Легенда о боге смерти

Немногим художникам удалось передать ту величественную красоту неизвестного края среди цветущих долин и снежных гор, что был поделен широкой рекой с прозрачными водами, исчезающей вдали. Немногим путешественникам и исследователям удалось увидеть ту прекрасную страну — родину многочисленных легенд и баллад, поражающих воображение и касающихся самых потаенных уголков человеческих душ. Немногим этнографам удалось услышать ту прекрасную легенду. Легенду о боге смерти, что полюбил человека. Сквозь застывшие кроны многолетних деревьев с потрескавшейся корой застенчиво пробиваются солнечные лучи, словно прожектора, освещая отдельные участки лесной сцены, на которой разыгралось обыденное для этих земель представление. Большие ореховые глаза, в черных зрачках которых скрыта целая галактика, без страха всматриваются в пустые прорези, обведенные золотом, на маске, напоминающей морду волка. Олениха тянется к широкой ладони, обтянутой черной перчаткой, и утыкается в нее носом, испуская последний вдох. Чонгук ласково поглаживает мягкую шерстку на изящной шее и поднимается. Пель (так ее звали) он помнил еще с многочисленными пятнышками на шкурке и большими для маленькой мордочки ушами. Она была единственной в стаде, кто проявил интерес к мрачному путнику, целясь слизнуть прилипшую травинку. Энтузиазм олененка для других членов семьи остался непонятен, и мать поспешила угнать детеныша подальше от опасности. Но и во вторую встречу повзрослевшая Пель (звезда) захотела познакомиться поближе со странным человеком. Чонгук данному решению противиться не стал. За пять лет его вечности Пель — первая, кто его не испугался. Но, к сожалению, ее вечность подошла к концу, и Чонгук не мог не проводить любимицу в последний путь. Это одна из его обязанностей — забирать души, ведь он посланник самой Смерти. Мрачный жнец или Морок, как прозвали его в народе. Он поднимается, одергивая истрепавшиеся временем края длинного подала мантии, и уходит прочь, не оборачиваясь. Круглобокое солнце раскидывает кровавые нити по колосящимся стебелькам, оповещая работников и пастухов о завершении дня. Толстобокие коровы, лениво пережевывая сочную траву, безразлично осматривают щуплого мужчину в соломенной шляпе с розгой, что начинает их подгонять. Боязливо блеют овцы, собираясь в стадо, когда мимо пробегает деревенский пес с веселым лаем. Чонгук медленно бредет по пыльной дороге, размышляя о вечности, как до уха доносится звонкий смех, и кто-то нагло дергает край мантии. Он оборачивается и опускает взгляд, натыкаясь на курносую девчушку лет шести-семи. Малышка с интересом рассматривает его маску и пытается заглянуть под мантию, как Чонгук делает шаг вперед, вырывая ткань из пухлых пальчиков. — Ты тот самый Морок, да? — девочка поджимает нижнюю губу, будто от обиды, и склоняет голову к плечу. — Ты вовсе не такой страшный, как рассказывала мама. — Да, я тот самый Морок. — Чонгуку хочется усмехнуться. Она так напоминает Пель, даже глаза такие же большие и наивные. Еще совсем глупая. — Тэхи! — встревоженно раздается откуда-то сбоку. К ним торопится хрупкая девушка с корзинкой полевых цветов и трав. — Я же просила тебя не убегать. Господин, прошу, простите мою сестру. Она слишком любопытная для своих лет. — Любопытство — не порок, но именно оно чаще других приводит к беде, — задумчиво тянет Чонгук, отвлекаясь на девушку, замеревшую позади Тэхи. Ее темные пряди, отблескивающие янтарем, выбивались из некогда аккуратно собранного хвоста. В темных глазах явно читался страх, но она не отводила их, плотно сжимая персиковые губы и плетенные ручки корзинки. — Как твое имя, дитя? — Тэйеон, господин. Гордая и красивая. Чонгук кивает, удовлетворенный ответом, и девушка, расценив это как знак, хватает непоседу за руку и уводит сестру в деревню, ругая за вольность. Мрачный жнец долго смотрит им вслед, не двигаясь, а в груди тихо так тук-тук, тук-тук, робко и неуверенно, что губы посланника Смерти не нервно дергаются. Мертвое сердце, покрытое пылью времен, стучит впервые. Благодаря врожденной наблюдательности, Чонгук знает, что парни часто дарят девушкам цветы или подарки в знак симпатии. Только вот для бога смерти это не так просто. Стоит ему склонится над красивым кустом душистых диких роз, как яркие лепестки тут же опадают наземь, а некогда сочные листья с темными прожилками, тускнея, скручиваются в трубочку. С лесными и речными жителями Чонгук решает удачу не испытывать. Зачем убивать их зазря? Да и Тэйеон его присутствию, кажется, не особо рада, отвергая те немногочисленные дары, что безумно огорчало и злило, но он верил, что над сердцем никто не властен, даже ее Величество госпожа Смерть. Верил и потому ждал. И противница Смерти — госпожа Удача — вместе с подругой Судьбой — решает предоставить Мрачному жнецу такой шанс. Девушка подметает двор, когда сзади появляется Чонгук, тихо ее окликая. — Идем, — только и добавляет он, покидая дворик семьи Ким. Вздрогнувшая от неожиданного визита гостя Тэйеон вздыхает и откладывает метлу, следуя за Мороком. — Господин, куда мы идем? — Хочу кое-что тебе показать. Ответ девушку не устраивает, но и новых вопросов не следуют. Мрачный жнец выводит ее за пределы деревни, проходит мимо пастбищ, изредка оборачиваясь, и ныряет под таинственную тень деревьев. Девушка тихо чертыхается, когда к загорелому лицу липнет ажурная паутина, и аккуратно смахивает ее, опуская небольшого коричневого паука на ветку. Чонгук нежно улыбается, продолжая путь. — Нам еще долго идти? — Мы на месте. Он садится на корточки, подзывая Ким взмахом руки. Тэйеон непонимающе смотрит на широкую спину, но подходит, опускаясь рядом, как замечает в траве длинный стебелек с тонкими, почти прозрачными, синеватыми лепестками, напоминающие по форме слезы. — Это же слеза Луны, — полным восторгом голосом шепчет она, невесомо касаясь цветка подушечками пальцев, — такая редкая и удивительная. Ее цветение практически невозможно увидеть, а тех, кому это удается, ждут благие вести. За всю свою жизнь я не видела ничего подобного. Чонгук с теплой грустью наблюдает за детским восторгом и трепещущими ресницами на полюбившемся лице, остро желая прикоснуться и заправить выбивающие прядки за ухо, но одергивает руку, тихо вздыхая. — Спасибо, что показали мне такую красоту, господин. — Чонгук. — Что? — Зови меня Чонгук. — Спасибо. Чонгук, — Тэйеон дарит ему первую улыбку и закусывает губу. С тех пор в девушке что-то меняется. Она больше не отворачивается от Мрачного жнеца, часто улыбается в его присутствии, заправляя волосы за уши, и время от времени благодарит за увиденное чудо. Чонгук на очередное упоминание цветка тихо хмыкает и сцепляет руки за спиной, внимательно слушая. Рядом с Тэйеон так спокойно и так уютно. Она оказывается довольно образованной и любознательной, обсуждая с парнем все на свете: от методов охоты на кабанов до вышивания крестиком его портрета. Пара часто прогуливалась по округе, наслаждаясь видами и обществом друг друга, но трусливые люди в деревне стали беспокоиться, что тесное соседство с невестой бога смерти, как уже успели окрестить Тэйеон, может обернуться несчастьем, и одним из вечеров, когда Морок отлучается по своим делам, в дом Ким врывается пухлощекая соседка, раскрасневшаяся и тяжело дышащая. — Тэйеон? — взволнованно зовет она. — Что такое, Мирэ? — девушка откладывает пяльце с незаконченным изображением бога смерти, поднимаясь. — Что стряслось? — Тэхи! Она. Она. — соседка сухо кашляет, делая глубокий вдох. — Она. Беда с ней. — Что произошло? Говори, не молчи! — Нахлебалась твоя сестренка. Играла с ребятами на обрыве у реки да и не удержалась, в воду упала, а плавать-то не умеет. — Как в воду? Где? — Да где лодки рыбаки оставляют. Из карамельного лицо становится бледно-оливковым, а в ушах так звенит, что Тэйеон больше не слышит причитаний и всхлипываний соседки. Не помня себя, она добирается до берега, резво спускаясь по протоптанной тропинке, и вертит головой из стороны в сторону в поисках сестры. Зовет Тэхи, как сзади ее грубо хватают за волосы и дергают, задирая подбородок. Тэйеон цепляется за руку, пытаясь освободиться. — Прости, Тэ, но так нужно, — шепчет Мирэ и заносит нож, вонзая его в шею. Ким не успевает ничего понять, как яркий и наполненный душистыми ароматами и звуками мир стремительно тускнеет, а кровавое солнце заката тонет в бездонной темноте владений госпожи Смерти. Мирэ укладывает тело девушки, чье сердце больше не бьется, в подготовленную лодку и отталкивает ту от берега, позволяя течению скрыть совершенное преступление. Ближе к ночи возвращается Чонгук, изнемогая от желания увидеть Тэйеон. Он ужасно соскучился по ней и непоседливой Тэхи, что обязательно начнет проситься с ними на ночную прогулку, только вместо привычного смеха и пения его встречает звенящая тишина. Он зовет Тэйеон, но никто не откликается, а в окошко не выглядывает любопытная сестра. Это настораживает, и не успевает Чонгук постучать, как дверь открывает заплаканная Тэхи, прижимая к груди большого рыжего кота. — Тэхи, что случилось? — Мрачный жнец опускается на корточки, протягивая руки, но не касаясь детского лица. — Где Тэйеон? — Н-не зн-наю, — всхлипывает младшая Ким, растирая слезы по щекам. — Папа пошел и-искать ее, и тоже потерялся. Мертвое сердце окутывают липкие нити скользкого волнения, а липкий страх скребет его длинными когтями. Чонгук шумно выдыхает, стискивая зубы, и велит Тэхи сидеть дома, а сам покидает широкими шагами двор. Он обходит всю деревню, но люди в панике закрывают двери и ставни, а кто-то и вовсе спит, не догадываясь о надвигающейся буре. Тэйеон нигде нет. От тревоги Чонгук сжимает кулаки, не давая внутренним демонам вырваться наружу. Остается только одно место, куда она могла пойти, — река. Мрачный жнец срывается на бег, едва не спотыкается, когда спускается по крутой тропинке на берег. Он осматривает весь берег, пока не замечает в густых кустах рогоза одинокую лодку. Что-то зовет его, и он заходит в воду, не заботясь о мантии и сапогах, да так и застывает, замечая явно женскую руку, перекинутую через деревянный бортик. Он скользит по ней взглядом, отмечая знакомую заплатку чуть выше локтя, ощущая, как во второй раз умирает сердце. На дне деревянной лодки лежит Тэйеон, бледная, точно взошедшая Луна. Чонгук подходит ближе, ощущая, как ярость, боль и скорбь терзают его нутро, ища выход. Мрачный жнец неверяще тянется к девушке, впервые касаясь нежной, но холодной кожи, осторожно подхватывает на руки, прижимая к груди и возвращается на берег, опускаясь на колени. Он отшвыривает ненавистную маску в сторону и утыкается носом в основание испачканной в засохшей крови шее. Теперь маска ему ни к чему. Тот луч света, что вернул его сердце к жизни, погас, вернув Мрачного жнеца снова в холодную и одинокую тьму. Чонгук тихо просит прощения, от нарастающей ярости виня себя в случившемся, но в следующее мгновение в безумии все отрицает. Он медленно сходит с ума, пока горло сжимают костлявые пальцы необъятного ужаса, не давая вдохнуть. Мрачный жнец смотрит в закрытые глаза, касаясь большим пальцем посиневших губ, и оставляет на них полный переполняющей нежности поцелуй. В них же клянется уничтожить всю деревню. По поселению шагает медленно, бережно прижимая к груди свою слезу Луны, дает шанс скрыться людям от взбесившихся демонов внутри, но единственными, кто прислушивается, оказывается семья Ким. Чонгук просит их покинуть деревню и передает тело Тэйеон. Надетая маска трещит по швам, и как только отец и Тэхи скрываются за поворотом, Чонгук вновь обнажает нутро и отдается во власть мести. Его безумие, сметающее один дом за другим, никто сдержать не сможет. Его жесткость не внемлет ни единой мольбе о пощаде, и даже боги остаются глухи к своим детям, закрывая глаза на действие Морока. Никто не может сдержать его, даже Смерть, что стоит неподалеку, облокотившись о косу, и наблюдает за своим посланником. Чонгук чувствует ее взгляд, но останавливаться не собирается, как и знает, что богам не положено любить, но разреши ему кто все повторить, он без раздумий встретился бы тем утром с Тэйеон снова. Когда последний дом разрушен, а последний человек обращен в пыль, Чонгук устало валится на колени и поднимает глаза к молчаливому звездному небу, громко и надрывно смеясь. В его душе, где совсем недавно цвели прекрасные цветы Эдема, теперь плотно обосновалась печаль отчаянной тоски, поскрипывая дверцами застывшего сердца. И нельзя печаль эту ни убить, ни вырвать. И отныне как жить полюбившему богу смертную?