Вой не похож на мой

Ещё шаг… Твёрдой поступью, я могу лишь безвольно касаться пола, всматриваясь в мутнеющее лицо. Я не в шоке, в нечеловеческом рывке оказавшись достаточно близко чтобы убить собственного мужа. И я знаю, что не сумею оторвать взгляд от распахнутых в ужасе синих глаз. Его руки бешено тряслись, разжимая мои, почти неподвижные. Тщетно. Мои, как тиски, выдавили из шеи весь кислород. И на них не осталось ни самой малой царапины. Мой милый, я так надеялась, что ты будешь сопротивляться. Нас подкосило. Рука не могла не нанести прощальный удар когда подогнулись ноги, и мы оба, с грохотом, упали на холодный пол, будто пытаясь перебудить всех в доме. И мне тепло от твоей сочащейся густой крови. Пол теперь не такой холодный. И я прижимаюсь сильнее к твоему телу, безотчётно — как зло, что желало видеть, как ты умрёшь? Или заложница, которой выпал последний шанс попрощаться с мужем… Кто воет? — по дому разнёсся протяжный вой, но он не похож на мой, и всё же он срывается с моих губ. Слёз нет, я до сих пор смотрела в его глаза, даже платье стало таким тяжёлым — из его раны будто текла смола, ставшая последним, что нас связывало. Я хотела бежать от этого безотчётного ужаса, и надеялась провалиться в глубокий сон. Но я не смогу уснуть. И больше не посмею назваться матерью. Я не сумела защитить вас — защищать от голода уже невозможно, не став разбойницей: это значило уподобиться отребью, жжёному мною. Я была величайшей ведьмой и легко разрушала (бы) жизни, сколько угодно, угождая (вам) крепче в сети алчности. Я не могла продолжать жить так. Наблюдать, как вы угасаете, и срываться ускорить этот процесс. Я упивалась вариантами вашей гибели. Как давно я хотела оставить вас!.. Я хотела остаться одна — снова, мне не привыкать так жить, брошенной, делая вид, что я человек хороший, — оставить вас; сделать вид, что вас просто не было, что не помню. Было бы легче так притвориться — думать, что у меня снова началась новая жизнь, столь же замечательная, как всегда. Как когда я считала себя отличной от жалких масс. И вас. Себя видела волевой, гордой… независимой. Так я расширяла меж нами пропасть. А ещё я хотела иметь семью. Я хотела, чтобы на меня не смотрели, как на чужую. Не обходили стороной, и не бросали умирать в холодной воде. Или использовали, — повторяя, что я действительно им нужна. И… я хотела не вспоминать. Но не могу. Я была уверена, что смогу вам дать лучшую жизнь, вам всем, и я не знаю, чем, почему заслужила то помешательство. Я захотела, чтобы мы ушли вместе, одной семьёй. Или дать шанс бежать вам, чтобы, может быть, вы сумели найти ваш путь. А ещё, я хотела бы уйти с вами — без налипающего из ниоткуда запаха гари, без понимания, что как раньше уже не будет. Я — не та Ева, но та, что вас защитит. Я останусь с моим горем наедине, а не переломаю вам кости в гневе, за вашу злобу. За то, что не хотели видеть, как повезло с семьёй вам, не выткну глаз. Не съем, потеряв последнее самообладание. Не запрягу себе в услужение, будто скот. Не пожелаю вам захлебнуться в моей любви. Ваша смерть будет очень быстрой — а вслед за вами погибнет мир: в нём буду лишь я, только я и то непостыдно привычное одиночество, заслонившее каждый рвущий меня порок. И я встаю, чтобы быть одной: это совершенно моё желание. Сегодня я убью всю мою семью, и знают боги, почему я чувствую себя сильнее.