Porcelain

      Олег открывает глаза и понимает, что один, хотя точно помнит, как они засыпали вместе. Заставить Серёжу устроить себе — им — выходной, по ощущениям, было сложнее, чем сдать зачёт по философии.       А уж с ним Волкову пришлось знатно повозиться: он потратил около недели, чтобы вызубрить необходимый минимум по каждой теме. Заниматься тупым заучиванием не хотелось, но, как ни старался, понять и осознать написанное не получалось. Серёжа тогда веселился, шутил тепло, что теперь задрот у них Волче, легко вплетал длинные пальцы в волосы, слегка ероша их, массировал кожу головы и целовал в макушку. Заваривал чай, разбавляя молоком, ставил на стол и садился рядом, тоже что-то уча. Или тащил Олега вместе с его конспектами к дивану, укладывался головой на колени, обхватывая бедра холодными ладонями.       Как бы то ни было, зачёт Олег сдал без особых трудностей. Напротив, даже удостоился похвалы, мол сразу видно: выучил, молодец, приобщился к мыслям великих. Олегу очень хотелось рассмеяться с лёгкими нотками истерики: уж чем-чем, а пониманием он похвастаться не мог. Чувствовал себя волком из глупых мемов типа «как ни старайся, когда больно — болит», пока отвечал.       По сравнению с чертовой философией остальные предметы казались манной небесной. «Зачётная неделя была, да, Олеж?» — шутил Серёжа в свободное от подготовки к сессии время. Хотя, стоит отметить, свободного времени у него было настолько мало, что Волков был готов чуть ли не молиться на эти шутки, дающие Разумовскому возможность отдохнуть хотя бы пару минут, улыбнуться, тепло глядя друг другу в глаза… И с тяжёлым вздохом уткнуться обратно в конспекты и методички, мысленно напоминая себе не отвлекаться.       Олег, не разделявший сережин синдром отличника и вечные загоны насчёт того, что всё должно быть идеально, как правило, заканчивал раньше Разумовского и шёл готовить что-нибудь на завтрак/обед/ужин, если еда грозила закончиться. Или убирал накопившийся за пару дней беспорядок. Или надевал наушники и шёл на пробежку — сессия сессией, а о физической подготовке забывать нельзя. Ну и что, что зима, кругом снег и лёд, и простыть легче лёгкого?       К счастью, экзамены вечно не длятся и имеют свойство заканчиваться. Волков закрыл всё без троек, к своему удивлению, даже получил две отметки «отл». Серёжа, как и ожидалось, блестяще справился с предложенными заданиями — ещё бы, столько учить. Как раз вчера сдал последнее: дискретную математику. Вернулся домой уставший, бледный, с подрагивающими руками, но счастливый. Олег тогда спросил, только чтобы услышать подтверждение своих мыслей из уст Серёжи:       — Ну, как?       — Сдал, — на выдохе произнес он. — На высший балл сдал.       Кто кого бросился обнимать — неизвестно. Вот только что оба стоят, смотрят друг на друга, Разумовский будто осознает сказанное, таращится неверяще, повторяет себе: сдал. А вот Олег моргнул всего лишь, а руки его уже за спиной серёжиной сомкнулись, губы к родным губам прижались, за шею ладони холодные цепляются, щеки рыжие пряди щекочут.       Серёжа смеётся и глаза закатывает, когда Волков вдруг разрывает поцелуй и, вытаскивая изо рта волосы, ворчит что-то невнятно. Олег тянет его за руку в сторону кухни, Разумовский послушно идёт, не переставая глупо хихикать, но на входе останавливается, как вкопанный. Спрашивает неверяще, не отводя взгляд от торта впечатляющих размеров:       — Олеж, ты… Сам, что ли?       — Сам, — подтверждает Олег.       Все утро занимался тем, что выпекал коржи и делал крем. А все потому, что в магазинных, видите ли, этого самого крема недостаточно. Поэтому на столе стоял то ли торт с кремом, то ли крем с тортом, а в холодильнике ещё полная чашка. Пусть только скажет, что мало, будет есть на завтрак, обед и ужин.       Серёжа не говорит. Хлопает глазами, пока Волков не подталкивает его вперёд. Срывается с места, набивает полный рот, мычит от удовольствия, прикрывая глаза.       — Тебе оставить, Волче?       Олег в ответ только тепло смеётся.       Весь оставшийся день они проводят в постели. Пересматривают «Игру в имитацию», потому что там компьютеры и Камбербэтч, Олеж, ну пожалуйста. Во время фильма Разумовский благополучно засыпает, убаюканный тёплыми объятиями и лёгкими поглаживаниями. Волков честно лежит на месте, не имея ни малейшего желания вставать, пока рука совсем не затекает. Тогда он аккуратно перекладывает серёжину голову со своего плеча на подушку, встаёт бесшумно единым плавным движением и идёт на кухню, прикрывая за собой дверь, чтобы не разбудить. Вращает рукой, разминая, приоткрывает окно, чтобы проветрить и убирает со стола. Моет посуду, когда чувствует присутствие, через пару секунд на его талии сонно смыкаются согревшиеся ладони.       — Чего ты встал? — поворачивает голову, чтобы чмокнуть в макушку.       — Без тебя пахнет иначе, — невнятно жалуется он, в подтверждение проводя носом по растянутой футболке на плече. — Я лучше тут постою, с тобой.       — Повисишь на мне, ты хотел сказать, — с мягкой усмешкой выключает воду Олег, ставит тарелки на место.       — Ты же не против? — довольно тянет Серёжа.       Понимает ведь, что не против, вот и пользуется во всю. Забирается руками под мягкую ткань, гладит пресс, трогает, будто впервые. По-детски тычет пальцами, пробегается ими по ребрам, попутно целуя в шею. Когда Олег хочет повернуться, давит острыми локтями на бока, мол, нельзя, место. Волков подчиняется, держится за раковину — мало ли что — и только хрипло уточняет:       — Я так понимаю, спать ты расхотел?       Серёжа не отвечает, продолжая гладить и выцеловывать, снимает мешающую майку. Проходит губами и языком от шеи через плечи и лопатки к позвоночнику, по нему медленно спускается вниз к пояснице. Олегу стоит определённых усилий не разворачиваться, но кто он, в конце концов, чтобы не справиться? Тем более, когда просит Серый, пусть и не вслух.       — Я хочу тебя поцеловать, — говорит он на удивление не дрогнувшим голосом, и Разумовский, наконец, позволяет. Они целуются долго, мокро, иногда неловко сталкиваются зубами, из-за чего улыбаются, так и не отрываясь друг от друга. Кусаются, жмутся ближе, притираясь, не прекращают водить руками. С Серёжи футболка тоже слетает, попадая куда-то под стол — свою Олег краем глаза видит в опасной близости к мусорному ведру, но благополучно забивает. Разумовский активный, будто не он пришел сюда сонным и взъерошенным минутами ранее, не даёт перехватить инициативу. От раковины они делают только шаг в сторону, больше он не позволяет, продолжает прижимать — хорошо хоть руки не фиксирует, даёт трогать. Смещается поцелуями к шее, оставляя красные метки, кусается и тут же зализывает. Олегу остаётся только восхищённо выдыхать, вплетаясь в рыжие волосы пальцами.       Когда Серёжа буквально падает — на задворках сознания мелькают мысли о будущих болезненных синяках — на колени, Волков не успевает сказать ни слова против. Да и не хочет. Упирается только поясницей в столешницу да пальцами в нее впивается, дышит глубоко, позволяя себе изредка на стоны сорваться. Глаза от переизбытка всего закрывает, голову запрокидывает, чуть не стукаясь о навесной шкаф.       Серёжа после всего, как и всегда, вымотанный, но донельзя довольный. Как кот, дорвавшийся до сметаны, честное слово. Облизывается, жмурится, улыбается, чуть ли не мурчит. Олег думает о том, что если почесать того за ушком, то и мурчать начнёт. Но руку поднять слишком лень, хоть и тянуться недалеко: Разумовский сидит на его коленях, трётся щекой о грудь — ну точно кошак.       Табуретка не то чтобы очень комфортная, особенно, когда на тебе сидит длинноногое чудо, постоянно ёрзающее из-за того, что сползает, но до комнаты Олег не дошёл бы. И не дополз бы тоже. Ему и думать лень, кажется. Привалился к стенке, прижал Разумовского к себе, чтобы не соскользнул, и сидит себе, чуть не спит. На пару мгновений прикрывает глаза, погружается в мысли о том, какой всё-таки Серёжа красивый…       — Олеж, — чувствует, как кто-то — как будто много вариантов, кто — бодается подбородком в плечо. Задремал-таки, видимо. Разумовский смотрит чуть виновато, смущённо, но все же продолжает, — а у тебя случайно ещё тортик не завалялся?       — У меня случайно завалялась целая чашка крема, сойдёт? Могу, конечно, и бисквиты намутить, если подо…       Серёжу как ветром сдуло. В сторону холодильника, разумеется, ветер нынче избирательный.       — Ты бы ещё половник взял, — смеётся Олег, когда видит самую большую из имеющихся ложек у него в руках.       Разумовский садится напротив, кладет сразу три ложки в рот — откуда столько места? — зачерпывает четвертую и говорит, случайно плюясь в Волкова:       — Я тебя так люблю, ты бы знал.       Олег ставит локти на стол, забивая на приличие, опирается щекой на ладонь, и залипает на того, как довольная жёнушка. Смотрит, как Серёжа уплетает за обе щеки, и невольно расплывается в довольной улыбке. Приятно, когда твои старания действительно ценят, ещё и столь высоко.       Когда Серёжа снова лезет целоваться, он весь сладкий. Буквально. Будто специально вымазался чёртовым кремом. Олег сцеловывает-слизывает его с щек, с носа, из уголков губ, с выпирающих ключиц. На этот раз находит в себе силы отвести их обоих в кровать. По телевизору крутят Марвел, так что целуются они под «Мстителей» и ни о чем не жалеют, даже о том, что половину фильма они вообще пропускают.       Когда усталость, накопившаяся за напряжённые дни, всё же берет верх, они так и засыпают в объятиях друг друга. На этот раз вдвоём.       Так вот, именно поэтому Олег и недовольствует, когда просыпается в одиночестве. Разумовский точно не в туалет и не за водой вышел: об этом говорит как достаточно долгое отсутствие, так и плотно прикрытая дверь. Волков отчаянно не хочет никуда идти, он хочет Серёжу обратно, но жизнь — как и сам Серёжа — считает иначе. Окончательно проснувшись, он поднимается, потягивается, неслышно открывает дверь и идёт к кухне, слыша тихий стук клавиш.       — Ну и чего ты тут торчишь? — облокотился на дверной косяк он. Серёжа вздрогнул, обернулся, но, увидев Волкова, тут же расслабился.       — Мне приснилось, как можно код усовершенствовать.       Ну естественно, думает Олег. Что же ещё можно делать в половину третьего ночи, кроме как код совершенствовать. Со вздохом отлепляется от двери, делает себе и Разумовскому чай, ставит перед ним кружку, сам садится напротив. На убеждения Серёжи идти спать, мол он сейчас присоединится, реагирует примерно никак. Знаем, плавали: если поверить и уйти спать, рыжий гений и до обеда просидит за ноутом, не отрываясь.       Когда Волков допивает третью чашку и лениво прикидывает, выпить четвертую или тащить Разумовского спать, тот сам — сам! — захлопывает крышку ноутбука и улыбается. Олег вопросительно смотрит, на что он кивает, мол работает, да, ура. Пьёт остывший давно чай, залипает на парня напротив, который залипает на него в ответ.       — Ты такой красивый, — шепчет.       Лампочка согласно мигает несколько раз, а потом гаснет, погружая все в полутьму. Единственный оставшийся источник света — луна за окном, делающая образ Волкова ещё более нереальным, светя ему в спину. Слова срываются сами собой:       — Потанцуешь со мной?       Вместо ответа Олег встаёт, делает пару шагов к Разумовскому и протягивает руку ладонью вверх, приглашая. Тот открывает ноутбук обратно, включает музыку. Принимает приглашение, вкладывая ладонь в ладонь. Встаёт, оказываясь лицом к лицу. Позволяет слегка вести себя.

In my dreams I'm dying all the time

Then I wake, it's kaleidoscopic mind

I never meant to hurt you

I never meant to lie

So this is goodbye?

This is goodbye…

      — Ну и песню ты выбрал, — с нежностью говорит Волков. Серёжа ничего не отвечает.       Они покачиваются посередине комнаты. Не то чтобы это полноценный танец, но зато это — именно то, о чем просил Разумовский. Серёжа повторится, если скажет, что Олег слишком красивый? Плевать, если так. Неверное освещение делает его ещё прекраснее.

Hey, hey, hey, woman, it’s alright

Hey, hey, hey, woman, it’s alright

Tell the truth, you've never wanted me (Hey, hey)

Tell me (Hey, woman, it’s alright)

      Разумовский перестает смотреть, наверное, потому, что банально не выдерживает. Кладет голову на плечо, чувствует, как сильные руки на талии прижимают его ближе. И заканчивается примерно в тот же момент, когда олеговы губы в очередной раз касаются его виска. Казалось бы, ну что тут такого? Может, просто соскучился, может ещё что-то, но эмоций так много, они бьют через край, и находят-таки выход.

In my dreams I'm jealous all the time

When I wake I'm going out of my mind

Going out of my mind

Hey, hey, hey, woman, it’s alright

      Когда Олег понимает, что Серёжа плачет, он почти не удивляется. По всему понятно, что ему это нужно. Усталость плюс природная эмоциональность, бывающая иногда чересчур, во что ещё могла вылиться эта смесь? Волков никак не комментирует, даёт время и пространство — да, прижимая к себе, да, звучит странно, какие-то претензии? Только правой рукой теперь гладит по голове, даря поддержку. Всем своим телом говорит: я рядом.       Свой танец они так и не прекратили. Зацикленная мелодия успевает повториться три или четыре раза, пока Разумовский окончательно успокаивается. Олег ладонями обхватывает лицо, большими пальцами стирает мокрые дорожки со щек, целует в нос, на что Серёжа фыркает, снова улыбается, уже не цепляется так отчаянно, но объятия не разрывает, искренне наслаждается.       — Ты не думай, я это от счастья, — еле слышно говорит он, шмыгая носом.       — Я знаю, — просто отвечает Олег. — Я тоже тебя люблю.