Мини-сиквел к "Дурацкому проекту"

Хартмут покосился сквозь ресницы на сосредоточенно записывающего лекцию Илью. Начало четвертого курса. Они вместе уже больше трех лет, а кто б мог подумать? Даже сам Хартмут не мог предположить такое, когда тем памятным летом после окончания школы Златоверхий забрал его к себе домой из аэропорта. Сидя в его машине, он тогда сразу позвонил матери, чтобы сказать, что не улетел в Германию, и вкратце попытаться объяснить почему. Ведь отец, который должен был встретить их с дедом, наверняка бы поднял кипиш. А он и поднял, правда, до того Харт успел хорошенько разложить Илью прямо в гостиной. Он вообще никогда так много, страстно и исступленно не трахался, хотя о чем говорить? Он и трахаться-то начал только каких-то пару месяцев назад и то по инициативе Златоверхого, что было не так уж и часто. Он сам себя не узнавал. Чтоб вот так кардинально переменить свою жизнь, пойти на поводу у этого долбоеба? А как же всё то, что он для себя распланировал? Неужели отношения с Ильей дороже учебы в Германии и жизни там, где он отлично бы вписался. Не то чтоб он одобрял все эти немецкие заморочки по любому поводу кляузничать на соседей, мол, мусор не рассортировали да не в те контейнеры засунули, или рыбак, видите ли, пойманную рыбу не оглушил сразу, или водитель машину остановил на метр ближе к переходу, чем положено. Тебе поощрение — им штрафы. Всё логично. Да пошла она на хуй, та Германия! Златоверхий у него, конечно, получил, и еще как! А что? Ничего не должно оставаться безнаказанным! Харт по сути еще и обосноваться не успел в его доме, как состоялось «знакомство с родителями». Те, оказывается, позвонили сообщить, что хотят заехать к сыну, а сын — добрый, заботливый мальчик — почему-то сожителя своего не оповестил. Харт тогда валялся в одних плавках на шезлонге возле бассейна, Илья возился с обедом на кухне, и, услышав шум во дворе, Айхгольц зашел в дом узнать, в чем дело, и оторопел, увидев мэра и его жену. Ну, они тоже, надо сказать, в восторг не пришли, особенно, когда Илья сказал, кто это и что он делает в доме, без упоминания интимных подробностей, естественно. Но они и не были нужны, его родители сами себе всё дорисовали, в уме. И началось! Сначала — проникновенная речь матери о ценностях семьи и продолжении рода (Харт тихонько смылся еще в самом ее начале и затаился на верхней ступеньке лестницы — и не видно, и слышно хорошо), потом подключился отец, и пошла конкретная промывка мозгов, а маман тихо поддакивала: «Да что ж за невезенье такое с ребенком, мало было психологических проблем, теперь еще и это». Илья как послушный сын соглашался с каждым словом. — Откуда эта гомосятина?! Чтоб я о таком больше не слышал! — Как скажешь, отец. — Ты понимаешь, чей ты сын? Думаешь, тебя примут в обществе? Немедленно выбрось эту дурь из головы! — Конечно, отец. — Он тебе совершенно не пара! Это же парень, понимаешь ты это?! — Понимаю. — А если газетчики разнюхают, ославят на весь мир, и в первую очередь — меня! У мэра сын — гомик! Ты понимаешь хоть, как тяжело в политике пробиваться? Там любой компромат в ход идет! Ты понимаешь это? — Понимаю. — Тебе нужна хорошая девушка из подходящей семьи. Согласен? — Да. Но, видимо, несмотря на согласие Ильи, что-то было в его глазах или лице, что отец засомневался. Харт приложился щекой к прохладной балясине и прикрыл глаза, вслушиваясь в каждое слово. — Илья, — строго произнес отец, — это политика, она бывает грязной в прямом смысле слова, конкуренты могут устроить подставу и твой мальчик пострадает. Или, — он цепко взглянул на сына, а что, это идея, — попытаются вообще убрать, необязательно его, но он может пострадать. — Я сумею его защитить, — в мед голоса Ильи добавились осколки льда. — А если случайная перестрелка? Ты же слышал «пуля — дура», погибнет ни за что, только потому, что ты не захотел отказаться от него. — Да, слышал, пуля — дура, а значит, ей все равно, и я всегда его заслоню собой, — Илья с вызовом посмотрел на отца. — Что? — тот побледнел. — Не беспокойся, папа, за Хартмута, — прохладно ответил Илья, — я смогу его защитить и, если нужно, встану не только между ним и пулей, но и между ним и всем миром. Не переживай за него так. — Да ты что вообще… да как ты… Родители Златоверхого, на удивление, смирились очень быстро, только теперь, куда бы Илья с Айхгольцем ни ехали, за ними всегда следовала машина сопровождения с теми двумя «аэропортовскими шкафами». Но выезжали они не часто, и тут было чем заняться, а в магазин мог всегда Николай смотаться со списком, написанным Ильей. Два оставшихся месяца лета пролетели в самозабвенном трахе, пришлось, правда, отвлечься на сдачу документов в университет. Харт повытирал Ильей, наверное, все горизонтальные поверхности в доме, хотя вертикальным тоже досталось. А потом началась учеба. Оба поступили на бюджет, но Хартмут уже задумывался о работе: сидеть на шее родителей Ильи было страшно неудобно, ведь деньги на содержание дома и охраны давали они. Точнее, на охрану не давали, рассчитывались лично, но факт оставался. Ему его отец тоже перечислял ежемесячную сумму на содержание плюс стипендия, но Хартмуту нравилось зарабатывать самому, и он не сомневался, что в какой-то момент к нему обязательно обратятся за помощью в учебе. Если б еще Илья не отпугивал потенциальных клиентов. Первую неделю Харт присматривался к одногруппникам, однокурсникам, запоминал имена-фамилии, оценивал потенциал. Естественно, их оценивали тоже, но не лезли. Все-таки несложно провести логическую цепочку: мэр Златоверхий — телохранители в университете — Илья Златоверхий — явно сын мэра. Наличие охраны удерживало любопытных на расстоянии, не то чтоб «люди в черном», как их тупо прозвали однокурсники, крутились рядом, но всегда были на периферии зрения. Конечно, и к Илье, и к Хартмуту поначалу все равно подкатывали, особенно к Илье. Но он отшивал без церемоний: иногда хватало взгляда, иногда приходилось говорить что-то типа: «Отвали! Я крашенными шлюхами не интересуюсь». Хартмут только морщился: ну можно же было быть повежливее с девушкой. В итоге приходилось дома поркой исправлять недостатки воспитания. В их группе парней было в два раза больше, чем девчонок, что неудивительно, ведь они поступили в технический ВУЗ на Немецкий технический факультет. В школе Хартмут не интересовался высшими учебными заведениями своего города, так как никогда не планировал тут учиться, а оказалось, что уже давно на базе Политеха создан прекрасный технический университет с новыми факультетами, позволяющими получить инженерное образование европейского уровня. Общая инженерная подготовка велась на родном языке, а специализированная — на немецком с использованием немецких учебников и привлечением профессоров ведущих немецких университетов. Учебные планы и программы курсов были согласованы с аналогичными курсами немецких университетов-партнеров. Это создавало предпосылки для обучения лучших студентов НТФ в магистратуре Магдебургского Отто фон Герике университета с получением немецкого диплома «MasterofScience». Хартмуту учиться нравилось, впрочем, как и Илье; поначалу он хотел, чтоб Златоверхий выделил ему в доме отдельную учебную комнату, но тот заартачился, а потом оказалось, что вдвоем заниматься даже интереснее. Всегда есть с кем обсудить прочитанное, подискутировать, поломать голову, чтобы найти лучшее решение задачи или программы. Группа у них была довольно разномастная: встречались как типичные ботаны, так и довольно умные, эрудированные ребята, наблюдалось также несколько записных лодырей (на них-то Хартмут и делал ставку), была в наличии пара-тройка качков-спортсменов, видимо, и попавших сюда в основном благодаря своим спортивным успехам. Каким именно спортом они занимались и какие заслуги у них были перед обществом, ни Хартмута, ни Илью не интересовало. Илья, возможно, вообще не подозревал об их существовании. Но вот они как раз нашу парочку очень даже замечали. Хотя пара или нет Златоверхий-Айхгольц, никто достоверно не знал. За ручку они никогда не ходили. Они, что, голубые, за ручку ходить? Прилюдно не обжимались и не смотрели друг на друга влюбленными глазами, не шептались подозрительно; ну ездили в одной машине в универ и обратно, но это ж еще ни о чем не говорит. Вот эти спортивные ребятишки и подловили как-то в конце первого месяца обучения Харта с Ильей в туалете. Как долго и какие именно лелеяли они планы, Харт так и не узнал. В туалете они оказались впятером, может, специально выслеживали, а может, случайно так совпало — не суть. Один из них, наиболее наглый, чей презрительный взгляд Айхгольц ловил неоднократно, наехал с ходу: — О, а вот и наши голубки. Толян, последи за дверью, пока мы с Ником разбере… Договорить он не успел, Илья подлетел вплотную, заломил руку и тут же заволок его в кабинку, тот и не пискнул. Хартмуту попадалось в подростковой литературе «пацана макали головой в унитаз», теперь он мог это лицезреть воочию. Костю, хотя Харт был уверен, что Златоверхий не в курсе его имени, Илья мигом затолкнул головой в унитаз и нажал слив, его друзья от такого проворства сначала опешили, а потом кинулись на выручку. Ник сразу же получил с ноги и впечатался в стену, Костю Илья вытащил и приложил хорошенько головой об пол, чтоб не дергался. Толик, третий из компании, вдруг неожиданно подскочил к Хартмуту и зажал шею в удушающем захвате с воплем: — Я придушу сейчас твою подстилку! Харт, наверное, только и успел моргнуть один раз, как уже оказался на свободе, а Толик, прижав руки к лицу, катался по полу. Илья даже не запыхался, сказал негромко своим медовым голосом: — Еще раз, суки… еще только раз… и будете свои оторванные грабли из своих жоп вытаскивать. Потом кивнул Хартмуту и пошел к двери, бросив своим телохранителям, так и стоявшим в вестибюле: — Разберитесь. И по дороге в аудиторию высказался: — Айхгольц, придурок, ты чего стоял как жертва на заклание? Харт только глазами похлопал. А что можно сделать, когда тебя удерживают в плотном захвате — не рыпнуться, да еще и душат при этом? — У тебя же руки свободные были, — прошипел Илья. Как будто это что-то объясняло. — Айхгольц! Какой же ты тупица! Разве логически тебе ничего не приходит в голову? Харту ничего не приходило. — Всего-то и надо было одной рукой вцепиться ему в волосы, а пальцами другой ткнуть его в глаза. Это же элементарные правила самообороны, тут и на единоборства никакие ходить не надо, главное — действовать быстро. Хартмут дал себе слово подробно изучить этот вопрос в интернете. Харт почему-то был уверен, что троица на этом не успокоится, так и получилось, не прошло и двух недель. Они сидели на семинаре, и преподавательница как раз что-то втирала по поводу доклада, с которым выступил одногруппник, а тот самый Костя Виноградов непонятно с какой причины вдруг стал сверлить взглядом Златоверхого. Илья долго не раздумывал. Не обращая внимания, что идет пара, он встал, подошел к Виноградову и запулил с ходу кулаком в лицо, тот опрокинулся вместе со стулом. Естественно, все вскочили: девчонки с визгами, парни с недоуменными возгласами, преподша что-то завопила, призывая к порядку. Харт тоже встал, чтобы лучше видеть. В этот момент один из дружков Кости, Толян, выкрикнул: — Отпусти его! Он же даже ничего не сказал тебе. Правда, помогать не кинулся. Но и этого хватило; Илья развернулся и подошел к Толику, схватил его за шею, но не так, как тот тогда Хартмута, а спереди и предупредил: — Дернешься, вырву горло. — Что ты стоишь? — вдруг обратился к Айхгольцу третий из компании. — Скажи что-нибудь ему. Действительно! И чего он стоит? Харт подошел к Илье и сказал, глядя на бледного Толяна: — Какого хрена ты полез к Златоверхому? Хочешь стать инвалидом? В этот момент раздался громкий вопль преподавательницы: — Охрана! Хартмут недоуменно поднял брови: она, что, рассчитывает, что ее услышит охранник, сиречь вахтер, проверяющий на входе студенческие документы? Да и толку с него! Но дверь кабинета распахнулась, с грохотом ударившись о стену, и влетели телохранители Ильи. Харту подумалось, что для целостности картины им в руках не хватает пистолетов. После этого случая одногруппники объявили Златоверхому и Айхгольцу бойкот, правда, сами бойкотируемые это не сразу поняли. Точнее, Илья вообще не заморачивался, а Харт догадался через пару недель, когда обратил внимание, что на Златоверхого перестали «охотиться» особо знойные девицы их группы. *** За три года на Илью периодически проводились атаки девчонок с других групп и курсов, каждая надеялась, что именно ей удастся наставить Златоверхого на путь истины, обратить в свою веру. Ведь те, у кого были хоть какие-то мозги, давно сложили два и два и поняли, что Илья и Хартмут не просто так всегда вместе. Некоторые парни тоже пытались клеиться к Златоверхому, и Харт их отлично понимал: плавная походка — не идет, а пишет, эффектный разворот широких плеч, гордая посадка головы, красивое лицо плюс шикарная одежда и общая обеспеченность делали его еще привлекательнее. А голос?! То тягучим медом, то серебряными колокольчиками в уши вливается. Им же людей зомбировать можно. И конечно каждый стремился доказать, что он (она) больше подходят яркому Златоверхому, чем какой-то скучный блондин с непонятной фамилией. Если девчонок Илья просто посылал, то парням сразу въезжал в фейс, но их и это не останавливало. Преподаватели тоже не отставали, только в другом смысле: им почему-то очень хотелось посадить в лужу и Златоверхого, и Айхгольца. За три года сменилась куча предметов и преподов, но все равно каждый новый пытался достать парней на зачетах или экзаменах. Хартмут Златоверхого не ревновал. Пфф! Не хватало еще! Что они влюбленные, что ли? Нет конечно! Влюбленные воркуют все время, пылинки друг с друга сдувают, а у Хартмута самое большое желание после трахнуть, это прибить Илью. *** Хартмут проснулся от холода: осень вступила в свои права как-то внезапно. Еще вчера вовсю грело солнце, а сегодня с ночи зарядил дождь; он бойко тарабанил по отливу и даже заливал в комнату через распахнутую настежь створку окна. Харт возмущенно завозился, но источника тепла рядом не было, а махровая простыня почему-то перестала греть. Он открыл глаза и с возмущением уставился на открытое окно, потом, завернувшись плотнее в простыню, встал на стылый пол, закрыл створку и включил подогрев, благо теплые полы были во всем доме, а не только — как в основном принято — в ванной и туалете. Возмущенно шипя, он спустился на первый этаж, но Златоверхий не обнаружился и там. Вообще в доме стояла полная тишина, которую нарушал лишь перестук капель на улице. Он вышел в вестибюль и, приоткрыв входную дверь, выглянул наружу. Охранник, скорее всего бдительно разгадывающий сканворд в своем КП, видимо, заметил боковым зрением движение на мониторе и, подняв голову, посмотрел на Хартмута. Тот недовольно — холодные брызги долетали даже сюда — уставился в ответ. Охранник отвернулся и махнул рукой в сторону парка. Понятно — этот долбоеб опять бегает с утра. И что за тяга такая нездоровая, как дождь, так сразу на пробежку? Или это месть секьюрити, которому приходилось сопровождать Илью в спринте? Тротуарная плитка, которой был выложен не только двор, но и парковые дорожки, в дождь становилась скользкой как каток, так и шею свернуть недолго. Харт, по очереди поджимая мерзнущие ноги, огляделся и выругался: в пределах видимости выключатель теплого пола не наблюдался, а он по какой-то нелепой причине забыл обуть домашние шлепки. Входная дверь резко распахнулась, и в дом ввалился насквозь мокрый Илья. Хотя насквозь мокрыми на нем были только спортивные трусы и кроссовки, в остальном он был голым и мокрым. Его глаза удивленно расширились при виде замотанного в простыню Хартмута, переступающего с ноги на ногу. — Какого хуя ты, горилла с хвостом, опять в дождь бегал? — Ты чего? — недоуменно спросил Златоверхий. — Чего? — прошипел Харт. — А действительно, чего это я? Подумаешь, поскользнешься и расшибешь свою тупую башку! Хотя нет, у тебя ж иммунитет должен быть: мамочка, наверное, в детстве регулярно тебя об пол головой роняла. Илья шагнул ближе, казалось, от его разгоряченного бегом тела шел пар, по крайней мере дождевые капли высыхали на глазах. — Для справки, Айхгольц, у горилл не бывает хвостов — они все бесхвостые. — Ах ты ж пиздобол! Умника решил построить, — рука автоматически сжалась в кулак и полетела на встречу с лицом Ильи. Тот отшатнулся, и удар прошел по касательной, лишь слегка зацепив скулу. Илья мигом скрутил замотанного в кокон простыни Хартмута, закинул его себе на плечо и помчался вверх по лестнице в их комнату, где сгрузил его на кровать. Пока возмущенный Харт выпутывался из простыни, Илья открыл окно на проветривание и стал рядом, с усмешкой разглядывая его и протягивая флоггер. Хартмут выхватил из его руки плеть и толкнул Златоверхого на постель: — На живот, живо! Ярость и обида раздирали на части, хотя в играх БДСМ не должно быть ни того, ни другого. И до сих пор так и было — за три года Харт ни разу не потерял хладнокровия. Лишь через несколько десятков ударов Айхгольц заметил чем он порет Илью: флоггер скорее гладил, возбуждал нервные окончания, чем приносил боль. Он отшвырнул многохвостку и с силой хлопнул Илью по заднице ладонью: — Никогда, слышишь! Никогда не смей бросать меня одного в постели! Илья, вздрогнувший и поджавший ягодицы от неожиданного удара, повернул голову и тихо сказал, глядя в потемневшие серые глаза: — Никогда. Я никогда тебя не оставлю. Он перевернулся на спину и протянул руку, Харт схватился за нее, переплел пальцы и буквально упал сверху, целуя яростно и глубоко, засасывая язык Ильи в свой рот. Постепенно злость оставляла его, заменяясь на страсть. Хартмут обвел языком контур губ, пососал верхнюю, куснул нижнюю, прошелся по безупречному овалу лица, перешел на шею, целуя и покусывая ее, вылизал чувствительные соски и спустился влажной дорожкой поцелуев к пупку, поиграл с ним языком и специально обходя вниманием истекающий смазкой, прижатый к животу член, перешел к паховым складкам, поочередно целуя, засасывая нежную кожу. Илью выворачивало от возбуждения, желание скрутилось тугим узлом внизу живота, он ерзал, плавясь под ласками Харта, а когда тот губами заскользил по внутренней поверхности бедра, Златоверхий раздвинул ноги еще шире, приподнял таз, каждым своим стоном и движением умоляя о большем. Хартмут взял тюбик лубриканта и, сам, изнывая от желания, начал растягивать Илью, благо регулярный секс не требовал такой тщательной подготовки, как вначале. Он толкнулся внутрь членом и сразу почувствовал себя дома, как чувствовал все эти три года: горячая теснота охватывала его со всех сторон, сводя с ума. Илья застонал от облегчения и кайфа, обвивая ногами Харта за пояс, притягивая к себе еще ближе. Харт толкался всё резче и быстрее, ощущая, как кровь стучит в висках, а сердце бухает в груди, грозя выскочить. Златоверхий был идеально создан специально для него, они совпадали как рука и перчатка, хлеб и масло, чай и фарфор. Оргазм накрыл с головой, перед глазами засверкали салюты, и Харт упал на Илью, прикусывая его за шею и чувствуя, как тот содрогается под ним, сжимая еще крепче, не позволяя выйти. Когда Илья немного отдышался, а перед глазами перестали мелькать цветные пятна, он повернул голову и шепнул: — После душа я приготовлю тебе твой любимый омлет с грибами.