Смерть - лучший исход для таких как ты

      Накахара Чуя и сам не знает, зачем приходит сюда так часто.       О своей безвременной утрате он и без визитов на кладбище не может забыть ни на секунду, как не в силах ничем утолить свое безудержное горе, но каждый раз снова бередит израненное сердце созерцанием могилы возлюбленного…       Одиноко стоящий в стороне от остальных захоронений невысокий белый могильный камень все ещё слишком чист, несмотря на то, что омыт уже ни одним дождем и высушен соленым морским ветром, дующим со стороны залива. Он чист, словно земная грязь больше не властна над тем, кто под ним покоится. Поэтому он так хорошо заметен ещё издали и не может не обратить на себя внимание случайно зашедшего в этот район кладбища прохожего.       Чуя пробирается к могиле узкими мощными дорожками, а потом сходит с твердого покрытия на мягкую зелёную траву, в которой легко утопают подошвы его ботинок. Дорога на небольшой холм над побережьем залива не отнимает много времени и сил у молодого главы Портовой мафии, но каждый раз он едва передвигает ноги, охваченный внезапным приступом слабости: двигаться быстрее ему не даёт черная беспросветная тоска. Горе и печаль тяжким невидимым грузом лежат на его плечах и прижимают к земле, будто на него действует утроенная сила земной гравитации. Но, несмотря ни на что, его снова и снова влечет сюда: он надеется, что покинувший его навсегда любимый человек, с которым он постоянно ведёт мысленный диалог, хотя бы тут его слышит.       Он принес на могилу умершего белую камелию — маленький цветок совершенной формы, являющий своей безупречностью и чистотой полную противоположность покоющемуся здесь неполноценному порождению самого ада, его мятущейся, разрываемый противоречиями душе и погрязшему во грехе телу — всему, что вопреки или на зло всему Чуя в нем любил. Хрупкие чистые лепестки слегка подрагивают в такт нетвердым шагам исполнителя, его сильные пальцы, скрытые под черной кожей перчаток, сжимают тонкий стебель цветка.       — Здравствуй, Дазай, — привычно произносит Чуя, обращаясь к могильному камню.       Странное ощущение неправильности происходящего в который раз охватывает его болезненный разум, отказывающийся принимать неизбежное — Дазай Осаму мертв. И пусть на камне нет ни имени, ни даты — он совершенно не тронут, ведь тот, кто под ним покоится, и так оставил после себя длинный шлейф противоречивой славы, — сомневаться в непреложной истинности смерти Дазая Чуе не приходится. Он сам, своей рукой, закрыл неподвижно смотревшие в небо и успевшие потускнеть родные карие глаза, после того, как под его лишенными защиты перчаток пальцами перестало биться сердце любимого. Остывшее тело покончившего с собой Дазая с трудом смогли отнять из намертво сцепленных объятий его затекших рук…       Чуя этого почти не помнит, но зато до мелочей помнит дождливый день похорон возлюбленного. Он сам выбрал это отдаленное место для последнего упокоения Дазая. И всеми остальными, полагающимися случаю процедурами тоже занимался сам, пытаясь хотя бы так отвлечься от горя и тоски, терзавших его изнутри. И был безумно благодарен всем тем, кто присутствовал на тихой церемонии прощания за то, что оставили его с Дазаем наедине.       Как много ему хотелось сказать в тот момент! Высказать всю горечь, что скопилась на душе, страдающей от утраты. Но, стоя над гробом любимого, он не смог выдавить из себя ни слова и просто мок под дождем, сжимая руки в пропитавшихся насквозь водой перчатках в кулаки. Он не замечал, как с мокрых волос капает вода. Проливной дождь так кстати скрыл терявшиеся в холодных струях, обнимавших Чую со всех сторон, его горячие горькие слезы, сдержать которые не хватило ни сил, ни выдержки. Да и зачем? Тот, кто первым и, возможно, единственным, пошутил бы над тем, что самый грозный эспер Йокогамы, да и всей Японии, плачет как девчонка, уже ничего сказать не мог.       — Это тебе, Осаму.       Чуя осторожно кладет камелию на безмолвный белый камень и слегка сжимает пальцами его краешек. Так перед скорой разлукой цепляются за одежду близкого человека, которого не хотят от себя отпускать, опасаясь, что эта разлука может стать вечной — стоит только разжать пальцы, начинает казаться, что вы больше никогда не увидитесь, все будет кончено. Этот запоздалый, уже не имеющий смысла жест больно колет и без того саднящее незаживающей раной сердце, и Чуя бессильно опускается коленями на траву. На глаза снова наворачиваются слезы. Он снимает шляпу, сильный порыв ветра касается его обнаженной головы и теребит длинные рыжие локоны, словно рука возлюбленного. Он отдал бы все богатства этого мира, чтобы снова хоть на миг ощутить его прикосновение, поцелуй его мягких губ, близость и тепло его тела.       — Возможно, смерть — лучший исход для таких как ты, Осаму, вечно ищущих покоя и избавления от душевных страданий. Но мне так больно, так невыносимо жить без тебя дальше. Пожалуйста, забери меня к себе…