Счастливого Хэллоуина

— Да ты меня уже заебал! — орёт Серый. Тыква с характерным треском и грохотом разбивается о кафельный пол кухни, разлетаясь на куски. — Да я тебя и пальцем не трогал! — рявкает в ответ пернатый. Забившийся в угол кухонного дивана Балор сосёт леденец и с интересом наблюдает за происходящим. По ощущениям напоминает лёгкий перекус. Бутербродик с ветчиной и чеддером под салат из свежих овощей. — Оставь меня в покое! — не унимается Разумовский. — Хорошо! — выкрикивает Птица, взмахнув руками. — Отлично! — гаркает Серёжа. — Прекрасно! — отзывается демон. — Да! — кричит Серёга. — Да!!! — вторит пернатый, перехватывает Балора за запястье и, выдергивая из-за стола, тянет за собой. — Идём, котёночек! Нам здесь не рады! Он тащит охуевшего от такого напора беса за собой, распахивает входную дверь и, выталкивая того наружу, прыгает следом. Но за дверью не оказывается шумного города. Балор, не удержав равновесие, падает просто во влажную от мороси дубовую листву. И только перекатиться успевает. Птица грохается рядом, переворачивается и смотрит в небо люминесцентными жёлтыми глазами. — Эй, — бес склоняется над ним, накрывая щеку пернатого по-девичьи изящной ладонью, поглаживая тонкими музыкальными пальцами; Птиц оглаживает его кисть в ответ и ластится неосознанно. — Ну, ты чего, Птичка? Он же не со зла. — Да я просто не понимаю, какая вожжа ему под хвост попала, — морщится пернатый, фыркая, но Морок смотрит на него холодными глазами так потрясающе тепло, что демон выдыхает и расслабляется под этим взглядом. — Поцелуй меня. — Ты расстроен, — качает головой бес. — Не думаю, что кормить меня сейчас — хорошая идея. Птица усмехается, отражая его движение, запускает пальцы в тёмные шелковистые кудри, притягивает Балора за затылок и мягко целует, оглаживая губами губы. Морок отвечает все ещё осторожно и нерешительно, будто каждый раз опасается, что пернатый оттолкнёт. Тот не отталкивает — перебирает тёмные мягкие локоны, ласкает шею и плечи тёплой ладонью, очерчивает губы кончиком языка, слизывая привкус карамели, легко прихватывает и выпускает. У Балора взгляд — как у испуганного кота. Бес силится отдышаться и рефлекторно облизывается. Сердце под кадыком колотится. Губы покраснели и немного припухли, волосы аккуратными локонами спадают на плечи, глаза мерцают… Пернатый улыбается, садится в куче листьев и вынимает плюску жёлудя из кудрей бесёнка. — Идём пройдемся, мелкий, — подмигивает Птиц. — Я не вернусь в человеческий мир сегодня. Там дети, конфеты, гирлянды… Ненавижу. — И тыквенный пирог, — улыбается Балор, хватаясь за протянутую руку и поднимаясь. — Сегодня очень классная ночь. Столько хавки по улицам бегает. Можно кошмарить этих… — Мерзких? — улыбается пернатый. — Угу, — Балор кивает и загребает гриндерсами дубовую листву, заправляя вьющийся локон за ухо, склоняя голову. Пряди волос занавешивают глаза. Птица качает головой, стягивает с запястья резинку и, останавливаясь напротив беса, собирает его волосы в пучок на затылке. — Лучше? — мажет подушечкой большого пальца по скуле Морока пернатый. — Ага, — кивает тот, улыбается, накрывает его кисть ладонью, и Птица улыбается в ответ, выворачивая руку, переплетая с ним пальцы, и тянет за собой по дубовой роще под моросящим дождём. Не холодно. Балор в джинсах и пиджаке поверх футболки. Птиц в тёмных брюках, рубашке и чёрном плаще нараспашку. Октябрь удивительно тёплый. Сладковато пахнет прелой листвой, грибами и свежестью. Среди листьев местами торчат дикие гвоздики и бессмертник. Птиц склоняется, срывая цветок за цветком, улыбается, но руку Морока из ладони не выпускает, отдавая гвоздики ему. — Мелкий, мне иногда кажется, что ты за сто лет так и не научился говорить, — подмигивает демон, отдавая тому пушистый жёлтый бессмертник. — Когда не надо — такая токсичная, ядовитая, ехидная язва, что сдохнуть можно. А я, заметь, бессмертный! А когда надо вроде: «Угу», «Ага» — как сова из анекдота. — «Ого»? — улыбается Балор, прикусывая уголок нижней губы. — Я не позволю тебе в дуб въехать башкой, — ржёт Птица, притягивая беса в удушающие объятия, но волосы не ерошит. — Да я просто думал, — отражает его улыбку тот. — Можно же не кошмарить. Можно, ну… — Наколдовать тыквенные оладьи со сгущёнкой и посмотреть «Ворона» под пледом? — улыбается пернатый. — Да, — кивает Кошмар, кусая губу. — Это делает нас людьми? — Нет, — Птица каркающе смеётся и отмахивается, срывая и протягивая Балору очередной цветок. — Я не против оладий и «Ворона», но мне очень не хватает иногда времён, когда кровь лилась рекой и можно было безнаказанно жечь всякую дрянь. — Мне кажется, я очеловечиваюсь, — мрачнеет бес, крепче стискивая букет в руке. — Не неси чепухи, — улыбается демон, останавливается напротив, накрывает его щеку ладонью и мягко касается губами кончика носа. — Ты очаровательный мелкий бесёнок, и никогда не превратишься в то. Ты же здесь, со мной. — А здесь — это где? — лукаво улыбается Балор, вроде успокаиваясь. — В чертогах разума, — подмигивает пернатый. — Память Серёги, а значит, и моя. Идём, здесь дом за рощей. Балор, ухватив Птицу за ладонь, крепче переплетает пальцы, и с интересом оглядывается по сторонам, стараясь поспевать шаг в шаг. Ему отчего-то кажется, что и демон сюда давно не заглядывал — слишком уж лихорадочно блестят его янтарные глаза и как-то жадно, голодно вглядывается он в тёмную, увитую сизыми лентами тумана, глубину рощи. Бесёнок зябко ёжится под порывом ветра и жмётся к Птице, стискивая его пальцы сильнее. — Только не говори, что тебе страшно, — хмыкает демон, сворачивая на выложенную брусчаткой дорожку меж высоченных раскидистых дубов. Ветер с шелестом таскает листву. Где-то в роще ухает сова. — Шутишь?! Я Балор! Я Кошмар! Я!.. — «Ужас, летящий на крыльях ночи»? — ржёт Птица, подмигивая янтарным глазом. — Иди ты! — Морок честно хочет разозлиться, но не может — когда он смотрит на пернатого, за рёбрами теплеет и внутри не так тянет от голода. — То, что ты подсадил меня на сладкое… — Как можно?! Ещё скажи, что был против, и я снасильничал бедного котёнка! — ехидничает Птиц, но беззлобно, тепло. Балору хочется слизать весь этот яд с его губ. Бес думает, если каждый день понемногу — лет через сто будет иммунитет. Птице тоже нравятся перепалки с бесёнком. К тому же, заканчиваются они всегда головокружительно вкусно. — Вот ещё! — сверкнув сразу всеми изумрудными глазищами, усмехается Морок. — Просто хорошего кошмара мне хватало на дольше. Гораздо дольше! И знаешь что?! — вырывая тонкую ладошку, Балор опережает Птицу на пару шагов, и резко тормозит, с вызовом упирая руки в бока и разворачиваясь так, что листва из-под подошв ботинок разлетается. — Мне кажется, ты меня держишь на голодном пайке! А сам! Сам… — Что сам, прелесть моя? — странно, предвкушающе, и как-то плотоядно улыбается демон, делая шаг навстречу так, что Балору приходится согнуть руку в локте. — Похабно, — подмигивает пернатый. — А?.. — не совсем понимает Морок. — Это о том, как я улыбаюсь, — фыркает Птица, сжимая его пальцы под своей ключицей и заглядывая в глаза. — Так что я делаю сам, моя радость? Как удав и кролик. Балор чувствует себя последним. Мотает башкой, чтобы отогнать наваждение. Резинка слетает. Волосы волной рассыпаются по плечам. — Прочь из моей головы! — рявкает Кошмар. — Всё честно, малыш, — бархатно рокочет Птица, поглаживая подрагивающие кончики его холодных пальцев на груди. — Ты лезешь в мою башку, я — в твою, сладкий. Это называется «Взаимоотношения», котёночек. Привыкай. Балор отводит взгляд. Смотреть куда угодно — только не в глаза. Под взглядом Птицы жарко. Морок высвобождает руку и медленно поворачивается в сторону дворика за забором. — Взаимо… Птица! Это же! Я обожаю тебя! — восторженно вопит бес, припускаясь к едва угадываемому в туманной дымке силуэту качелей. Даже двухэтажный дом с витражными окнами и увитым плющём балконом теряется рядом с этими старыми скрипучими качелями, на которые Кошмар тут же забирается, группируясь, чтобы набрать скорость. Птиц снисходительно хмыкает, думая, что, в общем-то, не против дать Балоше позабавиться, но когда это мелкое чудо взмывает почти в небо, и демон жопой чует, что это не предел, приходится охладить пыл бесёнка. — Этим качелям сто лет в обед! Осторожней! Кстати, кто-то сетовал, что его плохо кормят… — забрасывает удочку Птиц, но, вместо ответа, слышит лишь звонкий смех. Пернатый ловит качели за цепи, тормозит их, перехватывает за спинку и, склоняясь, обнимает Балора, с улыбкой выдыхая в самое ухо: — Где тот мелкий ехидный бес, которым ты постоянно стараешься казаться? — Не нравлюсь? — Кошмар моментально мрачнеет, сутулится и морщится. — Нет, — Птица ведёт кончиком носа от скулы к виску и утыкается в тёплый шёлк волос, — нравишься. Даже очень. Я просто не понимаю, зачем ты постоянно стараешься шипеть. — Привычка, — улыбается Балор, но моментально серьёзнеет и снова ёжится. — Ты тоже это чувствуешь? — Что чувствую, малыш? — мурлычет демон. — Это же подсознание, а мы с тобой в принципе не должны чувствовать холод. Но здесь так зябко, — ведёт плечами Морок. — Это моя реальность, — усмехается пернатый и, выпрямляясь, медленно выпускает его из объятий. — Здесь игра по моим правилами. Идём в дом. Согрею. В пустом доме удивительно тепло и уютно, почему-то пахнет корицей, яблоками, апельсинами и домашней выпечкой. Камин и свечи вспыхивают, стоит только демону щёлкнуть пальцами, и Балор выдыхает, осматриваясь по сторонам. — Здесь будто только люди были, — принюхивается бес. — Нет, — улыбается Птица, помогая ему снять пиджак. — Здесь не было никого чуть больше двадцати пяти лет. Если по факту. Просто воспоминания сохранились. Не мои. Хочешь, я ванну тебе наберу? — бархатно рокочет он, прижимая Балора лопатками к груди; тот только морщится, запрокидывая голову и скашивая взгляд вверх. — А если с мятным маслом? — Ну, — поджимает губы Морок. — И со свечами, — воркует Птица, крепче прижимая его к себе. — И чай с мятным ликёром тебе принесу. — Подкатываешь? — ехидно усмехаясь, фыркает бес. — А похоже? — улыбается пернатый. — Я не пьянею, — напоминает Морок. — Абсолютно бесполезный ход. — В человеческом сознании, котёнок, — улыбается Птица. — В моём действуют только мои правила. Забыл? Так что это в других местах ты не пьянел. И ещё много разных «не». А здесь — вполне. — Заинтриговал, — мурлычет Балор, играя чёрным шелковистым завитком волос. — По твоим правилам, говоришь? И никаких «но»? — в приглушённом голосе бесёнка появляются бархатные нотки. Вдыхая уютный аромат горящих свечей, он почти на ходу стягивает ботинки, и как есть — в узких джинсах и футболке с мультяшным принтом, идёт вслед за демоном. И да, Птица умеет удивлять. Стоит переступить порог ванной, как тот подхватывает беса на руки, тут же усаживая на стиралку, и бесцеремонно, с совершенно пахабной — как сам определил — улыбкой, выворачивает болт на джинсах. Балор упирается ладонями в прохладный пластик и, поддаваясь странному порыву, разводит ноги шире, чем демон сразу и пользуется, вклинивая колено. Бес прикусывает губу, всхлипывая, и немного смущается, а когда ладони Птицы сминают край футболки, задирая её так, что обнажается грудь, живот Балора поджимается. — Расслабься, ну же… — тепло выдыхает пернатый, почти касаясь губами кожи, и целует под пупком, медленно расстёгивая молнию. Балор шипит, чувствуя, как от поцелуя мурашит кожу, как согревается кровь в венах, а ещё — он не может ошибиться — чёртов румянец заливает его щеки, и это… Это очередной провал! Так не должно быть! Не с ним! — Умочка… Котенька мой, — продолжает сладкую пытку Птиц, поднимаясь поцелуями выше, а руками орудуя ниже — так, что джинсы ненужной тряпкой уже болтаются на щиколотках, а после и вовсе падают на кафельный пол. Балор плывёт. Пьянеет от действий демона — слишком уж ласковы и настойчивы его руки, ну а речи… — Ммм… — выстанывает бесёнок, ёрзая на стиралке, выгибаясь и чуть сползая к краю так, что бедро Птицы теперь упирается ему в пах. — Твой? — срывается с его губ неопределённо: то ли вопросом, то ли утверждением. И Птиц улыбается, стягивая, наконец, с раскрасневшегося Балора футболку. Бес тает, с каждой секундой всё больше теряя голову. Наверное, это аромат. Мята, кажется? Кошмар ожидал, что этот запах должен скорее холодить. Отчего же он весь пылает, не в силах угомонить беснующее сердце? — Иди сюда, — Птица притягивает беса за бёдра, подхватывает под ягодицы, перехватывает удобнее и усаживает в душистую тёплую воду. От аромата кружится голова. Отблески пламени свечей золотят пену. Балор прикрывает глаза, рвано выдыхая, расслабляясь, и чувствует, как намокают волосы. — Я принесу тебе чая, — улыбается Птица, ненадолго исчезает, но вскоре возвращается, вкладывая в руки Морока тёплую чашку. Чай в ней мятный. С мятным ликёром. Балору почти страшно, но он отпивает, сквозь золотистый полумрак наблюдая, как пернатый делает глоток из бутылки и, закурив, устраивается на полу около ванны. — Тепло, малыш? — ласково рокочет Птица, так улыбаясь, так заглядывая в глаза, что бес плывёт. Мороку жарко. Голова кружится. Сердце бухает в горле, а по телу растекается сладкая истома. — Не совсем, — отвечает он, удивляясь тому, как звучит голос, и закидывает мокрую ногу в пене на бортик ванны. — Хлебни ещё, — с улыбкой рекомендует Птица, подливает ликёра в его чашку и оглаживает щиколотку. Скользит ладонью по бедру, по лодыжке, стирая пену, и улыбается, склоняясь, касаясь тёплыми губами колена. Балор всхлипывает — рвано-сладко, почти порнушно, физически чувствуя, как румянец заливает обычно бледные щёки. Но Морок в жизнь не признается, насколько возбуждён сейчас. Это горячая вода, мята — да что угодно, но никак не реакция на обжигающие касания губ Птицы. И на его ладони, медленно скользящие по внутренней поверхности бедра. Так сладко… Так… Бесёнок и знать не знал, что его сердце способно биться в таком сумасшедшем ритме, что он способен чувствовать вот это, не совсем понятное ему тепло, мурашащей волной разливающееся под кожей. Что ему дико нравится нравиться. Балор улыбается, выгибаясь, обнажая из-под пышной белоснежной пены голые плечи и на контрасте раскрасневшуюся грудь, и с удовольствием отмечает, что скошенный снизу вверх взгляд Птицы цепляется за горошины его сосков, вспыхивает алым пламенем и темнеет. Так на него ещё никто и никогда не смотрел. Пернатый затягивается, улыбается, подаваясь ближе, бросает сигарету дотлевать в мыльнице, и заглядывает в глаза Балора. Морок не осознаёт, в какой момент запускает пальцы в рыжие локоны, не понимает, кто из них подаётся навстречу первым. Он просто растворяется в ощущениях, позволяя приятному теплу течь по венам, и вдыхает дым. Губы Птицы чуть сладкие, с мятным холодком от ликёра, касания осторожные, почти бережные, и бесёнку мало. Он хочет больше, хочет ярче. Демон улыбается в поцелуй, позволяя перехватить инициативу и смять губы под губами. Морок глухо стонет, выгибаясь, прикусывает и засасывает нежную кожу до солоноватого привкуса и едва ощутимо вздрагивает, когда пернатый отвечает на укус. Как выдыхает дым — не понимает. Касаний много, и каждое отзывается в теле волной сытого тепла. Влажные щупальца Балора несмело, но довольно настойчиво оплетают шею демона. Поцелуй становится ещё жарче, язык уже не вылизывает — трахает рот льнущего к пернатому бесёнка. — И сейчас не согрелся? — хрипло шепчет во влажные губы Птиц, щекоча кожу дыханием, и от этого бархатного, едва уловимого шёпота, Балора ведёт. — Ещё! Мне мало! Всегда мало… Пернатый медленно поднимается, не успевая уловить, в какой именно момент бес полностью выныривает из воды и, как есть — одуренно горячий и мокрый — вжимается в него, обвивая, кажется всем собой шею, спину, бёдра. Только и остаётся подхватить ладонями это чудо под ягодицы и, отнести в спальню. Птица перехватывает его удобнее, утыкаясь носом в чуть влажные тёплые локоны, и Балор сразу обнимает за шею, оплетается вокруг плеч щупальцами, обвивает пернатого ногами, скрещивая щиколотки, и, выгибаясь, тянет к себе за затылок, запрокидывая голову, подставляя шею и плечи. Пернатый охотно пользуется этим, с глухим рыком присасываясь, и бес всхлипывает от сытого жара, растекающегося по телу. Балору нравится. Это совсем не та пища, к которой он привык. Она насыщает как-то совершенно иначе, будто с каждой новой эмоцией только распаляя аппетит. И ещё бесёнка будоражит незнание. Он словно на ощупь продвигается касание за касанием, поцелуй за поцелуем, увязая в Птице всё основательнее. Но ещё сильнее Балор кайфует от реакции пернатого, который совершенно неприкрыто упивается, терзая его губы, жадно стискивает в ладонях ягодицы, вжимая в себя теснее. Грудью к груди. Кожей к влажной, раздражающей сейчас рубашке. Так тесно, что Морок сердцем чувствует беснующееся сердце демона, с интересом отмечая, что это именно он — Балор — заставляет его так биться. И щупальца сами удлиняются, заползают под одежду со спины, сминая край рубашки, норовя стянуть её, оглаживают бока и низ живота демона, истончаяясь и ловко ныряя под пояс штанов. Птиц, едва дыша, восторженно наблюдает за действиями беса, которого сейчас одновременно и много и ничтожно мало, наперёд зная, что позволит ему всё. Кошмару любопытно, как всякому коту, и интересно, как любой нечисти. Он открыл для себя абсолютно новый источник энергии, который пока не успел исследовать досконально, и с удовольствием изучает. И источник, и самого Птицу. Бесёнок вгрызается в губы, улыбаясь, глухо рыкая, запускает пальцы в волосы пернатого, рвёт за пряди на затылке, заставляя запрокинуть голову, вытягивается в руках, нависая, и ощущает, как язык меняется, становясь длиннее и шире, как от привкуса чужой крови по телу растекается жар. Птиц уворачивается, разрывая поцелуй, глухо смеётся, сминая задницу бесёнка сильнее, позволяя отросшим когтям впиться в упругие ягодицы, и слизывает кровь с уголка губ, сверкая потемневшими янтарными глазами, сцеловывая глухой всхлип с губ Балора. — Не балуйся, мелкий, — бархатно рокочет демон, сжимая пальцы чуть сильнее, ощущая, как по коже струится горячая вязкая кровь. Балор, ёрзает в руках, постанывая то ли от неожиданно сладкой боли, то ли от кайфа — всё на контрастах — и понимает, что это вкусно. Гораздо вкуснее липкого холодного ужаса, которым он, дурак, питался раньше. Выгнувшись, он насаживается на когти сильнее, и шипит — видимо, не рассчитал. — Тихо… Тихо, котёнок! Что ж ты такой нетерпеливый, ну?! — умиляется Птица, укладывая беса на постель, и глухо хмыкает — тот ужом проворачивается под ним, выпячивая задницу с алеющими росчерками от когтей, и приглушённо выдыхает в подушку: — Оближи! — оборачивается, скашивая на демона захмелевший, но всё ещё дерзкий взгляд, потом словно включается, понимая, что только что сказал, смущается, но сдаваться явно не собирается. — Непременно, — обещает демон, облизывая охотно подставленную, аппетитную задницу тёмным голодным взглядом; с нажимом скользит ладонями по плечам бесёнка, оцарапывая кожу, проходится вниз от лопаток к пояснице и рывком тянет Балора за бёдра на себя, вынуждая встать на колени и прогнуться сильнее. — Вот так? — мажет языком от мошонки вверх, не касаясь поджавшихся яиц, медленно, чуть прикусывая кожу, осыпает короткими поцелуями пылающие ягодицы, и зализывает только что оставленные отметины. Морок всхлипывает и выгибается. Волной жара окатывает, накрывая с головой. Дыхание сбивается. Губы сохнут. Сердце колотится в рёберной клетке. Шум крови оглушает. В этой реальности она вполне есть. Кошмар пьянеет от новых незнакомых ощущений, чувствуя, как пылает лицо, прогибается сильнее, ёрзает на коленях, сминая простыню, и скулит, хаотично елозя щупальцами по бёдрам и бокам, по ягодицам. Птица улыбается, ловит особо активное щупальце, зажимает в ладони, медленно оглаживает и забирает в рот, обжимая кольцом губ, оглаживая языком. Балор вскрикивает, утыкается лицом в простыню, судорожно стискивает её пальцами, отирается стояком, и протяжно стонет на одной ноте, прогибаясь сильнее, накрывая ягодицы ладонями, сминая и раздвигая. Пернатый улыбается, выпускает щупальце изо рта, коротко лизнув напоследок, склоняется и целует напряжённые, подрагивающие на ягодицах, тонкие пальцы — медленно, один за другим. — Быстро схватываешь, котёнок, — хрипловато, мягко выдыхает он, поглаживая того по пояснице, мажет языком от мошонки до копчика, коротко касается кончиком языка сжавшейся дырки, оглаживает тугие мышцы вкруговую и толкается глубже, ломая сопротивление. Бес дрожит, всхлипывает и сжимается. Становится так жарко, как не было ещё никогда. Щупальца сами тянутся к влажной дырке, оттягивают подрагивающие края, и пернатый толкается глубже, засасывая кожу сначала сверху, после снизу, мягко целуя напряжённые тентакли. Улыбается, выпрямляется и, быстро лизнув пальцы, с нажимом чертит линию от копчика до мошонки, наблюдая, как испарина поблескивает меж лопаток Морока. Тот глухо постанывает и ёрзает. Ему мало и нечестно. Ему надо больше и глубже. Ему хочется всего пернатого себе — и это очень несправедливо, что на демоне столько одежды! — Ты у меня хороший котёночек, — бархатно воркует тот. — Способный и послушный? Ты расскажешь мне, чего хочешь, Кошмарик? Балор бы и рад рассказать, но, поди, пойми, чего именно он сейчас хочет. Одназначно, хочет, чтобы Птица продолжал, ни секунды не мешкая. Но этот язва спросит, что именно продолжить, и Балор не знает. А вот грёбаные щупальца живут своей жизнью, ничуть не заморачиваясь тем, что бесёнок смущённо косится на демона, облизывая и кусая губы. Тентакли, влажно поблёскивая, скользят по бёдрам, извиваясь, повторяют каждый изгиб подрагивающего от возбуждения тела, удлиняются, оглаживают туго сжатые мышцы и бесцеремонно ввинчиваются внутрь, ломая сопротивление. Балор только всхлипывает, заливаясь краской, пытается управлять щупальцами, но те не слушаются, упрямо толкаясь глубже и, кажется, утолщаются. Становится много и горячо. И хочется скулить и ёрзать. — Как интересно! — восторженно восклицает пернатый, поглаживая бесёнка по взмокшей пояснице. — А если я сделаю вот так? — подныривая меж разъежающихся коленей Балора, Птиц мажет языком от мошонки вдоль стояка, и, обжигая дыханием, обжимает влажную головку губами. — Д-да! Так! Только не… Не останавливайся… — сбивчиво хрипит Балор, не узнавая собственного голоса. Упираясь лбом в подушку, он тянется рукой к стояку, чтобы коснуться горячих губ демона, плотным кольцом обнимающих его подрагивающий член. Да, он может видеть кожей, но чувствовать кончиками пальцев — это совсем другое, это то, чего он не ведал, не понимал, то, что сейчас не собирается упускать. Слишком! Слишком вкусно! Демону тоже, в общем-то не нужны слова — он с лёгкостью считывает каждую эмоцию мелкого Кошмарика, но и ему гораздо вкуснее, когда вот так — через смущение, когда через восторг открытий и узнавания. — Сладкий котёнок, — урчит пернатый, на миг выпуская изо рта головку и обдавая её теплом дыхания. Отирается о ствол щекой, умиляясь растерянным, обиженным всхлипом Морока, а после забирает сразу до яиц, балдея от рваного хриплого стона. Пернатый оглаживает бока и поясницу, оставляя тонкие царапины на влажной от испарины коже, избавляется от когтей и рвёт Балора к себе за ягодицы, задавая темп, вынуждая толкаться глубже, пропуская головку в горло. Бес стонет и извивается, дрожа, едва держась на коленях, кусая губы, ёрзая и выгибаясь. Птице нравится. Птица тащится, старательно сосёт и представляет покрытое испариной красивое лицо, представляет пряди волос, липнущие к плечам, искусанные губы, судорожно сжатые до белеющих костяшек пальцы, покрасневшие припухшие края растянутой дырки, сжимающиеся вокруг… Бес вскрикивает, дрожа и выгибаясь, и пернатый нетерпеливо перехватывает щупальце, резко вытаскивая из пылающей пульсирующей задницы. Морока размазывает так, что он даже классифицировать и наградить эти эмоции названием не может. Он не может ничего вообще, зато Птица с довольным глухим стоном сглатывает, почти выпуская член изо рта, надавливая под головкой кончиком языка, удерживая дрожащего бесёнка за бёдра. Балора оглушает, и он на какие-то мгновения теряет связь с окружающей не-реальностью. Обнаруживает себя с прокушенной губой и ноющей жопой посреди смятых простыней, липнущих к коже, на лопатках, таращится в потолок и силится отдышаться. Пернатый прижимается затылком к боку. Дрожащие пальцы Кошмара в его волосах. — Мелкий глупый котёнок, — улыбается Птица, перехватывает его, тянет за руку и целует запястье — пульс ловит. — Но столько энтузиазма и жажды экспериментов… Перестарался? — Ещё! Это так вкусно! — сыто урчит бесёнок, мечтательно глядя в дрожащее марево под потолком, мажет кончиком щупальца по губам улыбающегося демона, снимая вязкую каплю спермы, и тут же её слизывает, с интересом причмокивая.— Ты такой же? На вкус? — растягивая слова, паточно-лениво интересуется Морок, и его взгляд тут же восторженно загорается. Птиц едва сдерживается, чтобы не заржать в голос — слишком наивно это милое создание, только что самозабвенно трахнувшее себя тентаклем, но порыв Балоши ему приятен. Тот быстро просёк, что давать, возможно, интереснее, чем брать, только, вот, сразу столько эмоций… — Люблю молоденьких бесов! Всё в рот тянут! — усмехается пернатый, перехватив любопытное щупальце, скользнувшее к паху. — Котёнок, а попка не болит?! Может, лизнуть?! — дразнится демон, притягивая за подбородок моментально вспыхнувшее лицо Балора, и буквально упивается его смущением. Но тот удивительно быстро с ним справляется, либо считает, что нападение всяко лучше вот этого непонятного растёкшегося состояния, когда с языка готовы сорваться странные человеческие слова, которые Балор частенько слышал в спальне Серого и Олега вот в такие моменты. Нет! Он всего лишь ужинает! Но как-то же называется эта щекотная эмоция? — Лизни! Только скажи сначала… Честно! Что это? Ну… У меня внутри так приятно щекочет? — бес распахивает свои изумрудные глазищи с росинками слезинок, поблёскивающими в пушистых ресницах, и Птиц залипает на них, утопая в бездонной пучине. — Это влюбленность, — с совершенно идиотской лыбой отвечает пернатый, поглаживая Морока по линии челюсти, прочерчивая пальцами полоску вниз по шее, скользя костяшками по шелковистым кудрям. — Вкусно! — восторженно резюмирует Балор, сверкая, как тульский самовар. — Только странно… — вроде бы задумывается, кусает губу, и Птиц переворачивается, подбираясь повыше. Целоваться хочется до пьяной дымки в башке. Но, вместо этого, он мягко рокочет: — Что тебя беспокоит, сладкий? — Я хочу… — бесёнок пыхтит и кусает губы чуть активнее и быстрее, снова заливаясь румянцем. — Ну, знаешь… Я не знаю, как объяснить. Хочу на тебя залезть и распластаться. Только разденься! На тебе ещё слишком много шмоток! — Я разденусь, — с улыбкой обещает демон. — Ты не отвлекайся. Или это все желания, котёнок? — Ну… — Балор пыхтит и накручивает локон на палец. — Я не умею объяснять. Мне хочется тебя… Сожрать. Но не насмерть! Пернатый смеётся, запрокидывая голову, выдыхает и всё-таки коротко касается губами его губ. — И это всё? — шепчет Птиц, щекоча дыханием нежную кожу. — Н-нет, — совсем непривычно запинается бес и отводит взгляд. — Я хочу тебя касаться. Постоянно. И хочу рядом. Вместе. И… Договорить не удаётся — Птица подаётся навстречу и целует его, приподнимая под затылок. В этот раз нежно, мягко, без укусов, без боли. Кошмар рвано выдыхает, смотрит в упор своими охуенно пьяными изумрудными глазами, подаётся ближе, прижимается лбом ко лбу, пернатый притирается, и бес вздрагивает всем телом. — Это так вкусно! — шепчет он, накрывая затылок демона ладонью, притираясь лбом ко лбу в ответ. — Всё внутри замирает, а потом обрывается. Это она — влюблённость? — Да, — Птиц улыбается, не отстраняясь, и Балор целует его коротко снова и снова. Демон, не скрывая восхищения, любуется Балошей. Нежно, едва касаясь кожи, очерчивает кончиками пальцев скулу бесёнка, и усмехается, когда тот, ластясь к ладони щекой, норовит забрать большой палец в рот. — Ммм… Какой чувствительный. Какой способный, какой сладкий котёнок… — бархатным полушёпотом тянет Птиц, мажет большим пальцем по губам, оттягивая нижнюю, и ведёт влажную линию по подбородку беса вниз до самого кадыка. — Малыш, помнится, о чём-то меня просил… Демон сползает вдоль отзывчивого, реагирующего на каждое касание, тела Морока ниже… и ниже, не сводя тёмного, обещающего вечный кайф взгляда с его широко распахнутых, почти удивлённых глаз. — Ещё! Нужно ещё! — облизывая губы, выдыхает Кошмар. — Ещё вот этой влюблённости… — тонкая кисть беса сама находит макушку демона и, зарываясь в шелковых медных прядях, мягко надавливает. Птиц лишь тепло улыбается, охотно спускаясь ниже. Раздвинув ноги Балора шире, он удобно устраивается меж его бедёр и, согнув одну в колене, мажет языком от щиколотки вверх. Балор прикусывает губу, приподнимаясь на локтях, вытягивается и наблюдает, как Птица неторопливо зацеловывает внутреннюю поверхность бедра. У пернатого тёплые губы. Медные локоны щекочут кожу, и Мороку хочется за эти локоны рвануть, притянуть демона ближе для… Чего?.. Балор не знает, и додумать эту мысль не успевает. Птиц выпрямляется, перехватывает его за бёдра, крутанув, рывком ставит на колени, оглаживает ягодицы и прогибает в пояснице. Бес обиженно всхлипывает, на секунды лишаясь тепла ласкающих губ, но послушно прогибается, с готовностью подставляя задницу. Его тело словно живёт собственной жизнью, не взирая на стыдливое смущение. Мало того, что щёки огнём пылают от слишком вызывающей позы, ещё и щупальца снова оживились — тянутся, извиваясь, по уже знакомому маршруту… Нет! Только не туда! Морок ведёт бёдрами, стараясь сбросить наглые тентакли с ягодиц, но в этом Птиц с ним солидарен — он шлёпает по щупальцам ладонью, те испуганно сжимаются, и, подрагивая, неохотно устраиваются на пояснице Балора. — Ммм… — сладко мычит бес, нетерпеливо облизывая губы. — Ну же! Дай! — Что тебе дать, мой хороший? — улыбается Птиц, легко касаясь ягодицы губами, и на контрасте ощутимо прикусывает кожу. Бес шипит, вздрагивает, подаётся навстречу, заводит руку назад, чтобы ухватить демона хоть за что-нибудь — прядь волос, запястье. Любое касание. Лишь бы чувствовать! — Ну, дай, — нетерпеливо хнычет Кошмар, растягивая гласные, елозит коленями по смятой простыне и прогибается сильнее. — А говорить словами через рот? — улыбается пернатый, ощутимо сминает ягодицы, раздвигает и широко влажно мажет языком от мошонки до копчика, ещё и ещё, очерчивает вкруговую, засасывая ноющие припухшие края растянутой дырки. Бес выгибается, постанывая, запуская щупальце в волосы на затылке Птицы, но пернатый с таким раскладом совершенно не согласен. — Так, — демон перехватывает любопытный тентакль и ощутимо стискивает в кулаке; Балор скулит и вздрагивает. — Хорош щупальцами размахивать. Избавься от них. — А ты разденься, — хнычет Балор, кое-как изворачиваясь и сверкая изумрудным глазом. — Ближе хочу. Нечестно! — он бухтит что-то ещё, но щупальца больше не распускает. Птиц довольно улыбается и поглаживает Морока по пояснице. — Хороший котёночек, — бархатно хвалит, щёлкает пальцами и остаётся абсолютно голым — ни шмоток, ни перьев. Балор тут же оживляется, начиная елозить, вертеться, таращиться всеми глазами и нетерпеливо требовать: — Дай! Потрогать дай! — и снова распускает наглые тентакли. — Хорош, — глухо выдыхает Птица, и в голосе его есть что-то отрезвляющее. — Щупальцами не маши и не глазей так. Потрогаешь всё, что захочешь. Но, если уж мой язык в твоей заднице, будь так добр, встань раком спокойно, пожалуйста. Хватит, блядь, вертеться! Балор дует губы, издает какой-то недовольный булькающий звук и, разметав тёмные кудри по простыне, демонстративно утыкается симпатичной мордахой в подушку, оттуда что-то злобно пыхтя. — Ну, вот же, вот, — улыбается пернатый, склоняясь и выдыхая на влажную припухшую кожу. — Хороший котёночек. Можешь же, когда хочешь! — с глухим стоном засасывает сжатые горячие мышцы, и «хороший котёночек» издает такой потрясающий протяжный вибрирующий звук, что демон плывёт. Хочется услышать, как ещё умеет звучать это невероятное создание, и Птица решает бросить на это все силы. Притягивает беса за бёдра, оглаживает ягодицы, раздвигая шире, толкается всё глубже, наглаживая вкруговую, щекоча горячие гладкие стенки изнутри, скользя глубже, наращивая темп, ни на секунду не останавливаясь, и своего добивается — Морок стонет и всхлипывает, глухо вскрикивая, притягивая за затылок и удерживая, прогибаясь сильнее и подставляясь, выгибается, матерится, умоляет, лупит ладонью по матрасу, хнычет, едва держась на дрожащих коленях и локтях, и Птиц остаётся очень довольным. Но вскоре бес заметно напрягается, отталкивает его, опрокидывая на лопатки, и так резво седлает бёдра, что пернатый даже уловить не успевает, как это получилось. — Вот же ж! Лихо! — восхищённо выдыхает демон, медленно облизывая припухшие губы. Балор в своей неприкрытой страсти просто шикарен! Раскрасневшийся, с разметавшимися по плечам волосами и приоткрытым в сладостном всхлипе ртом. Губа давно прокушена и так манко сочится… Бля! Птица порывается слизать, но бесёнок — откуда только силы берутся — перехватывает демона за запястья и вжимает руки в изголовье кровати, нависая. Изумрудная зелень растекается за контуры радужек, взгляд Балора хищно, по-звериному сверкает, словно во время охоты, когда остаётся лишь стиснуть зубы на горле жертвы — и она твоя. Птиц позволяет бесёнку всё, предвкушающе улыбается, облизывая Кошмара тёмным адреналиновым взглядом, и чуть подкидывает бёдра, провоцируя. — Ну! Так и будем лежать?! Балор ведётся моментально — отпускает запястья, соскальзывает ниже и, не отводя взгляда от глаз Птицы, широко влажно мажет языком по ладони, заводит руку назад, обхватывает стояк, оглаживает по всей длине и приподнимается на коленях, направляя в себя. Пернатый даже сказать ничего не успевает, даже возразить. Морок насаживается резко и до упора, сразу вскрикивая и вздрагивая, вышибая воздух из лёгких. Сжимается вокруг ствола, падает на грудь и, дрожа, силится отдышаться. Птица терпеливый настолько, насколько только способен. Он бережно обнимает дрожащего взмокшего бесёнка, прижимая к груди, поглаживая меж сведённых лопаток. — Дыши, хороший мой, — шепчет демон, оглаживает его лицо, убирает налипшие пряди волос, целует во влажный висок, невесомо касается губ губами, ловя рваный выдох, и, заглядывая в глаза, почти укоризненно произносит: — Ну, нахера ты… — договорить не успевает. Балор выпрямляется, вдыхает, выдыхает, на миг прикрывает глаза, выгибается, запрокидывая голову, и начинает двигаться. Поначалу осторожно и неторопливо, туго обжимая ствол припухшими пульсирующим мышцами, каждое движение сопровождая коротким выдохом, подрагивая и кусая губы. Птица не удерживает его, не задаёт темп — просто наглаживает бёдра, ягодицы и бока, хаотично скользит ладонями по разгорячённому влажному телу, и бес начинает сам потихоньку наращивать темп, почти позволяя члену выскальзывать, оставляя внутри только головку и снова насаживаясь до упора, до шлепка кожи о кожу. — Это! Это… — Морок хватает ртом воздух, впивается жадным горящим взглядом в тёмные до угольного глаза Птицы, и ни на миг, ни на секунду не останавливается, так одуренно сжимаясь, так восхитительно пульсируя на стояке, что демон буквально балансирует на грани. Балор ловит совершенно новые эмоции, пьянея не только от собственных ощущений, а и от стонущего, натягивающего его за бёдра, демона. Птица сейчас его! Только его! Реальность, какая бы она ни была, сужается до этой постели, до них двоих — сливающихся в одно целое, в неделимое. Только Птица и Балор. Здесь и сейчас. — Это слишком! Слишком вкусно! — вскрикивает бесёнок, насаживаясь до основания, и демон мощно толкается навстречу, надавливая на влажные от испарины лопатки — вжимая Балора в грудь. Морок в руках Птицы так дрожит, загнано дыша, так сжимается вокруг стояка, так смотрит поплывшим пьяным взглядом изумрудно-дымчатых глаз, что пернатого накрывает. Демон ловит лицо Балора в ладони, слизывая проступающую испарину, зацеловывает влажные плечи, оставляет россыпь засосов на шее, прикусывая нежную кожу, слизывая биение пульса, и толкается глубже, накрывая ладонью стояк, позволяя члену свободно скользить в кольце пальцев. Колени и руки дрожат. Беса трясёт так, как не трясло ещё никогда. Жарко. Почти невыносимо жарко и много. И он честно старается стиснуть зубы, чтобы хоть как-то, хоть немного тише. Не получается. Стоны срываются с губ сами. Каждый новый толчок отзывается жгучим наслаждением и волной дрожи во всём теле. А когда Птица зажимает головку в кулаке и выворачивает кисть, одновременно натягивая за бедро, заставляя насадиться до упора, Балор выгибается и орёт, запрокидывая голову, сверкая изумрудными глазами, кажется, выпуская щупальца. Он не осознаёт. Его на какие-то бесконечно долгие мгновения вышвыривает в межмирье, сотрясая и размазывая ослепительным, оглушительным оргазмом. Обнаруживает он себя на груди Птицы, в надёжном коконе тёплых крыльев, не вполне осознавая, что это было. Дыхание выровнять не удаётся. Руки и колени ещё дрожат, а по телу растекается приятная сытая усталость. Пернатый улыбается, отводит вбок чёрные шелковистые локоны и мягко целует влажное подрагивающее плечо. — Эй, котёнок, — хрипловато шепчет, тычась носом в волосы над виском. — Ты живой? «Котёнок» вроде начинает шевелиться, приподнимает голову зачёсывает пятернёй влажные кудри со лба, выпрямляясь, сверкает яркими изумрудными глазами и плотоядно, клыкасто улыбаясь, заявляет: — Я хочу ещё! — и тут-то Птица понимает, что канун Хэллоуина удался. Может быть, потому, что за рёберной клеткой, впервые за долгое время, тепло. А может, потому, что пернатому интересно и, возможно, совсем немного, совсем чуточку страшно.