I know if I go, I'll die happy tonight

душно. ужасно душно. неудивительно, середина июля в корее всегда одинакова. трава, высохшая под жарким солнцем, чуть касаясь кожи, ужасно щекочет её. ренджуну хочется плакать. реветь от своей безысходности. но у него не осталось сил ни на что, даже на слёзы. особенно на слёзы. он долго притворялся, долго был слишком сильным. сильным для родителей, друзей, знакомых, случайных прохожих. парень смотрит на свои ужасно худые руки, он ненавидит их. когда-то один важный человек сказал, что красиво только аккуратное, тонкое, изящное; когда-то один важный человек, оставив глубокую трещину в вазе из китайского фарфора, ушёл, забыв навсегда обо всём, что было во время последнего чаепития. хуан смотрит на свои длинные ноги, на костлявые коленки, впалый живот, он ненавидит всё это. когда-то один важный человек целовал каждую частичку ренджунова тела и говорил о совершенстве всего хрупкого и тонкого (почти такого же как хуан); когда-то один важный человек обещал ренджуну вечность, а потом рассмеялся и ушёл. навсегда. это так некрасиво. так уродливо. – ты опять думаешь о нём, рен-гэ? – врываясь осеннем вихрем, лепечет ченле. он садится рядом с ренджуном на траву, высохшую под жарким солнцем. чжон улыбается ярко-ярко, осидая на языке старшего тёплой притерной газировкой, дешёвой и совершенно не нужной в такую жару. ренджуну думается, что и он не особо нужен тут в июльскую жару, да и вообще никогда особо. брови хуана сводятся вместе, на лбу образовывается морщинка, старшему плохо и страшно от собственных мыслей. чжон указательным пальцем разглаживает морщинку старшего и весело хохочет с чего-то своего, детского, несуразного, неуместно яркого. ченле во многом несуразен: в мятных волосах, за которые получил нагоняй от родителей, в любимых клюквенных батончиках, ярких футболках размера три иксэль (при его максимум иксэс). наверное, он с виду очень наивен и беззаботен, и лишь три человека знают что всё не так, и жаркое июльское солнце давно светит для всех кроме него. двое из этих людей сейчас здесь, сидят на траве, высохший под жарким солнцем, третьему уже всё равно. всё равно и на ренджуна, и на ченле, и, возможно, на себя. – нам нужно к морю, – несвойственно тихо говорит младший, – а лучше к океану, огромному, бесконечному океану. или лучше в космос. только ты, я и безграничная вселенная перед глазами. было бы здорово, да, гэ? когда-то ты мечтал побывать везде во вселенной. побывать со мной и, – чжон резко обрывается, оборачиваясь к ренджуну. – хотя неважно, давай всё же к морю, рен-гэ. ренджун, казалось, не особо и слушал младшего. он растерянно перевёл взгляд на чжона, слабо кивнув. – на море? конечно, давай на море. почему бы и нет? давно там не были, да. что на счёт завтра? – ченле почти незаметно кивает на предложение хуана, а тот, набравшись смелости, продолжает. – тогда может у меня переночуешь? так я хотя бы буду уверен, что ты не опаздаешь. старший говорит это, заливисто смеясь, словно озвучил самую смешную вещь в мире. ченле бы обиделся, не зная, что это абсолютная правда. он опоздает на встречу с хуаном, если не останется у того с ночевкой. чжон всегда везде опаздывает. *** электронные часы показывают пятнадцать минут пятого. единственный фонарь на улице не даёт никакого света. в середине июля в корее жарко даже ночью. хуану всё равно. его чёрный чай со смородой и мятой дымится на столе в маленькой кухоньке ренджуновой квартиры. на подоконнике еле слышно гудит радио, то ли с классической музыкой, то ли с очередной попсовой. тусклый свет заливает помещение. немного щурясь, в кухню ченле, заспанный и растрёпанный. он выглядит до жути трогательно и хрупко, утопая в своей очередной огромной футболке. у ренджуна под кожей иррациональное желание сжать младшего в объятиях и больше никогда не отпускать. – ты зачем встал? рано ещё, – говорит ренджун. его голос сильно контрастирует с чуть слышным голосом ночного радио ведущего, представляющего очередную композицию. – мне больше интересно, почему не спишь ты, гэ. я бы мог отругать тебя, но ведь всё равно не подействует. мы завтра к морю едем, гэ, вставать в часов восемь не позже, иначе на поезд не успеем. а ты тут не спишь. – ну вот спать часа четыре остаётся, смысла просто нет, – устало выдыхает старший. следы от недосыпа на его лице не увидеть невозможно. – иди лучше ты поспи, я тебя разбужу ближе к восьми. хуан встаёт с табуретки, поддаваясь всё же желанию обнять младшего. из лёгких ченле вылетает весь воздух. треснутая ваза из китайского фарфора уже не кажется уродливой, а всё детское перестаёт быть неуместным. *** их поезд до инксана в девять сорок восемь отходит от станции. никаких задержек в расписании. а они опаздывают. ренджун шёл первым, его лицо выглядит ещё более уставшим, таким словно он не спал несколько лет. рядом плёлся ченле, кажется, уже жалевший о том, что предложил эту поездку. они ведь даже успевают. заходят в поезд даже не в самый последний момент. ренджун бы пошутил, что прогресс на лицо, но сил у него не особо, да и желания. ченле пьёт сладкую, приторную газировку, слишком тёплую для такой погоды, и слишком неизвестной фирмы, для столицы кореи. засыпая, ренджун отстранённо думает про ракету, которую ченле обещал ему спроектировать (чтобы хуан отправился в космос в компании самых близких). *** в июле в кунсане море спокойное: волн почти нет, вода весьма тёплая. ченле по колено в воде, ренджун где-то сзади. сплошные тучи застилают небо, дождь не обойдёт это место стороной. ренджун смотрит в даль. бескрайние море, раскинувшее свои воды на многие километры, сейчас кажется столько незначительным и возможно неуместным. взгляд ченле устремлён на небо, кажется, он пытается разглядеть вселенную за облаками. в детстве ему хотелось стать инженером, спроектировать лучшую ракету для единственного друга и улететь вместе с ним далеко-далеко. два года назад чжон хотел отправить на ракете одного рннджуна, ведь видеть счастливое лицо слишком дорогого друга, слишком влюблённого в своего парня, было невыносимо. сейчас ченле хочет улететь один. ему слишком сложно всё время видеть печаль на лице человека, которому он предан безгранично. начинает моросить дождь. ченле думает, что походит на сахар, который ещё немного и исчезнет из-за сырости вокруг. ренджну кажется, что чжон похож на маленького ребёнка. на того прелестного мальчика из детства который всегда любил ракеты, космос, море, ренджуна, и до ужаса ненавидел дождь. ренджун тоже любил ракеты и космос, а ещё в общем-то дождь, но всей душой ненавидел море и себя. – хён, – неожиданно говорит ченле на корейском вместо привычного мандарина, – мне холодно. – двадцать семь градусом тепла, имей совесть. мы скорее сгорим тут, нежели замёрзнем. даже дождь тёплый. ченле действительно холодно. он не знает от чего: ужасного летнего дождя, не сильного, но всё же, ветра с моря, или равнодушия старшего. наверное всё же последнее, проносится где-то на задворках сознания чжона. он уже жалеет, что настоял на этой поездке. – ты дурак, хён, – снова раздаётся голос младшего. – вот вроде умный, а стольких вещей не понимаешь. я ведь просто хотел, чтобы ты меня обнял, – и ведь почти не врёт. младшего немного потряхивает, честно говоря. ветер всё ещё дует с бескрайнего моря. слёзы, что соленее морской воды, капают из глаз. они обжигают щеки и тихо разбиваются о песок под ногами. надежды ченле на понимание со стороны старшего разбивается так же. побережье кунсана не всегда приветливо. душа его любимого гэ и того реже. – ну вот ещё меня глупым называешь. ты мог просто попросить тебя обнять, и я бы с огромной радостью сделал это. ренджун обнимает ченле. снова. второй раз за сутки. кажется такой щедрости со стороны старшего не было никогда, даже в детстве. ченле не хватает воздуха. он не верит. он медленно умирает, нежась в объятиях хуана. и уже ничего не страшно: ни дождь, ни ветер, и ренджун уже не кажется столько далёким и равнодушным. внутри ченле расцветает весна, которой не было два года. ему думается, что всё сейчас не спроста. *** они снова опаздывают. последний поезд до иксана отходит через семь минут, как всегда без задержек. они честно старались добраться до него быстро. на самом деле, они даже не поняли, как время прошло так быстро, что вот уже совсем чуть-чуть, и последний поезд отбудет. ренджну думается, что хорошо, что поезда в сеул из иксана ходят чаще и дольше, чем из кунсана в иксан. иначе, наверное, они бы не попали в сеул сегодня, опоздав абсолютно везде. *** они добираются до сеула, когда часы почти пробивают одиннадцать вечера. ченле снова гостит у хуана, явно злоупотребляя гостеприимством старшего. но сейчас они слишком уставшие после дня на море, и младший пользуется этим, оставаясь у хуана. слишком уставший ренджун засыпает сразу. на кухне сидит ченле, думая про то, что сегодня, должно быть, хуан окончательно понял его чувства. *** за окном снова утро. оно наступает каждый раз. странно было бы, если всё же не, проносится в голове хуана. первое, что он видит в своей кухне – это ченле, заснувший в ужасно неудобной позе. он такой беззащитный и маленький, что в ренджуне плещется нежность через край. ренджун ставит чайник, чтобы приготовить горячий смородовый чай, совершенно лишний в такую жару. хуан старается двигаться тихо, чтобы не разбудить младшего, совершенно не замечая, что тот давно не спит. ченле откровенно любуется своим гэ, таким заспанным и домашним, что сердце разбивается на тысячи осколков. – так ты проснулся? – говорит ренджун, наконец замечая взгляд чжона. – спать у тебя на кухне не очень удобно. – тебя никто не заставлял спать здесь. и молчание. так странно. раньше, казалось, у них были миллионы тем для разговоров, а сейчас больше молчания. – ты ведь знаешь о том, что я тебя люблю, – вдруг говорит младший. – ты ведь давно это знаешь. почему ты не мог просто сказать да или нет? – потому что не забывай, в насколько консервативной стране мы живём, – не выдерживая, слишком громко говорит ренджун. – раньше тебя это не останавливало. не останавливало, когда ты был с ним. – не сравнивай, – говорит ренджун уже гораздо тише. – тогда я был совсем глупым, и смотри чем это обернулось? сейчас на мне ответственности гораздо больше. я просто не могу рисковать тобой. особенно учитывая, как нас ограничивает эта страна. нам нет двадцати, и в обществе это называют лучшими годами жизни. но нет мы скованы всеми правилами, что придумал этот мир. – но мы ведь свободны. нам всё ещё можно любить, чёрт возьми! правил нет, особенно для тех, кто верит,что может что-то изменить. мы можем завтра снова поехать к морю если захотим, можем бесцельно ездить в междугороднем поезде, просто потому что, можем ничего не делать и лежать дома. мы свободны! понимаешь? мы вольны делать то, что нам хочется сейчас. и да, это лучшие годы нашей жизни, потому что сейчас наши ошибки не столь важны, гэ. почему ты не можешь забыть, рен-гэ? сейчас ведь это легче. ты плакал ночами сколько? и ради чего? отпусти, прошу тебя. ни ради меня, или тебя, а ради будущего. ради будущего, в котором, вероятно, будет ещё больше сожалений, ещё больше потерь, ещё больше усталости. я уже не прошу твоей любви. я давно смирился с её отсутствием. я прошу отпустить прошлое и перестать быть великомучеником. ты делаешь вид, что самый несчастный, и, возможно, так и есть. но знаешь, что? ты даже не пытаешься стать самым счастливым. и ушёл. ченле тоже ушёл, как когда-то... неважно. хуан пытается догнать ченле. ему жизненно необходимо это. он не выживет. если он не догонит сегодня, китайский фарфор перестанет быть ценным, а всё несуразное исчезнет навсегда, заменив себя на непомерно взрослое. ренджун не может это допустить. возможно, он поборется, хотя бы один раз в жизни поборется за что-то хорошее, счастливое. хуан бежит из-за всех сил за младшим, который, кажется, научился перемещаться со скоростью света. ренджун просто надеется, что успеет рассказать младшему про всё то важное, что хранил в себе долгое время. он знает, что если поторопится сейчас, станет счастливым, хотя бы на эти мгновения. – ченле, пожалуйста, послушай! – кричит он, как только оказывается близко к младшему. – я знал, я всегда знал про твои чувства, и то что игнорировал их, не делает мне чести, но послушай. ченле не хочет, он просто устал. он сильный правда-правда, просто ренджун умеет ломать. – знаешь, я любил тебя так долго, что сил не осталось, – шепчет чжон, садясь на траву, сухую из-за июльского солнца. – а я боялся. прости, я просто боялся. после его ухода, я так сильно боялся полюбить ещё раз, что слишком сильно наплевал на тебя и твои чувства. я знаю это непростительно. да это непростительно, хочется закричать ченле. непростительно столько лет мучить его, чжона. но из ченле вырывается только плачь. ренджун всё же подходит к младшему, садясь рядом и обнимая несмело. – пожалуйста, дослушай. я слишком долго был зациклен на себе, – всё же говорит старший спустя время, – и мне это ни чем не искупить. но я попытаюсь честно. – попытаться недостаточно, и ты сам это знаешь, гэ. ты никогда не думал обо мне, а я всегда только о тебе. – прошу, просто дай мне шанс. – я зря это делаю, рен-гэ. но я не умею отказывать тебе. ренджун улыбается ярко-ярко. его короткие шорты задираются, оголяя кожу, отдавая её на растерзание высохшей под жарким солнцем траве. дорожки из-под слёз уже изчезли с щёк ченле. середина июля в корее всегда одинакова: огромные футболки и короткие шорты, сладкая тёплая газировка, вечные дожди, сухая трава и слишком спокойное море. их лето, их юность. может быть, у них получится улететь в космос вдвоём.