Без света

      Они сидят на полу в окружении бутылок и свечей, и Раз-Два, в доме которого некстати решила рвануть труба, наверное, уже лет сто даже с девушкой не оказывался в настолько романтической обстановке. Немного смущённый Красавчик Боб, с которым они планировали напиться, после чего он перекантуется ночь на его скрипучем диване, отключения у себя дома электричества не ждал и как-то даже растерялся — не ввернул до сих пор ни одной гомосячей шуточки, хотя они явно ж у обоих сейчас на языке вертятся.       — Итого у нас ни музыки, ни фильма, ни приставки, — запивает неловкость стаутом Раз-Два. Горлышко бутылки гладкое, пиво холодное, кореш — зачем-то расставляющий и так нормально наваленные на полу склянки.       — Можем напроситься к Мямле, — не поднимая головы, предлагает Бобс.       Собственное стеснение сразу отходит на второй план, потому что — серьёзно? Этот мудила не парился, когда Раз-Два не решался на него посмотреть, ухмылялся нагло, не сводя с него взгляда, когда тот съёбывал смущённо от разговоров и прикосновений, даже когда, блядь, рассказывал, кого хочет больше дорогих проституток — смотрел в глаза, прямо и уверенно, а сейчас, получается, решил загнаться?       — На фиг Мямлю. У него, вроде, планы были, и тащиться влом, — отметает Раз-Два, немного приврав про занятость общего знакомого, потому что Бобски почти не видно в тусклом свете, и в то же время — он весь как на ладони, не прячется, как обычно, за кривыми ухмылками и беззаботными гейскими шутками, не смущает его, а смущается сам, и это ново и непривычно, наполняет весельем и каким-то хищным азартом.       — Давай, колись, где прячешь порнушку, — доёбывается Раз-Два, не успев взвесить все за и против, потому что — ну когда ещё он будет хозяином ситуации?       Боб давится пивом, обалдело задирает брови, наконец поднимает на него взгляд и с какой-то докторской расстановкой уточняет:       — Ты в каком классе учишься и в каком веке живёшь?       Раз-Два даже не думает обижаться за сравнение с пиздюком, потому что Бобски неловко, хоть тот и пытается не подавать вида, и это, походу, какой-то ещё неисследованный вид удовольствия — доводить друга-гомосека, которого обычно хрен зацепишь. Как дергать в началке за косички самую вредную девчонку, после десятого раза получить от неё учебником в торец, а в старших классах — минет. Ну, только без минетов, он именно ту проказливую часть имеет ввиду, которая с доёбами кого-то непробиваемого.       — Бобски, давай посмотрим правде в глаза: ты в этой хате живёшь, сколько я тебя помню, и всё это время ни хрена не похоже было, что ты большой фанат генеральных уборок. Не удивлюсь даже, если найду у тебя пару динозавров, которые когда-то закатились под шкаф.              Раз-Два с улыбкой начинает шарить среди хлама под кроватью, и, блядь, он, наверное, сейчас и правда похож на шестиклассника, решившего вогнать в краску более зажатого друга, но и похер, потому что кореш только что прикусил нижнюю губу, прежде чем скептично ухмыльнуться и поинтересоваться:       — Ты уверен, что правда хотел бы найти мою порнушку?       Все ещё палится, охуеть и сохранить для истории, а потом припоминать при каждом защеканском подколе! Но — хорошая попытка, Бобби!       — Я найду её и внимательно изучу, потому что готов спорить на что угодно — дрочил ты сначала, без вариантов, на тёлочек, — торжествующе скалится Раз-Два, потому что опять ловит промелькнувшее на полсекунды или меньше во взгляде смущение, а значит — он попал в точку, и, боже, Бобски сейчас так накрыло только с того, что он думает о Раз-Два, который думает о том, на что тот мог передёргивать много лет назад.       — Ага, вот и она — порнушка из времён, когда не было интернета, — он вытаскивает несколько журналов и, опираясь спиной на край кровати, хлопает по полу рядом с собой. — Иди сюда, Бобби, поностальгируем.       — Так это теперь называется? — криво улыбается кореш и нехотя устраивается рядом.              Раз-Два слишком доволен собой, чтобы реагировать на подъёбку.       — Не ерепенься, вспомни лучше Мисс январь… О как, — он озадаченно рассматривает обложку, потом восхищённо хмыкает, одобрительно ткнув кулаком напрягшегося друга в плечо. — И правда, кому упал этот «Плейбой», когда можно купить «Хастлер». А ты был тем ещё маленьким развратником, да, Бобби?       Раз-Два хитро косится на недовольно поджатые пухлые губы. Озорное торжество, немного отдающее злорадством, искрится внутри, будоражит, не даёт заткнуться.       — Экстремальная фетишисткая фотосессия «На острие бритвы», «Техасский тоннель против провала во Флориде. У нас есть победитель, и это — сенсация!», «Секс-репортаж "Планета свингеров: грехи, солнце и косяки на ямайском побережье"», «Инопланетное изнасилование на свидании — почему пришельцы не любят отказывать». Боже, дай здоровья больному ублюдку Ларри Флинту, я такой дичи не видел с самой школы! Бобски, колись, больше нравились сахарные папочки или мамаши-порнозвезды?       Раз-Два, наверное, впервые после его чистосердечного признания настолько нарушает личное пространство друга: тычет локтем, после прочтения каждого заголовка назойливо вглядывается в лицо, пинает коленом, чтобы выбить какую-то реакцию, потому что Бобски, хоть тот и пытается это скрыть, явно неловко, он уже в этом убедился, но все не может остановиться, хочет большего.       — Смотри, какие милашки. Тебе какая больше нравится, рыженькая? А на эту, в бондаже, наверняка же передёргивал, ну, я угадал?       Красавчик Боб только прикрывает лицо ладонью и качает головой, продолжая криво ухмыляться, и просто невозможно выпустить этот поводок, Раз-Два вцепился намертво, и они, походу, всю ночь будут изучать его коллекцию от корки до корки.       — Старый добрый «Хастлер», в котором сразу покажут то, что обычно принято додумывать, — Раз-Два с нежностью гладит пальцем ту часть девушки, которая в другом журнале вынудила бы напрягать фантазию, и шепчет: — Привет, красавица.       — Дать вам уединиться? — ехидничает Боб, и Раз-Два чувствует, как поводок начал выскальзывать.       Значит мимо, надо по-другому.       — Учитывая ситуацию, было бы логичней передёрнуть сейчас на неё вдвоем, — он всматривается в лицо кореша, и вот оно, да: неуверенно дрогнувшие губы, сомнение и растерянность.       Раз-Два ещё секунду удерживает его взгляд, продолжая победно ухмыляться, пока Бобски не щурится недоверчиво и осуждающе. Да, он перебарщивает, если разобраться — ещё и играет на его педрильной откровенности, и в своей странной втюренности Красавчик не виноват, но это ж не просто так и не со злости, а за все его подъёбочки, накопилось уже. И, чёрт, ну как же он подставляется, и какого хрена Раз-Два этого раньше не замечал?       — Кто у нас там дальше? — мурлычет Раз-Два, откидывая журнал и роняет следующий на колени, как будто обжёгся. — Ёбаный на хуй!       Не решаясь прикоснуться, он рассматривает картинку и слышит рядом тихий смех.       — Серьезно, Бобби?! Вот так вот оно? Прямо на обложке здоровенный елдак?!       Красавчик у самого плеча подрагивает, прикрывая сдерживающие смех губы кулаком, переводит взгляд на его перекошенную рожу, наконец успокаивается и, продолжая ухмыляться, поясняет:       — Во-первых, я тебя предупреждал. Во-вторых, ты только что сам распинался о прелестях хардкора.       Раз-Два, брезгливо скривив губы, продолжает разглядывать монструозный болт и чувствует — ещё немного, и Бобс снова привычно перетащит ебучее одеяло, похерив всё веселье. Облизав губы, он под удивленным взглядом переворачивает страницу:       — Понял, те же яйца, просто небольшой культурный шок. Значит, Бобби, большие члены, да? Большие члены и сладенькие мальчики. Блядь, ну этот просто какой-то пидарас натуральный. Ты правда на такого дрочил? У него же ресницы длиннее, чем у всех моих бывших. Это ж как-то совсем по-гейски.       Ликование распирает грудь, злорадство клокочет внутри, ёбаный звездный час! Бобс, который только что собирался в привычной манере подтрунивать над его защеканскими фобиями, просто каменеет рядом, приоткрыв рот, ищет в его взгляде что-то почти с испугом. Знал бы Раз-Два, что наконец так оттянется — взял бы не пиво, а шампанское. И, блядь, это немного жестоко, но остановиться теперь точно никак не получится.       — Ты правда хотел, чтобы я с тобой такое вытворял? Парень снизу не выглядит особенно счастливым. Хотя, этот, который скачет, вроде бы всем доволен.       Он даже не бросает больше косые глумливые взгляды, его несёт, и он чувствует, как напряжённый Бобски рядом буквально закипает.       — Заткнись, пожалуйста.       Тихая просьба остаётся без ответа, кореш трёт лицо, а Раз-Два замечает покрасневший кончик уха, и, черт, он даже понять сейчас не может — у него привстал из-за девочек из «Хастлера» или от азарта. Давно пора уже заткнуться, может даже извиниться за перебор, но он, похоже, больше не может это контролировать.       — Ты, это, так хотел или только в рот взять? Тут пишут, что многие гомики предпочитают не шпехаться, а отсасывать.              Блядь, похоже, он всё-таки допизделся. Раз-Два давится следующей фразой, потому что Боб разворачивается, усевшись напротив, смотрит прямо в глаза и ни хера не выглядит смущённым или растерянным, скорее немного выведенным из себя и пугающим.       — Если у этого вечера были какие-то шансы на романтичность, ты их окончательно захуячил, — кореш говорит тихо, неторопливо и жутко, как будто выжигая слова на Раз-Два, и до того вдруг доходит, что спина упирается в кровать, отрезая пути для съёба. — Если так хочешь это обсудить — я не против. У тебя было до хрена вопросов. Во-первых, нет, я не хотел ограничиваться отсосом.       Раз-Два отчётливо понимает, в чем он наебался. Сами разговоры о сексе Боба как раз не смущают. Разбавил, блядь, неловкость момента.       — Во-вторых, не ты меня, а я тебя.       Вместе с жутью прорывается и возмущение:       — С чего бы это — меня?!              Добрейший парень на свете Красавчик Боб ласково улыбается:       — Потому что тебе так больше понравится, — даже возразить не получается из-за того, насколько Раз-Два охуевает от этого уверенного заявления. — В-третьих, ты предложил совместную дрочку, и это имеет смысл, потому что у тебя стоит. Ты не парься, с тобой так часто бывает — из-за того что ты изврат.       — А ты, значит, каждый раз замечаешь? — собрав остатки храбрости, скалится Раз-Два.       Красавчик Боб просто кивает:       — Да, замечаю. Совместную дрочку я предлагаю заменить на взаимную — чужая рука приятней. Думаю, это будет не по-гейски — так часто делают озабоченные школьники.       Раз-Два буквально не хватает воздуха — он давится возмущением. Боб спокойно ждёт его ответа. Он, блядь, это сейчас правда предложил и реально допускает, что Раз-Два может согласиться?       — В процессе обещаю не пялиться на твой прибор, — равнодушно добавляет Красавчик, которому как будто и дела нет, за что проголосует Раз-Два, и этим выбешивает окончательно.       Как назло, блядские картинки — крикливо пошлые, не оставляющие простора для фантазии — продолжают стоять перед глазами, а сработавший на них член, и не думая падать, все ещё неудобно упирается в ширинку.       — Не лезть целоваться, не пялиться на прибор, никогда не вспоминать, — сипло выдыхает Раз-Два.       Красавчик Боб согласно кивает, приподнимается и расстёгивает джинсы, продолжая смотреть в глаза. Раз-Два судорожно сглатывает и быстро, чтобы не передумать, вжикает молнией. Бобски приспускает штаны, стягивает, чтобы не мешалась, слишком просторную футболку, опирается на край кровати и нависает сверху — почти голый, возбуждённый, не сводящий жуткого взгляда. Раз-Два с сомнением разглядывает его член и, решившись, сжимает его в руке. Бобски тихо шипит, облизывает свободную ладонь, мокро отвечает и толкается в его кулак. Раз-Два старается сдерживать стоны, не коситься вниз и не думать о том, по чьему горячему болту сейчас скользят его пальцы, и все из этого получается крайне хреново. Красавчик Боб подло подкручивает руку, всё-таки вырывая тихий скулеж, и наклоняется к уху:       — Я дрочил не на сладеньких мальчиков с пушистыми ресницами. У меня колом стоял на картинки, где имели таких как ты — здоровенных, крепких, суровых. Они кайфовали от огромных членов в задницах, а я стирал руки в мозоли, представляя кого-то подобного под собой.              Намурлыкав ему на ухо этот пиздец, Боб отодвигается, чтобы снова смотреть ему в глаза, скользко и умело надрачивая.       — И с какого хера ты взял, что мне понравится, если это, — Раз-Два несогласно сжимает его у основания, — в меня засунуть?              Красавчик Боб коротко охает, улыбается пухлыми губами, вглядывается в испуганное лицо решительно наяривающего ему Раз-Два и нежно объясняет:       — Потому что ты такой — большой, сильный, напряжённый, постоянно на взводе, того гляди рванёшь. Всегда контролируешь себя и ситуацию, готов спорить — даже с девушкой себя не отпускаешь, а выкладываешься на полную, так ведь?       Раз-Два тяжело дышит, почти не подкидывает бедра и вопросительно кривит брови:       — И при чем тут член в заднице?       Бобски облизывает улыбающиеся губы:       — А ты представь, что перестаёшь всё на свете контролировать. Ведёшь не ты, а тебя толкают к краю. Не надо думать, стараться, предугадывать — достаточно расслабиться и получать, пока тебя используют, — Раз-Два не успевает возмутиться, потому что Боб отлично работает рукой и продолжает. — Я хочу тебе отсосать, если ты не против. И я покажу, о чем говорю.       Раз-Два беспомощно оглядывается, возвращается взглядом к лицу кореша — потяжелевшее дыхание, блестящие в темноте глаза и приоткрытый порнушный рот — думает об озвученных им запретах и невозможных губищах и кивает.       — Приподнимись, — коротко просит Бобски, и помогает лечь на кровати так, что задница остаётся на весу, а сам устраивается между ног.       Раз-Два зажмуривается, чтобы не видеть как мокрые губы обхватят его член, пытается толкнуться в горячий рот, но его бедра вжимают в кровать сильные ладони. Красавчик Боб опирается на напряжённые ноги локтями, ограничивая его движения, надевается до самого горла — хорошо, сладко, и снова хочется толкнуться в глотку, а ему снова не позволяют, и приходится принять правила игры. Раз-Два вынужденно откидывается на кровать, его колени подрагивают, член забирают горячим кайфом и выпускают нежными губами, чтобы снова взять — влажно, жадно, задавая свой темп, и сопротивляться больше не хочется, только подстроиться и давать-принимать, нетерпеливо порыкивая и шире раздвигая ноги. Мягкие губы и колючая щетина ритмично касаются мокрого от слюны паха, Красавчик Боб стонет с его хером в рту и продолжает властно стискивать бедра, и, блядь, Раз-Два понял, что он имел ввиду, и скоро кончит в его глотку, но всё подлым образом прекращается с последним влажным звуком и в самый неподходящий момент. Получается только обиженно проскулить, потому что яйца сейчас лопнут, и поднять просящий взгляд на Бобски, который улыбается как ни в чём не бывало:       — Хочешь, ещё кое-что покажу?              Раз-Два раздосадовано подкидывает бедра, чувствуя, как разрядка ускользает, смотрит с упреком и, полный недоброго предчувствия и нереализованного желания, обречённо кивает.       — Не лезть целоваться и не вспоминать, — глухо напоминает договорённость.       — Замётано, — ухмыляется Бобски и шарит в тумбочке, и у Раз-Два появляется ощущение, что его где-то наебали.              С него неторопливо стаскивают штаны, и он помогает из них вывернуться, забирается полностью, ложась поперек кровати и старательно не думая ни о чём. Он же так и велел, просто расслабиться и кайфовать? Обжигающе горячая ладонь отводит его бедро в сторону, и Раз-Два подчиняется движению, облизывая пересохшие губы и заталкивая опасения подальше, потому что это реально заводит — и неизвестность, и отсутствие контроля, и то, что рулит не он. Когда Бобски касается его между ног скользкими пальцами, он только испуганно всхлипывает и закрывает глаза, когда мягко толкается внутрь — тихо скулит, жмурится и впускает, кусая нижнюю губу.       — Да, правильно, — хвалит его Красавчик Боб, и лучше бы он, конечно, сейчас молчал, потому что это уже за гранью нормального, потому что в темноте и тишине было бы проще, но этому мудаку, похоже, всё мало. — Тебе надо иногда отпускать себя.       Пальцы внутри скользят неторопливо, ощущаются противоестественно и ярко, раздвигают, заполняют и сгибаются, и Раз-Два не отказался бы от губ на члене или хотя бы руки, чтобы было чем объяснить себе тянущее, вязкое возбуждение, которое копится с каждым толчком, чтобы как-то оправдать прикушенные стоны и собственное желание продолжать принимать. Чуть приоткрыв глаза он косится — Боб и не думает ему помогать, сидит рядом, плавно трахая, жадно всматривается и удовлетворённо улыбается каждый раз, когда от очередного движения внутри член Раз-Два напрягается, отрываясь от живота. Голый, крепкий, возбуждённый мужик ебёт его пальцами и нежно улыбается, слушая беспомощные всхлипы, и это выносит ещё сильнее — не настолько, чтобы кончить, но достаточно, чтобы простонать уже открыто, не пытаясь сдержаться, потому что и так же пиздец уже полный, хуже не будет. Боб хрипло выдыхает и снова толкается внутрь:       — Чувствуешь, да? Не надо ни о чём думать, только расслабиться и принимать. Я сделаю тебе хорошо.       Да он никогда, наверное, не заткнётся, и этот тихий шёпот просто доконает, даже если Боб сдержит слово и потом не будет припоминать, потому что Раз-Два точно ни хрена не сможет забыть, как был чьей-то игрушкой, как подставлялся, выпрашивая ещё и получая скользкое и стыдное удовольствие и похвалу сдавленным от желания голосом.       — Хочешь ещё? По полной программе? Просто кивни, этого будет достаточно.       Раз-Два закрывает лицо руками, приподнимает бёдра к новому движению и неразборчиво шепчет в собственные ладони:       — Не вспоминать.       Пальцы выскальзывают, оставляя в растраханной заднице неприятную пустоту. Красавчик Боб сипло выдыхает, опускается и осторожно пробует его губы своими, прижимаясь взмокшим лбом к внешней стороне ладоней Раз-Два, крадёт дыхание и остатки желания сопротивляться, чувствует робкий ответ и лезет уже с языком. Поцелуй становится жарким, мокрым и жадным, и это пугает не меньше горячего и напряжённого члена, прижатого к бедру, Раз-Два скулит в чужие мягкие губы и думает, что не выдержит до конца, поедет крышей или задохнётся, но Боб неожиданно выпускает его из крепких объятий и голодного рта, мягко переворачивает на бок и целует основание шеи:       — Можешь не убирать руки, я все сделаю сам.       Раз-Два надо завтра как-то обеспечить себе амнезию, это без вариантов. И Раз-Два надо бы как-то меньше хотеть того, что задумал кореш, потому что это, блядь, просто ненормально — чуть ли не трястись в предвкушении того, что ему сейчас засадит Красавчик Боб.       — Расслабься, — его успокаивающе поглаживают чуткие, цепкие пальцы, шелестит обертка, и, блядь, Боб, походу, гандон натягивает, пока нашёптывает ему эту хрень. — Тебе понравится, я обещаю.       Раз-Два готов провыть как минимум десять причин, по которым сделать это сейчас не так просто, но послушно приподнимает бедро, когда его тянет выше рука Боба и даже за каким-то хером выгибается, подставляя ему задницу. Осознать масштаб последнего пиздеца он не успевает, потому что булки раздвигает скользкий от смазки член, давит головкой на вход, толкается внутрь, и он точно больше и горячее блядских пальцев.       — Ш-ш-ш, — шепчет Бобски в ответ на возмущенный вопль, выходит и повторяет движение, снова не входя, только раскрывая, и потрясённый Раз-Два чувствует, что стало намного проще.        Да просто не может быть, чтобы он так запросто принимал чей-то член, но Боб продолжает раскачиваться, удерживая его, втискиваться с каждым разом глубже, хрипло и мокро дыша под ухом, и, чёрт, Раз-Два ещё никогда настолько не использовали в койке — нежно, настойчиво, лишая свободы действий, вытрахивая все мысли, вколачивая боль, животное желание принимать и быть использованным и обжигающе неправильное, скользкое и тянущее удовольствие, вынуждая выгибаться и просяще скулить. По напряжённой взмокшей спине проезжается чужая грудь, к заднице прижимается с влажным и пошлым шлепком пах, внутри жжётся и скользит горячий крепкий хер, и Раз-Два воет на одной ноте, потому что жутко, больно, хорошо, сладко. Ублюдок Бобски раскачивает его на блядских кайфовых качелях, показывает, как он может скулить и отпускать себя, как может жадно принимать его член, как может полностью потеряться в ощущениях. Раз-Два ни хрена не расслаблен, он перекручен неправильным, жгучим желанием, напряжён до сведённых мышц и ни хрена не будет сам с этим что-то делать, потому что Боб обещал и, как и обещал, толкает к краю — всё быстрее, резче, нетерпеливее. Во второй раз горячая и мокрая ладонь на члене даже не двигается, только сжимается, очередной удар бёдер толкает в неё, и Раз-Два удивлённо стонет, кончая на скользкие пальцы, крупно подрагивая и сжимаясь задницей на члене лучшего друга. Бобски прилипает к его спине, рвано дышит, спуская внутри, и осторожно выходит, придерживая резинку. Раз-Два восстанавливает дыхание, пялится в темноту, радуется, что не видит его мокрый горячий рот и не знает, с какого из обломков начать себя собирать. Его, блядь, сейчас получается, развели, воспользовавшись его же похотливой натурой?       Красавчик Боб мягко кладёт ладонь на бок, и почему-то Раз-Два не отпрыгивает, как ошпаренный.       — Уговор в силе, если что, — тихо успокаивает кореш.       — Да хули с него толку без потери памяти, — так же тихо возражает Раз-Два.