Без перемен

      Син снова беспокойно ворочается во сне — Райден не видит этого, но отчётливо чувствует. Легион, «чёрные овцы», мир, погрязший в войне, голоса — кошмары всех Восемьдесят шестых не отпускают Жнеца ни днём, ни, тем более, ночью. Райден вздыхает и встаёт со своей постели. Бесшумно открывает дверь комнаты — совсем близко к комнате Сина, — оглядывается в пустом коридоре и так же бесшумно скользит к безлюдной столовой. Под жалобный стрёкот мигающей лампочки набирает два стакана чистой воды — один для себя, другой для Сина; зависает на минуту у кухонного шкафа — показалось, что услышал смех Дайи… Рисунки погибших друзей всё молчат, с тихой грустью взирая со стенда. Райден знает, что Син хрипит по утрам — Жнец всегда просыпается с непонятным першением в горле. Он хочет, но не знает, чем мог бы помочь; стакан с водой — единственное, что пришло ему в голову. Син благодарно кивает ему каждый раз, когда встречает утром в гостиной. Райден хмыкает и продолжает традицию: осторожно входит к Жнецу, опускает на стол стакан с привычным отбитым краешком. Переводит взгляд на командира — тот уже не шевелится, не шепчет имя брата во сне. — Надеюсь, тебе снится сейчас что-то доброе, Син, — произносит Райден одними губами. В комнате минимум мебели: простая кровать, стул да стол; пара коробок лежит сбоку от входа, как прежде. Райдену даже не нужно видеть всё это — он выучил его комнату назубок. И всё же он едва не спотыкается, уходя, когда прохладная рука Сина неожиданно хватает его. — Син?.. Ты не спал? Жнец оставляет вопрос без ответа, молча глядя на него в черноте. «Проснулся. Опять. Из-за очередного кошмара», — понимает Райден без слов. Он вспоминает, насколько уставшим выглядел утром его командир: бесцветный взгляд, треснувшие губы, серые круги под слезившейся линией век. Син говорил, что привык, но всё равно никогда… Ох, наверно, он не высыпался ни разу. — Что мне сделать, чтобы ты смог поспать хоть немного? — тихо спрашивает комнату Райден. Кровать Сина скрипит — почти так же, как его, Сина, голос. — Почитай мне, замком. Прохладная рука исчезает с его мерного пульса; Жнец ложится обратно на жёсткую кровать, на спину, приготовившись слушать. Райден подходит к простому столу и берёт с него книгу — на ощупь. Хочется спросить, что голоса шепчут Сину. Далеко ли от них Легион, отдают ли крики товарищей болью. Скорбит ли по брату, по умершим Жнец. Возможно ли заклеить дыру в его сердце… Придвинув стул, Райден открывает книгу там, где закладка; включив в лампе свет, начинает читать. — «Во второй половине дня мы вдруг услыхали его крик; он ползал перед окопами и звал на помощь…» Он не говорит ничего о сдавленных криках, смехе и полубезумном шёпоте Сина, случайно услышанных в дýше на прошлой неделе. Не говорит, что в курсе: это как-то связано с братом. — «Они всё ещё писали статьи и произносили речи, а мы уже видели лазареты и умирающих; они всё ещё твердили, что нет ничего выше, чем служение государству, а мы уже знали, что страх смерти сильнее». «Я не хочу умирать» — последнее, что сказала им Кайе. Последние минуты всегда самые искренние. Республика двулична: Восемьдесят шестых убивают на фронте, пока белые свиньи, сидя в тепле, твердят о благородстве с мерзкой пеной у рта. — «…От этого никто из нас не стал ни бунтовщиком, ни дезертиром, ни трусом (они ведь так легко бросались этими словами): мы любили родину не меньше, чем они, и ни разу не дрогнули, идя в атаку…» Их осталось семеро — по пальцам пересчитать. Нет уж ни Дайи, ни озорного Харуто, давно стёрты с доски сто двадцать девять дней, остававшихся до ухода Куджо в отставку… Они любили свой дом, ненавидевший их, и получали за это лишь острый нож в спину. Син шевелится на кровати, когда Райден перелистывает страницу ещё раз. Где-то под досками попискивает жалобно мышь. — «Но теперь мы кое-что поняли, мы словно вдруг прозрели. И мы увидели, что от их мира ничего не осталось...» Совсем скоро всё кончится — Райден чувствует это. Республике недолго танцевать на их гниющих костях: от дат их смерти — примерно два года. — Надеюсь, когда я помру, ты не забудешь оторвать и от моей машины железку, — закрыв книгу, усмехается почти весело Райден. — Разумеется, — помолчав, отзывается Син. Его голос хрипит лишь немного. — Было бы здорово, если б потом ты ещё и на небо взглянул. Если ночью умру — наверное, звёзды будут красивые… — Я всегда буду помнить, что замком Райден Сюга был самым безнадёжным романтиком. Райден смеётся. — Так вы, оказывается, шутить умеете, командир! Син коротко фыркает и поворачивается на бок. В комнате снова повисает тишина. Райден выключает неяркую лампу. — Мне жаль, что на нашем фронте нет перемен, — теребя шейный платок, прерывает молчание Жнец. Райден неосознанно касается шрама под скулой. — У нас ещё всё впереди, вот увидишь. Как только победим Легион, жизнь лучшего отряда Республики наладится. — Он пытается улыбнуться, шевельнуть краешком губ, но перед мысленным взором стоят лица Харуто и Дайи. — Осталось всего ничего, вот увидишь… — повторяет он слабо, рассеянно слишком. — В таком случае мы просто обязаны выжить, — отвечают ему с кровати серьёзно. Райден поворачивает голову на звук и в бледном свете луны видит контуры губ, повторяющие его былую улыбку. Через два дня их останется пятеро, пять Восемьдесят шестых против целого мира. Они покинут Республику, потеряют связь с прошлым, войдут в смертельную схватку и отстроят жизнь заново. А пока Син благодарно кивает Райдену в темноте и, натянув одеяло до плеч, закрывает глаза. — Спокойной ночи, замком Райден. И спасибо за сказку.