Три раза

      Острие наточенной сабли безжалостно резало каждого, кто стоял на пути. Для настоящего раубриттера стоны и истошные страшные вопли милее песен знаменитых бардов. Сейчас же сердце, скованное желанием, не может перестать думать о чуждом. Волосы цвета вороного коня, бездонные серые глаза, тонкий, но очерченный стан – дьявол, мог ли он когда-то подобрать такие эпитеты. Предлагая ей стать его женой, Ольгерд осознавал всю тяжесть своего бремени: отказ от случайных связей в борделе, отказ от части себя. Ведь она хочет сделать его лучше, и он, вроде бы, тоже этого хочет. Она сказала «да» - сколько сентиментальности, но сердце трепетало, как трепещет птенец, впервые совершивший полет. Ирис. Имя достойное картины оксенфуртских художников, имя, принадлежавшее его личной коллекции. Ее тело сгорало в его жарких объятиях, он и сам ощущал эту страшную и обжигающую любовь – её.       Пустая, дерьмовая оплошность. Карточный домик фон Эвереков развалился, как третья безуспешная партия в гвинт. Мудак старший Борсоди изрядно насолил своими поступками целому роду. Но это не страшно, сабля лишит любого чести и жизни. Только собрать людей и разработать план. Она будет на его стороне, и это главный стимул к дальнейшим действиям.       Черт, почему она против? Против его решения, фон Эверека!       - Давай сбежим. Только ты и я, - Ольгерд сам и не верил в правдивость такого предложения. Ему нечасто доводилось упрашивать. Если ему что-то было нужно, это всегда можно взять силой. Любой дом, сундук, тело. С ней этого не работало. Оковы сжимали сердце, заставляя его подчиняться ее слову.       Она опустила глаза и невнятно пролепетала, что даже в годы ненастья она не смеет отказаться от своей семьи, но будет рада, если у него все получится, и он сможет чуть позже вернуться за ней. Он хотел схватить ее за шею и увести с собой, но заплаканное лицо девушки принудило легко дотронуться ее узковатых плеч, кончиками пальцев переместиться на грудь, через тонкое платье сжать. Голодный демон внутри хотел взять ее прямо в родительском саду, чтобы больше никто к ней не прикоснулся.       - Я вернусь за тобой, Ирис. Не смей отдаваться другому.       - Ох, Ольгерд, я просто люблю тебя. Такого, - в ее глазах была откровенная радость, что ее добиваются. Типичный женский взгляд на проблему. Никакой прагматики.       «Какого это?» С чего вообще пришла мысль придираться к ее словам?       Он медлил с ответом, не зная, сможет ли выдавить эту пару слов в ответ. Она молча ждала. Он знал, что она хочет быть с ним. Он хочет быть с ней. Нужен выход.       - Когда-нибудь я буду искренен в ответе, а сейчас ты и так видишь, что я тоже безумно поглощен тобой. Это будет трижды. Ты будешь считать.       Она засмеялась и потянулась губами к его чуть шершавой щеке. Он перехватил ее лицо и жадно впился в губы. Ирис была несмелой, но тянулась навстречу, как котенок, которому нужен новый хозяин. Он, кстати, уже по-хозяйски касался ее, рука опускалась ниже, пальцы чуть сжали платье ниже живота. Покраснев, Ирис перестала его целовать. Пока что ей позволено сопротивляться. ...       Что же делать дальше? Вечный вопрос, заставляющий Ольгерда неистово думать, как будто солдат перед первым походом в бордель. Самое лучше в сложной ситуации – хорошая выпивка. И все бы было хорошо, если бы не короткая фраза, случайно услышанная подле дома цирюльника:       - Слышь, я те отвечаю. В «Алхимии» завелся чудотворец.       - Ты слишком много пьешь, хотя и … ха-ха… я.       - Он желания исполняет, мамкой клянусь.       - Иди сюда, ща я тебе покажу чудотворца.       В драке Ольгерд сочтёт нужным не участвовать. ...       Поспешное мальчишеское решение – таким выражением можно охарактеризовать действия. Никаких доказательств, просто шепот каких-то бродяг, а он уже построил планы: он попросил у чудотворца немного… Просто Ирис и богатство, два бича ближайших лет.       Время остановилось. Луна перестала светить, как яркая свеча, а человек, идущий навстречу, превратился в человеческую статую.       - Меня ищешь, Эверек? – темная фигура прошептала это с явным чувством власти. Темные глаза впились в светлые Ольгерда, словно шипы розы.       - Ты… чудотворец? – неуверенно спросил в ответ, понимая, что выглядит оксенфуртским студентом. В ответ лишь звонкий смех, смешанный со сталью голоса.       - Гюнтер О’Дим, но твое прозвище довольно забавно. Не желаешь пару стаканов каэдвенского? Могу это устроить, - мужчина вел себя так, будто контроль над ситуацией знаком немногим. Внезапно в его руках появились две наполненные кружки, а затем исчезли.       - Слышал, ты исполняешь желания, - Ольгерд присел на стоявшую неподалеку бочку и чуть расставил ноги.       - Слухи не врут. Но и оплата соответствующая, - голос доносился будто со всех сторон, словно это не человек, а пустой сосуд.       - Но вернуть мне семейные реликвии, богатства, вечность и мою невесту в твоих силах? – выдохнул недоверчиво Ольгерд, скрывая растущую с каждой секундой надежду.       - Как опрометчиво играешь словами, Эверек. Это тебе дорого обойдется, - в голосе почувствовался металл.       - Так что же? – настоял ему в ответ.       - Да, но ты должен отдать мне самую малость – того, кого ты по-настоящему любишь, - Гюнтер улыбался. – Одна душа – достойная оплата.       - И какие же я получу доказательства? – Ольгерд пожал плечи.       - Мое слово.       - Вранье. Это не договор, а грамота без гарантии, - Ольгерд помедлил, удивляясь гениальности своей мысли, и добавил: - Соглашусь при нескольких условиях.       - Такое развитие потребует возвращения и твоей души.       - Плевать.       - Договорились, Эверек, - глаза были наполнены любопытством. – Записываю.       - Ты должен мне три желания, сотворенные не своими руками, и последнюю встречу, организованную, скажем, на Луне, - в ответ послышался сдавленный смешок, но рука двигалась в воздухе, словно, правда, записывая.       - Что-нибудь еще?       - Я хочу уточнить первую часть, за которую отдам чужую душу, - Ольгерд помедлил, а перед глазами возникло лицо брата Витольда, ярко улыбающееся в памяти, затем поток мыслей стал формулировать предложения, но постоянно путался.       - Можешь не продолжать. Каждое твое слово было дополнено твоей внутренней мыслью, о которой ты узнаешь в процессе исполнения. Желания тяжело четко сформулировать, но я позволил себе шалость в чтении твоих мыслей, поэтому все знаю. Признаюсь, давно не получал заказы на что-то более интересно, чем 1000 монет. Гюнтер протянул староватую бумагу с четким ровным текстом на ней. Бровь Ольгерда слегка вздернулась от того факта, что это все реально.       - Мне надо поставить свою подпись?       - Да, но, пожалуйста, естественными материалами.       - Прошу прощения..?       - Кровью, разумеется. Как только капля крови достигнет бумаги, все придет в действие. Первые результаты получишь в течение двух дней. Если не раньше, конечно, - собеседник довольно облизнулся. – Решайся, Эверек.       Звон обнажающегося лезвия и короткий вздох от возникшей на ладони крови, а затем немое свечение. Человек напротив продолжил идти, а кровь литься из раны. Офицер с недоверием посмотрел на рану и предложил помощь. Спасибо, теперь никакая охрана не сможет ему помочь. Может, это все дурной воображаемый сон?       - Бесовщина какая-то. Сегодня реданское наливают? – крикнул он на пороге «Алхимии».       - Ещё чего, медовуха приехала! – почти бессвязно ответили в ответ. Надо выпить. Стаканчик. Только один. Честно.       «Ебанулся», - промелькнула короткая мысль в голове, когда Ольгерд стал смешивать реданское с отменной краснолюдской медовухой. Мутнело в глазах стремительно быстро.       - Поговаривают, что наследница Билевитц все же не за бандита пойдет, а Сирвата. Вот это будет союз. Ее семья, наверно, хорошенько ему подкинула приданого.       Как будто, блядь, Ольгерд не знал этого. Через первые уши услышал про этого выскочку, и все же не от Ирис. Но она никогда не будет принадлежать никому, кроме него. Никогда. Послышался знакомый шорох, что ему даже показалось, что он снова видит Гюнтера. Но в полутемных глазах было мало правды, кроме раздваивающегося стакана.       - Да чтоб он в жабу превратился, сука! – проревел Ольгерд, залпом допивая остатки. И больше он ничего не помнил в этот вечер.       Завтра пришли две новости: Витольда фон Эверека убили бандиты, офирский принц бесследно исчез. Превратился в жабу, как выяснилось позже.       Первый камень в сердце было заложен. …       Она пришла под утро третьего дня, стучала в поместье, пока он разбирался с возникшими с небес ценными бумагами. Служанка кротко спросила, впускать ли госпожу Билевитц в столь ранний час. Впускать. И запереть двери.       - Ольгерд, я пришла… - ее голос дрожал от холода в легкой повозке. – Остаться с тобой, любимый мой… навсегда. Я слышала о твоем брате и… и очень сильно хочу пережить это вместе. Только мы вдвоем. Пока смерть ненадолго разлучит нас.       Действительно ли это происходит? Она стоит сейчас и просит его остаться в этом поместье. В этом «неблагоприятном для общества» доме, где только разбойники и через край алкоголь? Ведь так ей говорят, так?       - Ты не сможешь забрать свои слова обратно, Ирис. Ты сказала это, ты дала мне клятву. Быть со мной до самой смерти.       Она замешкалась, как всегда делала при возникновении сложного выбора. Он сократил между ними расстояние и шепнул ей, пожирая взглядом:       - Останешься? Сейчас, - его губы с остатками чернил на нижней прикоснулись к ее, действительно почти замершим. Она попыталась сделать вдох, но Ольгерд лишь сильнее прижал ее хрупкое тело. И она сдалась.       Стягивать с нее платье было той еще игрой. Чтобы распутать эти завязки, нужна помощь тоненьких женских пальчиков. Когда платье поддалось и стало опускаться к ее ногам, он провел, не прерывая поцелуя, по ее бледной коже плеч и ключицы, оставляя неразличимый теплый след его теплых от ночной свечи рук. Девичьи руки неумело расстегивали льняную рубашку, поэтому пришлось накрыть их и помочь. Мужчина стянул с себя штаны и исподнее, а ее почти прозрачное нижнее платье с еле сдерживаемой страстью стал неторопливо спускать с плеч. Ткань впивалась в кожу и задерживалась на открывшейся небольшой груди, которая сразу была сжата грубоватой мужской ладонью. Внутренние страхи и мысли отступили, заставляя обоих отдаваться моменту. Он не знал ее мыслей, но был на доли минуты счастлив, чтобы выбрал такое решение и такой путь.       - Ирис, это твой последний шанс отказаться, - хриплый голос нехотя выговорил каждое слово.       - Но я не хочу, - прошептала она в ответ. Впервые настолько смелая. Это ли заслуга Гюнтера?       Они опустились на диван, стоящий в кабинете, ведь сил идти в другую комнату не оставалось. Он потянул ее на себя, усаживая на колени. Ее чуть подкосившиеся ноги послушно приняли нужную позу, как будто естественные инстинкты подсказывали ей, что делать. Но, в случае чего, Ольгерд всегда мог сделать по-своему. Его рука опустилась, легким движением проводя по ее клитору, отчего Ирис, удивленная ощущениям, выгнулась слишком резко для нее. Он успел подхватить ее за спину другой рукой, лишь на доли секунды остановившись. Она не знала, насколько сильно ей хотелось, чтоб его пальцы делали это глубже или чтоб он перестал это делать. Ее губы отчаянно искали его ласки; девушка целовала его до крови, пока он нежно касался ее, дразня, слыша ее стон; а затем, убрав руку на бедро, неспешно стал опускать ее тело ниже. Он видел, как она сжала губы во время поцелуя, когда он вошел в нее. Ее бедра задрожали, и это заставило его остановиться на несколько секунд, дав ей почувствовать эти ощущения. Он был медленным и двигался аккуратно, хотя желал взять ее силой и прижать к ближайшей стене, стоя сзади. Он хотел, чтоб она кричала его имя громко, пока он держит ее за волосы. Ольгерд хотел этого, но все равно медленно продолжал входить глубже, следя за ее реакцией и чисто инстинктивными движениями. Одинокая слеза с ее полузакрытых глаз не успела скатиться вниз, подхваченная легким поцелуем. Теперь она была больше, чем его самопроизвольно названная невеста. Она была его.       И действительно. Все было как во сне, когда они шли под венец, когда она перевезла вещи в его комнату, когда кричала его имя в минуты настоящего наслаждения, когда они были по-настоящему счастливы. Мир вокруг стал налаживаться, хоть и не был идеальным. Его нутро, его кровь бурлила в нем каждый раз, когда он оставался один или со своими людьми, рассекая оружием чужие головы. Его не прельщали женщины (она была выше их) или минутные богатства, но само ощущение превосходства заставляло его продолжать, марая руки в лужи крови. И она ждала его, стараясь уснуть холодной ночью, если он вдруг не пришел ее обнять.       Когда родители Ирис приехали с этим чертовскими векселями, он ощутил, что что-то не так. Она принадлежит ему, так почему ее родственники в очередной раз наступают каблуками на его горло. Атаман понял, что впервые ему было плевать на ее эмоции. Злится она на него или на своих родителей – без разницы. Она все еще его, все еще продолжает звать его, когда одиноко сворачивается на краю кровати. Необязательно быть постоянно счастливыми.       И все же он стал чаще ночевать не в кровати. На улице или на кресле кабинета, везде, но только не с ней. Это четкое ощущение того, что ее любовь пресытилась, стало ужасающим. Касания ее рук больше не заставляли его гореть, а их секс превращался в унылую рутину.       Его испугало, что это стало происходить. В одну ночь Ольгерд решился на то, чтобы прикоснуться пальцем к зажженной свече. Подушечки пальцев сначала ощутили тепло погружения в воск, и это вызывали неприличные мысли, а затем они поднимались к пламени, обжигающему чуть отросшие ногти. Стоял запах горящей кожи, который дурманил рассудок. Это помогало что-то ощущать. Когда огня стало мало, он стал водить лезвием по нежной коже рук, которая еще не успела стать грубой. Еле заметные белые полоски появлялись на коже и исчезали, как укусы мошек, а затем он впервые провел грубо и глубоко. Кровь полилась тонкой алой струйкой и падала на пол. Его это позабавило и заставило подумать, что будет, если сделать это сильнее, если вырезать что-то или отрезать палец. Мысли не пугали его, а, наоборот, давали ощущение потерянной жизни. Шрамов стало все больше.       А она все писала картины. Все хотела запечатлеть его в абсолютном множестве рисунков. Порой, Ольгерда стало раздражать это напускное выражение любви, и это осознание погрузило его в пучину черной магии. Он испугался, что это признак отсутствия любви. Гюнтер О’Дим, этот мудак, он виноват во всех его бедах. Это была не просто бумажка, а сделка с дьяволом. Он перечитал все книги в Оксенфурте типа «Договор на крови, или о чуждых сущностях», попросил у именитого мастера совета, но без толку. Вечный защитный круг с пентаграммой, свечи и разные наборы слов. Сука, нихера не работают все эти ваши магические штуки! Любовь к Ирис продолжала гаснуть. Он заставлял себя обнимать ее, заставлял себя целовать ее губы, но она поспешно отстранялась и возвращалась к своим картинам. В некоторые вечера он слышал, как она стоит напротив двери в кабинет и не решается войти. В эти минуты Ольгерд думал, что все еще вернется. Он разорвет этот порочный круг ада и будет снова ее мужем.       Не вышло. Просто к херам сожглось полпоместья.       Шрамы перестали поддаваться его счету. Ирис отдалялась все больше. Все, что он помнил, ее глаза, наполненные ужаса, когда он возвращался домой, еле передвигая ноги, или когда кровь от очередного ранения в бою никак не хотела останавливаться. Она испытывала ужас, но больше не испытывала любви. Он тоже не любил ее, хотя не смел себе в этом признаться.       Она все еще его. Она должна быть его. …       - К делу, папа! А то я теряю терпение, - следующий стакан. Разговор с отцом Ирис были утомительно бесполезными.       - Изволь. По просьбе Ирис, я разрываю контракт.       Врушка. Где еже слезливые обещания?       - Ты говорила, что будешь со мной до самой смерти.       И как-то не очень заметно.       - И я сдержала слово. Потому что Ольгерда, которого я знала, больше нет.       Дура. Ольгерд сжимал кулаки и мысленно обращался к себе, тому человеку, что попросил помощи. Его бесило, что людям свойственно отказываться от своих слов, как от перчаток, не вовремя стиранных к балу. Ему такой чести не уготовано.       - Не так просто отказаться от данного однажды слова. Поверь мне.       Ирис просто обязана верить ему. Он отдал ради нее жизнь второго человека, чья кровь не смывается ни одним шрамом на его теле. Ей запрещено думать, что что-то не так. Она пообещала ему быть всегда рядом. Это же называется в народе «в богатстве и в бедности»?       Вмешательство отца, невольный жест руки. Этот старикашка сам виноват. Как же Ирис не понимает, что все ради нее! Вся эта жизнь, деньги, они все были завязаны на ней. Этот человек недостоин присутствия в его доме. Трупоедам.       А любил ли он Ирис после? Любил, ведь стал бы он дарить ей животных, которых она так хотела – кота и пса, стал ли дарить Ключника, не давшего имению разорения. Если бы ей это было не нужно, она бы не дарил им любовь. Ту, что не хочет ему. …       - …А теперь меня уже не волнует, что ты думаешь и что чувствуешь.       - Я ничего не чувствую.       Единственный раз, когда ему нужна была ее помощь. Но он уже потерял все попытки услышать от нее слова поддержки. Ей стало все равно, а он просто знал, что должен ее любить, но он уже просто не умел. Он мог любить только материально… Он ушел так же, как и пришла она. Один, оставив ее начерканную из последних сил записку и фиолетовую розу, в которой хотел остаться с ней. Ольгерд приказал себе больше не возвращаться, а Ключнику – отдать жизнь за сохранение порядка в доме. Он запер дом навсегда. Больше его никогда и не было.       «Скажу тебе так: будь осторожен в своих желаниях, ведь они могут исполниться. А потом ты будешь бодаться с последствиями».       Ни одно оружие не могло сломить Ольгерда. О нем ходили легенды, наполненные ужасом. Все боялись гнева Эверека, но он боялся гнева на самого себя. Никто не может убить его. Никто не может растопить его каменное сердце. Наверно, это и есть плата за власть над самим собой, поэтому у людей никогда и не получалось навсегда обменять свои эмоции на работу или общество. Вот вам и неудачный пример.       Гюнтер снова решил замарать чужие руки. Логично, ведь он не мог ничего сделать сам. Первым желанием пришлось открыть давно зашитую рану, но даже узнав, что его брат был весел, это не смогло тронуть его умершее сердце. Вторым желанием чувство мести только вызвало холодный расчет в его голове. Оба братца заслужили своей участи. Третье желание было неисполнимым. Нельзя принести и вернуть то, чего и на самом деле уже нет. Нельзя вернуть того, кого нет.       И ведь он был уверен, что Ключник не пропустит Геральта. Он и не пропустил его, если б был жив. Но плата есть плата, когда на кону жизнь.       - Я принес тебе фиолетовую розу.       - Где она?       Ведьмак протянул ему холст бумаги, где, как живая, была Ирис. Она смотрела на него с немой грустью. Что-то внутри стало более светлым, но снова погасло. Ведь больше нет причины жить. Все стало ясно, словно чистый лист: влюбленным счастье только на небесах.       Снова время остановилось. Знакомое движение. Гюнтера О’Дима можно узнать из тысячи лиц и присутствий. Он пришел за долгом.       - В договоре ведь… Луна там! Там, а не… здесь.       Сука, он обещал, что слова когда-то Ольгерду дорого обойдутся его слова. И то верно. Надо бы попрощаться с этой сраной жизнью, самое время.       Он падает на холодную мраморную поверхность. Какая чертовски была б нелепая смерть, если б не: - Ты исполняешь желания, так? Исполни мое. Оставь его.       Ведьмак. Есть вещи, которые невозможно искупить. И все же этот странный человек пошел на это. Внутри Ольгерда как будто бы вновь появилось сердце. Ему захотелось ждать этого седоволосого безумца, так своевольно обнажившего меч. Зачем он делает это? Сердоболие, верность своим принципам, благородство? Говорят, ведьмаку не присуще быть виновным в смерти людей, так это причина? Или за короткое время он все-таки смог стать ему не просто прислужником, а хотя бы товарищем? Прекрасные предсмертные связи.       Долгие минуты ожидания погружали в пучину новых мыслей, которых столько лет не было, а когда поднялось солнце, чувства, закопанные и безжалостные, безумным потоком захватили голову. Ольгерд сжал кулаки, справляясь с приступом тошноты от потери брата и жены, от своих действий, от смытой лишь водой крови людей, которых он убивал. Шрамы новой болью прошлись по его телу, как будто он почувствовал все их еще раз. Шея заболела, как будто ее пришивали шелковыми нитками обратно. Изображение Ирис впилось в память, и, казалось, мужчина мог описать детально клочок холста, любезно отданного ему… другом? Другом, которого не было с тех пор, как в семейном склепе стало на одного Эверека больше. И это не об Ирис. И сделать подарок такому человеку – лишь крупица того, что Ольгерд должен.       - Послушай, ведьмак, как она там? – вопросы, имеющие искренний оттенок, давались с трудом.       - Признаться честно: ждет тебя, - честно ответил седоволосый.       «Вот сука. Не думал, что он такой прямолинейный».       - А туда как-то попасть можно? Хотя бы ненадолго? – вопрос из нереальных, ведь у Эверека теперь была настоящая человеческая кровь без магических прикрас.       - Можно, но есть шансы не вернуться обратно, - задумчиво произнес ведьмак.       - Сойдет за положительный ответ.       В ответ он услышал лишь приглушенный мат ведьмака и немой призыв следовать за ним. Если бы ведьмак попросил отдать за него жизнь, Ольгерд бы даже не раздумывал. Это ведь тоже эгоизм?.. ...       Словно кукольный дом, только богато разрисованный. Ярко-фиолетовое небо, предметы неестественной формы. Этот мир, правда, был игрушечным, как описывал ведьмак. Он боялся, что и она будет такой же игрушечной и неживой.       Тихий голос, донесшийся из-за угла сада, заставил его оглянуться и прибавить шагу.       - Кто там?       Она была все также прекрасна. Нет, ещё лучше.       - Я. Я пришел сдержать обещание.       Ирис удивленно посмотрела на Ольгерда, как будто узнав его.       - Разве ты помнишь?       - Начинай считать, Ирис.