Вечером.

      Мадара поворачивает ключ в замочной скважине и отворяет дверь. После тяжёлого рабочего дня, полного споров с заказчиками проекта, нелепых предложений дизайнеров изменить план того или иного помещения и возмущения по поводу использования материалов, хотелось просто дойти до дома, помыться и сбросить с себя всю усталость вместе с пропотевшей одеждой. Жара всё ещё стояла адская. Дома вкусно пахло едой, а в коридоре витал запах травяного шампуня. Купалась значит. Со стороны кухни доносились пение и звон моющейся посуды — Хаширама любила напевать что-то за работой не меньше, чем Мадара любил её слушать. В ванной он нашёл предусмотрительно сложенные домашние штаны, футболку и аккуратно развешенное на сушилке бельё, чистое, хрустящее и пахнущее порошком. Она вообще отдыхала по приходе домой? Мадара иногда диву давался, сколько энергии в этой хрупкой (пусть она и была ростом с него и удар ставила такой, что хулиганы отлетали как соломинки) девушке. Его девушке. Искупавшись — воистину душ оживляет — он переоделся и тихими шагами направился на кухню. Вот она: в смешной футболке с гербом какого-то клана из любимого аниме и отобранных у него с боем старых шортах на завязках. Влажные волосы собраны в высокий пучок, смешно качающийся всякий раз как она подымается на носочки. Мадара медленно подбирается к ней со спины — привычка ходить бесшумно осталась ещё с учений — и кладёт руки на плечи, мягко надавливая. Пение ту же прекращается, и девушка плавно выдыхает, ощутив идущую от уха и дальше по линии челюсти россыпь лёгких поцелуев. — Рановато ты сегодня, — в животе что-то "ухает" вниз и по телу разбегаются мурашки. — Избавился от самого тяжёлого и оставил на сегодня только бумажную волокиту, — руки на её бёдрах резко подаются вперёд и, обхватив, разворачивают корпус лицом к себе. Секунда — её ответ тонет в поцелуе, страждущем, желающем, желанном. Мадара весь месяц был занят строительством стадиона для намечающегося чемпионата, до того — разработкой и утверждением чертежей. Он возвращался уставший вусмерть, с силами только помыться, поужинать и свалиться на кровать. Их общение сократилось до самого минимума и включало в себя встречу за завтраком, бытовые вопросы и, дай Ками, совместный ужин. Из-за приближаются сессии и подготовки к отборочным соревнованиям Хаширама и сама приходила более уставшей, но, в отличие от Мадары, у неё все ещё хватало сил на домашние дела и помощь Тобираме по быту. И ладно бы их глодала лишь усталость — раздражение и отсутствие настроение от долгого неудовлетворения не очень хорошо сказывалась на самочувствии что одного что другого, а хватало их только на ленивые ласки до первого отключившегося. Но сейчас... Его руки везде. Шея, плечи, спина, грудь, бёдра - она изголодалась настолько, что каждое прикосновение жгло и хотелось больше, сильнее, крепче, всего и сразу, везде и сейчас. Она целовала его с упоением, исследуя всё, до чего дотягивалась: буйные непослушные волосы, змеящиеся мышцами руки, грудь, живот - везде ей хотелось оставить свои следы. Мадара хватает её за ягодицы и подрывает наверх, усаживая себе на бёдра - ей не нужно намекать дважды. Ланьи ноги моментально обхватывают его за талию и держат прочно, как тиски. Ладони Мадары скользят вверх по линии бёдер, по талии и исчезают под футболкой, утягивая за собой её края — Хаширама поёрзывает и двигается им навстречу. Грудь ноет, тянет без ласк, и долгожданные прикосновения выбивают из неё протяжный стон. Мадара целует и чуть надкусывает нежную кожу, добирается до сосков и тянет, лижет, посасывает, да так, что Хаширама толкается вперёд и откровенно мычит ему в шею. Мадара скользит языком в ложбинку между грудями и одновременно с этим отходит от столешницы. Он слишком долго ждал, чтобы отказать себе в удовольствии заниматься любовью на просторной и удобной кровати. Хаширама имела привычку забывать о разнице в их физической силе. Будучи рослой и сильной девушкой, которая может и все свои сумки сама нести, и в лицо нахалам прописать, и мебель сдвинуть, она удивлялась, когда её несли как пушинку через весь дом и поднимались по лестнице. Хаширама бёдрами чувствовала перекатывающиеся под кожей мышцы его живота, пояса, таза, что доставляло ей дикое удовольствие. Ещё немного и её спина коснулась прохладных чистых простыней. Мадара приподнялся и в одно движение стянул с себя футболку, довольно наблюдая за тем, как юркий кончик её языка пробегает по приоткрывшимся губам — голод читается в глазах Хаширамы так же чётко, как и, наверное, в его. Тонкие пальцы цепляются за края собственной футболки и в точности повторяют недавний манёвр. Они поняли друг друга. Мир вокруг смазался и померк, оставив перед глазами самое важное и желанное. Его руки сошлись на тонкой талии стальной хваткой, требовательные, властные. Вверх по рёбрам — и вот уже пальцы наминают ей грудь, губы прильнули по очереди к каждому соску и Хаширама заёрзала, извивая под ним как уж на сковороде. Вторая рука немедленно опускается, чтобы подавить бунт и по пути натыкается на бедро. Хаширама лихо закидывает ноги ему на поясницу, выверенным движением пальцев подцепляет его штаны и стягивает прочь. Мадара и сам постепенно опускается, одной рукой опираясь на кровать, другой снимая с любимой шорты прямо вместе с трусами. Хаширама пытается протестовать и, было, приподнимается на локтях, но разряд, прошедший от низа живота прямо к гортани, заставляет её захлебнуться собственными словами. Мадара крепко держит её за оголённые ляжки, не давая сомкнуть ноги, и выжидающе держит кончик языка на входе. Он уже услышал, насколько она согласна, но зачем торопить события, если вся ночь в их распоряжении? Размашистым движением языка он проходится сразу по всей площади губ и раздвигает их, мягко водя по внутренней их части. Хаширама скулит и хнычет, вьётся в его руках и норовит задушить, так что вопрос удержания её ног раскрытыми приобретает жизненно важное значение. Мадара лижет и тянет, легонько надкусывает, нажимает — это даёт свои плоды. Лоно сочится смазкой, она течёт в буквальном смысле этого слова и надрывно стонет, пытаясь свести ноги, а на её нежных бёдрах – он точно знает – завтра появятся бордовые следы от хватки. Пару минут спустя Хаширама выдаёт особенно громкий стон и выгибается дугой, сминая простыни – пальцы, с побелевшими от напряжения костяшками, судорожно цепляются за хлопковую ткань. Мадара вытирает губы тыльной стороной ладони и подтягивает девушку ближе, но тут очень некстати ему (почему-то) вспоминается один из их домашних разговоров. Хаширама пересказывала ему беседу с подругами в раздевалке — … и тут она говорит, что умение сворачивать язык в трубочку якобы даёт парню кучу преимуществ в постели. А я ей говорю мол Рен твой так умеет? Нет. Вот когда найдёшь такого парня и переспишь с ним, тогда и приходи. Разве я не права, а? — Не права. — Почему это!? — Потому что ты спишь со мной и получаешь по этому поводу много лестных отзывов. — … — Что. — …ты умеешь сворачивать язык в трубочку? — Да. (вот) — Научишь?) Мадара, не удержавшись, прыснул со смеху. — Знаешь, я многое могу понять и простить, особенно тебе, но чихать в меня это уже перебор! — раздалось «сверху» недовольное бурчание. Мадара титаническим усилием воли сдержал смех. — Я серьёзно, знаешь какая там хрупкая микрофлора? Чихнёшь один раз и потом месяц будем жить по-пуритански, оно тебе надо? Мадара мелко-мелко затрясся, не в силах взять себя в руки и вернуться к делу – вид выглядывающего откуда-то из-за сись смущённо-недоумённого лица Хаширамы заставил его согнуться в три погибели, держась за её бёдра, как за спасательный круг. Тем временем Сэнджу отдышалась и привстала, переместившись лицом к нему. — Я спрошу тебя об этом позже, так и знай. В этой постели всё же есть место только для одного стэндапера, — в ответ ей последовали финальный смешок и лёгкий чмок к нос. — Согласен (моя мемная королева).       Поцелуи обрушиваются на него как из рога изобилия, как и внезапный толчок – Мадара не успевает сообразить и оказывается распластанным на спине, прижатый к кровати крепкими натренированными руками. Хаширама не любит тратить время попусту — привычка, перенятая за годы отношений — и сминает его губы во властном поцелуе. Ей нравится чувствовать, как он тянется к ней, жадный до ласк и внимания, целиком и полностью лишь её. Она льнёт к его груди, очерчивая языком линию меж грудных мышц. Губы проходятся по коже россыпью поцелуев и постепенно Хаширама опускается ниже — она легонько надкусывает участки у косых мышц живота, тут же зализывая, будто пытаясь сгладить возможное недовольство. Мадара слегка приподнимается и принимает полусидячее положение — его хищный взгляд прикован к Хашираме, её шее и плечам, окаймлённым длинными, тяжёлыми прядями волос, к груди, на которой с удовольствием отметил наливающиеся метки. Его греет чувство, что именно от него она перенялся эти повадки, его влиянием и манерами прониклась, его, Мадары, парой стала. Хаширама изящно перекинула волосы на одно плечо и опустила голову вниз — её юркий язычок лизнул горячую, сочащуюся смазкой головку будто на пробу, прошёлся по всей длине ствола и вернулся к вершине. Пухлые губы, кое-где надкушенные по неосторожности, накрывают её, и член медленно проскальзывает внутрь. Мадара мягко кладёт ладонь ей на затылок и придерживает волосы, пока она размеренно и аккуратно движется меж его ног. От удовольствия он жмурится и вздыхает, стонет и мычит, тогда как Хаширама помогает себе рукой, обводя и кружа языком по чувствительной головке. Она мельком поднимает взгляд, чтобы полюбоваться своим мужчиной, откинувшемся на изголовье кровати, с лицом расслабленным и невинным как у дитя – и не скажешь ведь, что несколько минут назад именно он довёл её до исступления своими талантами. Мадара напрягается и мышцы его живота чуть подрагивают под девичьей ладонью. Пальцы на затылке Хаширамы сжимаются и каменной хваткой и держат её почти впритык к торсу, так, что её нос маячит в паре сантиметров от косых мышц. Выждав немного, она медленно выпускает его изо рта, вытирая губы. Челюсть забилась, уфф. Напоследок она легонько целует кончик и, поднявшись, усаживается Мадаре на колени, устроив ноги аккурат по бокам. Его ладонь медленно сползает с её шеи к спине, оттуда к пояснице, да так и останавливается. Ему понадобится немного времени, чтобы прийти в себя – сейчас он обездвижен, тяжело дышащий, разомлевший и покрытый румянцем. Хаширама тянется к его вые, беззащитной и открытой, как на ладони — девушка закусывает тонкую кожу, посасывает и тянет, методично расставляя метки на аристократично бледной шее любимого. Он тихонько поёрзывает под ней, бесцельно водя ладонями по тонкому стану – глаза, чёрные как гагаты, подёрнутые пеленой желания и похоти, смотрят на неё из-под полуприкрытых век. Хаширама отстраняется, чтобы поймать его взгляд ещё раз, и оказывается в плену цепких рук — в мгновение ока её переворачивают на спину и наваливаются сверху, лишая всякой возможности сопротивляться. Как быстро сегодня пришёл в себя. Мадара обхватил рукой оба её запястья и прижал к кровати аккурат над головой Сэнджу; вторая рука скользнула по бедру, едва касаясь кожи, щекоча, и мягко надавила, раздвигая сомкнутые колени. Она смотрит прямо в глаза со смесью волнения и интереса во взгляде – её нежно целуют, будто бы уверяя в безопасности. Хаширама отвечает. За годы их отношений ещё никому – не считая любимого отото – она не доверяла так, как доверяет Мадаре: что бы он не делал, что бы не выдумал, она смело пойдёт за ним, ведомая и, местами, по-детски наивная. Он был над ней, прекрасный как древнее божество, смотрел своими бездонными глазами так, как ещё ни на кого и никогда не смотрел, касался её там, где никто никогда не трогал. Он прижимался к ней, льнул, и она ощущала потрясающую смесь хорошего шампуня и одеколона, его горящую огнём кожу, бледную как лунный диск, крепкое тело и руки, сминавшие её как лист бумаги. К ней впервые кто-то был настолько близко, будто стал частью её самой и то единение, которое Хаширама ощущала, целуя его, не заменило бы ничто на свете. Мадара двигался ей навстречу, счастливый донельзя и ведомый чем-то настолько сильным, всепоглощающим и чистым, что и любовью назвать не получится — слишком блеклое слово. Его чувства к этой поразительной девушке нельзя было уместить ни в какие стихи, ни в песни, ни в признания, лишь выразить языком тела, через прикосновения и жесты. И в ночь, когда им наконец удалось воссоединиться, не было постели теплее и сердец горячее, чем в доме Учиха – том, в котором две души сплелись и пели о своей любви как одна.