Куда я шел? Я всё...

*** Утро еще не думало начинаться, а ночь заканчивалась, эта долгожданная, состоявшаяся наконец ночь музыки… Вадим не поехал домой, в таком состоянии лучше не попадаться на глаза маме. И никому из родственников. Похмельная голова соображала совсем туго, но это действие было на уровне безусловного рефлекса. От собственного выступления осталось двойственное чувство — отыграл на подъеме, на эмоциях, не всегда попадая в ноты, по струнам и клавишам. День был длинный, вечер холодный, встречи по-дружески горячими и алкоголя выпито было несколько больше, чем нужно. Возможно поэтому он потерял контроль где-то на середине выступления. Это было не страшно, потому что все отработано до автоматизма, кроме того, его подстраховывали верные товарищи по группе. Было что-то еще, навеянное встречами, разговорами, событиями и новостями, которые задевали его понятия и чувства. И Вадим не удержался, высказался, по-простому, горячо, не стесняясь в выражениях. И от этого остался горький осадок. Первый отклик был получен почти незамедлительно, от своих же.  — Зря ты это сказал…  — Кто-то обидится.  — Смотри, стукнут тебя в темном месте кирпичом по голове, как Григорьева. Слова друзей соскальзывали, почти не задевая сознание, рассеиваясь туманом в звенящей голове. Еще пульсировала боль в пораненной руке — где-то он успел разбить ладонь, не до крови; ребро, самый край покраснел, там, где была памятная тонкая белая черточка шрама. Звонок Глеба прозвучал в тишине студии, куда Вадим отправился ночевать, еще до того, как он успел заснуть, вымотанный и оглушенный всеми событиями прошедших суток. Не сразу сообразил, о чем речь.  — Какая муха тебя покусала?!  — Привет, я тоже рад тебя слышать. — Язык уже едва ворочался.  — Ты что, забыл? О чем мы договаривались?  — Ничего, все нормально. Не волнуйся… Он уже не слышал, что еще Глеб кричал ему, трубка соскользнула по подушке на край дивана. Огромная Луна из окна приближалась, заполоняла все пространство, затмевая сверкающие точечки звезд и голубое пятнышко Земли. От нее становилось все холоднее, в призрачном сиянии терялись очертания предметов и людей рядом, звенящая тишина глушила голоса друзей, детский смех, все отдалялись, оставляя его совершенно одного в ослепительном свете... Вадим попытался заслониться руками от этого светового потока, несущего первобытный ужас, и скатился с дивана.  — Вадик, проснулся? — В кабинет просунулась голова директора. — Собирайся, приводи себя в порядок, нам лететь скоро. Низкое солнце светило прямо в глаза из окна, прогоняя все воспоминания о ночных снах. Вечером они должны играть в Москве на корпоративе. Дорога в аэропорт, из аэропорта, сам перелет — все это Вадим проделал на автомате. Его вчерашняя импровизация вызвала нешуточный скандал, парни посмеивались, сам он, когда переслушал-пересмотрел, только схватился за голову… Объяснений было не избежать, досаднее всего, что он ненароком обидел хороших людей. Отмахнуться просто так, как раньше, ачетакова — это несерьезно. И было еще что-то, похуже, чувствовалось интуитивно, задевало, царапало сознание, не давало покоя. Вадим силился вспомнить свой ночной сон, и что было перед ним, это все было взаимосвязано, но все время что-то или кто-то его отвлекал. В Москве звонки посыпались, как только он включил телефон — все хотели от него каких-то слов, покаяния или наоборот. Пришлось делать хорошую мину при плохой игре — не привыкать. Улыбаться, убедительно говорить, уходить от прямых ответов, не поддаваться на провокации. И неизбежные вопросы про отношения с Глебом… Он ведь звонил ночью, и что-то еще… Мысль снова перебил очередной звонок, и она ушла, так и не проявившись полностью. Корпоратив… Очень хотелось выпить, напиться, чтобы не видеть этих физиономий, но нельзя, здесь нельзя расслабляться, нельзя поддаваться порывам и говорить, что придет в голову. Они ведь не виноваты, что они такие, а кто виноват? Кто может это исправить? Ответ был, где-то там, куда ушла его не словленная мысль и давешний сон… Припомнил другое московское выступление, где ему тоже хотелось напиться, но там были такие приятные ребята, та журналистка и кто-то еще… Мозг взрывался от усилий вспомнить, как только он смог допеть? Снова беспокоила рука, дергала пульсирующей болью. Хотя кроме тонкой черточки шрама там не было больше ничего такого… На очередной звонок с неопределившимся номером, который застал его в машине, наверное, не надо было отвечать, но он рявкнул раздраженное «Алло».  — Почему ты не отвечаешь? Я прислал кучу сообщений! Куда опять запихнул свой китайфон? Это был голос брата, он спрашивал так, как будто они разговаривали совсем недавно, и не договорили. Голос был требовательный, обеспокоенный. Вадим в это время выруливал со стоянки, собираясь добраться наконец домой, в московскую квартиру.  — Глеб, это ты?  — Нет, это тень отца Гамлета. Вадик, с тобой все нормально?  — А с тобой? В голосе брата проскальзывали истеричные нотки, но голос был ровный и внятный. В попытках предугадать причину звонка Вадим вырулил на Кутузовский проспект.  — Ты же сейчас в Москве?  — Да. Говори быстрее, я устал. Что у тебя случилось? — По громкой связи слышалось сопение на другом конце.  — Ты надолго в Москве? В студию приедешь? Я показать тебе кое-что хочу…  — Что? — Машина даже вильнула, так удивили его эти слова. Но брат понял по-своему, его голос оживился немного.  — Я набросал демку, послушаешь, может, поправишь. Потом вместе Ани покажем? У Вадима потемнело в глазах, и он резко затормозил. Глеб говорил так воодушевленно, как было когда-то, давно, не в этой жизни. Но даже не это было страшно.  — Покажем кому? Кто такая Ани? На другом конце повисла тишина.  — Глеб, пойми меня правильно. Если это какой-то твой розыгрыш — то немного не вовремя… Вадим оглядывался, он уже давно не следил за дорогой, ехал куда-то автоматически и только теперь, остановившись от неожиданности, пытался понять, куда заехал. Похоже, что свернув с Кутузника на трёшку, съехал и с неё, на автопилоте. Теперь вокруг были какие-то высокие дома-башни новостроек, мозг снова царапнуло какое-то воспоминание…  — Вадик, что с тобой? — В голосе младшего слышалась паника. — Вадик, где ты? Хочешь, я приеду к тебе? — Я не дома. Вообще не знаю где я. Могу сам приехать к тебе, скажи точный адрес. В этой квартире Глеба он не был ни разу, но дом нашел на удивление быстро, как будто не в первый раз. Перед подъездом оглянулся по сторонам, опасаясь подвоха в виде караулящих фанатов — вроде никого не заметил. Глеб быстро втянул его с лестничной площадки в дом, наскоро обнял, чмокнул в щеку.  — Раздевайся, Танька у сестры, переночуешь у меня. Есть хочешь? А Вадим смотрел на брата во все глаза, удивляясь, что он так хорошо выглядит, в первую очередь. Словил за руку, развернул лицом к себе, вглядываясь в родные черты, порывисто обнял и прижал к себе. Что бы то ни было, какие бы обстоятельства не заставили брата позвонить ему — все к бесам, не важно.  — Я так рад тебя видеть… Глеб осторожно отстранился, высвободился. Теперь он пристально вглядывался в старшего брата. Было что-то странно-тревожное в его глазах.  — Вадик, тебя по голове не били? Ты вчера сколько выпил? Вадим надул было обидчиво губу, но махнул рукой. Глеб был в своем репертуаре.  — Чаем угостишь? Глеб накормил его бутербродами, заварил удивительно вкусный чай. На все вопросы отвечал односложно и уклончиво, иногда невпопад. Вадим ловил на себе его очень внимательный взгляд, там было замешательство пополам с беспокойством. Вообще всё было странно, но сосредоточиться не получалось, события последних суток измотали, он почти не спал и теперь клевал носом, сидя за столом.  — Вадь, что с тобой случилось? Кто тебя напоил?  — Все нормально, не впервой. Я так рад, что ты позвонил, и пофиг на все остальное. Про кого ты говорил? У тебя новая пассия? Теперь Глеб смотрел на него с испугом. Или показалось?  — Давай завтра. Идем, уложу тебя спать. *** Глеба выходка Вадика рассмешила в первый момент, особенно под тем соусом, с которым это ему преподнесли доброжелатели. Чуть позже он разозлился, не на брата, а вообще. А потом расстроился. Чтобы нести такую пургу, Вадику надо было дойти до определенной кондиции — с алкоголем он явно перебрал, если настолько потерял контроль. Не отвечал на сообщения, а голос по телефону был слишком нарочито бодрый. Его Андрей не стал в этот раз ничего из себя строить и честно слил, что они играют корпорат в Москве на следующий же вечер. А потом началось самое странное и страшное. Это был его Вадик, несомненно. Но как будто потерявший где-то последние полтора года. Такой же красивый и родной, но он смотрел, как будто они не виделись с тех самых пор, как сыграли свой последний концерт, тот самый… шесть лет назад. Он засыпал на ходу, не возражал и не сопротивлялся, когда Глеб укладывал его спать, буквально как маленького. Или как когда-то давно, когда один из них перебирал больше другого. Помог раздеться, поправил подушку, подоткнул одеяло. Глеб устроился рядом на широкой кровати, смотрел на его лицо — с тенью усталости под ресницами, горькими складками забот и огорчений. Что такое с ним произошло? Может быть кто сглазил, или наложил проклятие? Как бы ни смешно это звучало… Глеб размышлял и расчесывал руку; если бы верил с приметы — подумал бы, что к деньгам — левая ладонь чесалась с самого утра. Особенно там, где белела ниточка пореза, того самого, с их шутовской клятвы на крови. Сон не шел и мысли приобретали странное направление… Глеб с интересом посмотрел на свой шрам — быть может в этом все дело? Они обходили все деловые и организационные вопросы в их общих делах, сухой закон нарушали периодически, но все вместе и в меру. И только Вадик теперь выпендрился со своим эпатажным выступлением. Они смешали свою кровь, какая колдовская зараза прилетела им от малыша? Вадим заворочался, забормотал что-то во сне. Глеб прислушался.  — Рада, радость моя… Кто о чем, а сладкоежка о торте. Хотя... Если этот любимый балбес забыл все наяву, то может во сне он все прекрасно помнит? Придет утро и день, они разберутся с этим. Даже если кто-то придется насильно тыкать носом и предъявлять факты. Они это сделают. Вместе.