ощутить в оргазме единство с чужим телом...       Да только сердце Дениса не бьётся.       — Макс… — шёпотом зовёт Титов.       Лишь, кажется, где-то под рёбрами мерзко хлюпает корнями-нервами и отрыгивает чёрные сгустки свернувшейся крови.       — Макс, — уже настойчиво зовёт Титов. Он кладёт холодную ладонь на щёку Кольцову. Проходится пальцами по жёстким, немного вьющимся волосам. Не гладит — обжигает невесомыми прикосновениями. — Подними глаза.       Парень, до этого растерянно прижимающий руку к чужой груди, поднимает испуганные карие и тут же падает в болезненно-уставшие. Под его влажной мозолистой ладонью начинает что-то биться, бьётся так быстро и живо, как у самого под рёбрами. Словно в одном ритме качает кровь. И стучит в ушах, оглушая, заполняя собой всё пространство…       — Прости, но это я знаю, чего хочет твоё сердце.       Сквозь вакуум раздаётся голос, и, словно во сне, Кольцов заворожённо смотрит, как Денис наклоняется вперёд, упираясь локтями в одеяло и прогибаясь в спине, как жадно втягивает ночную прохладу, ворвавшуюся через приоткрытую форточку, как бликует кожа из-за света рыжего фонаря, который настойчиво пробивается сквозь немытые окна.       Максу снова сносит крышу.       А за рёбрами продолжает стучать.       И куда-то исчезают все посторонние мысли. О Москве, о статье, о золотой рыбке, о порочных фантазиях. Даже о боли и об этой старой ситцевой занавеске. Макс ритмично двигает бёдрами, до синяков впиваясь пальцами в задницу Дениса, и хрипло стонет. А Титов побелевшими костяшками сжимает свалявшуюся в одеяле вату, скулит невнятное, ощущая, как расплавленный свинец вливается в давно сгнившие корни-нервы и другие, куда более важные органы. Что-то пробудилось в нём. Что-то живое. И такое яркое, выходящее за пределы его мира…       Но быстро угасающее, как сгорающая в атмосфере падающая звезда, которая в реальности оказывается тяжеловесным камнем, едва тёплым или космически холодным. Таким же, как тело, которое в первые секунды вздрагивает от сладких судорог и разливающегося под животом густого и липкого оргазма, а потом резко тяжелеет, остывает, слабеет. Теряет прежнюю красоту, если она вообще была.       — Денис?       Кольцов касается плеча лежащего рядом парня. Тот не откликается, но спустя несколько секунд на дрожащих руках начинает подниматься. Он вслепую находит на полу растянутый свитер, с трудом влезает в него, при этом настойчиво отказываясь от помощи, и на ватных ногах всё-таки встаёт. Опирается на стену и пялится на ту дурацкую занавеску, чувствуя, как по внутренней стороне бедра каплями стекает чужая сперма и немного щекочет кожу.       — Ты в порядке?       Обеспокоенный голос Макса снова разрывает тишину. Он уже успел натянуть трусы, футболку и теперь тряс помятыми джинсами, пытаясь что-то найти в карманах. Этим чем-то оказывается пачка сигарет, вылетевшая из переднего правого и с глухим стуком отскочившая к босым ногам Титова. Тот лениво смотрит, но всё-таки наклоняется и подбирает её, разглядывая.       — Там одна осталась если что, — предупреждает журналист, ловко запрыгивая в джинсы и в один шаг подлетая к Денису, которого практически вжимает в стену. Он наклоняется ближе к его лицу и горячо шепчет в губы: — Можем разделить на двоих.       — У меня свои есть, — хмыкает Титов, отталкивает от себя парня и пихает пачку в открывшийся для ответа рот. Посмеявшись над своей же выходкой, он отлипает от стены, находит на тумбочке аккуратно сложенную простыню и, развернув её, быстро обвязывает вокруг своих бёдер на манер тоги. Кружится на месте и довольный шлёпает к двери, через шаг наступая на длинный «подол» и тихо матерясь.       — Вот же сучка, — ухмыляется Макс, подмигивая столпившимся в углу любопытным теням, закусывает фильтр последней сигареты и выходит следом за Денисом.       Ночь встречает их тусклым светом луны, затянутой почти невидимыми облаками, запахом мокрой травы и тишиной, изредка нарушаемой криками неизвестной птицы. Никакая Москва не сравнится с такой благодатью. Хотя Кольцов предпочёл бы сейчас курить на балконе своей квартиры в новостройке, а не на деревянной убогой веранде. Спасает только Титов, похожий на римского бомжеватого бога, с тлеющей в руке сигаретой и босыми ступнями.       — Тебе не холодно, Дениска? — заботливо интересуется Максим, выдыхая сизый дым, и поворачивается к парню лицом. — Или жар в крови так и не даёт остыть?       Журналист тихо посмеивается, делает очередную затяжку, согреваясь горьким теплом во рту и немного расслабляясь. Он скользит взглядом по голому бедру, выставившемуся из «разреза», выпирающим ниже мышцам и изящному узору вен, обвивающему ступню. Ловит себя на мысли, что прямо сейчас готов упасть на колени и расцеловать каждый миллиметр бледной кожи, каждую родинку, каждый пальчик. Ну точно перед ним изгнанный из пантеона бог.       — Мне? Нет, — хрипло отвечает Денис, стряхивая пепел и поднимая неживые глаза на Кольцова. — О себе думай. Естественнее выглядишь.       — Какой холодный, как айсберг в океане, — по-театральному тянет Макс и оттопыривает нижнюю губу, демонстрируя обиду. К сожалению, сигарета в этот момент была у него не в руке, а во рту, поэтому она, на долю секунды зацепившись за паутинку слюны, успешно пикирует на подгнивающий бревенчатый пол. — Вот же блядь!..       Кольцов расстраивается уже по-настоящему, потому что это его последняя и так бездарно просранная. Он сначала даже решает её поднять, однако, хорошенько подумав, резко останавливает себя, наступает носком кроссовка на затухающий огонёк и поднимает взгляд на Титова. Подходит к нему со спины, вьётся как змей и обхватывает деревянные перила по обе стороны от рук парня, наклоняясь ближе.       — Всё-таки придётся делить одну на двоих, — выдыхает Макс в чужой загривок и нежно целует шею, краем глаза пытаясь найти свои отметины. — Мы же отлично провели время вместе. Не будь букой, Дениска. Отблагодари меня за удовольствие одной затяжкой.       — Не мои проблемы, что ты такой придурок, — равнодушно говорит Титов. Но потом всё же поворачивается лицом к парню, вальяжно опирается спиной на перила и растягивает губы в широкой улыбке. «Даже зловеще как-то», — мысленно подмечает Кольцов. — А насчёт удовольствия… думаю, я его доставил тебе не меньше.       — Ну жалко, что ли?! Я вообще-то к тебе со всем сердцем и душой, а ты… — Макс снова наигранно обижается, не готовый так просто сдаться и желающий получить не только сигарету, но и расположение Дениса. — Ну, нравишься ты мне. Я сначала несерьёзно отнёсся к этому. Но щас прям уверен в своих словах.       — Интригуешь, — игриво подмигивает Титов, продолжая натянуто улыбаться, как будто делая это через боль. — Я бы даже TrueTalk запустил, но раз уж ты сам это всё завёл, то не думаю, что собираешься вра...       — Я за тобой приехал, — перебивает Кольцов и крепче сжимает руками перила. — Сначала, типа, ради интервью, ты ведь для некоторых чуть ли не герой настоящий. Но сейчас мне кажется, что я приехал именно ради этого момента с тобой. Я, возможно, даже влюбиться успел... Тебе говорили, что ты похож на римского бога?       Ненадолго наступает тишина. Но потом она взрывается, как воздушный шарик, от громкого смеха Титова, хриплого, болезненного, совсем невесёлого. Скорее издевательского.       — Вы все, журналисты, такие пафосные? На журфаках этому учитесь, да? — разочарованно тянет Денис, вздыхает и переводит взгляд на свою правую руку. — Впрочем... сигарету ты заслужил. Закрой глаза.       Кольцов смотрит, как тот подносит ко рту догорающую сигарету и затягивается. Уже мысленно представляет, как обветрившиеся губы прижмутся к его губам, целуя и выдыхая горечь, как он будет жадно глотать дым и воздух из чужих лёгких, наслаждаясь долгожданным теплом. Представляет и послушно закрывает глаза. Задерживает дыхание от нетерпения и…       — Су-у-ука! Сука! Да какого ж, блядь..!       Ночную тревожную тишину нарушает разъярённый рык Макса и скрипучий смех Дениса. Тот с интересом наблюдает, как мечется от боли Кольцов, прижимая к щеке ладонь, а сам так и продолжает сжимать в руке тлеющую искру, которой успел «отблагодарить» парня.       — Я же сказал, что сигарету заслужил. Я не соврал. А ты..? — Титов облизывает губы и влажно цокает, вопросительно уставившись в злые глаза напротив.       — Ты точно ебанутый, — шипит Макс, растирая большим пальцем, смоченным слюной, ожог.       — Пау! — Денис хмыкает, тушит сигарету о перила и выбрасывает бычок в растущие рядом кусты. — Близок к истине, кстати.       Титов складывает руки на груди и опускает задумчивый взгляд на голые ноги. Он совсем не чувствует холода, не чувствует дрожи, не чувствует ничего. Тем неожиданнее оказывается обжигающий удар, расцветающий острыми иглами на левой щеке. И сладкая кровь, выступившая на губе и случайно попавшая на язык.       — Мне больно. Полегчало?       — Эх, Дениска, Дениска…       Кольцов прижимается губами к ноющей щеке и осторожно вдыхает. Он на мгновение забывает, что собирался сказать, — запах Топей, гнили и крови снова ударил в голову. Как токсин, отравляющий мозг, но вызывающий зависимость. А ведь это всего лишь Денис. Тот самый Денис, которого он за героя принимал… И ещё трахал мгновения назад.       — Я думал, ты проще. А в тебе червей как в трупешнике, — шепчет Макс, грубо хватая Титова за загривок и вынуждая того поднять голову. — Но я тебе не врал. По поводу своих чувств. Ты мне просто даже шанса не даёшь.       — Шанса на что? На интрижку с каким-то жалким репортёришкой из желтушного издания? — Денис зажмуривается, чувствуя, как больно натягиваются волосы. — Я получил то, что хотел. И ты тоже.       — А что говорит твоё сердце? — неожиданно спрашивает Кольцов. Его губы касаются шеи, они лихорадочно целуют, ищут пульсирующие вены, в которых бы бешено билась кровь, билась жизнь. Только в ответ откликается тишина.       — Ты всё ещё не понял, что у меня его нет.       Макс останавливается и медленно поднимает глаза на Дениса. Уставший. И холодный. Ни улыбки, ничего. Словно настоящий, но совсем неживой.       — И слушать нечего. А у тебя, — Титов тыкает пальцем в грудь журналиста, — это сердце есть. Пока что. Радуйся.       Кольцов молча наблюдает за тем, как тонкие пальцы обвивают его запястье и пытаются высвободить волосы. Но они очень-очень слабые, как будто умоляют отпустить.       — Ты сейчас таким образом пытаешься намекнуть, что любишь только себя, да? Ну это-то я точно заметил, — прыскает Кольцов и уже сам убирает руку, отходя от Титова. — Я не идиот.       — Верно, — хмыкает Денис и отшатывается от перил, из-за которых уже начинала ныть спина. — Ты не идиот, ты полный идиот... Что, всё ещё хочешь быть со мной? Вперёд! Я возьму от тебя всё, а потом избавлюсь! Как и от других. Слышишь, ты ни хрена не особенный. Хоть и трахаешься неплохо.       — Ну, хотя бы за последнее спасибо, — пожимает плечами Макс, а затем тяжело вздыхает, потирая большим и указательным переносицу. — Честно говоря, во время секса ты мне тоже больше нравился.       — Рад, что мы это выяснили, — тихо отвечает Титов, обнимая себя за плечи и поворачиваясь в сторону входной двери. — Я иду спать.       Денис кивает и делает несколько неуверенных шагов, но его резко останавливает Кольцов, наступивший кроссовком на волочащуюся по полу простыню.       — У тебя, правда, оно того?.. Ты ведь пиздишь всё? — дрожащим голосом спрашивает Макс. — Я чувствовал, как оно бьётся. Да и как это вообще..?       — Это проклятье, — холодно отрезает Титов, повернув голову набок и невидяще уставившись на парня. — Я в Топи за тем и приехал. Хотел нормальным стать… Да только уже сомневаюсь, надо ли оно мне, это исцеление. Нет сердца — нет чувств. Нет чувств — нет таких, как ты.       Он дёргает простыню в надежде вырваться, но Кольцов и не думает убирать ногу. Кажется, только увереннее зажимает ткань ступнёй.       — Знаешь, Макс, без обид, это ты себя любишь, — добавляет Денис. — Поэтому и слышишь только своё сердце. Хотя в какой-то момент я даже поверил, что ты сможешь оживить моё… впрочем, неважно. Я устал.       — Думаешь, после всего этого я тебя отпущу? Я хочу знать больше. И вообще, откуда взялась чушь про проклятье? Люди без сердца жить не могут, Дэн. Это же звучит как полная ахинея! А ты ведь не такой! — Кольцов повышает голос, понимая, что уже начинает выходить из себя. Его рациональное никак не желало примиряться с тем неживым, что исходило от Титова. Гнилым, противоречивым, но всё таким же притягательным, сумасшедшим, желанным. И реальным ли?       — Может, и такой. Но не ты мне нужен, чтобы обрести нормальную жизнь, — Денис быстро развязывает узел справа на бедре и сбрасывает простыню. — Не ты.       Макс предпринимает последнюю попытку ухватиться за Титова, однако успевает лишь коснуться пальцами тыльной стороны ладони. Денис резко отступает и, не оборачиваясь, идёт к двери. Хватается за ручку, дёргает на себя и делает шаг навстречу теплу. Он ни в чём не сомневается, в груди всё так же пусто, но что-то останавливает его и заставляет повернуться к Кольцову.       — Если нужны сигареты — они в моей куртке, — пряча глаза за чёлкой, бросает Титов и заходит внутрь, тихо прикрывая дверь.       Кольцов снова тяжело вздыхает. Сигареты ему определённо понадобятся, чтобы переварить всё случившееся. И неслучившееся.       — Вот ведь загадка для сыщика: где твоё сердце… — бормочет Макс и поднимает с пола мятую простыню. Чистая и белоснежная теперь могла похвастаться наличием мокрых грязных следов, мелких прилипших щепок, фрагментов жухлой травы. И конечно запахом сигаретного дыма и чего-то ещё, по-титовски особенного. А может, просто Кольцов считал это особенным, ведь мгновение назад из его рук ускользнул падший бог.       Но кому какая разница? Когда это журналист Максим Кольцов был привязан к чему-то, а тем более — к кому-то? Ну не получилось организовать тёплое местечко под солнцем — да и хрен бы с ним! Осталось только посмеяться и идти дальше. Но смеяться не хотелось. И идти тоже. Макс чувствовал себя обиженным ребёнком, которому отказывались продавать понравившуюся, но бракованную игрушку, и вместо неё предлагали тысячу других, в разы лучше и дороже. Да только нужна именно эта, уникальная, вызывающая такие сильные эмоции.       — Нет, Дениска, так просто я тебя не оставлю. Хоть я и не особенный, но это со мной ты связан, — улыбается Кольцов и накидывает на плечи простыню.       Откуда-то появляется холодный порыв, принёсший с собой болотный смрад, позади начинает скрипеть форточка, раскачиваемая крохой-чёртом, а ветвистые деревья, растущие рядом, шумно выдыхают. И как будто сами Топи принимают сторону Макса. Он чувствует это. Зажмуривается и чувствует, как по венам бежит чёрная густая кровь, омертвляющая корни-нервы, заливающая белки, отчего карие глаза становятся ещё темнее и уже мало напоминают человеческие.