***
Гремящая из наушников музыка в какой-то момент превратилась в фоновый шум. Уставившись в потолок, он лежал на кровати и обдумывал слова Миллера, которые навязчиво крутились в голове, словно заезженная пластинка. Спать с ним в обмен на молчание. Трудно представить более невозможное предложение. Без сомнений, именно из-за его невыполнимости Миллер и выдвинул такое условие. Перед взором вдруг мелькнули пятна на белой шее. Похожие на аллергическую реакцию, они сплошь покрывали кожу от ушей и ниже, может, даже до самой груди. И эта уродливая рана, которая никак не затягивалась… Успокаивало, что начались каникулы и Билл не мог видеть Луи в школе в таком виде. Билл. Что бы он сделал, если бы знал, о чём он сейчас думает? Каким взглядом смотрел бы на него? Клод пытался прислушаться к себе, к своим чувствам. А сам он что думает? Какие эмоции у него вызывает то, что придётся спать с Луи ради его молчания? «Это безумие» — единственное, что приходило в голову.***
По коридору второго этажа разнёсся скрип открывающейся двери. Билл отвлёкся от телефона и поднял голову. В комнату заглянула Берта. Она приблизилась и присела рядом на край кровати. — Уже переоделся, — подметила женщина с улыбкой на крашенных в клубничный цвет губах. Из-за этого жеста подчеркнулись носогубные складки на миниатюрном лице, а глаза еле заметно сощурились. Билл хотел было улыбнуться в ответ, однако губы дрогнули, и получилась лишь жалкая пародия на улыбку. Усталость, исчезнувшая, как показалось Биллу, после обеда с семьёй, вновь накрыла его, лишив контроля над мимикой. Он хотел лечь спать после тёплого душа, глаза слипались, однако не к месту вспомнились фотографии, которые долгое время таились в галерее. Им уже там было не место. — Билл, — нерешительно начала Берта, стирая улыбку и протягивая руку к ноге сына. — У тебя всё в порядке? Озадаченный вопросом, Билл свёл брови к переносице и, выключив телефон, положил его себе на живот. — Да, всё хорошо. — Что-то не похоже. Ты в последнее время выглядишь подавленным, что происходит? Парень приподнялся и сел на кровати, отчего та жалобно скрипнула. — И не говори мне, что это из-за тренировок. У тебя они и раньше были, только выглядел ты намного лучше, — строго добавила женщина. Билл устало вздохнул, поднимая голову на мать. Он знал, что отговорка про футбол не сработает, однако ничего лучше пока не придумал. В голове судорожно проносились варианты, причина должна была быть весомой, чтобы Берта поверила, ведь парень знал: она не уйдёт, пока не разузнает правду. Невозможно было винить её за это. В памяти прекрасно сохранились испуганные, заплаканные глаза, которые смотрели на него тогда в палате. — Я… — неуверенно протянул он, представляя реакцию матери. Во рту сильно пересохло, а горло предательски сжалось, словно под натиском чьих-то пальцев. Казалось, что тело предупреждает его не делать глупостей. Однако Билл продолжил: — Я расстался с Луи. Собственный голос противно раздался в тишине и подобно лезвию, которым он когда-то перерезал себе вены, прошёлся по сердцу. Берта молча глядела на сына, обнажая свои эмоции. Возможно, она не хотела так явно показывать, насколько это было внезапно для неё. Возможно, она ожидала услышать что-то другое. Что-то, что не напоминает причину ровных полос на запястьях сына. Она то смыкала, то размыкала губы, не находя слов. Ей хотелось задать вопрос… Два. Нет, три вопроса. Хотелось расспросить, как он себя чувствует. Удостовериться, не думал ли он снова взять в руки лезвие, не нужно ли возобновить походы к психотерапевту. Однако понимание, что такого рода вопросы могут навредить Биллу, умерило её пыл. Вместо этого она решила дать ему возможность рассказать всё самому одним аккуратным вопросом: — Почему? Билл посмотрел на неё. «Потому что он меня не любит? Потому что он изменил мне? Врал? Не говорил, что принимает наркотики? Целовал моего лучшего друга?» — Потому что я решил… — протянул он, вздыхая. — Мне нужен перерыв. Неправильно было начинать новые отношения так сразу. Я должен был повременить с этим. Да и сейчас хочу сосредоточиться на футболе. Нужно думать о своём будущем, так ведь? «Слышишь этот звук? — спросил Билл себя. — Это ты сейчас с треском провалился». Как и ожидалось, Берта не поверила. В её глазах открыто читалось сомнение, губы сжались в тонкую линию. Билл уже подготовился к обороне, заранее угадывая вопросы, которые женщина могла ещё задать. Несомненно, главный вопрос будет что-то вроде: «Билл, мы очень за тебя переживаем, хочешь, я попрошу записать нас к доктору Бёрнсу? Тебе обязательно полегчает, просто нужно выговориться и не держать всё в себе». Может, не слово в слово, но это «нас», которое Берта всегда употребляет в одном предложении с «доктором Бёрнсом», точно будет. Она так делает, чтобы Билл не почувствовал себя белой вороной и не закрылся ещё больше. Билл понимает. Он прекрасно понимает, что она хочет как лучше, что она переживает. Однако от этого только хуже. Ему легче надеяться на лживое «время лечит» и стараться не придавать случившемуся большого значения, ведь это действительно не имеет большого значения. Если он станет посещать психотерапевта из-за Миллера, не будет ли это значить, что тот сумел по-настоящему ранить его? Биллу больно — это правда. Но не до такой же степени, чтобы аж к врачу ходить. Вовсе нет. Берта улыбнулась кое-как. Сжала колено сына. И, набрав воздуха, ответила: — Да, верно, Билл. Верно. Вторая попытка парня отзеркалить улыбку, к удивлению, не провалилась. Уголки его губ были чуть вздёрнуты, однако улыбка эта скорее выражала сожаление, нежели радость, что они с матерью поняли друг друга. Он сожалел, что не смог сказать всю правду, но это было невозможно. И всё же миссис Браун получила ответы на некоторые вопросы. Неожиданно всё стало состыковываться и логично складываться. «Значит, ужин поэтому не состоялся», — подумала женщина. Она погладила сына по мокрым волосам, наклонилась поцеловать его в лоб. На коже остался след от помады. Улыбнувшись, Берта вытерла его большим пальцем и встала. Билл с померкшей улыбкой и с сожалением в глазах проводил мать взглядом.