Ave, Caesar

Адельфус был человеком чести, долга и отваги. Таким он себя считал, когда выскочил перед Цезарем, спасая его от неминуемой гибели. — Ave, Caesar… — на последнем вздохе шепчет Адельфус, глотая песок и слыша крики гладиаторов, борющихся за свои жизни на боях. Цезарь же стоит к нему спиной и даже не смотрит в глаза своего спасителя. — Ave, Caesar, — повторяет Адельфус, ощущая, как из него вытекает липкая, горячая кровь. Такая же горячая, как и пекущее солнце, светящее ему прямо в глаза. Последнее, что видит Адельфус на своём смертном одре — стервятника в небе. Вероятно, он то и станет его едой на сегодняшний день. *** Адельфус открывает глаза, стараясь понять, где он находится. Вода: грязная, мутная вода. Он быстро выплывает к верху и оглядывается по сторонам, стараясь понять, где именно находится. Судя по всему, в реке: той, что находится в десятках километров от храма. Адельфус не понимал, что с ним произошло, но воспринял своё воскрешение, как знак свыше. Значит, ему воздалось за спасение великого Юлия Цезаря. Значит, так надо. Но когда он возвращается, никто и внимания на него не обращает, а на все его рассказы о том, что его воскресили люди смеются и говорят возвращаться к работе. Больше Адельфус не хотел служить своему правителю и отныне корил себя за предательство, продолжая верно служить Цезарю. Но все вокруг менялось. А он — нет. Цезарь старел, Адельфус был рядом и даже стал его верным советником. Но Октавиан убил своего конкурента. И Адельфус вновь воскрес. Проходили года, а Адельфус оставался прежним. Он не старел, не умирал, но начал задаваться вопросом, а правда ли ему воздалось? Быть может, его прокляли? Его первая жена умерла: сгорела заживо. Его сын — погиб в бою. Его любовник — дожил до своих тридцати и проклял Адельфуса, называя его воплощением Хаоса. Но Адельфус не отчаивался. Проклятие или нет — он хотел искупить свою вину перед теми, кому причинил вред, перед теми, кто так его проклял, обрекая на бесконечную жизнь. «У меня есть целая вечность, чтобы изменить мир к лучшему», думал Адельфус и верил в свои слова. Ведь раз уж случилось то, что случилось, он может помочь людям. Он может повлиять на мир. *** Римская империя пала, а Адельфусу шел сотый год. Его внешность не изменилась, но сам он стал лучше: умнее, сильнее, добрее. Римская империя пала, но дух Адельфуса — нет. И не важно, что Византия ему вовсе не нравилась. Перемены — это теперь часть его жизни и так и останется навсегда. «Т-ты!.. Адельфус… Это т-ты… Чудовище! Чудовище!» — именно это однажды услышал Адельфус от пожилой женщины. Он узнал в ней ее: девочку, которую как-то спас от неминуемой гибели. И она обзывала его чудовищем. В тот день Адельфус долго не мог прийти в себя. Шел 150-й год его существования и он начинал сомневаться в том, что делает. Было ли это правильно? Все его существование… Для чего все это? Утром Адельфус принял решение: несмотря на все те трудности, которые ждут его на пути, несмотря на неприятие со стороны людей, он покажет им на что способен. Он продолжит делать хорошее. Но когда умер его близкий друг и соратник, знающий его тайну и принимающий ее, Адельфус стал не выдерживать. Шел 250-й год его существования, и в этот год Адельфус наложил на себя руки. И воскрес. И продолжил своё существование. Но он не знал, как именно продолжать. Руки опускались; все те, кто становился ему дорог умирали. Мир менялся, а он — нет. Смерти, война, голод, опять война, опять восстановление. Адам был уже другим человеком. Был ли он человеком добрым? Вероятно, нет. Человеком чести? Тоже вряд ли. Старался ли он изменить мир к лучшему? Нет. *** Шел 500-й год его существования и Адам спас молодую девушку. Она благодарила его. Так искренне, так долго, что Адам вновь почувствовал себя живым… И он вновь влюбился. И он сбежал. Потому что не мог вынести очередной боли, когда родной ему человек стареет на глазах, а затем умирает. Отдушину Адам нашел в вере. И пускай чертова Византия запрещала им — евреям — преподносить свою веру, это было не важно. Ведь Адам вновь ощутил вкус жизни. Он вновь захотел менять мир к лучшему, творить добро и бороться со злом. — Ты многое повидал, да? — спросил однажды его друг. — Больше, чем ты думаешь, — ответил Адам и отвёл взгляд. Глаза его были полны воспоминаний о прошлом… И что самое ужасное — он помнил всё. Всё… *** И опять война. И опять смерти. Все по одному и тому же сценарию. Но вот уж чему Адам был рад, так это падению Константинополя, ведь чертова Византия ему никогда не нравилась. С другой стороны, заколотый и истекающий кровью Адам во время боя не думал о том, что ему нравится, а что нет. Все, чего он хотел- это покоя. Прекращения своего мучительно долгого существования. *** Шел тысячный год и Адам впервые убил человека просто так. И ему было плевать. Ведь какая разница, умер тот или иной человек или нет, если каждый раз сценарий повторяется. Разногласия, война, построение новой цивилизации. И ведь все это сопровождается смертями. Так что какая разница, умер ли этот человек от его руки или от пули в голове. *** Адам любил войну: особенно Первую мировую. И нет, любить он ещё не разучился, но людей держался подальше. Ведь последний его роман закончился самоубийством любовника, который не выдержал того факта, что Адам бессмертен. Так что теперь Адам и вовсе оградил своё общение. Никто не сможет стать ему другом. Разве что такой как он: бессмертный. Но таких не существует, иначе за время своего бытия он бы на них наткнулся, так ведь? *** Шел 1500-й год его существования и Адаму стало безразлично абсолютно все. Насилие? Ну и что? Всемирный голод? Ладно. Что-то ещё, связанное со смертью? Да какая разница! Все равно все закончат свет существование, а он останется жив. Впрочем, едва ли это можно назвать жизнью. Существование: серое, такое монотонное, что день сливается с ночью. Он умирал столько раз, что уже и не сосчитать. Подвешивание, расчленение, подрывание, огнестрельное, ножевое… Кажется, он испытал на себе все виды смерти. И от кого в большинстве случаев? Правильно. От людей. От этих гнилых, пропитанных чувством притворного собственного достоинства эгоистов. От этих жалких людей. Считал ли Адам себя человеком? Едва ли. Божеством? Отнюдь. Он был проклятьем во плоти. Отголоском собственных пороков. Он и сам ходячий порок, душа которого прогнила настолько, что образовала черную дыру и стала засасывать туда все, что находила на своём пути. — Боже, что я тебе сделал? — тихо спрашивает Адам, мечтая о смерти. Но это бессмысленно, ведь никакого Бога не существует. В тот вечер Адам убивал себя пока не объявили о начале второй войны. Второй мировой. Тогда-то Адам стал смеяться. Так сильно и так долго, что ему стало плохо и стошнило. Вот опять. История повторяет свой сценарий. *** Это был 1939-й год, и Адам нашел свой пугио. Это был он, без сомнений. Он способен узнать его с первого взгляда. Но когда он решился на то, чтобы покончить с собой, их отряд подорвали, а его взяли в плен и узнали о его бессмертии. Это был сущий ад: худший из тех, что он испытывал. Его пытали всевозможными способами; убивали, он возвращался к жизни, а затем вновь начинали по новой. В какой-то момент разум Адама просто отключился. *** Шел 1960-й год и Адам все искал свой пугио, который у него отобрали. Кто-то стоит на пути? Плевать, пусть умрет. Кто-то мешает? Подход тот же. И если пару столетий назад Адам ещё чувствах свою вину за то, что так поступает, то сейчас ему было откровенно плевать. Были ли просветы в его жизни? Были. Но так мало, что сейчас он едва мог о них вспомнить. Например, однажды, в 1965-м году Адам нашел маленького щенка. Он мог пройти мимо, но что-то — отголоски человека в нем — - заставило его остановиться. Он вырастил пса: большую красивую овчарку. С ней было просто, она ведь не человек. Это другое существо, совсем другое. Но и она умерла. В этот раз Адам не огорчался. Он знал, что так случится, конечно знал. И вот он встретил Эбигейл: сильную женщину. Духом, по крайней мере. Но она была глупа. Так глупа, что решила покончить с собой, чтобы защитить дорогого ей человека. Впрочем, не важно что она чувствовала. Важно то, что ощутил Адам. Надежду… Легкий проблеск надежды. Что он не один. Что есть и кто-то другой: такой же как он. И что если он найдет его… то… То что? Занимаясь поисками того, кого так сильно защищала Эбигейл, Адам думал, способен ли он на дружбу. Его ожидания вовсе не были завышенными. Он не думал о том, кого найдет. Он думал о том, сможет ли этот человек помочь ему перестать существовать и начать жить. *** — Привет, Генри, — говорит Адам по телефону человеку, которого искал так долго. Ну, по сравнению с годами его существования это был сущий пустяк. Всего лишь несколько десятков лет. Генри Морган был ребенком по меркам Адама. Наивный, полный каких-то ожиданий. Он был добр, он ещё ждал от жизни чего-то. Адам тоже был такой: первые два века так точно. Быть может даже пять, но потом — нет, потом все поменялось. И у Генри поменяется, Адам был в этом уверен. Но Генри был таким упрямым, что, можно сказать, пошел против него. И Адам не был зол. Он был огорчён, что у него не получилось найти друга. Кажется, Генри всё-таки слегка отличался от него. Но совсем немного. Адам то знал, что в конце концов он станет таким же. *** Адам нашел свой пугио. Нашел, но боялся использовать. Это было… Странно, учитывая, что он хотел умереть. Но он попросту не мог. Он погряз в состоянии безнадёжности так сильно, будто это какой-то наркотик. Поэтому Адам, посчитав, что Генри вряд ли станет ему другом (а если и станет, то только через пару столетий) убил его. Вернее, Адам решил проверить свою теорию. Быть может, убить себя всё-таки возможно? А если и не получится, значит Генри сам убьет и закончит его страдания. Ну и пускай. Значит так тому и быть. И возможно… В глубине души… Где-то на подкорке своего мозга, Адам хотел, чтобы Генри убил его. И он просто нарывался. Так что, стреляя в Генри, Адам чувствовал лёгкую досаду по поводу того, что его возможный будущий друг сейчас может умереть. Ну и ладно, это сейчас единственный вариант. Сейчас Адам лишь хотел проверить, верна ли его теория, или же нет. Если да, быть может он наконец отважится на то, чтобы покончить с собой. Если нет, что ж, бедный Генри. Придется ему жить дальше и проживать все то же, через что прошел и Адам. По крайней мере, думал Адам, если Генри выживет, то когда-нибудь простит его. Он дойдет до этого. Станет более жестким. И все будет нормально. Когда Генри парализовал его, Адам слегка удивился. Но вовсе не злился на Моргана. «Это умно», думал Адам и считал Генри достойным противником. Возможно, это даже поможет ему переосмыслить кое-какие вещи. Нет, правда, Адам не злился на Генри. Тот сделал то, что, по его мнению, было разумно. Но Генри так молод. Он так наивен и ему ещё столько предстоит узнать. *** Когда Адам наблюдает за Генри и Лукасом через камеры, он думает о том, что его теория верна, но он немного ошибся в расчетах. — Вот он — шаг на пути становления мной, — говорит Адам сам себе, наблюдая за тем, как Генри сидит над телом уже умершего Лукаса. Адам и сам прошел через все это. Но сочувствовал ли он Моргану? Нет. Он уже разучился. И лишь лёгкая ухмылка трогает уста Адама, когда Лукас растворяется. Значит, он прав. Значит, теория, с девяностопроцентной вероятностью верна. Адам забирает пугио, так ненадёжно спрятанный Генри, и уходит. Теперь у него есть выход. Он может закончить то, что многие называют жизнью, а он — существованием. — Ave, Caesar, — говорит Адам, держа в руках пугио. — Ave, Caesar…