горечь на кончике языка

                   Бабушка ведунья всегда говорила, что нельзя пускать в свой дом некромантов. Вопрошая мертвые души о будущем, они из века в век призывали силы смерти для помощи в своих целях, заключая с ними вечный договор. Их бледные руки прикосновением забирали жизни многих живых существ, вальсируя в танце между двумя мирами. Венти звонко смеялся, собирая свежие цветы поутру, и обещал, что никогда не забудет чужие слова полушепотом. Да только Дилюк оказался совсем не страшным. Он был несуразно высоким, носил старое потертое пальто, серебряные кольца на узловатых тонких пальцах и имел добрые глаза рубинового цвета. Он не пугал деревенских детей, не прятал в карманах мешочки с сырой землей, улыбался так скрипуче нежно, как будто когда-то разучился.       Венти, как самому младшему и неискушённому в ведьмовстве семейной общины, Дилюк виделся притягательным запретом: личный некромант, аккуратно рисующий созвездия на тыльной стороне его ладоней, скрывающий в своих нежных прикосновениях холод самой смерти. С детства, не следуя предписанным правилам, он заглядывался на старые, переплетенные черной кожей книги и всегда мечтал почувствовать благоговение перед лицом настоящей опасности.       Они познакомились случайно – по крайней мере, так могли сказать люди, не верящие в судьбу. Яркий молодой юноша-ведьмак, ещё ни разу не познавший изнанку сумрачного леса и не растерявший смешинок в глазах – и угрюмый нелюдимый некромант, следующий за ним из тени.       Для Венти лес был продолжением собственного тела. С малых лет обучаясь искусству врачевания, он считал его своим вторым домом и самым главным другом. Заменяя часы, проведенные в нем, общением с другими людьми. От того, увидев в тот злополучный день сломанные ветки и поваленные деревья, юноша сразу же понял, что что-то не так.       Тропинка привела его к истощённому силуэту у реки, где загнанным зверем скулила лисица, изувеченная чужеродной ловушкой. Венти сразу же догадался, что столь бесчеловечный метод принадлежит чужаку. Никто из жителей леса не причинял боль намеренно.       – Кто здесь? – встрепенулся Венти, заслышав треск листьев в тени. Интуиция подсказывала ведьмаку, что он не один, и от охватившего его иррационального ужаса кровь била в висках, гулко отдаваясь где-то в районе груди.       – Тот, кого меньше всего хотел бы встретить любой чародей.       Венти не мог в точности сказать, сколько земных лет сменил Дилюк. В одно мгновение он виделся ему тонким грустным мальчишкой, в другое – старцем, несущим на своих плечах непосильную по меркам людского века ношу. Он задавался вопросами о его аристократическом происхождении, подмечая идеальную осанку спины и отличительные манеры, месте рождения (часто ли вы на проселочной тропинке встретите людей с длинными огненно-рыжими волосами?) и цели пребывания. Что-то во взгляде его нового знакомого навсегда застыло, как навсегда застывает время некроманта, выбравшего вечное забвение вместо человеческой жизни.       В то раннее утро Дилюк показался ему не старше собственных двадцати лет. Красные волосы алой зарей обрамляли тонкие черты лица, эфемерно контрастируя с бледным, местами даже болезненным цветом кожи. И, несмотря на оцепенение, что охватило Венти ранее, добрые глаза незнакомца говорили намного больше, чем его холодный голос. Юный ведьмак понимал, что ему не угрожает опасность.       – Люди странные существа, - подметил однажды Дилюк. – Вы с презрением говорите о не гуманности смерти от руки некроманта, забывая главное - смерть никогда не бывает гуманной. Разве это не самое главное лицемерие человеческой жизни?       – Мы называем это «смирением» и «состраданием».       Ночь становится их личным временем: когда весь лес погружается в спячку, а звуки суетливых разговоров из ближайших деревень затихают. Две одинокие фигуры вальсируют в их собственном танце, наполняя воздух разговорами и шелестом одежды.       Венти чувствует детский восторг, вслушиваясь в размеренный хриплый голос некроманта. Истории о далеких городах, механических птицах, жестоких северных правителях и рыцарском долге наполняют его юное сердце горячим энтузиазмом перед неизведанным. Со скупостью человека, пережившего не один десяток, Дилюк описывает одиноких, как и он сам, странников, мифических существ и скитающиеся души, что встречались ему на пути.       У Венти в волосах вечное лето и тонкая полоска грязи под ногтями после сбора ягод. Некромант морщится и молча вымывает ее холодной водой из ближайшего родника, позволяя себе чуть больше, чем было у них на двоих. В сердце юного травника расцветают первые цветы влюблённости, мягко, но уже ощутимо царапая грудную клетку.       Дилюк молчаливо наблюдает, как отражается голубое небо в чужих глазах. Венти похож на солнечного зайчика – не может усидеть на месте ни минуты и слепит глаза так ярко, что хочется жмуриться. Некромант слегка дотрагивается до розоватой щеки парня напротив и ловит его теплое дыхание пальцами. Кажется, что весь мир замирает в эти секунды.       Лес утопает в алых паучьих лилиях, их бархатные бутоны сворачиваются от сентябрьской прохлады, одеялом накрывая озябшую землю.       – Сколько? - вопрос тяжёлым дымом оседает где-то в воздухе, оставаясь без ответа. Венти не знает, почему Дилюк оказался в сумрачном лесу, почему позволил ему быть рядом и как долго продлятся их странные отношения. Сердце тяжёлым стуком отбивает свой ритм, заставляя жмуриться от понимания: они принадлежат совершенно разным мирам. Красивые сказки всегда заканчиваются разбитыми сердцами.       За сентябрем приходит октябрь, и осень становится полноправной хозяйкой леса. Она раскрашивает листья в желто-оранжевые цвета и забирает с собой все тёплые дни. Сизый туман заполняет воздух, принося легкую тоску в сердце. «Страх перед разлукой», - думает Венти, все чаще помогая матери готовиться зимовать. Он надеется, что сможет забыться в деревенской суете.       – Ты же придёшь на праздник? - спрашивает юноша в один из вечеров, кутаясь в любезно отданное Дилюком пальто. От потёртой кожи немного пахнет затхлостью и дымом, Венти с интересом разглядывает причудливый выцветший узор на длинных рукавах и хочет запомнить каждую деталь в человеке напротив.       – Не думаю, что деревенские мужики будут рады увидеть настоящую нежить в канун дня всех святых*.       Время пролетает незаметно, и вот уже вся деревня расцветает в праздничных огнях и пугающих масках. В доме старосты тихо – привычный гул теперь стоит на главной площади, обещая каждому прохожему защиту и безопасность в ночь размытия границ между мирами живых и мертвых. Пиршество во славу памяти и благодарности усопшим.       Венти водит Дилюка вдоль красочных лотков, с удовольствием чувствуя, как чужая ладонь сжимает его собственную. Он глубоко выдыхает и заливисто смеется, весело рассказывая последние новости, тыча пальцем куда-то в сторону огромного чана с тыквами. Они оба знают, что Дилюк его не слушает, только внимательно смотрит на сцепленные руки и грустно улыбается.       Они останавливаются у небольшой беседки. Там, где тени от ярких фонарей скрывают их от посторонних глаз, и разделяют один поцелуй на двоих. Венти прикрывает подрагивающие веки, ресницы слипаются, а в груди опадают лепестки. Дилюк чувствует на языке вкус сахарных яблок, что так любит Венти, и последующую после горечь.       Время вышло.       Дилюк срывает завядшую красную паучью лилию.       Цветок мертв.       Бабушка ведунья всегда говорила, что нельзя пускать в свой дом некромантов. Вопрошая мертвые души о будущем, они из века в век призывали силы смерти для помощи в своих целях, заключая с ней вечный договор. Их бледные руки прикосновением забирали жизни многих живых существ, вальсируя в танце между двумя мирами.       Венти пустил Дилюка не только к себе в дом, но и своё сердце на блюдечке преподнёс - даром забирай.       Дилюк и забрал.       Буквально.