* * *
— Я скучал по нему, — неожиданно сказал Сириус. Он стоял у окна, сложив руки за спиной в «замок», и Ремус подумал, что если бы тот провел годы в маггловской тюрьме, такая поза была бы легко объяснима. — В Азкабане ночью темно, — продолжил Сириус своим новым голосом, проходившим, казалось, сквозь длинную и узкую ржавую трубу. — Ночь приходит из окна, а в коридоре на факелах экономят — дементорам они ни к чему. До утра светом там считается отблеск факела за поворотом коридора. А иногда этот отблеск есть только у тебя в голове… — он коснулся длинным худым пальцем виска. Ремус вздохнул и промолчал. Он хотел попросить Блэка погасить фонарь — или хотя бы задергивать шторы на ночь — но теперь ему казалось неудобным предложить такой вариант. Что бы Сириус ни говорил, это был дом его детства, и фонарь точно также светил в окно, когда «молодой хозяин» в сопровождении эльфийки приходил пожелать спокойной ночи родителям. Наверное, это было так — Ремус плохо представлял домашнюю жизнь Сириуса, а тот о ней никогда не распространялся, ограничиваясь коротким «дерьмо». Самому Люпину фонарь представлялся большим желтым глазом и не давал спать спокойно даже в безлунные ночи, тревожа и раздражая. Но ничего, он потерпит. В конце концов, когда-нибудь Сириус привыкнет к тому, что на окнах нет решеток, и не обратит внимания на то, что Ремус начал задергивать шторы. А пока Ремус мягко обнимает его со спины, прижимается ухом, слушает, как стучит сердце, и думает, что никогда не был так счастлив, как в этом огромном неухоженном, как их жизнь, доме.* * *
— Почему нет? — как обычно, напролом спрашивает Гарри. — Потому что, — отвечает Драко. Потом вспоминает, что с Поттером так нельзя, и начинает объяснять, что магия, питающая фонарь, едина с магией всего дома, что чары нанесли черт знает сколько веков назад, что любое воздействие на столь тонкие материи может с равным результатом как погасить фонарь раз и навсегда, так и сотворить что-нибудь похуже: например, лишить дом невидимости. На этом месте Гарри машет рукой и временно прикрывает тему. Драко не врет, просто не договаривает. Он ни за что бы не погасил фонарь, будь тот даже самым обычным и ни капли не магическим. Малфой как-то упросил Поттера показать его воспоминания о жизни на Прайвет-драйв. Теперь стараниями Драко изо всех углов старого блэковского дома изгоняются пыль, темнота и паутина. Драко впервые заподозрил в себе клаустрофобию. На самом деле это просто запоздалое сочувствие. Он думает, что свет и простор их дома каким-то образом — возможно, магическим — сотрут из памяти Поттера чулан под лестницей, в котором не было ни окна, ни фонаря в нем. Поттер о сложных переживаниях Малфоя даже не догадывается, просто уступая ему в этой, как он считает, прихоти. Когда за сотню футов от дома его цепляют Режущим — из-за угла, подленько — Гарри слышит только топот убегающих ног, прежде чем отключиться. Отключается он ненадолго, а когда приходит в себя, мир резко сужается — есть ладони, липкие от крови, есть горячая пульсирующая полоса от ключицы вниз, к животу, есть болтающийся и мешающий лоскут мантии и шум крови в ушах, как прибой на море. И есть свет фонаря где-то впереди — яркий, как звезда, желтый, как солнце, далекий, как край света. Гарри идет к нему, цепляясь за стены домов, сливаясь со своей тенью, но свет все дальше, как огни «Хогвартс-экспресса», на который они с Роном когда-то опоздали. Однако Гарри продолжает идти, не имея другого выхода — и не успевает заметить, в какую минуту свет, сдавшись перед его упрямством, замирает, а потом начинает приближаться. Выждав момент, Гарри отлепляется от стены и, едва не промахнувшись, вцепляется в холодный фонарный столб. Кажется, Авада двадцатилетней давности наконец догнала его… Кто-то темноволосый сбегает с крыльца, кричит, подбегает к Гарри, хватает его за плечи. Это кто-то высок, и его темные глаза пылают, как звездное небо. «Сириус», — хочет сказать Гарри, но его тянут вверх, спиной по железному столбу, больно. С головы Сириуса сваливается капюшон, и Гарри видит, что это Драко: спутанные тонкие волосы паутинно блестят, и глаза не темные, просто очень растерянные и от этого злые. От фонаря и волос Драко очень много света. Гарри пытается сказать об этом, но все, что получается: «Фонарь…». — Дался тебе этот фонарь! — звонко, почти визгливо выкрикивает Драко, прижимая его к себе. — Держись за меня, сейчас аппарируем в Мунго! Выживешь — я лично все фонари на площади дезиллюминирую! Под фонарем чернеет слабо поблескивающая лужица, и Гарри успевает подумать, что теперь они кровные родственники. А родственников, знаете ли, не дезиллюминируют.