Babe, You Look So Cool

Майкл опускает взгляд на часы в своей руке, медленно наклоняя их в свете уличного фонаря, пока тот не отражается в их стеклянной поверхности. Он поглаживает пальцем ремешок, будто слыша низкий голос, такой теплый в его памяти. «Чтобы никогда не опаздывал на работу». Он чувствует улыбку, расплывающуюся на лице. Майкл Грей. Он думает об этом имени, о своём имени. Перекатывает его на языке, как часы в своих руках; медленно, с любопытством и легким недоверием, грызущим его изнутри. Новые часы, новая работа, новое имя, новая жизнь. Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Несмотря на морозный зимний воздух, он стоит снаружи, прислонившись к кирпичной стене напротив бара. Еле слышно до него доносятся звуки вечеринки изнутри. Все Острые Козырьки, которых он когда-либо встречал или даже не встречал, танцуют, пьют и ругаются всю ночь напролет. Чествуют Майкла Грея. И конечно, он знает это, но, размышляя над этим фактом, осознает, что это не будоражит его, как могло бы. Острые Козырьки чествуют Майкла Грея... Но ведь на самом деле он стал Майклом Греем лишь несколько месяцев назад. Всю свою жизнь он был сельским парнишкой из маленькой, симпатичной деревни, где никогда и ничего не происходило. Даже при мысли о монотонности старой жизни его ладони начинают зудеть. Но сегодня ночью, под темным небом Бирмингема, он не может не задаваться вопросом, не торопился ли он сбежать оттуда настолько, что не удосужился даже подумать, а в силах ли он оправдать ожидания здесь? В этом новом городе, в этой новой семье. Работа там, на ферме, сводила его с ума, заставляла лезть на стену от скуки, и он не спал ночами, расхаживая по комнате, как загнанный зверь в клетке. Но он хотя бы знал, что способен заниматься этим. В его сознании не было и сомнения, что он может кормить лошадей, заботиться о них, учить уроки в школе и выполнять поручения матери. Но здесь, в Бирмингиме, с новой работой и новыми обязанностями, когда после заката его комната погружается во тьму, легко задуматься о том, что он не сможет оправдать ожидания этих людей. Может, у него нет амбиций Томми, или храбрости Джона и Альфреда, или решимости Изайи.. Весьма циничная и драматичная цепочка мыслей, Майкл знает это, но его разум продолжает блуждать по ней каждую ночь, несмотря на все его усилия. И худшее, что можно представить подобной ночью, самое худшее — лицо Томми, осознающего, что у Майкла не хватает смелости, амбиций, интеллекта и чего бы то ни было ещё, чтобы стать достойным Острых Козырьков. Да, за последние недели он не раз отстаивал свою позицию, с целью показать всем (томмитоммитомми показать томми), что он обладает всеми качествами, необходимыми для успеха на этом грязном поприще. Но теперь он знает точно, что у него есть будущее в этой новой жизни, и теперь он боится, что его слабые попытки произвести впечатление на своих новоприобретенных родственников окажутся слишком слабыми в долгосрочной перспективе. Майкл тихо вздыхает и медленно отклоняет голову назад, опираясь на кирпичную стену. Может быть это и было нормально для людей его положения - беспокоиться о получении признания родственников, но в то же время Майкл понимает, что его озабоченность одобрением, в частности, Томми, скорее всего уже граничит с безумием. Томми - настолько успешен, амбициозен, чертовски умен, и Майкл восхищается им. Его глаза всегда слишком холодные, расчетливые, но с тех пор, как Майкл встретил его, он видит, как Томми не проявляет ничего, кроме справедливости и даже доброты по отношению к членам своей семьи. Его брови всегда нахмурены, будто он часами решает проблемы, слишком сложные даже для малейшего их осознания его младшим кузеном. Линия носа, изгиб губ, острота скул, мужчина был воплощением элегантности. И всё же даже после их первой встречи Майкл чувствовал опасность, скрывающуюся за этой грацией. Стоя снаружи возле паба, позволяя всем печалям за последние несколько недель завладеть его разумом, Майкл не может не задуматься о том, что возможно, он никогда не будет достаточно хорош, чтобы быть с Томми на равных, как кто-то, кем тот сможет гордиться. Внезапно часы тяжелеют в руке и тянут ладонь к земле. Он возвращает подарок в карман и с силой проводит руками по лицу, пытаясь отпустить эти мысли и освободить от них свой разум. Раздаётся голос, низкий и приятный, отражающийся от стен аллеи эхом. — Не любишь праздновать, значит? Майкл вздрагивает, слегка заикается и только затем отвечает. — Не особо, нет. Но по случаю могу оценить. — О? — Томми произносит это, как вопрос, улыбка появляется на его губах, приподнимается одна бровь. Он останавливается перед Майклом, опираясь на стену аллеи напротив, пряча руки в карманы брюк. — Конечно. По такому случаю — особенно. — Майкл знает, что это нечестный, льстящий ответ, и Томми знает это тоже. Все знают. Вопрос, который рождается следующим, очевиден: если ты так рад, почему ты не внутри, танцуя и напиваясь с остальными? Майклу кажется, что он видит этот вопрос на кончике языка Томми, чувствует, как он повис в воздухе между ними. Но Томми милосердно молчит, и спустя несколько невыносимых ударов тишины напряжение рассеивается. Майкл глубоко вздыхает и переводит взгляд выше, устремляя его на небо. Ночь пасмурная: серебряные звезды скрыты от глаз, укутанные облаками. Когда он опускает голову, он встречает глаза Томми, почти черные в тусклом свете, пристально следящие за ним. Майкл отводит взгляд, но затем передумывает и неохотно возвращает его Томми, будто моля его об улыбке. Томми делает к нему первый шаг. А затем еще один. — Ты боишься меня. — заявляет он. Его голос тихий, но уверенный. — Я не... Прекрасная ночь, тебе не кажется? — Майкл чувствует, как слова вырываются прежде, чем он смог остановить их, прежде чем он смог подумать.. — Нет. — отвечает Томми, пресекая попытки Майкла заговорить о чем-либо еще, о чем угодно. Майкл дрожит и чувствует, как немеют его ноги. Он хочет бежать. Но есть что-то еще. Что-то еще внутри него, что не даст ему освободиться. Будто неосознанное ощущение, что время для сопротивления уже истекло. Возжелать и довести до конца — одно и то же. Судьба уже определена, а они - будто насекомые, застывшие в плене янтаря. Поэтому Майкл стоит совершенно неподвижно, и у него перехватывает дыхание, и внезапно — губы на его щеке, на его губах, и руки Томми за пояс тянут его к себе. Томми влажно целует его в шею, а затем опускается на колени. — Боже, — выдыхает Майкл в холодный воздух.