Венок.

Никто из Ли Юэ не благодарил его. Никогда. Даже спустя тысячу лет (даже больше) которые он посвятил защите столицы контрактов, люди и не думали об этом. Не сказать что Сяо против, он вовсе не против этого. Ведь не являясь божеством, тем кто приносит удачу или исполняет желания, ты можешь ничего и не ждать. Ведь они уверенны что ТЫ ничего не сделал, что ТЫ лишь чудище из историй которыми пугали детей. Адепта это никогда не трогало, он не против быть страшной историей которую потом расскажут на костре какие-то искатели приключений. Спустя более двух тысяч лет, после освобождения от одного кошмара и канутый в другой, Сяо ничего не волновало. Весь мир был сосредоточен на обещании Властелину Камня. Оберегай людей. Оберегай Ли Юэ. (А кто будет оберегать его?) Кажется ему тогда и тысячи не стукнуло. (Он пытался считать, но это казалось бессмыслицей.) Кажется это было Дитя Света. Митсуко. В тот день в близлежащей к Ли Юэ деревушке был шум и гам, нашли утопленницу, совсем молодую женщину, чей муж недавно покинул мир живых. Сяо хорошо помнил того мужчину, он был первым кого спасти не удалось. Два зелёных и широко раскрытых глаза смотрели прямо в искалеченную душу Якши, оставляя там ещё один шрам на долгие годы. – Там, в деревне, осталось самое драгоценное, что я имел, позволь мне попросить тебя спасти их.       Разодранный, с крошками жизни в жилках он просил Адепта сохранить последнее, чем он дорожил. В ту ночь Адепт дрался до последнего, на истощение, так, что казалось сейчас вскипит кровь. Его сердце не отдавало ничем, смотря на посиневшую от холода женщину хотелось сбежать, бежать ото всех. От этого города. От прошлого что драло его душу своими когтистыми лапами. От этого глупого обещания. И от ярких зелёных глаз что смотрели на него сквозь всю толпу. Глаза того мужчины словно переродились в маленьком теле ребёнка, чью мать сейчас уносили восвояси, отца которого вчера не спас Якша. –…позволь мне попросить тебя спасти их. Она. Это единственное, что осталось от этого драгоценного. Дитя Света, что улыбнулось ему сквозь своё безграничное горе. Они оба остались в одиночестве. Если бы Сяо тогда успел, если бы он сумел спасти того мужчину у этого дитя, всё было бы хорошо. Но Сяо не успел. И теперь это лежит на его загруженных плечах вместе с этим маленьким человеком с её изумрудными глазами. Её повесили на двоих стариков из стоящего вдали дома, на самом краю деревни. Сяо приходил туда редко, просто чтобы взглянуть, жива ли она, но каждый раз её глаза находили его. Будь то проливной дождь или темная ночь, она с улыбкой смотрела на него вытягивая руки для объятий. Сяо не подходил. Ребёнку было пять. Ей стукает почти девять и тогда, видя его, она срывается с места, летя к нему на всех порах, неся криво сплетенный венок. Иногда Сяо даже давал ей возможность оставить между ними менее метра, а следом исчезал оставляя её ни с чем, будто говоря: ”смотри, я плохой„. И Якша надеялся, что ребёнок так и подумает. Но эта упрямица продолжает, с каждым днём венки все лучше, а взгляд переполненный нежностью сменяется неприкрытой обидой, лишь стоит Адепту исчезнуть перед её носом. Он хотел бы подарить ей возможность надеть на него этот венок, но ребёнку следует держатся дальше. Человек не выдержит сущности Адепта. Но дитя была упрямицей, жуткой упрямицей и наглейшей душой. Тогда, в очередной раз под покровом ночи, он пришёл к дому тех людей. Только что-то было не так. Не было привычной ему девочки на поляне, что без остановки играла с цветами и плела самые разные венки. Под кожей забегали мурашки. Где. Этот. Ребёнок. – Митсуко! – пожилой мужчина стоял оперевшись о палку, в глазах его был страх, непонимание и некое разочарование. – О Пресвятые Семеро… Митсуко! Несносное дитя! – мужчина разрывал горло, тяжело дыша, жмурясь от боли в теле. Иногда Сяо рад что не стареет. Но сейчас… Дитя Света, Митсуко. Куда могло занести этого глупого ребёнка. Якша закрывает глаза, надевая маску и хватило лишь секунды, чтобы оказаться за её спиной и… И опешить. Кажется он уже сотни лет не видел на этом алтаре людей. Маленький венок и кое-как сделанное миндальное тофу. – Я читала что Адептам не поклоняются уже очень давно. Но вы ведь хороший. Почему вам не поклоняются? – Сяо сдержал молчание. – Бабушка научила меня готовить миндальный Тофу, а это венок из цветов Цинсинь. – улыбка тронула её губы и внутри Адепта заклокотало желание оберегать этого глупого ребёнка. – Примете мои подношения? Он не мог не принять, присаживаясь около неё и беря в руки блюдце с белой субстанцией, упругой и склизкой. Адептам не обязательна человеческая еда, но смотря в эти глаза он не мог не съесть хотя бы один кубик. И что-то в его мире встало вверх дном. Вкусное, мягкое, сладкое и вовсе не приторное. Хоть и ясно что готовил это ребёнок, глупый ребёнок, что пришёл сюда просто чтобы преподнести ему подношение, это смешно, она не должна таким заниматься. А Сяо не стоит принимать её. – Сяо. – Что? – Мое имя. Адепт Сяо. Если когда нибудь тебе будет угрожать смерть, лишь позови меня и я приду. – казалось, она сейчас лопнет от счастья. – А я Митсуко! Митсуко Акияма! – Сяо морщится от шума над ухом но ничего не говорит и лишь кивает смотря на неё. – Давайте будем друзьями? – Адептам не нужны друзья. Это раздражало, поднимаясь с земли он протягивает ей руку дабы побыстрее сбагрить обратно на родину, но чувствуя тепло человеческих рук внутри все затрепетало. Чем быстрее он избавится от неё, тем лучше. Но избавиться не вышло. Было так трудно не прийти, проверяя все ли хорошо, хотя, честно, ему должно быть плевать. Но эта девочка которая росла не по дням, а по часам, была такой живой, трепещущей, со своей любовью к солнцу и цветам, она... Она была чём-то озаряющим в его жизни. Вот ей уже четырнадцать и детёныш заплетает свои пшеничные локоны в две косы, носит платья под цвет всем тем цветам на поле и плетёт невероятные венки, которые с огромной нежностью укладывает на его голову. Он, кажется, обретает второе дыхание в каждую их встречу, когда дитя выносит миндальное тофу что так ему полюбилось, садится в позу лотоса, касаясь своими коленами его и плетет свои замысловатые веночки. Ей не нужно знать, сколько крови остаётся на его руках каждую ночь. Сколько скелетов в его шкафу. Она не должна знать Его Настоящего. Ребёнку хватит иллюзии. – Вы демон? – Сяо замер поднимая на неё глаза, то как она все также аккуратно вклеивала цветы в свой блокнот, ничего не выдавало какого-то беспокойства. – С чего бы? – Якша продолжает натирать копье, он не собирался открываться ей. – Дедушка сказал, что демоны бессмертны. Кажется, вы не стареете. – Я адепт, мы живем дольше людей. И не стареем. – Адепт собирается встать, уйти побыстрее от этого любопытного существа, так, чтобы её изумрудные глаза не грызли его совесть. – Тебе не обязательно лезть мне под кожу, человек. – он уловил, как вздрогнуло Дитя от такого акцента на её расу. Слышно, как скрипят её зубы, как дыхание сбилось с привычного и спокойного. – Вы мне нравитесь. – Прощай, Дитя. – Сяо кладёт венок в сторону, поднимаясь побыстрее. Так, чтобы не смотреть в её глаза. – Вы мне очень нравитесь, Сяо! – Он исчезает, игнорируя собственное имя с её уст, сжимая зубы и обещая себе больше там не появляться. Моракс разочаруется в нём. Игнорировать человеческие повадки в виде сердца не было чем-то сложным, но мысли о ней покрывались этими голосами что разрывали голову. Он вновь стал живым мертвецом. Уничтоженным. Без смысла существования. Без радостей. Он скучал за её миндальным тофу. И это основная причина почему он покинул её, ему нельзя чувствовать это, все эти нелепости, эмоции людей... С Адептами ЭТО не имеет ничего общего. Ей нужно забыть его. Ему нужно отпустить её. Отпустить, как самое прекрасное мгновение в своей жизни, он забудет о ней через следующие сотню лет, она не вспомнит о нем уже через пять лет. Он был уверен. Её имя Митсуко и оно означает Дитя Света. Мать дала ей это имя, надеясь, что её жизнь будет настолько же ясной как и имя. Матушка часто ошибалась, и эта надежда не была исключением. Митсуко исполнилось пять когда отца разодрали хиличурлы где-то вдали от деревни. Митсуко все также было пять, когда мать не выдержавшая такого удара – утопилась. Стоя тогда перед трупом собственной матери, смотря в её стеклянные глаза, она пообещала себе не быть такой слабой. Такой помешанной на собственных чувствах. "Оно того не стоит," – считала девочка. Видимо ошибаться в предсказаниях, наследственное. Среди всех людей жалевших её в тот день, посреди всего этого ужаса, их глаза встретились. Она поняла маму с её выражениями о том что «глаза – зеркало души». Его душа казалась ей невероятно тёплой, мягкой и хотелось прикоснуться. Но он всегда исчезал, как в первый раз, даже когда ребёнок, раня все пальцы об острые кончики трав, плёл венок ему в подарок, тот не давал и шанса. Она сделает лучше. Он точно заметит. Она сможет ближе. Ведь его душа такая тёплая. Когда Бабушка рассказала о алтаре Адептам, люди туда более не ходили, охваченные страхом перед неизвестностью. Миндальный тофу – такой же мягкий как его душа. Готовя его, Митсуко вкладывает душу, любовь и всю жажду прикоснуться к его душе. Венок из цветов Цинсинь – ведь это её любимые цветы. Собирая их, она обожгла руки в крапиве. Он принял это. Он принял ее доброту и сказал имя. Митсуко было девять, когда взамен на семью она приобрела нечто драгоценное сердцу. Сяо - оказывается, именно так звали адепта, приходил пару раз в неделю, не был против миндального тофу, которое она всегда так старательно готовила, вкладывала в это всю себя, дабы Адепту точно понравилось. Дедушка как-то упомянул, что Адепты бесконечно несчастны, живя тысячи лет теряют всех вокруг себя, видят, как меняются нации и развязываются войны, и с этим они увы ничего не поделают. Ей стало так жаль его, что десятилетний ребенок для себя решила сделать его хоть немного счастливей, но с годами приходил не только возраст, а и медленно появляющиеся бабочки в животе. Она всегда с таким загляденьем смотрела на него всегда, даже когда адепт, замечая это, смотрел в ответ осуждающе. Плевать, подростковое сердце видя его замирало, она так любила эти моменты... Когда между пальцев скользили стебельки цветков плетя очередной венок, а Сяо сидя и думая о своем ел приготовленный ею миндальный тофу. А в один день он просто исчез, ей было четырнадцать или пятнадцать, когда перед очередным его уходом, та не сдержавшись крикнула ему в спину о своей симпатии, для него наверняка глупой, детской. Для нее, бесконечно серьезной – ведь раньше такого не было. Он был единственный, кому по ее мнению она могла это сказать, никто более не был таким как он. Все эти люди были так просты, когда погибла бабушка, никто не смотрел как он, никто не смог заставить улыбнуться, одна жалость, что заставляла глаза слезиться сильнее, а сердце ныть. Тогда вечером, уже не четырнадцатилетняя девочка плача звала его. Сяо. Сяо. Пожалуйста... Сяо. И он пришел, не подпуская к себе, как тогда, в детстве, когда ей можно было лишь издалека наблюдать за ним. Руки ее тряслись, а глаза были красными от слез, но среди всей этой жалости его взгляд вызывал улыбку. И Адепт искренне недоумевал с этого человека, как при всем этом она всегда улыбалась, но этот самый человек улыбался лишь ему. Ей было восемнадцать, когда у нее умерла бабушка, и она встретила его впервые за четыре года, он молча утешил ее. Без слов прогнал всю боль, просидев с ней до самого утра. Митсуко не была готова отпускать его. Она так жаждала просто посидеть как раньше, приготовить ему миндальное тофу и услышать тихую просьбу не ходить на север, ведь там сейчас участились нападения. Бабушка говорила, что у нее дар к флористике, но после исчезновения Адепта из ее жизни, венки она больше не плела. Сяо не оставлял ее никогда. Он всегда был рядом, прятался в тени деревьев, когда она выходила вечером ища его силуэт в пейзажах города контрактов. Адепт не оставлял ее, когда она рано утром шла в местную школу, где улыбалась так натянуто, что где-то внутри остатки его человечности трепетали. Ему хотелось, чтобы она была счастлива. Но она была человеком и ответом на ее чувства он бы убил их обоих. Она забудет. Но прошло уже более четырёх лет с того момента, как он ушел, а она не забыла. Дитя Солнца зовет его по имени, так желая помощи, протягивая к нему руки, как в детстве, прося поддержки. И Якша не мог отказать, присаживаясь возле нее, принимая в свои объятья, слыша надрывистые рыдания в плечо. - Почему они все умирают? - Почему они бросают меня? - Ты ведь тоже оставил меня? Адепт заметно вздрагивает, сжимая ткань ее рубашки на спине. Он решил, что ей будет лучше без него. Митсуко просто глупый ребенок, что тянется к нему даже не думая, что мотыльки что летят на огонь и сгорают, до тла сжигая себе крылышки. И если она будет и дальше бежать за ним, видя свет, то сгорит. Она росла на его глазах. С пяти лет Сяо приглядывает за этой непонятной для него душой, которая делает все, что ей вздумается, даже сейчас, когда Адепт дал небольшую трещину в своем куполе, она пробивает его, прижимаясь ближе. Целуя его так по-детски, трепетно. Так аккуратно, зарываясь в темные волосы. Сяо дрожит упиваясь этим, зная, как губительна любовь к человеку, но не находит сил отказать ей. Его пальцы скользят по ее щекам, обводят скулы, утирают остатки слез, Якша думает, что не заслужил этого, что не достоин ее любви, это ведь всего лишь дитя, что так наивно верит в сказку с хорошим концом. Но... Может и ему можно пожить в маленько иллюзии, хоть немного, всего разок?       И Сяо позволил себе такую слабость, навещая ее как раньше, принимая миндальный тофу, приготовленный ее руками, так упиваясь этими моментами. Дитя Солнца было прямым олицетворением своего имени. Не то, чтобы Сяо любил тактильность. Нет, он ее совсем не любил, но когда дело касалось ее, то как она плела венки оперевшись своей спиной о его спину, или то как касалась темных волос заплетая маленькие косички. Иногда Сяо замечал это лишь в постоялом дворе, когда хозяин подмечал новый имидж, даже злиться сил не было. Лишь приходя мог какое-то время недовольно смотреть ей в глаза, пока та смеясь не извинялась. Ей девятнадцать, и она чувствует себя окрылённой рядом с ним, вновь берется за флористику, создавая великолепные произведения, которые начинают заказывать люди с других деревень и селений, Сяо внутри себя гордится ею, пусть и снаружи всегда лишь молча слушает иногда приоткрывая глаза. Ее поцелуи кажутся ему зачарованными, Адепт с тяжестью отрывается от этого дитя, смотря в зеленые глаза. Он заворожен ею, подобно самому яркому бриллианту, пусть и никогда не признается в этом.

Все идет слишком хорошо.

      В один день в голове проскочил до боли знакомый голос, Моракс желал видеть его прямо сейчас. Луна уже давно взошла над землей освещая все земли Гео Архонта. Адепт появляется ежесекундно за спиной своего господина, Моракс стоит ровно, на краю скалы рассматривая окрестности, свои владения. - Человек? Ты взял такую ответственность. Якша вздрагивает, прятать такое от Архонта было изначально глупо, но пока Моракс позволял он брал этот момент. - Это ошибка, она больше не повторится. - Ты не ребенок, и я не могу запретить тебе это. Тебе и без меня известно как на людей влияет сущность Адептов, особенно таких как ты, Сяо. Если это дитя помрет от этого, то ты ведь понимаешь на чьи плечи это ляжет. - Я... У Адепта нет слов, златые очи потупленно смотрят на пейзаж города. Лучше бы Моракс просто запретил ему это, пусть бы просто сказал, что Сяо нельзя более с ней видеться и все, он не посмеет ослушаться. Но Гео Архонт сделал хуже всего, дал выбор, дал Сяо возможность выбрать. - Да. Я понял, я... Мы прекратим эти встречи. Моракс оборачивается на него одобрительно кивая, мол, ответ был принят. Стоит Сяо исчезнуть, скрыться от этого всевидящего взора как ноги подгибаются и Якша, не устояв, падает наземь, тяжело дыша ртом. Пора бы смириться. Ему никогда не светила счастливая жизнь. Это их последний день.       Подходя к до боли знакомому дальнему домику в деревне, Якша замирает, смотря на толпу людей на поляне. С ее цветами, приближаясь к толпе до обоняния все резче доносился запах, от которого он ее берег все пятнадцать лет. В глазах темнеет. Почему? Почему? Почему? ее тело накрывают белой простыней, что моментально приобретает кровавый оттенок красного. Сяо, кажется, даже не дышит, все вокруг перестает существовать, лишь ее тело под белой простыней. И он сбегает оттуда. Кричит в голос. Дерёт глотку, хватаясь за волосы. Как подбитый пес. Он потерял ее. Глаза накрывает красной пеленой, в руках сверкает копье, что через пару секунд становится красным. До самого утра руки не разжимают рукоять копья, словно это вернет ее, но она мертва, и от этого под маской текут слезы. Если бы он тогда не испугался, у них было бы больше времени. Если бы он тогда... Если бы он сделал хотя что-то, она бы точно выжила. Взгляд натыкается на одинокий цветок цинсинь. Адепт падает на колени, аккуратно проводя пальцем, обрамлённым в перчатку, по его лепесткам. Нельзя любить людей. Он знал, но так желал этого тепла. Еще долго в постоялом дворе говорили, как в доме на окраине какой-то деревни мужчина зарезал мужчину и девушку. Митсуко. Ее имя Митсуко и она готовила лучший миндальный тофу.       Спустя почти тысячу лет, ее образ остался размытым силуэтом в его памяти, он забыл ее имя, и так желал забыть то, что она была, но не мог. Иногда ночью вскакивая со слезами на глазах, он слышал ее голос, она была словно болезнь. Когда хозяйка прознала о его любви к миндальному тофу, то приносила его исправно раз в день. Сяо ел и понимал, что никто не мог приготовить как она, он помнил тот вкус. Он помнил это так словно лишь вчера девочка с пшеничными волосами принесла ему её первый миндальный тофу, улыбаясь. - Ты ведь Адепт? Стоящий слабо вздрагивает, переводя взгляд на двух девушек, хотя можно ли назвать это летающее нечто девушкой... Он не знал. - Я Паймон! А это Люмин! Мы принесли тебе тофу! Хозяйка сказала... Он не слушал дальше, принимая блюдце с белыми, мягкими кубиками. -...И вообще, Люмин готовила его сама! Якша лишь фыркает пробуя и в один момент вспоминает девушку с пшеничными волосами и зелеными глазами, с привычкой плести венки еще с самого детства. Он вспоминает Митсуко. Это ее тофу. Кажется он забывает дышать, смотря на Путешественницу с пшеничными волосами. - Мое имя Адепт Сяо. Он надеется, что они позовут его, ведь Митсуко он спасти не успел.       Она была бы счастлива, узнав, что Он не забыл ее. Но могила молчит. – Мне жаль, Митсуко.