Съешь моё сердце, Тигр

Сукуна целует похолодевшие губы. Липкая кровь от откушенной щеки стекает в рот Юджи, размазывается по лицу и льется вниз по шее. Двуликий призрак держит в руках его бледное лицо, приоткрывает когтем губы и любуется окровавленными зубами. Юджи болезненно жарко. Его трясёт уже больше трёх суток, животное вожделение переполняет тело силой, от которой перекручиваются и растягиваются мышцы, глубоко в горле сворачивается ком, а в виски вкручивают горячие болты. С этим чувством он пытается разбудить себя, вывести из бесконечного кошмара, но глаза застелила густая пелена и каждое движение отзывается болью в суставах. Он снова тонет в бездонной пучине ужаса. Голос Сукуны в голове — обманчивый и ласковый — диктует, что все повторяется вновь. Юджи хочет, чтобы призрак немедленно заткнулся, а он назло лишь сильнее царапает внутри, разрываясь в жутком смехе. — Ну же, Юджи, ещё один кусочек. Итадори путается глазами в темных волокнах леса, задрав голову, пока в одно мгновенье его не прорывает на крик. — Нет! — рвётся из груди, но легких и диафрагмы будто бы нет. — Не отказывай мне, — сладко звучит над ухом, а после язык мажет по коже. Юджи выворачивает. Человечина омерзительна на вкус, но Сукуна крепко давит на челюсть, пальцами заталкивая глубоко в глотку. Юджи сквозь слёзы и кровь видит довольную ухмылку призрака. Он хочет ответить ему, но кольцо рук на шее не даёт ему этого сделать. Все, что ему остается, глотать куски плоти вместе с рвотой, в бреду проклиная Сукуну. Итадори понимает, почему это происходит и за что ему это, все сливается в один бесконечно долгий кошмар.   Двуликий призрак отрывает от обезображенного тела и кормит юношу мясом, любовно зарываясь пальцами в яркие волосы, пока обессиленный Юджи пытается сомкнуть зубы или хотя бы подавить рвоту, но его безумие равнодушно смотрит свысока, сдвинув брови. Проклятие Итадори думает, что стоит быть немного жёстче с ним, думает, что стал чересчур заботлив и мягок, ведь каждый раз, когда он спасал Юджи от внимательных свидетелей и слишком назойливых следователей, заметая следы, никакой благодарности не следовало. И абсолютно никакой благодарности за идеально спланированную охоту и свежее мясо с горячей кровью.       На пару минут Итадори кажется, что маниакальный приступ отступил и разум прояснился. Мир вокруг плыл и переворачивался, но это чувствовалось более похожим на реальность, чем присутствие Сукуны. Влажный холод леса тушил пожар на коже, несмотря на темную осеннюю ночь, Юджи потел, как в сорокоградусную жару. На руках чувствуется липкость, и глаза опускаются вниз. Ладони в крови, а у ног валяется складной нож. Дрожащими пальцами он зажимает рот от осознания содеянного. Он снова убил. Снова девушку. Ее белое платье разорвано и испачкано землей. Руки раскинуты в стороны на манер крыльев умирающего лебедя, а все, что выше паха — сплошное кровавое месиво — разорванный живот с вывернутыми наружу кишками и торчащими в разные стороны рёбрами, которые выглядят, как лапы паука. Юджи с ужасом смотрит на бедняжку и надеется, что это все-таки не он в очередной раз совершил это омерзительное преступление, но кровь на руках и вкус сырого мяса на языке говорят об обратном. Он снова забрал чужое лицо в угоду своему проклятию, двуликой мрази, которая любит жрать юных девушек и использовать для этого Юджи. Итадори встаёт и, спотыкаясь, пытается убежать, но его останавливают жестокой рукой. — Куда собрался? Доедай. Голос, от которого кровь в теле замирает и сворачивается в липкие сгустки.       Юджи вырывается изо всех сил. Он не рассчитывает на победу, но с надеждой на побег просто бьет не видя куда и брыкается, что есть мочи, только бестолку это все. Сукуна исчезает, когда кулаки Итадори почти касаются его лица, и появляется снова близко настолько, что можно столкнуться лбами. Двуликий призрак играючи пляшет вокруг напуганного юноши и смеётся, как исчадье ада, прижимая Юджи к сырой земле властными руками. Он продолжает бить ногами по опавшим листьям, задыхаясь в немом плаче, перед глазами стоит багряная пелена ужаса и рябит демоническим смехом вокруг, пока до Итадори не доходит, что он душит сам себя. Его безумие перешло все границы. Раньше Сукуна никогда не пытался навредить, но в это раз он явно глумился над ним, упиваясь собственным превосходством.       Юджи всегда знал с кем делит своё тело, знал на что способно его проклятие и какие зверства он может совершить. Но никогда в своей жизни не представлял, что однажды Сукуна возьмёт верх, как и случилось три года назад. Родители скрывали, что их ребёнок душевнобольной и страдает раздвоением личности. Они думали, что это не выйдет за пределы комнаты Юджи, когда тот просыпался по ночам совсем другим: кровожадным психопатом, что часами долбил дверь лбом и ручкой резал себе скулы. Когда он повзрослел и случился первый изменённый приступ, казалось, что его тело рвали оголодавшие собаки, что вокруг десятки бледных рук не хватали и тащили в разные стороны каждая. Его привязывали к кровати, чтобы он не навредил себе, однако стертые в кровь запястья и лодыжки стали напоминанием хуже любого другого. Осознавшего себя и свою силу Сукуну это злило, поэтому от родителей не осталось ничего, кроме перекрученной в мясорубке жижи и «пропали без вести» в полицейской базе. Прикосновение тёплых ладоней к ушам бьет сильнее электрического тока. Сукуна кажется невыносимо тяжелым и горячим, пылающим в огненной лихорадке. Юджи знает, что монстр внутри него хочет крови, что хочет есть, и тогда Итадори расслабляется и прижимает кровожадного зверя к груди, тяжело дыша. Он не может допустить того, чтобы Двуликий снова стал издеваться над телом девушки. Он и так обглодал ей лицо до костей, позволить лакомиться ею дальше Юджи просто не мог. — Не пытайся меня надурить, добренький ублюдок — смеётся зверь над ним, окровавленным языком слизывая соль с лица.      Итадори давят лицом вниз, от чего сырая земля лезет в рот. Он пытается скинуть с себя призрака и рефлекторно копошится в опавших листьях, а Сукуна будто бы парит на нем, но все равно ужасно тяжёл. Вокруг никого нет и быть не может, он отлично умеет выбирать места, поэтому кричать и звать на помощь смысла нет. Сукуна отпустит его, когда захочет, и Итадори даже не вспомнит о случившемся. До следующего раза. До следующего маниакального приступа, когда проклятие попросится на свободу. — Ну не романтика ли, Юджи, — скрипит смех сверху. — Почему ты не в восторге? —Нет! — собственный голос напоминает жалобный писк — Хватит! Ты же обещал, что больше не будешь заставлять меня делать это. Почему опять?! — Даже будь у меня хоть одна причина, почему я должен что-то тебе разжёвывать? А? — Чего ты хочешь от меня? Я все сделал уже, когда ты попросил. Не могу больше. Я не чудовище, хватит! — Ты не чудовище? Не смеши меня, полудурок — Двуликий садится на бёдра Юджи и откидывается назад — Нет, ты самый настоящий монстр. Ты убийца, ты насильник. Как тебе спится от девки до девки? Хорошо, так ведь? Я забочусь о том, чтобы ты был сыт и совесть не мучала. — Замолчи! Закрой рот! — Итадори вонзает себе ногти в щеки и дерёт до крови лишь бы заглушить свой-чужой голос. Сукуна блестит алыми глазами в темноте, искоса поглядывая на своё отражение. Его до сумасшедшей ярости бесит отрицание очевидного, но убивать Юджи нельзя, на самоубийство он пока что не готов. — Я — это ты, выблядок. Не смей говорить, что не убийца.       Горькое мясо снова лезет в глотку под чужим довольным взглядом. Сукуна любовно-сладко мурчит за ухом, не затыкаясь ни на секунду и повторяя, что Юджи монстр. Его мягкие руки двигаются по груди, ведут по ложбинкам между рёбер, разрезая одежду когтями.  Юджи плачет и жует, пока его не начинает снова тошнить от забитого желудка, но насытиться он не может. Ему больно от невозможности вернуть все назад, от невозможности избавится от кошмара по имени Сукуна. От невозможности дать отпор или убежать от холодных масляных губ, скользящих по шее. Юджи думает, лучше бы Сукуна издевался над ним, а не над этими бедными девушками. Наверняка, они были добрыми и милыми, быть может у Двуликого особый вкус на что-то определенное, но Юджи не знает: он никогда не видел их лиц, только пустые глазницы и белые зубы с тоненьким слоем того, что осталось от лицевых мышц. Лучше бы Сукуна ломал ему руки, ломал ему ноги, вырывал их из суставов, рвал его плоть когтями и впивался зубами, но не трогал девушек. Лучше бы. Грязная рука треплет его за подбородок, как послушную собаку, приторная улыбка блестит в предрассветных сумерках. — Своими воплями ты можешь привлечь ненужное внимание. — звучит буднично и совсем не в тон улыбке. — Отстань! Я спокоен. — Ты же сумасшедший, ты не можешь быть спокоен, послушай своё сердце. По-моему, тебе даже рёбра не надо ломать, оно само все сделает. Итадори не чувствует собственного тела от слова совсем, но громкий бьющийся извне звук напоминает о важном. — Твою мать. Юджи судорожно бьет руками по карманам ища таблетки. Правда, ещё немного и его бешеное сердце выскочит наружу и будет болтаться на венах и артериях. Надменный смешок звучит впереди. Сукуна стоит рядом с трупом и трясёт в руках маленькую баночку с препаратами, как детскую погремушку. — Не это ищешь? Юджи коробит от подобной наглости, внутри все ломается и рушится с головой накрывает, так что Итадори кричит в землю, срывается и полосует пальцами по гнилой листве. Сукуна обещал не причинять ему вреда. Он же обещал. — Я отдам тебе их, когда ты закончишь начатое. Юджи хватается за грудь и с ненавистью смотрит снизу вверх. Сукуна, словно танцуя, склоняется над телом и копошится в нем. Слышится влажный хруст и чавканье. Он вертит в ладонях легкие и трахею, изучая хищными глазами, потом все это он отбрасывает с громким хлопаньем в сторону. Под напором рук призрака грудная клетка хрустит и окончательно ломается, оголяя человеческое сердце. Плотная мышца ещё тёплая, и Сукуна одним движением отрывает его, сжимая когтями. Он снова смотрит на Юджи, который полностью у него в подчинении. Присев рядом на колени Двуликий велит открыть юноше рот, тот слушается и с пустыми глазами ожидает неизбежного. Сукуна проносит тёплую плоть к своему лицу и вдыхает запах мяса, железа и смерти. Вонзив зубы, он откусывает большой кусок, после кладёт руку на шею Юджи, притягивая к себе и впиваясь в его губы. Длинный язык проталкивает плоть в чужое горло, а утробный рык сообщает об высшем удовольствии для Сукуны. Послушный Юджи — самый лучший Юджи. Поцелуй долгий и влажный, по подбородку к шее стекает юная кровь. Призрак прижимает Итадори к себе так крепко, как только может. Пока что можно не беспокоиться, ещё три часа, чтобы спрятать труп и уйти разбрасывать ложные улики для ищеек. У Сукуны ещё есть время насладиться Юджи, пока приступ сойдёт на нет, поэтому Двуликий нехотя отрывается от мягких губ, заглядывая в тёмные глаза. — Когда нибудь и моё сердце ты съешь. Так звучит для Итадори приговор о самоубийстве.