Убийство Якоба Койзена.

Новенький белый BMW уже довольно долго ездил по прилегающим к Дворцу Правосудия улицам, прежде чем Кампино нашел свободное место, где ему удалось припарковался. — Приехали, — сказал он.— Выходи, Брайти. — Отсюда до Дворца Правосудия ещё идти и идти. Могло бы Министерство юстиции раскошелиться и сделать новую парковку, —недовольно сказал Брайти, вылезая из машины.— Или оно считает, что за последнее время люди стали ангелами и стали меньше судиться? — Согласись, за последнее время машин стало ощутимо больше. — Соглашаюсь, но его всё равно это не оправдывает. В последний раз Кампино и Брайти посещали Дворец Правосудия когда учились в 12 классе. Тогда Кампино звали Андреас Фреге, а Брайти — Михаэль Брайткопф. В школьной программе гимназии, где они учились, был предмет «Основы государства и права» и у их классной появилась идея устроить экскурсию во Дворец Правосудия, благо там работал юристом Иоахим Фреге, отец юного Андреаса. Герр Фреге сразу же согласился. Он сказал, что всем полезно посмотреть как это бывает на самом деле, а не в детективных сериалах. При этом он со значением посмотрел на сына. Герр Фреге очень хотел, чтобы Андреас стал адвокатом и очень надеялся, что после экскурсии у сына появится интерес к юстиции. Но тут он просчитался. Посещение Дворца Правосудия началось с экскурсии по самому зданию. Андреас воспринял её как неизбежное зло, по горькому опыту зная, что экскурсовод будет сыпать скучными и никому ненужными сведениями о длине колон у входа и количестве ступеней у мраморной лестницы. Но экскурсовод стал рассказывать вполне себе интересные вещи. Например, о лихорадке возведения Дворцов Правосудия в начале двадцатого века, когда в Дюссельдорфе, Брюсселе и других городах появились огромные здания судов. Но если в Дюссельдорфе при строительстве пострадал только дворец губернатора, да и то частично, то ради возведения Дворца Правосудия в Брюсселе снесли 3 тысячи частных домов. Неблагодарные горожане не поняли своего счастья. На следующий день после открытия Дворца, тысячи граждан Брюсселя пришли к его стенам и осквернили символ судебной власти.То есть, на Дворец Правосудия, попросту говоря, написали. Поразительное зрелище тысяч горожан, одновременно писающих на Дворец Правосудия, настолько захватило воображение Андреаса и Михаэля, что вся остальная экскурсия прошла для них незамеченной. Однако посещение Дворца Правосудия запомнилось Андреасу и Михаэлю ещё одним событием. После экскурсии их привели в одно из помещений, где рассматривалось уголовное дело. Дело было копеечное. Шестнадцатилетняя девчонка пыталась выхватить у старой бабули сумку, но её тут же поймали и привели в полицию. Было возбуждено уголовное дело, которое было передано в суд. Кроме обвиняемой и потерпевшей, там была только мать обвиняемой, двое свидетелей и адвокат с прокурором. Девчонке не повезло. На такие процессы обычно никто не ходит, а тут пришёл целый класс, причём её ровесников. Адвокат всё время перечислял какие-то статьи в уголовном кодексе, которые можно трактовать в пользу обвиняемой. Прокурор всё время повторял, какая сумма находилась в кошелке и что кроме кошелка в сумке находился «носовой платок и ключ, не имеющий ценности». «Вот ключ-то как раз и имел ценность— шепнул Андреасу Михаэль. —Где бы эта бабка ночевала без ключа и когда бы ей сделали новый ключ?» Судья строго посмотрел на них. И этого взгляда было достаточно, чтобы школьники перестали шептаться. Но выражать свои чувства они не перестали. Девочки из класса смотрели на воровку с отвращением, которое ей всячески показывали. И девчонка это отлично понимала. Она низко опустила голову и отвечала на все вопросы, глядя в пол. Когда прокурор её спросил зачем она это сделала, она не поднимая взгляда от пола, залепетала что-то невнятное в своё оправдание. Андреас Фреге вышел из Дворца Правосудия с таким чувством, как будто он вступил в собачье дерьмо. И именно тогда он решил, что никогда не будет юристом. А вот своего нынешнего посещения суда Кампино ждал с нетерпением. Но маховики немецкого правосудия работают чрезвычайно медленно и повестка о вызове в в суд в качестве свидетеля по делу об убийстве Якоба Койзена пришла к нему всего навсего через полгода после происшествия. Дело было резонансным и поэтому слушалось в главном зале. Во главе стола сидел судья. Над его головой висел флаг и герб земли Северный Рейн-Вестфалия. Около судьи с двух сторон сидели двое присяжных. Дальше сидели слева прокурор, справа адвокат. Прокурору было пятьдесят лет, адвокату тридцать восемь. Но они производили впечатления братьев близнецов, оба отлично выглядящие, оба худощавые, оба одетые в черные брюки, белые рубашки и при галстуках, причем казалось что даже галстуки у них выглядят одинаково. И естественно, черные папки с документами, лежащие перед каждым из них, тоже были одинаковыми. Обвиняемый был почти ровесник прокурора, ему был пятьдесят один год, но выглядел он намного хуже и старше. Он был инвалидом: его левая нога была отнята по колено и вместо неё он носил деревянный протез. Он сидел в специальной загородке. За его спиной стоял полицейский. Потерпевшего в зале суда не было: полгода назад его похоронили и все те люди, которые его хоронили, сидели сейчас в суде и ожидали судебного приговора. Кампино с остальными свидетелями сидели в первом ряду. За ними были места для зрителей и все они были заняты. Кампино познакомился с Якобом «Джейком» Койзеном при весьма неприятных обстоятельствах. «Die Toten Hosen» остались без ударника. Впрочем, рано или поздно это должно было случиться. У Трини Тримпопа всю жизнь болел позвоночник, все врачи, к которым он обращался, были против его игры на ударных. Но Трини был упрям как осёл и никого не хотел слушать. «Ты ведешь себя как женщина, которой нельзя рожать детей, но которая всё равно хочет ребёнка», — как-то раз сказал ему Кампино. За «женщину» Трини обиделся, сходство ситуации отказался признавать. Какое-то время проблему решало наличие запасного ударника. Но в один прекрасный день второй ударник взбунтовался, отказался быть запасным и ушёл в другую группу. Проблема встала в полный рост. Тем более, что к тому времени Трини таки допрыгался и лечится ему теперь нужно было всерьёз. Единственный человек, которого Кампино видел ударником «Штанов», был Вольфганг «Вёлли» Роде. Но тот занят связан контрактом с другой группой ещё на полтора года. О том, чтобы сделать паузу в деятельности, речь не заходила даже теоретически. Кампино всех отправил в двух недельный отпуск, а сам уехал в Дюссельдорф к человеку, которого считал своим лучшим другом. Кампино вообще везло на людей. Но Йохен Хюльдер был кое-чем другим, чем просто другом и менеджером «Штанов». Это была нерушимая стена и полностью прикрытый тыл. Мало кто понимал Кампино так, как понимал его Йохен. И то, что он приехал в Дюссельдорф не к отцу c матерью, а к нему как-то само собой разумелось. Естественно, гостя принимали по высшему разряду. На столе в гостиной стояла вся четвёрка сортов знаменитого дюссельдорфского пива альтбир: «Шлюссель», «Шумахер», «Фюксхен» и «Уериге» и небольшие пивные бокалы, из которых принято было их пить. А к ним типичная дюссельдорфская закуска: гороховый суп с горчицей и огромная порция рульки с пюре и кислой капустой. — Хозяин пивной не делает такие вещи навынос, — улыбаясь, сказал Йохен, — но я сказал, что это для тебя. Да, Йохен явно понимал, что нужно голодному и уставшему с дороги человеку. Потом они вразвалку сидели на диване, лениво пили пиво и Кампино подумал, что жизнь прекрасна и была бы ещё лучше, если бы проблема ударника как-то решилась сама собой. — Слушай, от нас ушёл Трини, мы должны найти ударника в максимально короткий срок. Посоветуй мне кого-нибудь, ты же здесь всех знаешь. —Учитывая твои требования работать как вол, не усердствовать с пьянкой и не тянуть одеяло на себя… есть один, — по длительном размышлении сказал Йоген.— Джейк из «Die Profis». Между прочим, он учился в консерватории по классу классических барабанов. — Панк учился в консерватории? — недоверчиво сказал Кампино. — Не будь снобом, Кампи, ты тоже не из низов общества! — Может у тебя кассета есть с его выступлением? — Могу предложить только фотографию. — Давай фотографию. Йохен ушёл в другую комнату, через некоторое время оттуда послышался звук удара (видно, с верхней полки что-то свалилось и это что-то было увесистое) и сдавленное ругательство. Кампино откинулся на спинку дивана и почувствовал, что его глаза сами собой закрываются… — Спать хочешь? — раздался голос под ухом. — Немного, — соврал Кампино. — Вот, нашел… с риском для жизни. Кампино открыл глаза и внимательно посмотрел на фотографию. — Который из трех? — Тот, что слева. Кампино зевнул. — Ну, давай по последней… действительно, спать охота. Он налил себе и Йохену остаток «Уериге». Получилось ровно два бокала. — Мы всё выпили, — констатировал Кампино. — Как тебе Джейк? — поинтересовался Йохен. — Не знаю. Какой-то невзрачный. Не произвел впечатления. Йоген пожал плечами. — Не настаиваю… Найдёшь другого, более сексапильного. Кстати, у тебя недавно заболел зуб прямо на концерте? — Да. Боль была адская, обезболивающее не помогло, последние две песни не спел. А ты откуда знаешь? — «Die Ärzte» уже съязвили по этому поводу. — Вот сволочи! Они явно за нами следят! — Следят! — согласился Йохен. — Но издали. Предложи это место Беле, пусть следит за тобой вблизи! Будь уверен, лучше ударника ты не найдешь. Он будет ловить каждое твоё слово! Кампино чуть подавился пивом. — Ты со мной так не шути! — попросил он. — А я не шучу. Никаких намёков! Только факты! Бела демонстрирует очень давний и стойкий интерес к деятельности «Штанов» и к тебе лично. — Нет уж, такого счастья мне не надо! — Я чувствую, Джейк стал тебе намного симпатичнее? — Пожалуй, да! — Ну так как, берешь его? — Беру! — ответил Кампино. — Слушается дело об убийстве Якоба Койзена, — объявил судья.— 29 августа 1989 во время ссоры он был смертельно ранен Петером Клаусом Фрицше, своим соседом по дому. Потерпевший, не приходя в сознание, скончался на следующий день в реанимации. Обвиняемый вину не признал, считает, что это была необходимая самооборона. Прокурор придвинул к себе свои бумаги. — Вот заключение психиатрической экспертизы: вменяем. Судья кивнул головой. —Для дачи показаний вызывается госпожа Юдит Койзен, —объявил он. Встала худая высокая женщина с заколотыми наверх седыми волосами.Она была вся в черном. — В тот вечер Якоб пригласил меня к себе, — начала она.— Мы собирались провести вместе субботу и воскресенье, в воскресенье вечером он отвез бы меня домой. Он купил мои любимые пирожные, он вообще был очень хорошим сыном. Мы беседовали и пили чай. В пять часов вечера я включила телевизор и стала смотреть сериал «Доктор Куин: Женщина-врач». Я его всегда смотрю. А Якоб ушёл заниматься. Он каждый день играл на ударных минимум час. Вдруг я сначала услышала громкий звон будильника, потом Якоб закричал что-то вроде: «Опять он начал!» — Как вы думаете, кого он имел в виду? — Соседа, — Юдит Койзен кивнула в сторону Фрицше, — у них последнее время были очень плохие отношения. Он постоянно мешал Якобу. — Он вам на это жаловался? — Он говорил об этом вскользь, он старался меня не волновать.Но в этот раз я увидела у него бесплатные газеты, где печатаются объявления о сдаче и продаже квартир. Я спросила зачем они ему. Он сказал как бы в шутку, что съёмное жильё ему надоело и нужно покупать собственное. Я досмотрела серию почти до конца, как вдруг услышала ужасный крик. Кричал Якоб: «Помогите, помогите, этот сумасшедший ударил меня ножом!» Я сразу же выскочила из гостиной и увидела Фрицше, стоящего наверху лестницы. У него в руке был кухонный нож и этот нож был в крови. — Фрицше пытался напасть на вас? — Нет. Он просто стоял наверху лестницы с ножом в руках совершенно неподвижно. И я стояла внизу в каком-то оцепенении и смотрела на него. Потом он зашел в свою квартиру и захлопнул за собой дверь. Якоба не было, но поручень был весь в крови. Я побежала вниз по лестнице и увидела его уже в подвале. Он сидел на стуле за ударными и смотрел на стену. — Почему, как вы думаете, он спустился в подвал? — Я думаю, он хотел позвонить в скорую, у него в квартире была два телефона: в гостиной и в подвале. Он, наверно, думал, что до подвала он сумеет дойти быстрее. — Как вы думаете, почему он сел за ударные? — Потому что там стоял единственный стул. Ему было трудно идти. Наверно, он хотел передохнуть. Но со стула он сразу же рухнул на пол. Я подбежала к нему, у него были закрыты глаза и он не двигался. Его рубашка была в крови. Я вызывала скорую и полицию. Скорая увезла его в реанимацию. — Медицинская экспертиза показала, что Якоб Койзен умер от нанесённой ему раны в грудь, — сказал прокурор. — Да, да, у меня есть подробное заключение эксперта, —ответил судья. — Для дачи свидетельских показаний вызывается господин Йенс Рааб. Господин Рааб был в штатском, но по его выправке можно было с уверенностью сказать, что это полицейский. — Я работаю в полиции, — начал свидетель.— В тот день в мы получили вызов в 18.45 и уже в 19.00 были уже на месте. У входа нас встретила госпожа Койзен, показала на квартиру Фрицше. Она сказала, что на её сына совершенно нападение с использованием ножа, что нападавший сосед и он живёт в квартире наверху. Одновременно подъехала скорая и госпожа Койзен вместе с врачом и санитарами спустились в подвал, а я и мой напарник поднялись по лестнице вверх. Мы постучали в дверь Фрицше, я сказал: «Откройте, это полиция» и он сразу нам открыл. — Он не пытался сопротивляться, убегать? — спросил защитник. Полицейский усмехнулся. — На деревяшке далеко не убежишь. — Но он хорошо водит машину. За 15 минут он мог далеко уехать. — Не думаю, чтобы ему это сильно помогло. — Тем не менее он мог доставить вам кучу хлопот, но он предпочёл добровольно сдаться полиции. Он пытался как-то вам помешать, спрятать улики? — Нож, которым он убил Койзена, был вымыт. — Обвиняемый, почему вы это сделали? — спросил прокурор. — Чисто машинально. Меня учили сразу же мыть грязную посуду. — Очень похвальная привычка, — заметил прокурор.— Вы заодно вымыли и руки. — Но он сразу указал вам на нож? — спросил защитник. — Да. — Прошу отметить это в протоколе! —Обвиняемый, что вы делали до прихода полиции? — спросил судья. — Я выпил три таблетки болеутоляющего, у меня безумно болела голова. Когда полицейские постучали, я лежал в постели, мне было очень плохо. Когда меня вывели, у меня кружилась голова, я почти не мог идти от боли. — Вас вывели, а Койзена вынесли, — веско заметил судья. — Более подробный рапорт вам должно было передать начальство. — Да, мы всё получили. Вопросов больше нет? Большое спасибо, господин Рааб, вы можете занять своё место. — Следующая свидетельница, —произнёс прокурор, — госпожа Натали Миллер. Прошу вас. Встала красивая девушка. У неё были длинные прямые светлые волосы, голубые глаза и стройная фигура. —Меня зовут Натали Миллер. В настоящее время я живу в Берлине, но раньше жила в Дюссельдорфе. — Как вы познакомились с Якобом Койзеном? — С ним меня познакомила моя подруга. Он друг её детства. Джейк был не красавец и не был душой общества, но он был очень хорошим человеком. Я редко встречала таких людей, как он. Когда мы познакомились, я училась на фотографа. Ему тоже нравилось фотографировать и обрабатывать фотографии, я старалась его научить всему, что я знала. Он был очень способный ученик. А мне очень нравилась его игра на ударных. Однажды я у него спросила: «Можно я тоже попробую?» С другим парнем, я думаю, это было бы невозможно, он бы наверняка меня высмеял, сказал бы, что блондинкам в силу их ограниченных умственных способностей, не стоит учиться играть на ударных. А Джейк стал со мной заниматься. Он меня хвалил даже за очень маленькие успехи, а когда я ошибалась, всегда говорил, что это не смертельно.Теперь я учусь в берлинской консерватории и надеюсь после её окончания найти работу ударницей в оркестре. И всё это благодаря ему. — Вы были добрыми знакомыми? — Нет, у нас был роман, я у него жила. — Вы знаете обвиняемого? — Конечно, это Фрицше, сосед Джейка. Очень неприятный тип. У меня была красная мини юбка. Джейк любил, когда я её одевала. Она очень эффектно на мне выглядела. Когда её видел Фрицше, он буквально впивался взглядом в мои ноги. Это было отвратительно! Тогда я стала появляться у Джейка в брюках, но он своим мерзким взглядом всё равно меня раздевал. А однажды я открыла дверь на площадку и чуть ли не ударила его дверью. Он стоял очень близко к нашей квартире. Там ему было совсем нечего делать. Я вышла и спросила его, что ему нужно. Он сказал, что хочет пригласить нас на гриль. На это я ему сказала, что у нас другие планы. Он заныл, что он инвалид, он всегда об этом напоминал к месту и не к месту. Тогда я ему сказала, что предупреждать нас следует минимум за три недели, потому что у нас очень много своих дел. Мне это всё очень не понравилось и я сказала Джейку, что отсюда надо переезжать. Очень жалею, что не настояла на своём. — Что скажете, Фрицше? — Она специально меня провоцировала, появляясь в таком виде! — Неправда! — с негодованием воскликнула Натали Миллер. — Вы меня абсолютно не интересовали, никогда! Вы годитесь мне в отцы! — Я их действительно хотел пригласить на гриль, это было тогда, когда я ещё хотел сохранить с Койзеном хорошие отношения. — Это он хотел сохранить с вами хорошие отношения, — с ещё большим негодованием ответила Натали Миллер, — он таскал вам наверх тяжёлые сумки с продуктами! — Почему же ваши отношения испортились? — задал вопрос прокурор. — Из-за девок! — неприязненно проговорил Фритше.— К нему вечно ходили девки и они оставались у него ночевать. — Они вам мешали, устраивали шумные вечеринки? — Я по утрам встречал их в коридоре, мне это было неприятно.Они смотрела на меня как на пустое место. — Говоря о девках, вы имеете в виду госпожу Миллер? — Да, её и ещё одну, Синтию. — Вы знали Синтию, госпожа Миллер? — Я слышала о ней. Я участвовала в конкурсе красоты в Дюссельдорфе и стала вице мисс. Мне сразу же предложили контракт в Берлине в качестве модели. Я уехала в Берлин, потом влюбилась в другого человека. Но с Джейком мы сохранили дружеские отношения. Мы иногда звонили друг другу и однажды он рассказал, у него появилась другая девушка и что ее зовут Синтия. Я спросила как она выглядит. Он сказал, что у неё тёмные короткие волосы и черные глаза, что она очень сильно красится, но ей идёт, а одевается она как настоящая подруга рокера: носит черную кожаную куртку с цепями и черные кожаные штаны. С другого конца скамьи для свидетелей поднялась рука. — Вы что-то хотите сказать? — спросил судья. — Я хотел бы уточнить… Меня зовут Райнер Кребс, я вокалист группы «Die Profis». Я знал Синтию, она часто ждала Джейка после репетиций. Она действительно была красивая девушка, но я бы не хотел иметь такую подругу. Она постоянно пыталась решать за Джейка что он должен делать. Мне кажется, Джейк с ней и расстался потому, что она чересчур много его опекала. Кампино хмыкнул. Сам того не желая, он имел счастье присутствовать при расставании Джейка и Синтии. В тот день у него к Джейку было дело, которое не терпело отлагательств. Всё утро он пытался к нему дозвониться, но как назло телефон был всё время занят. Джейк не был любитель долгих разговоров по телефону. По-видимому, с телефоном что-то случилось. Кампино, разумеется, знал, что спонтанно в гости никто не приходит, мало ли чем может заниматься хозяин, но положение было безвыходным. Джейк жил за городом в бывшей промышленной зоне. Производство вывезли в Малайзию, а земля превратилась в чемодан без ручки. До города было далеко и чтобы сюда доехать у человека должна была быть своя машина. В окрестностях бывшей фабрики не было решительно ничего примечательного и интересного: ни леса, ни речки, ни живописных полей.Только любители заброшенных зданий добирались сюда из города, чтобы сделать эффектные снимки на фоне полуразвалившихся цехов. Вообщем, то, что подходило для фабрики, не слишком годилось под комфортабельные коттеджи. Кроме того, на то, чтобы снести корпуса, требовались большие деньги и было неизвестно, отобьются ли в будущем вложения. Пока компания ограничилась тем, что отремонтировала дом сторожа, превратив его из одноэтажного в двухэтажный и сдавала две квартиры по очень демократичной цене. Джейк снимал трехкомнатную квартиру на первом этаже и подвал, в котором поставил ударную установку. Несколько лет он радовался своему счастью, а потом судьба послала ему Фритше и счастью пришёл конец. Но сегодня на парковке не было машины c инвалидными значком на переднем и заднем стекле. Может у Джейка выдался счастливый день и сосед куда-то свалил на выходные? Но когда Кампино подошел к двери, выяснилось, что для Джейка день сегодня точно несчастливый, но по другой причине. Дверь была приоткрыта и Кампино оказался невольным свидетелем скандала, причём этот скандал был в полном разгаре. Джейк неподвижно стоял у стены и молчал, а скандалила Синтия, его девушка. — Ты женишься на мне, ублюдок! — кричала она.— Я угрохала на тебя столько времени! Я готовила тебе вкусные обеды, стирала и гладила на тебя, таскала тебе продукты, чтобы ты вдоволь мог барабанить! Ебусь тут каждый день с пылесосом как сумасшедшая! А теперь ты отказываешься на мне женится! Это тебе даром не пройдет! Я обращусь в полицию и скажу, что я была беременна и что это был твой ребенок, а ты заставил меня сделать аборт! А что же ты сразу стал таким бледным? Ссышься, что за тобой могут прийти? Правильно ссышься! Знаешь, почему ты не хочешь на мне женится? Да потому что ты педераст, вот почему! Потому что ты сраный пидор, мечтающий быть отъёбанным слоном! А слон срать на тебя хотел! Огромную кучу! Так что зелен виноград! —злорадно усмехнулась она. Джейк молча дал ей пощёчину. — Да ты охуел в конец! —взвизгнула Синтия. — Как только дело коснулось твоего драгоценного Кампи, ты бросаешься на меня с кулаками! Ёб ти мать! У тебя аж коленки дрожат, когда ты его видишь! Думаешь, я дура, у меня нет глаз и я этого не замечаю! Только всё напрасно, — с притворным сочувствием продолжала Синтия. — Клал он на тебя с прибором! Твой Кампи влюблён в Белу! Неудивительно! Бела шикарен, он красив и остроумен. И самый лучший барабанщик в мире!Ты даже близко не можешь с ним сравнится! Потому что ты — размазня поганая! Да ты должен быть счастлив, что такая девушка как я, обратила на тебя внимание! А насчет Белы… Твой прекрасный Кампино ебёт его в хвост и в гриву! Джейк все так же молча дал ей вторую пощечину. — Вот и хорошо, теперь-то я сниму побои, —торжествующе сказала Синтия, — пойду к врачу, потом в полицию и напишу заявление! И посажу тебя лет на десять! Я скажу, что ты меня изнасиловал и теперь всё время бьёшь меня и издеваешься надо мной, потому что я узнала про твои гомосексуальные наклонности! Кампино решил, что услышал уже достаточно и вошёл в дверь. — Однако, жизнь идет вперед семимильными шагами! Раньше когда парень отказывался жениться на девушке, она называла его импотентом, а теперь называет гомосексуалистом!... Синтия зло посмотрела на непрошеного гостя. — Как ты сюда попал? — Дверь была неплотно закрыта и я вошёл. — Ты даже дверь как следует закрыть не можешь! — обрушилась на Джейка Синтия.— Ничего не умеешь! Руки из жопы растут! — Зато благодаря приоткрытой двери я сегодня узнал много всяких интересных вещей. В частности то, что ты только что наговорила себе на уголовную статью. То, что ты говорила Джейку, называется «шантаж». Открой Уголовный Кодекс и посмотри что за это полагается. Я, милая девочка, из семьи юристов и неплохих юристов. Не люблю пользоваться знакомствами, но раз уж такое дело, я как-нибудь найду на тебя управу, не сомневайся! Я добьюсь того, что тебя обяжут не приближаться к Джейку под угрозой огромного штрафа! А какой иск вчинит тебе Бела за оскорбления! Я так и вижу, как ты останешься без штанов! И пострадаешь ты совершенно напрасно! Потому что ты совершенно не там ищешь любовную пару! Джейк мой, — Кампино положил Джейку руку на талию и надменно посмотрел на Синтию.— Мой! Понимаешь? Только мой! Я тебе его не отдам! Советую как можно скорее свалить и никогда больше здесь не появляться. — Ты врешь! Он целых 8 месяцев трахался со мной! — Мы поссорились. Я ревновал. Я вообще очень ревнив и не люблю, когда мне переходят дорогу. Я закатывал ему безумные сцены и он ушел от меня. А на днях мы помирились, он вернулся и больше я с ним ни за что не расстанусь! Так что женится на тебе он никак не сможет! А то, что он с тобой трахался… В конце концов, ну не маструбировать же ему! — Неправда! Я тебе не верю! Кампино повернул голову Джейка к себе, заставляя того нагнуться. Он ещё крепче обнял Джейка за талию и прижался губами к его губами, когда Джейк закрыл глаза, раздвинул ему губы кончиком языка. Они начали медленно и нежно целоваться языками. Синтию аж взорвало от злости. — Небось со мной ты так никогда не целовался, дерьма кусок! Она бы с удовольствием вцепилась бы ногтями Джейку в лицо, но боялась Кампино. Кампино оторвался от Джейка и облизнул губы. —Ты вкусный, Джейки! — сказал он, улыбаясь, Джейку и обратился к Синтии. — И ты что здесь стоишь? Тебе здесь ещё что-то надо? Ты всё уже увидела. Катись отсюда! Ты нам мешаешь! Синтия задохнулась от возмущения. — Вы оба засранцы и тупые моральные уроды! Хуесосы поганые! — Куда катится мир! — скорбно произнёс Кампино. — Такие хорошенькие губки и произносят такие нехорошие слова! — Какое тебе дело до моих губок! Таких как вы, девушки не интересуют! Глаза Синтии метали молнии. — Мне дохуя народу говорило, что все рокеры ёбанные свиньи и тотальная пьянь! А я, как идиотка, не верила! — Соболезную! Бедная ты, несчастная, целых восемь месяцев зря потрачено! — Да и хуй с вами! — от души сказала Синтия. —Вместо женщин вы предпочитаете грязные мужские задницы! А ты чтоб сдох, тварь неблагодарная! И поскорее, — вскричала Синтия, обращаясь к Джейку. — И ты сдохнешь, непременно сдохнешь! Моё слово верное. Когда ты будешь корчиться в мучениях, ты пожалеешь, что так ко мне отнесся, но будет уже поздно! — Вот ведьма! — сказал Кампино, когда разъярённая Синтия удалилась. — Как её корчило от наших поцелуев! Джейк, скажи мне, если она к тебе ещё раз рискнет сунуться и мы с тобой устроим ей такое шоу, что она умом тронется! А вообще на будущее— на таких, как она, пощечины не действуют. Только комплекс неполноценности! Сегодня она его, я надеюсь, заполучила! Есть, конечно, в этой методе слабое место: человек не может целоваться один! Но вдвоём у нас с тобой неплохо получилось, правда? Джейк счастливо засмеялся. — Значит, в следующий тоже можно звать тебя и ты опять будешь со мною целоваться?.. — Конечно, зови, о чём речь! — Спасибо тебе,— Джейк посмотрел на Кампино обожающим взглядом. — Какое счастье, что ты пришёл! — Где ты её взял такую, Джейк? Как она ругалась! Я мужчина и бывает ругаюсь матом, но я в жизни такого не слышал от девушки! Ей-богу, я под впечатлением! Хочется выпить чего-нибудь покрепче! — Крепче кофе ничего нет. — А в глобусе? Кстати, где он? У Джейка был красивый бар в виде небесного глобуса. На нём было нарисовано звездное небо с рисунками созвездий средневекового астронома Яна Гевелия и Кампино каждый раз буквально зависал, рассматривая его. Внутреннее содержание тоже радовало: там хранилось шесть разных сортов очень дорогого пива. Джейк специально приберегал его, чтобы выпить на Новый Год. Одно из них Кампино бесконечно интриговало. Это был восточно германский «Золотой всадник», который в ГДР пили только партийные бонзы. — Пиво она вылила на пол. — Какое? «Золотой всадник»?! — «Золотой всадник». — Ну и дрянь же! —в сердцах сказал Кампино, — а я думал, что это у тебя разлито. —Я попытался его у неё отнять и тогда она схватила весь бар и выкинула его в окно. —Это называется «умышленная порча чужого имущества». Ты же мне собирался подарить «Золотого всадника»? —Я для тебя его и купил. —Значит, он был все равно что мой? — Конечно. — Она мне ответит за «Золотого Всадника», а тебе за разбитый бар. И стоимость коврового покрытия надо с неё слупить и ещё пусть оплачивает рабочих, которые придут тебе его менять.Ты же не будешь жить с пятном в гостиной? Так что собирай чеки! Уж если она хочет судиться, пусть всё будет по правилам! — Значит, я делаю кофе? — Делай! Чашки она не разбила? — Нет. — Жаль! Я бы и чашки выставил ей в счёт! Джейк принес принёс две чашки кофе, сахар, сливки и всё это поставил на стол. Кампино добавил в горячее кофе сливок и отодвинул его, давая ему остыть. Он никогда не пил слишком горячее кофе—боялся обжечь слизистую. —Я пришел по делу, Джейк. Мне нужна твоя помощь. Мне не к кому больше обратится. Джейк внимательно посмотрел на Кампино. — Что-то случилось? — Да, случилось. Вёлли сломал ногу. Он встретил ребят из своей первой группы, они набрались и пошли проветриться, подышать свежим воздухом. Не знаю уж, где они ходили, но в конце концов очутились на стройке. Вёлли приспичило непременно помочится в недостроенном туалете —он же эстет! просто забора ему было мало! — и там ему на ногу упала какая-то незакреплённая конструкция. Я понимаю, это звучит смешно, но мне не до смеха. Остальные сразу протрезвели, довезли его до больницы и там его положили в гипс. Потом они позвонили мне в час ночи и всё рассказали. Я их обматерил. Они обиделись, мол, мы Вёлли с той стройки несли практически на руках по очереди, идти он не мог и такая нам благодарность! Я поехал в больницу выяснять что и как. Врач долго меня обнадеживал и говорил, что всё будет в порядке. Но сегодня утром выяснилось, что ничего не будет в порядке и он там надолго. Джейк, нам нужен ударник на время тура. —Нет проблем. Я ещё не забыл ваши песни. — Есть проблема, — сказал с нажимом Кампино, —в том-то и дело, что есть! С тех пор как ты ушёл, мы выпустили целый альбом. И тур как раз в поддержку этого альбома. Для того чтобы выучить ноты, у тебя есть сегодняшний вечер, ночь и самое большее полдня завтра. Уже в 12 дня я должен знать, на что мне ориентироваться, когда мы будем составлять сет лист. Я не прошу тебя выучить всё, это невозможно, но сколько сможешь и желательно побольше. —Нет вещи в мире, которою я бы не сделал для тебя, Кампи, — медленно сказал Джейк.—Где ноты? — Вот. — До завтра, утром я позвоню. Дома Кампино принял сильное снотворное и благодаря этому смог проспать всю ночь. Когда он проснулся, на часах было восемь. Он выругался. Ждать предстояло долго. Звонить Джейку значило его отвлекать. Он бы ещё раз взял снотворное, но побоялся проспать звонок. Кампино подошёл к телевизору и взял пульт. Он обожал футбол, был пламенный фанат дюссельдорфской «Фортуны». На игру «Фортуны» надеяться не приходилось, все матчи в этом сезоне были уже сыграны, но Кампино надеялся, что может быть ему попадется что-нибудь стоящее. Стоящее не попалось. Играли две какие-то неизвестные ему команды. Игра шла вяло и смотреть на неё было абсолютно неинтересно. Он переключил на МУЗ ТВ. Там крутили попсу. На следующем канале показывали какое-то дебильное ток шоу, на другом жуткое старьё — фильм 1956 года рождения «Сисси — молодая императрица». На детском канале, безмерно раздражая Кампино, резвились какие-то пони среди радуг и розочек. Пришлось выбирать лучшее из худшего. Глядя на молоденькую Ромми Шнайдер в роли Сисси, Кампино размышлял сколько же часов ему предстоит мучиться. Но тут раздался звонок и Кампино мгновенно подлетел к телефону. —Привет, Кампи, — в трубке слышался радостный голос Джейка, — я всё выучил. — Что, вообще всё?! — Да. — За одну ночь?! — Ну ты же просил побольше! Кампино задумался и прослушал всю речь Райнера Кребса, включившись в неё только на последних словах. —Якоб Койзен сочинял музыку к нашим песням, теперь он мертв и мы не сможем больше продолжать творческую деятельность. Кроме того, из-за его смерти пришлось отменить тур, а отменный тур — это слишком большая роскошь для нас. Мы должны будем отдать не только деньги за билеты, но и заплатить организаторам. Мы наверняка влезем в большие долги. Мы подадим от имени группы иск к Фрицше. — Этот человек практически нищий! — воскликнул защитник.— Как он сможет выплатить вам какие-то компенсации? — Нас это совсем не интересует. Ведь Фрицше никогда интересовали наши проблемы и когда он систематически мешал Джейку заниматься и доводил его до белого каления, он вряд ли понимал, что Джейку, как и любому другому человеку, надо высыпаться и не нервничать. Поэтому мы не собираемся входить в положение Фрицше. — Господин Андреас Фреге, —сказал прокурор.— Ваше слово. — Мы, то есть я имею в виду, «Die Toten Hosen», работали с Якобом Койзеном ровно год. Конечно, время от времени у нас возникали какие-то творческие разногласия, это нормально, но если Джейку что-то не нравилось, он высказывал это в предельно корректной манере. Агрессивность была ему полностью чужда. Я не представляю себе, до какого состояния его нужно было довести, чтобы он бросился на кого-то с барабанными палочками. В 96 году мы расстались, но уже в 97 снова работали вместе. Наш новый ударник Вольграф Роде сломал ногу. Я обратился к Джейку с просьбой заменить его на время тура. Джейк вполне мог отказаться, там было 60 выступлений, ни много, ни мало. Но он выручил нас. За одну ночь он выучил 14 песен. Не понимаю, как ему это удалось. Джейк был очень талантлив. Ему было всего 23 года. Кто знает, каких вершин он мог достичь? Возможно, вы убили гения, понимаете? — сказал Кампино, обращаясь к Фрицше.— Представьте себе, что вы убили Моцарта. — Моцарт писал музыку. — Вы любите классическую музыку? — удивился Кампино. — Я люблю нормальную музыку. — Мне кажется, это к делу не относится, —вмешался защитник. — Почему же? Возможно, Моцарт тоже был чьим-то очень плохим соседом. Он постоянно упражнялся в игре на пианино и на скрипке. Вы когда-нибудь слышали упражнения на скрипке? Уверяю вас, ударные показались бы вам райской музыкой. — Есть вопросы? Нет? Следующий свидетель —господин Роланд Вернер, —провозгласил судья.— Прошу вас. Встал маленький, пожилой и лысый человек в очках. — В нашей фирме господин Фрицше работал 10 лет. Как его начальник, могу сказать, что он хорошо работал, был аккуратным и старательным работником. Но у нас в фирме его очень не любили, никто не хотел сидеть с ним в одной комнате. Работники жаловались, что если они открывали окно, он приходил и сейчас же закрывал его, а если закрывали —он тотчас его открывал. Фрицше много раз говорил, что во всём должен быть порядок, но это должен быть исключительно его порядок. Всё должно было делаться так, как он привык. Он постоянно жаловался, что он инвалид и поэтому имеет право на какие-то особые привилегии. В конце концов, мне пришлось выделить маленькую комнатку, которую он занимал один. Но и тут он жаловался, говорил что комната тесная и ему не хватает воздуха. Но работа есть работа! Мы не могли ему создать условия как на курорте. Я и так часто шёл ему навстречу. У него никогда не было друзей, к нему всегда обращались только по делу. В корпоративах он участия не принимал. В нашей фирме корпоративы традиционно проводятся как пикники на свежем воздухе и он всегда ссылался на то, что боится простудился. Полагаю, это было к лучшему, так как в его присутствии было бы сложно расслабиться. — Вопросы к свидетелю? Вопросов не было. — Я бы хотел вернуться к девушкам Койзена, —сказал прокурор.—Значит «девок» было всего две? — Вполне достаточно, — проворчал Фрицше. — Говоря «девки», вы, разумеется, подразумеваете «проститутки»? — Да. — На основании чего вы решили, что они проститутки? — Порядочная девушка не остается на ночь у мужчины. А эта Синтия была ещё хамка и лентяйка. Она всегда плохо мыла лестницу, а когда я ей на это указывал, говорила мне: «Не нравиться? Мойте сами!». Я был рад, когда она перестала появляться у Койзена. — Когда это было? — Примерно месяцев девять назад. — И с тех пор никаких девушек у Койзена не было? — Не было. — То есть, с тех пор он жил один? — Да, — угрюмо подтвердил Фрицше. — Его девушки вас больше не беспокоили? — Нет. — Вы расценили это как свою победу? Фрицше молчал. — Отвечайте! —приказал судья. — Он был обязан вести себя прилично! — То есть, расценили. У вас, как я помню, были к Койзену две претензии: девушки и игра на ударных. Одного вы добились и решили во чтобы то ни стало добиться второго. — Он мог играть на на своих барабанах всё утро и весь день, — возразил Фритше. — Я приходил домой примерно в 17.30. До моего возвращения у него было очень много времени. — Вот выписка из договора о найме жилья, — прокурор вынул из своей папки бумагу. —Тут написано, что жильцы обязаны соблюдать тишину после девяти часов вечера. По какому праву вы заставляли Койзена соблюдать тишину уже в 17.30? — Я инвалид, он не должен был шуметь, он лишал меня отдыха! — Разве нельзя было как-нибудь решить эту проблему по-другому? —вмешался судья.— Например, можно было переехать в специальные дома для инвалидов.Там есть пандусы и лифты. Зачем жить в доме, который не предназначен для проживания инвалидов, тем более что вы жили на втором этаже? — Это очень дешёвое жильё! Жильё в Дюссельдорфе очень дорогое! — Но ведь вы работали! Получали не такую уж маленькую зарплату. — Мне трудно паковать вещи! — Можно было обратиться к социальным службам и поскольку вы инвалид, вам бы помогли. — Я ненавижу, когда другие роются в моих вещах! — По-видимому, в тюрьме у вас будет минимум вещей и в них никто не станет рыться, — сказал потерявший терпение судья. — Я инвалид, а он нарушал порядок! — А вы никогда не думали, что в его квартиру могла въехать многодетная семья? — спросил прокурор.— Тогда бы шуму было бы гораздо больше и главное, вы никуда бы не смогли пожаловаться, потому что от детей всегда шум. Вряд ли такая дешёвая квартира могла остаться долго незанятой. Или вы рассчитывали сами поселиться в этой квартире, после того как выживете Койзена? — Такое мне в голову не приходило! — Позвольте вам не поверить, все ваше поведение говорит о том, что квартира Койзена вам очень нравилась, потому что в вашей собственной квартире был один недостаток— вам было тяжело карабкаться по ступенькам на второй этаж. С этой точки зрения ваше нежелание куда-то переезжать является вполне логичным. А что бы вы сделали с подвалом? — Я бы его закрыл навсегда! — Ну вот видите, вы сами себя выдали! — Я протестую! —воскликнул защитник. — Это всё догадки, а не факты. — Можно провести маленький следственный эксперимент, господин судья? Судья кивнул. Прокурор взял будильник и завел его. Будильник громко и раздражающе зазвонил. — Достаточно, — поморщился судья, — выключите. — Этот будильник обвиняемый ставил в коридоре и заводил его на два часа. Фрицше, будильник вас никак не беспокоил? Ударные беспокоили, а этот звон нет? — Он меня беспокоил, но этим я хотел показать Койзену, что уже много времени и ему пора заканчивать. — Значит, Якобу Койзену не нравился этот звон? — Нет, он в первый же раз выскочил из своего подвала и хотел выключить будильник. Я ему сказал, что это моя собственность и я не позволю ему даже пальцем до него дотронуться. Он все равно выключил будильник и переставил в такое место, куда мне было трудно дотянуться. Тогда я купил другой будильник и сказал, что буду его заводить каждый день, пока он не перестанет в моём присутствии играть на ударных. На следующий день он опять убрал будильник в недоступное мне место и мне пришлось покупать следующий. Моя жизнь превратилась в кошмар: у меня всё время болела голова, а я был вынужден слушать весь этот звон и стук. Этот Койзен… он отбирал у меня последние остатки здоровья. В тот день, 29 августа, я опять купил будильник. Это был уже четвертый будильник за неделю. Я приехал домой и уже во дворе услышал ударные. Я завел будильник, он зазвонил и тогда я поставил его на на стул, на котором я снимаю обувь. На моём этаже Койзен не имел права что-либо трогать. Я успокоился и пошёл на кухню готовить себе обед. Я резал хлеб, когда я услышал шаги на лестнице. Это шёл Койзен. Он очень зло сказал: «Опять этот будильник! Я заткну его!» Я услышал его и вылетел на лестницу с ножом. Я спешил и просто забыл положить нож обратно на стол, я хотел помешать ему забрать будильник и увидел, что он поднимается по лестнице со зверским выражением лица и с барабанными палочками в руке. Он мог меня ударить барабанными палочками. Тогда бы я не удержался, упал бы, покатился бы вниз по лестнице и сломал бы себе все кости. Я не планировал его убить, он сам наткнулся на нож, это была самооборона. Я его очень боялся. —Почему вы не заперли дверь, если вы так опасались его агрессивных намерений? Разве ваша квартира не имела входной двери со замком? — Имела. — Вот фотография вашей входной двери. Разве эту дверь можно пробить с помощью барабанных палочек? Скорее наоборот, барабанные палочки сломаются о неё. —Я был очень взволнован и его очень боялся. —Тем более надо было закрыться и вызвать полицию и тогда за свои агрессивные действия отвечал бы Койзен. Почему вы этого не сделали? — Я даже не подумал об этом! Я был взволнован! Я вылетел на лестницу даже не понимая, что у меня в руке нож. К несчастью, нож случайно оказался между нами. — Случайно? Вы считаете, что Койзен не видел ножа? Каким образом? Вы спрятали нож за спиной, а потом неожиданно выхватили? — Нет, нож всё время находился у меня в руке. — То есть, Койзен увидел у вас в руках большой нож и всё равно шёл вперед? — Он, наверно, думал, что я не решусь его применить. — А вы решились? — Это была необходимая самооборона! — Достаточно, я вас понял, — сказал судья.— А сколько стоил ваш будильник, Фрицше? — неожиданно поинтересовался он. — 10 марок. — Сколько всего вы их купили? — 4 штуки. — Выходит, жизнь Якоба Койзена вы оценили в 40 марок? — Я же сказал, что не хотел его убивать! — Ну что ж, — вздохнул судья, — остается услышать речь защитника. —Я бы хотел сказать пару слов в защиту обвиняемого. У господина Фритше, моего подзащитного, было очень несчастное детство. Его отец умер, когда ему было 4 года и он едва его помнил. В 8 лет умирает его мать и ребёнка отдают бабушке и дедушке.Они, возможно, были прекрасными людьми, но дисциплина в их доме была чрезмерно строга для маленького восьмилетнего мальчика. Ровно в восемь часов вечера они ложились спать и мальчик тоже должен был идти спать, даже если его ровесники в это время ещё играли во дворе. Старые люди не любят шум и шумные детские компании, поэтому мальчику не разрешалось приводить к себе друзей. Но в младшей школе он много играл с детьми, потому что ходил на продлёнку и забирали его всегда одним из последних. Всему пришёл конец, когда в возрасте девяти лет Петер Фритше спешил в школу и упал с лестницы второго этажа, на котором он жил. Это событие разделило его жизнь на до и после. Целых 12 месяцев лежал он в больнице. К нему несколько раз приходили бабушка и дедушка, но лучше бы они этого не делали. С их точки зрения, внук вёл себя неосторожно и они ругали мальчика за то, что он упал. В результате операций, которые он перенес, одна его нога стала на двенадцать сантиметров короче другой. Ходить ему было тяжело, прогнозы давались плохие и он согласился на ампутацию ноги до колена. В его несчастной жизни было только два периода, когда он был счастлив: детский сад и начальная школа. В среднюю школу он пошёл уже с деревянной ногой и в интернат для инвалидов, потому что в нормальной школе одноклассники смеялись над ним. Всё это оставило глубокий след в жизни моего подзащитного. В колледже, в котором он учился, училось много девушек, но девушки, которые ему нравились, отказывали ему, смеялись над ним и не хотели иметь с ним дело. Он старался хорошо учиться и получил хорошее место, но сослуживцы не любили его. На работе его считали всезнайкой, считали, что он выслуживается перед начальством и плохо к нему относились. Потом он сдал на права и купил машину. Простенький «Форд» открыл ему целый огромный мир. За рулем он не чувствовал себя инвалидом, он был такой как все. Второе место, где он мог расслабится и почувствовать себя нормальным человеком, было его жильё. В квартире, которую он снял, был важный недостаток: она находилась на втором этаже. Ему приходилось, надрываясь, тащить продукты на второй этаж. Это требовало нечеловеческих усилий. Но было и достоинство: один сосед. Мой подзащитный знал, что он вызывает антипатию и поэтому хотел хотя бы дома общаться с как можно меньшим количеством людей. Но соседи —это всегда кот в мешке. Оказалось, что его сосед — барабанщик в рок группе. Первоначально мой подзащитный пытался поладить с Койзеном, он предлагал ему различные варианты совместного существования.Но Койзен последовательно отвергал все предложения. — Мы уже слышали про эти предложения и обсудили их, — заметил судья. —В конце концов, Койзен довёл моего подзащитного своими барабанами до того, что он стал слышать их даже, когда Койзен на них не играл. Койзен, о котором сегодня было сказано столько тёплых слов, последовательно сводил в могилу моего подзащитного. Господин Фритше стал жертвой случайного стечения обстоятельств. Он не выживет в тюрьме, потому что он полностью одинокий инвалид, о котором некому позаботится. —Что вы предлагаете? —спросил судья. —Мне, кажется, соразмерным наказанием моему подзащитному был бы домашний арест. Это легко устроить. Если лишить моего подзащитного машины, то он не сможет выбраться за пределы лужайки перед домом. —То есть, вы предлагаете убийце домашний арест вместо тюрьмы? —Учитывая его физическое состояние — да. —Интересно, а фирма, которой принадлежит дом, не будет возражать? —поинтересовался прокурор.— Как будет выглядеть их объявление о сдаче квартиры: «Сдаем квартиру в полностью безлюдном месте, на втором этаже живет человек, убивший своего соседа.»? — Весь Дюссельдорф знает, что в этом доме убили человека, —возразил адвокат. —Пока страсти не улягутся, фирма всё равно не сможет ничего сдать. Мой подзащитный— человек не опасный для общества. Он глубоко раскаивается в своем поступке. — Я не заметил его глубокого раскаяния, —сказал судья. — Напротив, у меня создалось впечатление, что он считает себя полностью правым. Многие люди не любит своих соседей. Это действительно проблема и каждый решает её по-своему. Но убийством соседей все-таки занимаются единицы и даже инвалид должен быть наказан за убийство. У каждого человека есть своя тяжёлая ноша и даже если человек инвалид, он не имеет права перекладывать её на плечи другого человека. Вы хотите еще что-нибудь сказать или задать кому-нибудь из свидетелей вопрос? — обратился он к прокурору. — Я считаю, что Фритше виновен и прошу наказать его десятью годами тюремного заключения, — ответил прокурор. — У меня всё. — А вы? — Я считаю, что мой подзащитный, с учётом смягчающих обстоятельств, заслуживает восьми лет и должен отбывать свой срок заключения под домашним арестом. У меня всё. — В таком случае суд удаляется на совещание. В зале стало очень тихо. Наконец судья и присяжные вернулись. — Суд признает обвиняемого Петера Клауса Фрицше виновным в непредумышленном убийстве своего соседа Якоба Койзена и назначает ему восемь лет тюремного заключения. Кампино и Брайти в полном молчании дошли до машины. — Как ты думаешь, Кампи, —спросил Брайти, пристёгиваясь ремнем, — справедливость восторжествовала? Кампино пожал плечами. — С одной стороны, конечно, да. Дать за убийство домашний арест— это чересчур. С другой стороны, этот адвокат наверняка уже посоветовал Фрицше постоянно жаловаться на боль в ноге. В результате, он или проведет все восемь лет в тюремной больнице или года через три дело таки кончится домашним арестом. К тому времени нижняя квартира будет отремонтирована и вуаля! можно будет туда въезжать! — Была бы у меня хоть малейшая возможность, я бы врезал с ноги этому Фрицше, да так, что он бы завертелся на своей деревяшке! — Да там, в суде, каждый второй ему бы врезал! Его счастье, что самосуд остался в далёком прошлом… На следующий вечер Кампино позвонила госпожа Койзен и попросила придти. — Я ничего не трогала до суда, думала, а вдруг следствию ещё что-нибудь понадобится. Но надо разбирать вещи Якоба, сколько ещё можно тянуть… Там есть много ваших фотографий, заберите их, пожалуйста. Кампино подумал и набрал номер телефона. — Привет, Йоген!.. Звонила мать Джейка, просила придти завтра забрать фотографии. Пойдешь вместе со мной? Ей-богу, не могу смотреть на женские слёзы. Госпожа Койзен вынесла гостям альбом для фотографий и большую черную папку. В альбоме были цветные фотографии из туров «Die Toten Hosen», в основном групповые. В черной набитой битком папке хранились исключительно увеличенные черно-белые фотографии Кампино. Судя во всему, фотограф пытался передать сумасшедшую энергетику концертов "Die Toten Hosen". — Я настолько эротичен? — сказал Кампино, поражённый увиденным. — Да, — ответил Йоген, —Джейк очень хорошо это передал. — Напротив ударных есть ещё одна ваша большая фотография, — обратилась госпожа Койзен к Кампино, — вы сразу её увидите, когда войдёте. Я не пойду в подвал, сейчас не могу, когда-нибудь потом… Йохен и Кампино спустились по лестнице в подвал. Подвал был кирпичным и сводчатым. Это было всё, что осталось от первоначального дома сторожа. — Какая хорошая акустика, — тихо сказал Йоген и его слова гулко отдались под сводами.— Понятно, почему Джейк так не хотел отсюда уезжать. В подвале не было никаких вещей, только ударные, за игру на которых Джейк заплатил жизнью. Напротив ударных висел большая фотография Кампино в светлой рамке. Кампино стоял вполоборота, яростно сжимая в руке микрофон. Глаза у него были весёлые и дерзкие и сам он напоминал готовую развернуться пружину. Это была самая лучшая фотография из всех. —Мать Джейка сказала, что когда она его нашла, он сидел на стуле за ударными и смотрел на стену. Но если сидеть за ударными, — Йохен опустился на стул, — то смотришь не на стену, а прямо на твой портрет. Похоже, твой портрет — последнее, что Джейк видел в своей жизни. Он же так и не пришёл в сознание. Почему у него было так много твоих фотографий, Кампи? В голове Кампино сам собой прозвучал голос Джейка: «Нет вещи в мире, которою я бы не сделал для тебя, Кампи…» — Я как-то раз помог ему с одним деликатным делом, а он был очень благодарным человеком, — ответил Кампино.