божий одуванчик

барбара и розария никогда бы не сошлись характерами. барбара — драгоценный камень. она собой собирает все солнечные лучи и сама становится подобна маленькому мондштадтскому солнцу. выверенно-мягкие движения, шорох хлопкового платьица и цокот маленьких каблуков — то, что фанаты юного "айдола" местного масштаба любят до посинения. ее обожают и восхваляют, а барбара души не чает в своей вере. а за ее спиной, в тенях ближайших зданий или на лавочке под крышей церкви — розария. потерянно-одинокое великолепие льда. холодная луна, что хмуро прикрывает чужие спины и вступается за самых безобидных, пытаясь сеять свою справедливость, будто семена терновника. она не обращает внимания на стрелки, вьющиеся по колготкам; не глядит на растрепанные волосы под апостольником и на царапины на предплечьях тоже не смотрит. живет сама по себе и исчезает, когда восходит солнце. но мало кто знает, что иногда драгоценность робким перламутром поблескивает за дверью ее комнаты. барбара хмурит брови, когда розария касается ее лица. барбара смущается до одури, когда розария целует ее губы. барбара сходит с ума, когда розария, мать ее, спускается промеж ног и довольно урчит, вырисовывая языком на нежной коже бедер вензеля. розарии нравится каждый ее стон, каждый робкий вздох и несдержанный соловьиный щебет. барбара вся правильно-воздушная и мягкая, словно летнее облако, которое хочется целовать и целовать днями-ночами. она издевается над божьим одуванчиком: ледяными пальцами оглаживает соски, а через секунду горячим языком прижигает сверху, доводя несчастную малышку до дрожи. привычно-бледное лицо блондинки украшено алыми всполохами прилившей к щекам крови, а волосы, что больше напоминают золотое руно, беспощадно рассыпаны по мрачно-черной подушке. барбара боязливо цепляется пальцами за чужие плечи, описывает короткими ногтями круги-цветочки и скулит, скулит, скулит, желая ее всю. она вспоминает, что боялась ее льда: сперва духа и взгляда, затем — ее манящего тела. а вот розария приметила на себе бегающие по сетке колготок глаза примерно в первую секунду их знакомства. и почувствовала острую необходимость в том, чтобы защитить дитя солнца всеми силами. пальцы их переплетаются в цепкий замок, пока междуножьями они елозят друг на друге, целуются и сладко стонут в пухлые губы. ледяной кокон вокруг венца милосердия предательски скрипит трещинами всякий раз, когда барбара смущенно шепчет: "быстрее". снега подсознания плавятся от ее часто вздымающейся под напором страсти груди, которую розария с влюбленным трепетом зацеловывает миллиметр за миллиметром. и терновник с глухим скрежетом обрастает сладким-сладким вьюнком, в корнях которого ласково перекликаются под теплым мондштадтским ветерком одуванчики. и боги тут совершенно не причем.