Линц и пустота

— Вот, выпей, — Дасти осторожно потянул ему стакан с пластиковой трубочкой. — Спасибо, я сам, — Линц раздраженно выхватил его из рук и попытался сделать глоток. Дасти уступил, впрочем, слегка придержал стакан, чтобы помочь напиться. Линц не сопротивлялся, ведь понимал, что иначе все разольет, а то и сомнет стакан, тот треснет, и осколки разлетятся во все стороны. Но даже так Линц не мог сдержать злости. Когда он допил, друг отобрал у него стакан и поставил на стол. — Могу еще что-нибудь сделать? — осторожно спросил Дасти чуть погодя. — Да, — согласился Линц, хотя его так и подмывало сказать что-нибудь погрубее. — Уйди, пожалуйста. И Дасти ушел. Впрочем, Линц знал, что завтра он вернется. Он всегда возвращался. Сколько дней, недель, месяцев прошло? Подобные сцены повторялись множество раз. Дасти приходит, приносит какую-нибудь еду, помогает по хозяйству, рассказывает последние новости, хвастается успехами в восстановлении Хайнессена… и все кончается тем, что Линц просит его убраться куда подальше. Сколько месяцев прошло с той битвы на «Брунгильде»? Кажется, год уже есть, но это не точно. Линц потерял счет времени. Довольно трудно следить за календарем, когда внутри лишь пустота. Линц выжил. Во всяком случае, его часть. Он был одним из немногих уцелевших розенриттеров. Единственным из знаменитой троицы, куда кроме него входили еще Райнер и Шенкопф. Вот и сейчас Линц чувствовал себя лишь осколком чего-то большего. И дело было не в том, что смерть друзей он так и не смог до конца пережить и принять. Все же Линц был солдатом и потерял многих товарищей — к такому рано или поздно привыкаешь. Как бы ни было больно и стыдно признавать, но Линц страдал совсем по другой причине. С «Брунгильды» он вернулся не полностью. Последняя битва растерзала его тело в клочья. Хирурги буквально вытащили Линца с того света. Но израненные руки спасти не удалось — обе пришлось ампутировать. И теперь он был вынужден привыкать к жизни с протезами. Казалось бы, что такого? Миллионы солдат проходят через подобное горе. Но Линц вместе с руками потерял свой главный талант — рисовать. Разумеется, армейские протезы заточены под многие задачи: держать топор, нажимать на спусковой крючок, сжимать пальцы в кулак и бить. Мелкая моторика и подвижность запястья в стандартную программу протеза не входили. Врачи сразу объяснили Линцу положение дел, дав понять, что после нескольких месяцев реабилитации он сможет сносно писать и держать стеклянный стакан в руке, не разбивая, но рисовать на прежнем уровне у него не получится никогда. Вердикт стал ударом не только для самого Линца: многие чиновники, представлявшие новую власть, возлагали на него большие надежды. Герой войны, знавший лично великого Яна и не менее великого Шенкопфа, участник многих баталий, и при том отличный художник... Высшие чины собирались сделать его лицом искусства Новой Республики. От Линца ждали портретов и проектов мемориалов, возведенных в честь его героических друзей. В первые дни после выписки к нему почти ежедневно кто-нибудь наведывался и всегда с проектами. Линц же в ответ ожесточенно и почти злорадно демонстрировал посетителям, как любой карандаш или перо ломались в его новых пальцах еще до того, как касались бумаги. Чиновники разочарованно вздыхали, забирали свои папки, убирались куда подальше и больше не возвращались. А вот Дасти до сих пор приходил. Конечно, к Линцу забегал не он один. Многие соратники навещали его. Вот только эти визиты не приносили ничего, кроме раздражения. Как объяснял приставленный к нему психолог, при нынешнем состоянии для Линца нет каких-то универсальных слов поддержки и утешения, ничто не может ему толком помочь. Его одинаково злили все: и Фредерика с ее скорбным лицом и бесконечным сочувствием (просто иди к черту, от твоей жалости любой ощутит себя полным ничтожеством!); и Юлиан, уверяющий, что Линц должен радоваться тому, что вообще выжил (вы только поглядите, сам цел и невредим, с прекрасной невестой под ручку, говорит, как повезло человеку, который потерял все, кроме ставшей никчемной жизни, — вот уж везение!); и Дасти с его бесконечным показным оптимизмом и попытками вести себя с Линцем так, будто ничего и не произошло (что за бред?! ты что, не видишь? я уже не тот Линц, не притворяйся, что тебе приятно мое общество, что все может быть как раньше!). Да, Линца раздражали буквально все, однако позже он неохотно признал, что Дасти злил его чуть меньше остальных. В то время как Фредерика, Юлиан и остальные поняли желчные высказывания Линца как просьбу оставить его в покое (и перестали навещать, раз попросили), Дасти не пропускал ни дня. Бывший адмирал, а ныне заведующий проектом восстановления Хайнессена и главный редактор самого важного новостного портала планеты, естественно, был занят как никто. И тем не менее ежедневно находил хотя бы полчаса, чтобы провести их в квартире Линца. Дасти с нечеловеческим упорством не желал признавать очевидного. Ежедневно он приносил Линцу новые материалы и инструменты: карандаши, фломастеры, альбомы, упаковки пластилина. Линц сначала делал вид, что не видит подарков, но потом начал демонстративно брать то одно, то другое. Карандаши ломались в неловких пальцах протеза, глина и пластилин превращались в бесформенные лепешки, а на бумаге в лучшем случае оставались чудовищные каракули. Линц с каким-то болезненным удовольствием выставлял эти результаты труда на видном месте перед каждым приходом Дасти. Мол, погляди, зря стараешься. Тот же упорно изображал, что радуется прогрессу Линца и хвалил его уродские творения. Постепенно все эти посещения стали рутиной, ежедневным ритуалом. В конце концов Линцу пришлось признать, что как бы ни раздражало порой поведение Дасти, а он ждал новой встречи. *** Со временем даже броня оптимизма Дасти треснула, и к другу пришло понимание, что мастерство Линца уже никак не восстановить. Впрочем, Дасти все равно не унывал — он загорелся новой идеей. — Ну и пускай ты не вернешь ловкость рук, твой талант же по-прежнему с тобой! — заявил он Линцу, перекладывая продукты из пакета в холодильник. — Твой талант в голове, в сердце. Просто забудь о карандаше и бумаге, найди другой материал. Кстати, слышал о лейтенанте Хазуки? — Ты про того чудика, который собрал экспедицию к месту гибели «Гипериона», чтобы подобрать его обломки? — чтобы ответить на вопрос, Линц даже оторвался от глубокомысленного созерцания пейзажа за окном и взглянул на Дасти. — Про того самого! Набрал кучу металлолома и теперь делает из них скульптуры. Просто потрясающие, на мой взгляд! Я недавно сделал целый репортаж про его работы, можешь глянуть в моем блоге. — Да видел я уже, — пожал плечами Линц. Ему почему-то не хотелось признаваться, что каждое утро он начинает с просмотра блога Дасти. — Довольно наивные работы. Какие-то чудовища, роботы. Не сказал бы, что у этих скульптур есть художественная ценность. — Но детям нравится! — не сдавался Дасти. — Да и не это главное. Важно то, что Хазуки нашел, в чем себя выражать. Для него материалом стали обломки погибших в войне кораблей. Тебе не кажется это вдохновляющим? — И что же ты предлагаешь вместо карандаша и бумаги? — язвительно спросил Линц. — Да что угодно! — Дасти вскочил и театрально развел руки. — Бумага. Глина. Цветы и растения. Цифровые технологии. Инженерия. Камни. Бактерии. Ткани и украшения. Музыка. Песок… — Говно… — пробормотал Линц и снова отвернулся, разглядывая вид из окна. — Тоже вариант! Поставлю тебе любое сырье в любом количестве! — тут же нашелся с ответом Дасти. — Могу начать производство хоть сейчас. От неожиданности Линц не сдержал в горле смешок. Казалось бы, мелочь, но это был его первый настоящий смех за несколько долгих месяцев, прошедших с битвы при Шиве. Линц сам удивился подобной реакции, но пути назад уже не было. Дасти, похоже, воспринял этот единичный смешок как свою личную победу и еще неделю ходил заметно гордый собой. Линц, впрочем, не сильно злился на него. Ведь ради таких моментов он и терпел Дасти и его бесконечную болтовню. С другими посетителями то и дело возникали неловкие паузы, и когда так случалось, на Линца постоянно бросали жалостливые взгляды, а их он ненавидел больше всего. Дасти же никогда не лез за словом в карман. У него всегда наготове была меткая фраза, шутка, безумная история или анекдот. Да, он порой безмерно раздражал Линца, но при этом никогда не вызывал чувства неловкости и острое презрение к себе. Линц не сомневался, что в отличие от него Дасти свой материал для творчества уже нашел — это были слова. Огнем, дающим Дасти силы, был живущий в нем и постоянно рвущийся наружу кипящий Логос, ежеминутно требующий высвобождения виде случайных и неслучайных фраз. И Линц бы соврал, сказав, что эта часть личности друга не восхищала. *** Видимо, потому Дасти и был так увлечен своей работой. Теперь он был полезен как никогда, ведь, выйдя в отставку, стал публичной персоной. У него не было конкретной государственной должности, но именно его общественная деятельность помогала восстановить Хайнессен даже больше, чем кабинетные решения. Если кто-нибудь инициировал проект, Дасти собирал для него средства, причем в короткие сроки; помогал ветеранам найти работу, курировал множество начинаний. Его блог, посвященный возрождению планеты, был одним из самых просматриваемых на Хайнессене. Дасти не только освещал все более или менее значимые события и инициативы, он также строго следил, чтобы средства, идущие на восстановление городов и благотворительность, не оседали в карманах коррупционеров. — Сейчас мы разрабатываем проект нового парка в Хайнессенполисе, — начал рассказывать Дасти за обедом во время очередного визита. — Он будет находиться там, где стояло правительственное здание, разрушенное Миттермайером. Большую часть завалов разобрали, но инженеры решили, что для застройки это место уже не подходит. Так что было решено устроить там общественный парк. А в центре, где стояло уничтоженное здание, поставят памятник героям, погибшим в войне. Мы пока не решили, как именно он будет выглядеть. Собираемся объявить конкурс на лучший дизайн для монумента. — Только не говори, что предлагаешь и мне поучаствовать! — Линц закатил глаза. — Ты же видел… за эти месяцы я ни на йоту не стал рисовать лучше. Не могу даже линии прочертить, не сломав карандаш. Или опять начнешь нести эту чушь про то, что я должен найти другие материалы? — Просто обдумай это предложение, — вздохнул Дасти. — Тебе не обязательно рисовать или ваять что-либо. Достаточно подать идею в письменном виде. Каким бы ты хотел видеть памятник нашим друзьям? — Ты не понимаешь… — покачал головой Линц. — Не лишись я рук, а все равно бы не смог их нарисовать. Потому что не могу вспомнить лица. Вместо воспоминаний у меня одна лишь пустота. И это было правдой. Раньше Линц иногда пытался достать из головы образы друзей, мысленно заново пережить счастливые моменты с ними, но вспоминал лишь кровь, боль и звуки ударов. Вместо дорогих лиц в его сознании возникала одна только мешанина из тошнотворных красно-серых фигур. Бороться за свое прошлое оказалось слишком болезненно, и со временем Линц научился глушить эти мысли. Теперь в его душе осталась лишь пустота. Умом Линц понимал, что где-то в глубинах памяти должны храниться и хорошие воспоминания. Например, он довольно часто выпивал с Шенкопфом и Райнером, и не менее часто они вместе бродили по городу. Он не забыл, как однажды Ян подошел к нему и стал обсуждать дизайн логотипа для формы Изерлонской республики, и они так увлеклись, что беседа закончилось в баре далеко за полночь. У него бывали и душевные разговоры с Иваном Коневом, и дружеские перепалки с Федором Патричевым, а порой ему приходилось выслушивать строгие наставления Бьюкока. Но при попытке вспомнить все эти события подробно Линц терпел неудачу. Впрочем, не он один. Кроме регулярных бесед с психологом Линца обязали каждую неделю посещать группу поддержки для ветеранов. Там он узнал, что не только ему приходится бороться с пустотой в душе. Многие столкнулись с ней. Некоторые научились заполнять эту брешь каким-либо занятием. Скажем, тот же лейтенант Хазуки спасался тем, что ваял из обломков кораблей уродливых големов на потеху малышне. Творчество стало выходом для него. Некоторые, беря пример с Алекса Кассельна, находили отдушину в семье и детях. Сун Сульззкариттер открыл булочную в память о Бьюкоке и Ю-Чане. Почти еженедельно он угощал всю группу выпечкой собственного изготовления, и в те редкие дни, когда Линц чувствовал вкус еды, а не пепла, он признавал, что булочки выходили отменные. Впрочем, не все спасались от пустоты с помощью каких-нибудь безобидных занятий. Коммандер Нильссон, который в битве при Шиве потерял почти всех своих друзей и сослуживцев, на их встречах в основном молчал. Внезапно он куда-то пропал. Позднее пошли слухи, что он отправился на Один, и примерно в то же время стало известно о пропаже огромной партии концентрированных сеффл-частиц. Линц бы точно не пошел по этому пути. В его душе не было ненависти к бывшим врагам. Понимания и прощения, впрочем, тоже не было. Одна сплошная пустота. Однажды Линц попытался вспомнить, какое имя было у адмирала Фаренхайта, но так и не смог. Конечно, ничто не мешало посмотреть в сети, но Линц махнул на это рукой. Какая разница, как звали очередной пробел в его памяти? — А ты?! — не выдержал однажды Линц, обращаясь к Дасти. — Как ты борешься с тем, что их уже нет? Чем ты заполняешь эту пустоту внутри? — Тобой, — выпалил Дасти и тут же смешался, покраснел. — Я хотел сказать… мне нравится помогать людям. Моя общественная деятельность помогает и другим, и мне самому. Линца внезапно обуял очередной приступ беспричинной злобы. Ему захотелось сказать Дасти какую-нибудь гадость. — Так вот, значит, кто я для тебя? Просто хобби? — язвительно бросил он в лицо Дасти. — Просто возможность почувствовать себя лучше? — Нет! Все нет так… Я… — начал оправдываться Дасти, запинаясь и нервничая. — Мне правда нравится проводить с тобой время, но… не в том смысле… ты для меня очень… ты же… Впервые за время их знакомства дар Логоса подвел Дасти, он просто не находил нужных слов и бубнил какую-то чушь. Линц воспринял это почти как личное оскорбление. Ему было больно видеть слабость в своем друге, тяжело и одновременно стыдно за свое поведение. Потому Линц повел себя единственным доступным на данный момент способом — закрылся. — Уйди. Уйди, уйди, просто уйди, пожалуйста, — пробормотал он и отвернулся. Дасти потоптался пару секунд, все еще пытаясь подобрать нужные слова, затем вздохнул и ушел, оставив Линца в гнетущей тишине. Той ночью Линц не мог заснуть: он злился на свое поведение и в то же время холодел от ужаса, что разрушил то немногое хорошего, что оставалось в его жизни. Впервые за долгие месяцы Линц испытал другую эмоцию, а не изматывающую горечь от потери. Но на следующий день Дасти пришел как обычно, будто ничего не случилось, и Линц вздохнул с облегчением. Друг как всегда сиял оптимизмом, делился новостями и болтал без умолку. Линц попробовал поддержать разговор, стараясь ничем не припомнить вчерашнюю размолвку. Чего уж говорить — он про себя радовался! Но с того дня все чаще вспоминал об ужасе, который пережил после той размолвки, и теперь старался вести себя с Дасти более сдержанно. И не срываться на нем понапрасну. *** — Как там идет работа над новым парком? — якобы невзначай спросил Линц пару месяцев спустя, во время очередного визита Дасти. Тот в ответ развел руками. — Пока рано говорить. Еще не закончили с основным планом. Конкурс на проект памятника героям решили отложить на следующий год. А, кстати… — Дасти оживился. — У нас сейчас проходит другой конкурс. Хочешь глянуть? Линц лишь пожал плечами. Он знал, что от Дасти в любом случае не отмахнуться, если тот начинает рассказывать о чем-то интересном. Впрочем, Линцу и самому было любопытно узнать, что за возню они затеяли в этот раз. — Наконец-то закончилась реставрация центральной площади Хайнессенполиса, — начал Дасти, выкладывая перед Линцем распечатки фотографий. — Работы еще много, но, как ты сам видишь, пока не хватает самого главного — статуи Але Хайнессена. Ее же уничтожили по приказу Райнхарда. Мы хотим поставить новую. Сейчас как раз разыгрываем грант на лучший проект. Мы не загадываем, чтобы она была точной копией оригинала, но вместе с тем хотелось бы, чтобы не сильно отличалась от той скульптуры, которая простояла у нас не один век. Знаю, звучит запутанно… у тебя никаких идей? — Не начинай… — проворчал Линц. — Ты же знаешь, я больше не занимаюсь ничем, связанным с искусством. Откуда у меня взяться идеям? Дасти кивнул и перевел разговор на другую тему. Тем не менее перед уходом он как бы невзначай оставил фотографии площади на столе Линца. Бывший розенриттер лишь вздохнул. У него не было никаких идей насчет реставрации памятника Хайнессену, так что он, быстро проглядев снимки, отбросил их и ушел спать. На следующий день Линц отчаянно скучал и, пожалуй, по этой причине снова обратился к снимкам. Лениво разглядывая площадь, он вдруг подумал, что Дасти, наверное, гордится своей работой по восстановлению города. Оккупация Империи, уличные бои и и последующие теракты Рубинского разрушили Хайнессенполис. Но как бы ни старались рабочие бригады, зрелище по прежнему было удручающим. Отреставрированная Центральная площадь была лишь жалкой тенью прежней себя. Да, ямы от взрывов и снарядов закопали, плитку уложили, освещение наладили, но многие здания были недостроены, часть объектов даже не начинали восстанавливать. Повсюду стояли краны и строительные леса. А уходящая вдаль улица казалась трагически пустой без привычного памятника Але Хайнессена. Линц вгляделся в очертания тянущейся далеко улицы, в линии домов (как уцелевших, так и недостроенных) и аллеющее на горизонте закатное небо. Именно кусочек неба привлек внимание Линца. Что-то знакомое чудилось ему в форме, образованной темными силуэтами зданий и вывесок. И тут Линца осенило. Он почувствовал дрожь в руках, хотя такое в принципе невозможно, ведь они искусственные. Дрожь шла из самого его нутра. Он понял. Внезапно понял, каким должен стать новый памятник Хайнессену. Линц, словно в трансе, схватил распечатки, прикрепил их к плоской дощечке, заменяющей мольберт, и начал рисовать. Линии сопротивлялись, отказывались идти в нужном направлении. Линц решил не сдаваться, он примотал маркер к своему непослушному протезу скотчем. Помогло не сильно. Маркер сначала рвал бумагу, а потом сломался сам. Когда целые распечатки кончились, Линц чертыхнулся, отбросил бумажки, маркеры и достал планшет. Открыл блог Дасти, поскольку знал, что все фотографии можно найти там, — друг старательно документировал свою работу. Теперь предстояло открыть изображения с отреставрированной площадью в графическом редакторе. Линц сам удивился, насколько удобнее стало работать. Теперь достаточно ткнуть в нужную точку на экране, чтобы нарисовать целую фигуру. Даже проклятый протез мог справиться. Инструменты графического редактора открыли Линцу удивительный новый мир. Парой кликов можно было копировать, вставлять, рисовать разные фигуры и уже готовые объекты. Линц и сам не заметил, как ушел в работу с головой. Идея возникла спонтанно. Он вспомнил, как в художественной академии объясняли, что такое «тромплей». Потрясающие предметы искусства вроде фальшивых окулюсов или статуй в каменных вуалях создавались довольно просто. Весь фокус в способности человеческого мозга «цепляться» за знакомые формы и самому дорисовывать изображение. Эффект почти всегда пропадал, если смотреть на произведение искусства с любого другого угла, кроме единственно верного. Но этот ракурс у Линца уже был — вид на улицу с закатным небом со стороны площади. Оставалось добавить детали. Тут дом, тут фонарь, тут мостик над проезжей частью. Некоторые строения, дорисованные Линцем, смотрелись чужеродно и не к месту, но он старался пока не думать об этом. — Боже, Каспер! Это… изумительно! — восхищенно завопили над ухом, а потом громко вздохнули. Линц от неожиданности едва не выронил планшет, но быстро взял себя в руки, оглянулся и увидел Дасти, который незаметно вошел, таща сумки с продуктами. Да, уже давно у его друга имелся собственный ключ от квартиры Линца, но сам Линц к тому времени об этом забыл. — Я еще не доделал… — смущенно начал он, но Дасти уже выхватил из его рук планшет и с выражением глубокого потрясения на лице разглядывал отредактированную фотографию. Любой житель Хайнессена помнил памятник основателя Союза. Его силуэт стал частью культурной прошивки многих поколений. Именно этот контур Линц и попытался передать в своей работе. Знакомые очертания создавались темными силуэтами зданий, мостов, вывесок и прочих городских объектов. Человек, пришедший на центральную площадь и взглянувший на то место, где была знаменитая статуя, не увидел бы самого памятника, лишь пустой пьедестал. Но, подняв глаза, он тут же бы увидел гигантскую фигуру Хайнессена, созданную самим городским пейзажем. Фигуру, состоящую лишь из пустоты и прекрасного чистого неба. Линц не знал, как передать словами то, что он хотел вложить в свою работу, но Дасти все понял и так. Тем более у него-то никогда не бывало недостатка в словах: — Мы никогда не сможем заменить ту самую статую, — задумчиво произнес он. — На ее месте осталась пустота, как и в душах многих из нас. Но мы по-прежнему несем в себе память об этом символе. И смотрим с надеждой в будущее. Думаю, это небо как раз и является олицетворением надежды и пути для всех нас. У Линца перехватило дыхание. Внезапно он почувствовал, что и у него есть подходящие слова, и они не просто мешались в голове, нет… они рвались наружу. Он сглотнул, поколебался секунду, а потом выпалил: —Ты говорил, что мне нужно найти другой материал для своих работ, чтобы заполнить пустоту в себе. Так вот, я не буду бороться с пустотой. Я сделаю ее саму материалом. Я хочу брать пустоту, что живет внутри меня, и создавать из нее произведения искусства. Дасти отложил планшет и внимательно посмотрел на него. Линц заметил, что глаза друга блестят ярче обычного. Что это? Неужели по его щеке скатилась слеза? Внезапно Дасти подошел к Линцу и заключил в объятия. Никогда раньше он не проделывал ничего подобного. На мгновение Линц растерялся, но потом тоже обхватил Дасти обеими руками и прижал к себе. И хотя его пальцы уже не могли осязать так же, как и прежде, он почувствовал тепло во всем теле. Не иначе как подействовал «эффект тромплей», и нужные ощущения просто придумались? Но Линц был готов и обмануться. *** — Волнуешься, Каспер? — спросил Дасти. — Все-таки не каждый день случается… как это назвать? Открытие монумента твоего авторства? — Я бы скорее назвал это персональной выставкой, — усмехнулся Линц. — Ведь мы еще даже не знаем, согласится ли городской совет оставить наше творение. Но хотя бы месяц люди смогут его лицезреть, а там… кто знает? Если народу понравится, его разрешат оставить. Очень демократично, я считаю. — Им обязательно понравится! — Дасти сжал руку Линца. — Знаешь, даже если наш монумент и ликвидируют, я не расстроюсь, — улыбнулся Линц. — В конце концов, я же люблю пустоту во всех ее проявлениях. Минуло более двух лет с того дня, как Линцу пришла в голову идея необычного памятника Хайнессену. Конечно же, его проект не приняли, и Линц прекрасно понимал, что иного решения быть и не могло. Проект был сущим безумием с точки зрения городского планирования. Пришлось бы формировать весь план строительства вокруг панорамы, которая будет видна из одной единственной точки города. Через год на площади поставили довольно точную реплику старой статуи, только несколько крупнее. Комиссия решила, что Хайнессен пока не готов к безумным авангардистским проектам и выбрала скучное, но безопасное решение. Впрочем, Линц не переживал из-за провала. Для него история с памятником Хайнессена была лишь необходимым толчком в нужном направлении. Он нашел своей материал. С помощью Дасти он перепробовал разные способы воплощения своих идей. И наконец плоды его трудов были представлены публике. Новый парк на Хайнессене пока еще не мог похвастаться достопримечательностями. Поэтому жители столицы сразу заинтересовались анонсом необычного монумента, посвященного Яну и другим героям войны. Впрочем, первые посетители был разочарованы. На вершине холма их ждали всего-навсего руины разрушенного при захвате Хайнессена здания. Развалины немного подчистили и сделали их безопасными для посещения, но это по-прежнему была лишь парочка-другая разрушенных стен, пестрящих дырами. Даже те посетители, кто не разворачивался и не уходил сразу, почти никогда не могли сообразить, в чем идея монумента. Они ходили среди превращенных в развалины стен, перекрытий и лестниц в полном недоумении. Где статуи, где изображения любимых героев? Лишь со временем они замечали специально отмеченные места. Только встав на них, можно было увидеть, как пробоины и отверстия в стенах складываются в отчетливые силуэты. И именно в этот момент люди замирали, не веря своим глазам. Силуэты, образуемые дырами в стенах, не могли передать черт людей, которых они изображали. И тем не менее посетители почти сразу узнавали знакомые образы. Линии контуров складывались в характерные позы, а те в свою очередь передавали личности героев с помощью простых ассоциаций. Кто еще мог склониться над книгой с чашкой чая в одной руке? Кончено же Ян Вэньли. В другом месте можно было безошибочно распознать Вальтера фон Шенкопфа, занесшего топор. Рядом с ним была фигура поменьше, приветливо машущая рукой. Любой, знавший Райнера Блюмхарда, сразу бы увидел его. Без проблем угадывалась и фигура невысокого, немного сутулого, но все равно излучающего уверенность Бьюкока. А вот Иван Конев, склонившийся над кроссвордами. И уж конечно массивную фигуру Федора Патричева нельзя было ни с кем перепутать. Неподалеку от него расположился и адмирал Фишер. А при виде женской фигуры, вскинувшей руки в примиряющем жесте, у многих сжималось сердце — без сомнения, это была Джессика Эдвардс. Все образы, представленные здесь, были жертвами войны. Об этом без прикрас говорили разрушенные стены, обрамляющие их силуэты. Как и то, что сами фигуры были ничем иным, как пустотой. Той самой пустотой, какую мог ощутить каждый зритель, вспоминая погибших, которых, как известно, никак не вернуть. Фигуры ушедших стали своеобразными дверными проемами и арками. Стоило только отвлечься от знакомых очертаний, как можно было заметить деревья парка, летнее небо, летящие вдаль облака. И не только. На горизонте виднелся городской пейзаж Хайнессена — уходящие ввысь дома, стрелы кранов и растущие новостройки. Герои ушли, но оставили после себя надежду и дорогу, ведущую в будущее. — Мне кажется, многим понравится эта идея, — уверенно сказал Дасти. — Смотри, некоторые посетители, выходя, оживленно переговариваются. Думаю, они оценили твою работу. — Нашу работу, — поправил Линц. — Без тебя я бы ничего не смог сделать. И дело не в том, что ты помогал мне заканчивать то, что нельзя провернуть с помощью протезов. Ты поддерживал меня, ты смог понять мою…. идею. — Да! — засмеялся Дасти. — Нас с тобой объединила философия Пустоты. Даже кольцо на безымянном пальце Линца состояло большей частью из пустоты. Это было изящное ювелирное украшение, напоминающее кружево из тончайшего металлического литья. Кластеры составляли логотипы Тринадцатого флота и Изерлонской республики. Кончено же, Линц не мог сам сотворить что-либо подобное, он лишь сделал макет в специальной программе, а само кольцо было напечатано на 3D-принтере. На руке Дасти красовалось почти такое же кольцо. Впрочем, как это случалось со многими другими творениями Линца, его почти не замечали. А сами Линц и Дасти ничего не афишировали. Им и так было хорошо.