epitomize

      порою челленджу кажется, что он просто выдумал лололошку. потому что ни один реальный человек не может быть настолько... хорошим.       его прежнее долгое пребывание вне среды людей не могло так просто пройти даром. слишком долго единственной компанией валеры были высоченные башни из невероятно крепкого материала да непонимающие его чувств другие обитатели края. именно последние с их неспособностью понимать человеческие эмоции и приучили подростка додумывать дальнейшие диалоги отдалённых от него собеседников за них. и нельзя не признать, что валера успешно отточил этот весьма сомнительный навык до идеала.       он всё ещё отлично помнил тот день, когда лололошка встретил его. как ни крути, но именно память стала и благословением, и проклятием челленджа. он помнил фигуру ещё совсем юного мальчика перед собой. юноша, что уверенно и без тени страха, протянул ему руку помощи в нужный момент. челлендж никак не может до конца принять, что рома не является внезапно ожившим плодом его фантазий.       голубоглазый мог бы поступить так же, как обычно люди поступают с эндерменами, когда переступают черту между собственным миром и краем. а этому мальчишке и вовсе не нужны были глаза другого вида, и будь челлендж не в невероятно уязвимом состоянии тогда, он бы ни за что не позволил какому-то незнакомцу касаться его.       и они слишком быстро сошлись, будто изначально никогда и не были друг другу всего лишь незнакомцами, а сразу явились в мир кровными братьями. хоть валера и не показывал свои яркие эмоции от того, насколько легко рома мог без особого труда понимать его логику, на которую большинство реагируют либо никак, либо — в худшем случае — понимают совсем не так, как предполагалось изначально, лололошка все прекрасно понимал. ему и самому было невероятно интересно узнать подробнее о своём друге, нередко осыпая его шквалом вопросов, которые чужому наблюдателю показались бы весьма неуместными. но не каждый же день даётся возможность провести в приятной компании гибрида эндермена и человека, правда? то подтверждало, что лололошка — реален, не воплощение выдуманных образов челленджа.       и доказательство присутствия — вещь, несомненно, приторно сладкая, но наиболее приятное удовольствие для валеры — чувствовать рому рядом. ему недостаточно просто видеть или слышать его.       и даже если все, что они вместе пережили, в один момент окажется всего лишь огромной глупой выдумкой обезумевшего от бесконечного одиночества мозга, ему не было стыдно признать, насколько чертовски хорош был его друг.       он был слишком хорош, даже когда его дорогой рома был достаточно близко, чтобы ощутить его нервное дыхание и редкую дрожь. даже когда осторожно притягивал своего возлюбленного к своему лицу, будто боясь, что одно лишнее движение — и конец всему. даже когда, пылко дыша в нескольких сантиметрах друг от друга, лололошка трепетно держался за другого подростка, что успокаивающе поглаживал его, не желая отпускать, пока они оба не истратят все силы.       зарываться кончиком носа в копну кудрявых волос, вдыхать их родной запах. перехватить руку, которой рома снова собирается открыть магическую книжонку, крепко сплести их пальцы. подойти к нему со спины, когда он по уши погружен в изучении снова чего-то заумного, осторожно обвить тонкими руками тело и прижать к себе. приятно-приятно и одновременно страстно, невыносимо жарко отвечать на его робкие поцелуи своими резкими и нетерпеливыми.       рома же в свою очередь невинно хихикал и отшучивался на любое проявление романтики, но с распростёртыми объятиями принимал все знаки внимания, порою иногда давая волю слезам от переизбытка чувств: как ни крути, подростковая влюблённость во всех её красках.       челлендж приоткрывает один глаз, взглядом заинтересованно пробегаясь по раскрасневшемуся лицу партнёра, открываясь языком от шеи последнего. внутри и снаружи рома безнадёжно горит: без одежды он кажется ещё более хрупким, его хочется мягко обнять и закутать в одеяльце, как будто он не живой человек вовсе, а наимилейшее домашнее животное. именно такого рому он и любит. даже видя эту картину не в первый и далеко не в последний раз, его чувства ничуть не угасали.       и валера кусает его губы, называя это поцелуями. сжимает его запястья до синяков, жадно впивается ногтями в его нежную кожу на бёдрах, лишь бы не потерять уверенность, что рома действительно есть.