River of Tears

— Мама, мне нравятся мужчины. Хенджин не привык разговаривать хоть с одним из родителей. Он вообще к ним не привык. Они с младшим братом видят старших членов семьи лишь на выходных или поздней ночью, когда те приходят с работы. Старательные бизнесмены никогда не вдавались в подробности жизни своих детей. Однако, если что-то шло не по четко расписанному ими плану, это что-то должно было исчезнуть. И камин-аут сына как раз-таки то самое «что-то». Мальчик всегда шел по тем дорогам, которые вытоптали его родители, а его младший брат пойдет четко по его стопам. Это правило их дома, нарушать которое нельзя ни при каких условиях. Глава семьи Хван воспитывал старшего ребенка так, чтобы парень достойно мог возглавить его корпорацию, жениться на той девушке, чья семья посодействует увеличению их влияния, и родит достойных наследников теперь уже его бизнеса. Хенджин учился в лучших школах, жил по расписанию и не смел получать отметки ниже «удовлетворительно», хотя и те видеть в оценочном листе было нежелательно. По идее, вся семья ждала от парня шикарного будущего, но после того самого рокового дня, ничего не могло быть, как раньше. Иллюзия крепкой светской семьи разрушена одним предложением, вырвавшимся из уст старшего ребенка семьи, сразу после того, как мать приехала забирать его после вечеринки в честь поступления в университет. Подобного в их семье не ожидал никто. — Нет, не нравятся, — стальной тон женщины словно и не дрогнул после внезапной новости. — Я тот, кто я есть, и ты должна с этим смириться, — крупные солёные капли медленно спускались по щекам Хенджина. Парень никогда не думал, что его самый близкий человек так жестоко с ним поступит. Он всю жизнь делал то, что ему говорили, никогда не пререкался с родителями, хорошо учился, дружил с теми, с кем сказано. Но что из этого вышло? Счастлив ли он сейчас? — С чего ты это решил? Думаешь, что повзрослел, и теперь сможешь принимать решения самостоятельно? Ты все еще часть семьи Хван, поэтому с сегодняшнего дня ты будешь ходить со мной в церковь по воскресеньям. И это не предложение, — мать никогда не была мила с Хваном, поэтому он не расстроился, когда наблюдал за удаляющейся от него спиной. Больше он этого терпеть не сможет. Это — его точка кипения. — Нет. Я не твоя собственность, у меня есть и свое мнение! Прекрати мною командовать. Я всю жизнь делал лишь то, что вы с отцом говорили. Я забыл про себя и свои интересы, остался без друзей. Меня люди шугаются из-за вас! — Хенджин буквально скрывая голос кричал вслед уходящей матери, пока алкоголь, выпитый в компании новых однокурсников, бил в голову, но это лишь придавало смелости. Слезы стали привычными для подобных ситуаций в их семье. Хёнджину с детства все запрещали, а он после незначительных попыток отстоять желаемое, сдавался, так как понимал, что победить в этой битве не выйдет. Так же и сейчас. Женщина до последнего не обращала внимание на сына, оставаясь непоколебимой, пока внезапно не остановилась, — Я больше так не могу, мам. Мне очень тяжело так жить. Это словно и не моя жизнь вовсе. Мне больно. Прости меня, но… Я ухожу. Наверное, это и было тем самым переломным моментом, когда старший сын семьи Хван освободился от ограничивающих его оков. Удивительно, но факт: ни один родитель не пытался остановить парня, когда тот собирал вещи, обувал поношенные временем кроссовки и безвозвратно покидал родной дом. Тогда Хенджин и понял, что в этой жизни он нужен только одному человеку. Тому, кто поддерживает его, оберегает от боли и обид, мотивирует к действиям и, в конце концов, никогда не сможет покинуть. Это он сам. Раз даже родные мать с отцом так с ним поступают, значит парень прав, Хенджин нужен только себе, и больше никому. Сказки, которые придумывают в дорамах не действуют в реальном мире. Хвана никто не ограничивал в действиях, не пытался преградить путь в поиске жилья или работы. Он был свободен, как птица. Журавль, вычеркнутый из семейного реестра наследия Хван. Денег у него, естественно, не было, поэтому пришлось идти на подработку официантом в какой-то паршивый ресторан. Оказалось, что не все в жизни так просто, и зарплаты с одного места не хватает на съем адекватного жилья, что и привело к трем видам труда Хенджина и буквально четырем часам сна. Не хило, но могло быть и хуже. Именно так парень успокаивал себя, пока сдерживал слезы от жестокости судьбы. Первое время ему было особенно тяжело. Друзей у него не было, а если те когда-то и существовали, то довольно давно, про Хвана они уже и не вспоминали. Поэтому осваиваться приходилось самостоятельно, точно так же, как и налаживать общение с обществом. Трудности сказались не только на внешности Хенджина, парень заметно исхудал и обмяк, цвет лица давно походил на оттенки серебряного лунного кольца, а волосы отросли на пару десятков сантиметров, но и на поведении. Никто никогда не мог представить, что сладкоголосый блондин практически перестанет разговаривать, замкнется в себе и уволится с работы официанта, чтобы меньше пересекаться с людьми. Хвана постоянно преследовали навязчивые мысли, избавляться от которых порой совсем не получалось. В такие моменты парень справлялся снотворным. Спустя какое-то время злоупотребление препаратов превратилось в зависимость, а денег на посещение специалиста не водилось. Вариант с возвращением к родительскому дому даже не рассматривался. Хенджин справится сам. С такими мыслями спустя полгода, две недели и три дня после происшествия с матерью, ровно в 1.47 ночи по корейскому времени, Хван Хенджин стоял на краю небольшого моста в тихом, почти никем не посещаемом парке. Таблетки замедляли разум, но мысли все еще трезвы и непреклонны. Он устал. Ему надоело быть марионеткой родителей, но, даже покинув надоевшее поле зрения, он все еще терзает себя мыслями об их самочувствии, жизни и состоянии. Хенджин корит себя за свои поступки, однако ненавидит тех, кто создал его таким чувственным. Слишком тяжело. Физический труд не ломал, лишь закалял. Но душевные раны душили. С обратной стороны мостика так хорошо и прохладно. Нет никаких преград для легкого дуновения ветра, разносящего осенние листья по сеульским тропинкам, а темная речная рябь притягивала взгляд и манила. Вода, скорей всего до дрожи и леденящего ужаса холодная, а ветер лишь усугубляет ситуацию… Хенджин не любит холод. Но еще больше он не любит жизнь. Вытянутые руки, вцепившиеся в перила мостика затекли и от напряжения нещадно обжигали кожу, мелкие противные мурашки атаковали тело парня, но тот ждал ровно двух. 1.58 Вдалеке аллеи показалась чья-то тень. Мужской силуэт слегка размывало в свете фонаря, словно это и не человек был вовсе, а Ангел Смерти. Но Хван не видел приближающегося существа, его взгляд намертво прикован к воде. 1.59 Молодой человек заметил неладное на своем пути и обреченно взвыл. Низкий глубокий голос пронзил тишину, заставляя черных воронов что сидели на тротуаре в кромешной тьме, вспорхнуть ввысь. — Ну нет, приятель, давай не сейчас, пожалуйста, — он шаг за шагом становился все ближе к Хенджину, что так и не удосужился даже головы повернуть, — Дай мне хотя бы пройти, чтоб не становиться свидетелем. Возможно, незнакомец хотел тем самым отсрочить суицид Хвана, вот только он не учел одного. В наушниках Хенджина наглухо повторялась лишь одна строчка безумно заезженного припева когда-то полюбившейся песни: «Put me outta my misery». Будильник прозвенел ровно в 2.00 ночи по сеульскому времени. Глупая привычка Хенджина ставить звоночки на определенное время, чтоб ничего не забыть. Не забыл. Минхо не хватило лишь пары шагов, чтобы схватить парня за футболку и повалить за ограничительные перила. Он не успел. Тело молодого парня с глухим плеском погрузилось в ледяные воды глубокой реки, окрашенной в ночную тьму. Самое время забыться и перестать ощущать то навязчивое чувство в груди. Самое время уснуть. И никто не проронит о нём и слезы. — Нет, ну ты серьезно?! — без всяких раздумий Хо скинул с себя подаренную лучшим другом толстовку и сиганул вслед за суицидником в речную толщу. Холод пробирал тело разрядами тока, добираясь до самого сердца. Ноги сводило судорогой, а не пойти ко дну помогало только чудо, точно так же, как и найти бесчувственное тело в черном пространстве, освещенном лишь блеклым светом фонаря, приглушенным толстым слоем воды. Молодой человек с огромным трудом вытащил худощавое тело на поверхность и опрокинул на пожухлую желтую траву. Попытки отдышаться не увенчались успехом, Минхо незамедлительно преступил к сердечно-легочной реанимации Хвана, и в тот момент в очередной раз понял, что не зря десять лет тому назад решил окончить именно медицинский институт. Это не раз выручало его в жизни, хоть по профессии он и не работает. Бездыханное тело не поддавалось никаким попыткам воскрешения, обморожение парень получил не слабое. Все-таки на дворе уже давно не июль. Наконец услышав долгожданный хриплый кашель, Минхо отодвинулся от больного и упал спиной на холодную землю. Этот день был явно слишком тяжелым: сначала сверхурочная смена в салоне, потом пьяный друг, что не хотел возвращаться домой один, а на последок — горе суицидник. Ли должны начать платить деньги за его доброту к окружающим. Найти прохожего с рабочим телефоном оказалось чуть сложнее, чем откачать Хенджина. Свой мобильный Минхо благополучно утопил. Дальше его пытались уговорить поехать на обследование, но тот убедил врача скорой, что все в порядке и главное — спасти горемыку. С ним и правда все было хорошо, лишь небольшая тяжесть в теле после леденящего погружения беспокоила, но это совсем не страшно. Завтра не рабочая смена, а значит, он сможет вдоволь отлежаться на любимой постели. После пробуждения Хенджин долго не мог сориентироваться в пространстве и понять, кто и где он. Все, что осталось в голове — легкость от сделанного шага и холод, окутывающий все тело и сковывающий сознание. К этому решению было слишком легко прийти. Никаких сомнений и поводом отказаться. Хвану нечего хранить, не за что переживать и не перед кем оправдываться. Жизнь наскучила, принесла много боли и потеряла какой-либо смысл. Просыпаться каждое утро, чтобы страдать от одиночества, панических атак, неодобрения общества и убойной работы — все это совсем не радовало Хенджина. Да, есть люди, живущие и в более плохих условиях, борющиеся за жизнь и право дышать, парень прекрасно осознает свою глупость. Но стоит понять и его, он устал. Хван слишком слаб и душой, и телом, чтобы жить в тех условиях, в которых жил. И дело даже не в окружающей среде, работе и съемной квартире без отопления и пошарпанными стенами, всё это не столь страшно, как раздирающее изнутри одиночество. Его избегали, не понимали, швыряли из угла в угол. Собственные родители отказались от Хенджина, посчитав больным. А все из-за чего? Из-за того, что он просто не любит и не хочет любить того, кого говорят. Почему так важно, чтобы мужчины любили женщин, а те их в ответ? Чем миру так помешала однополая любовь? И почему за это так яростно осуждают? «Хван Хенджин, парень, который не убил, не ограбил и даже не оскорбил никого без повода. Парень, который просто любил не тех, кого нужно было окружающим» — так бы о нем написали на тяжелой, темной гранитной плите друзья, если бы те у него остались. Друзья… Молодой человек действительно забыл значение этого сова еще до того, как ушел из дома. Когда-то по своей глупости он решил поделиться со своим близким кругом общения маленьким, но очень искренним секретом, тайной, которую он сам хранил под сердцем с 12 лет, с того момента, как впервые влюбился в вожатого в лагере. Честно сказать, в тот день Хенджин вернулся домой еле живым. Его уничтожили. Не столько физически, сколько морально. Люди, с которыми он надеялся остаться рядом на очень долгое время, отвернулись один за другим, сказав, что Хван самый отвратительный человек, с которым они были знакомы. Так ушла половина. Вторая же осталась. Его «лучшие» друзья. Животные и те оскорбились бы, если бы тех существ прировняли к ним. Самые дорогие люди избили его до состояния одного большого синяка и кровавого месива. Его «лучший» друг пытался его изнасиловать, но парень смог отбиться и сбежать. На этом малолетние выродки не остановились: они распространили слух по всей академии, где Хвану оставалось отучиться всего один год, о его ориентации. Придумали, что он пытался соблазнить одного из одноклассников и даже подговорили такового, чтобы тот подыграл. Жизнь Хенджина была адом, от которого он сбегал домой каждый день в надежде на защиту за огромной стеной авторитета родителей. Но, когда вся правда стала явной, от молодого парня отказались даже связанные с ним по крови люди. Сейчас, когда неудачная попытка суицида оказалась позади, самое страшное для отчаявшегося Хвана, как оказалось, было лишь впереди: только он смог более-менее вернуться в сознание, за дверью, ведущей в его палату послышались до боли знакомые голоса, от звучания которых он пытался сбежать под водной толщей. Их не хотелось ни видеть, ни слышать, ни ощущать. Но, увы, спрашивать молодого человека никто не собирался. Дверь в помещение широко распахнулась и послышались четкие, как биение метронома, отголоски стука каблуков по плитке. Хенджин не видел того, что происходило, так как закрыл глаза в то мгновение, как в коридоре мелькнули тени пары. Сладкий аромат дорогих женских духов заполнил палату, проникнув глубоко в легкие каждому. Это был ненавязчивый, но запоминающийся запах сандалового дерева и ванили, который так обожала его мать. Его Хван узнает из тысячи. Присутствие отца же парень отметил только после пары чередующихся хмыков на слова, по-видимому, лечащего врача. Старший представитель мужской линии семейства был немногословен, серьезен и суров. В них ничего не изменилось. От одной только мысли их присутствия в сердце Хенджина что-то екнуло и болезненно сжалось. Они — единственные, кто был рядом с парнем на протяжении всей его жизни. Их не хватало в каждом его дне, хоть они не поддерживали, не понимали и совсем не были с ним милы. — Почему наш сынок еще не пришел в себя? Нам сказали, что его жизни ничего не угрожает, — то, чего Хенджин ждал всю свою жизнь случилось. Голос его матери дрожал от слез, а стальной тон наконец треснул и с грохотом раскололся. — С ним все в порядке, просто его организм защищается таким образом. Он скоро проснется, — врач в очередной раз проверяет какие-то бумажки, а Хенджин буквально благодарит бога за то, что мужчина не проверяет никаких показателей, которые могли бы выявить его активность. Мать еще несколько раз пыталась допросить врача по поводу пробуждения, срока восстановления и прохождения психологического осмотра для сына. Хван слышал, как она плачет, шмыгая носом и порой тихо поскуливая. Сердце болью отдавало по всему телу, хотелось подорваться и сказать о том, что с ним все хорошо, он жив и почти здоров, но какая-то ниточка внутри все еще его сдерживала. Он может немного подождать, ведь это же ничего не изменит, и любящие родители все так же будут рады возвращению сына. Даже, когда отец наконец-то полноценно выразился в благодарности врачам, Хенджин из последних сил старался не зарыдать. Голос родителя звучал так нежно и искренне, что совершенно в это не верилось… Неужели его уход из дома и попытка суицида настолько все изменило? Родители смогли поменять свое мнение и принять сына? Да хотя бы смириться и наладить общение, Хван и этому будет безумно раз, ведь их так сильно не хватало и стольким хотелось с ними поделиться. Может у них еще есть возможность стать нормальной семьей после более двадцати лет сдержанного и холодного общения. — Нам нужно найти того парня, что вытащил его из реки, — хлопок двери удачно заглушил треск разбитых надежд. Как только врач покину палату, оставляя родителей наедине с любимым сыном, железный тон женщины вернулся на свое законное место, не оставив за собой и следа. Это все спектакль, сыгранный даже не для Хенджина, — Этот парень может узнать паршивца и растрепать всем. — Мы не можем портить репутацию, новость о произошедшем итак довольно сильно распространилась, — Хенджин редко видел, чтобы обычно немногословный Мистер Хван составлял полноценные предложения в ответ на чье-либо изречение. Обычно это было лишь в тех случаях, когда могла пострадать компания. В этот раз причиной опасности стал их сын, и его они точно не пожалеют. Теперь парень вполне в этом убедился, — Нельзя допустить, чтобы кто-то узнал, что это был Хенджин. Как только он очнется, заберем его домой, найдем психолога, а после — выведем в люди, доказав, что в нашей семье все отлично и все слухи беспочвенны. Если акции упадут, мы потеряем слишком много. — Да я то все понимаю, но если он воспротивится? — скрип кожаного кресла цвета крепкого темного кофе, которое Хенджин заприметил, когда только открыл глаза, раздался по всему помещению. Видимо, мисс Хван устала напрягать ноги каблуками, — После того заявления он так и не вернулся обратно, упрямый, как и ты в молодости. — Я не творил подобного безумства, так что не сравнивай. Если он решит противостоять, свозим пару раз в церковь, запрем дома… Я найду способ его перевоспитать, мне нужен нормальный наследник, а не это. «Это» Хенджин был просто «этим» для родителей. Это хуже, чем все те оскорбления, что он слышал от окружающих ранее, а из родных уст они звучали еще больнее. Произошедшее стало последней каплей в том океане обид, что копился глубоко в сердце. Хорошо, что он не открыл тогда глаза. Не узнал бы всей правды. Пара вскоре ушла, не сказав в сторону сына и слова, даже не взглянув на него, словно парня и вовсе там не было. А Хенджин лежал, закрыв глаза и тихо хлюпая носом. Маленькие бусинки слез медленно скатывались из его глаз, останавливаясь на длинных черных ресницах и опадая на впалые от недоедания щеки. Обида, гнев, боль и бессилие. Чувства, что преследовали молодого человека уже много лет, теперь вытекали из миндалевидных глаз непрерывными ручьями. Что дальше делать? Куда бежать? Да и стоит ли вообще бежать, если он столь бессилен в одиночку? Его ведь даже из больницы не выпустят без опекуна. Ответ пришел к Хенджину вечером этого же дня. Он буквально залетел в палату с букетом невероятно красивых белых цветов, название которых Хенджин даже не предполагал. Рассмотреть незнакомца так и не удалось, так как в то же мгновение парень закрыл глаза, приняв привычную бессознательную позу. Если посетитель окажется врачом и увидит бодрствование пациента, то в тот же миг позовет в помещение остальных, вызовет психолога и, что еще хуже, мгновенно сообщит родителям. А этого Хенджин допустить не мог. Не сейчас, он еще не придумал план действий. Минхо не бы фанатом навязчивости и совершенно точно не хотел липнуть к парню, который итак пытался убить себя. Но он знает Джисона: тот пойдет, если не с ним, то в одиночку, чтобы допросить о самочувствии суицидника. Мучать и без того пострадавшего парня не хотелось, ну или же Минхо уговаривал себя в этом и лишь переживал за спасенного незнакомца. — Почему ты все еще без сознания? Я же откачал тебя, — с любопытством бурчал под нос старший, поглядывая на пациента, пока искал хоть какую-то вазу поблизости. Когда-то он работал в этой больнице на вип-пациентах и знал в этих палатах каждый закуток, но спустя столько времени все изменилось и привычные вещи сменили свои места хранения. Бывший врач центральной сеульской больницы в полном обмундировании шагал по помещению, где кроме лежащего на койке Хенджина никого больше и не было. Белый халат приятно стягивал широкие плечи и ослеплял глаза, Минхо хоть и отрицал этот факт, но безумно скучал по светлым стенам больницы и писку аппаратов жизнеобеспечения. Не зря же он отдал большую половину своей жизни на обучение… Или все же зря, раз не работает по специальности после летального случая на операционном столе? А ведь ему пророчили блестящее будущее, как молодому гению… — Потому что сюда приходят те, кого он не хочет видеть, — слегка приподнимаясь с койки, с тихим стоном от затекших мышц разрезал тишину палаты хриплым голосом Хенджин. — Из-за них сиганул? — А вам то какое дело? — не видя никакого смысла оправдываться, огрызнулся на Минхо Хван, — Вы просто врач, значит сделайте вид, что не видели того, как я очнулся. — Судя по всему, очнулся ты гораздо раньше… Да и не врач я. Я тот, кто пролежал с температурой два дня после того, как решил покупаться с русалкой в декабре, — присаживаясь на подлокотник злосчастного кресла, произнес Минхо. — А, так это вы сорвали все мои планы, — вяло протянул Хван, забывая о том, как мысленно восхвалял молодого человека, когда только его увидел, — Ну и зачем? — Что зачем? — Зачем прыгнули? — не совсем понятно, действительно ли Хенджина интересует ответ на его вопрос, или он просто так об этом спросил. Тон его голоса не выдавал ответа ни на один вопрос, возникший в голове Минхо, — Мы с вами не знакомы, вы могли пройти мимо. — Я так понимаю, что должен был дать тебе умереть? — Да. Напряженная тишина вновь заполняла пространство палаты, давя на барабанные перепонки парней. Никто из них не мог сказать и слова, набираясь сил. Хенджин не знал, что делать, но безумно не хотел оставаться в пределах надоевшей комнаты. Ему просто нельзя было оставаться. А Минхо боялся задавать новый вопрос, чтобы не довести Хвана до новой попытки суицида. — Тогда, раз ты в порядке, я ухожу. Было приятно познакомиться, выздоравливай, — направляясь к выходу, произнес Ли. — Стой! Помоги мне, — Хван правда не знал, зачем он это сделал, да и под конец предложения его вообще почти перестало быть слышно, но Минхо понял и остановился. — Чем? — Я хочу сбежать. И Ли Минхо помог. Спустя пару звонков он куда-то выше и вернулся обратно уже с документами об опекунстве пациента Сеульской Центральной больницы. Они без проблем вышли из больницы и сели в небольшой, потрепанный жизнью автомобиль. Ли помогал Хенджину передвигаться, придерживая за талию и позволяя опираться на собственное плечо. Они выглядели, как герои какого-то подросткового фильма, где возлюбленные бегут от мафии в попытках скрыться. И если в случае Хенджина он действительно прятался, то вот почему Минхо решил помочь — не понятно. Дорога была почти пустой из-за времени суток. Никто из парней не знал, куда они едут. Пока можно было продвигаться вперед, машина не останавливалась. Тихая музыка доносилась из динамиков магнитолы, а извилистые пути здорово успокаивали. Хенджин готов был всю жизнь провести в поездках с таким водителем, как Минхо, пролагая свой путь туда, куда — неизвестно. Но, к сожалению, у всего есть свой конец, и, когда машина остановилась на каком-то обрыве, парни вышли и наконец-то вздохнули полной грудью. Минхо стоял, облокотившись спиной на старенькую модель какой-то непопулярной автомобильной фирмы, и смотрел на звездное небо. Свет фонарей почти не доставал до парней, лишь откидывая бледные тени на влажный после дождя асфальт. Сеул прекрасен не только днем, но еще и ночью, когда все спят и в спальных районах высотные жилые дома гасят свои огни. В тех частях города почти ничего не видно и приходится напрягать зрение, чтобы с большим детским любопытством разглядеть желаемое. Хенджин рад, что все так вышло. Он смог в очередной раз сбежать от семьи, убедившись, что те в нем не нуждаются. Только теперь в нем нет сожалений, он абсолютно свободен, может делать все, что захочет, не беспокоясь о будущем. А, если все надоест, река никуда не уйдет и останется на том же месте, где и была. Ведь хоть он и свободен, но все так же одинок, и побег от тирании близких никак не излечит панических атак и тревожности. Хвану все так же не хватает чужого тепла и близости, понимания и заботы. Он все так же смотрит вдаль в надежде на волшебного принца, как когда-то давно в детстве. — Может пива? — Я бы с радостью, но не пью, — с небольшой грустью на выдохе отвечает Хенджин собеседнику, все так же наблюдая на потоком машин где-то далеко от них. Он такой живой и яркий, совсем не похож на молодого парня, настолько сильно уставшего от жизни, что готов пойти на все, что угодно, чтобы хоть как-то разукрасить ее в теплые оттенки. — Тогда кофе? С мармеладками, — взгляд Хвана цепляется за темные омуты напротив и недосуицидник буквально тонет. Возможно это именно то, что нужно было. Может судьба готовила его к этому моменту, заставив пережить всю ту боль, что была ранее? Это лишь подготовка к чему-то прекрасному. Может быть, Хенджин не смог сделать этого в реке, чтобы в дальнейшем утонуть в бесконечно темных и удивительных глазах необычного парня? Если тот позволит, конечно же, — У меня еще шоколадка с орехом осталась… И пачка чипсов… Да и доставка пиццы, вроде бы, в наше время круглосуточная. Что-то подсказывает Хван Хенджину, что Минхо будет не против.