Без слов

Нурлан всегда смотрит внимательно и долго, будто каждый раз проверяет, не придуривается ли Лёша. Только придуриваться больше шести лет вряд ли кто-то будет, даже упёртый Щербаков. И каждый раз тот смотрит в ответ, тоже пристально и долго. Никогда не отводит взгляд, хоть и тяжело. В его светлых глазах Нурлан, как и много лет назад, по-прежнему видит угрызения совести и сильную грусть. Он бы хотел увидеть совсем иное — что-то радостное и задорное, как раньше, но он не видит. И Сабуров отворачивается, чтобы отвлечься на что-угодно другое, чтобы опять не вспоминать и не заниматься саморазрушением. И Лёша молчит. Он постоянно молчит. Эти долбанные шесть с чем-то лет — ни одного слова. Нурлан точно знает, сколько это в днях и, наверное, даже в часах. Поначалу он с отчётливой физической болью отсчитывал каждый день, каждую неделю, каждый месяц с того момента, как Лёша перестал разговаривать. И эта физическая боль поселилась у него слева в груди, сантиметров на десять ниже ключицы. Просто пришла в тот день и осталась в его теле насовсем без приглашения, без обещания или даже слабой надежды, что когда-нибудь уйдёт. Каждый день Нурлан ненавидит себя за то, что уговорил тогда Лёшу выпить и повезти их в ночной клуб. Тогда Лёше много не надо было. Он и не помнил, как вообще умудрился проехать большое расстояние, прежде чем машину сильно занесло, и они очнулись уже вверх ногами за пределами дороги. Врачи так и не смогли определить, была ли потеря речи связана с сотрясением мозга или с сильным эмоциональным шоком. Он просто перестал разговаривать. И Лёша больше не пьёт. Вообще. Его сразу воротит только от одного запаха алкоголя. Даже шоколадные конфеты с ликёром попали в немилость. Лёша ненавидит себя за то, что не справился с управлением, и Нурлан из-за травмы головы, которая потом, к счастью, не дала серьёзных последствий, бросил профессиональный бокс. Он помнит, с каким безудержным счастьем в глазах Нурлан рассказывал об очередном турнире и награде. Только больше он не участвует ни в каких соревнованиях. Они оба после той аварии долгое время не могли видеть друг друга. Потому что было стыдно и больно. Обоюдное глупое, мимолётное решение искалечило две жизни, как минимум. Через несколько месяцев Нурлан спустился на два этажа вниз и позвонил в Лёшину квартиру. С тех пор он приходит часто: просто посидеть и посмотреть какой-нибудь фильм или комедийное шоу, или помочь Лёше позвонить куда-то по работе или домашним делам. Когда они вдвоём, Нурлан тоже всегда молчит, потому что это — нечестно, что он может говорить, а Лёша — нет. Они оба всегда молчат наедине, чувствуя настроение друг друга без слов и общаясь только одиночными жестами или написанными в блокноте фразами. Нурлан несколько раз пытался завести отношения с девушками. В восемнадцать лет кровь бурлила сильно, трудно было контролировать выброс гормонов в одиночестве. Но несмотря на физиологическое удовлетворение, эмоционального он никогда не получал, разрывая каждый раз связь с новой подругой, каждая из которых казалась ему той самой. Лёша же ни с кем не встречался. По крайней мере, Нурлан никогда не видел его с кем-то. А говорить об этом они никогда не говорили. Оба всегда избегают этой темы. Лёша активно занимается спортом, чтобы хоть так сбежать от собственных мыслей, с которыми находится постоянно наедине и в тишине. Нурлан всё ещё помнит, что Лёша хотел о чём-то поговорить с ним до того, как они собирались в клуб, а потом попали в эту перевернувшую всю их жизнь аварию. Только Нурлан не дал ему тогда сказать, так не терпелось поехать к знакомым девчонкам. Лёше было тяжело поступить и учиться, поэтому университет отпал сам собой. С работой тоже было туговато. Не везде хотели брать немого, хотя он понимал всё, возможно, даже больше тех, у кого рот не закрывался на собеседованиях. И он нашёл работу, которой мог заниматься на дому, не общаясь напрямую с другими людьми, хоть это с его неугомонным характером и было очень тяжело. Он не был глухонемым и назло всем и себе не учил язык жестов, обходясь только их минимальным количеством и иногда записывая на бумажке, которая всегда была под рукой, то, что он хотел сказать, если жестов ему не хватало. Лёшина мама тщетно пыталась первые несколько лет заставить сына говорить, таская его по многочисленным невропатологам и психоневрологам, специалистам по нетрадиционной медицине и даже гадалкам. В какой-то из очередных приёмов Лёша просто встал и ушёл из кабинета. Он больше не мог слышать то, как ему очередной специалист или шарлатан давал надежду, а потом видеть, как она бесследно исчезает. Хоть и прошло много лет, но Нурлан помнит голос Лёши, тот задор и смех, который был в нём всегда, когда они гуляли вместе. Он помнит, как иногда было трудно его перебить, и как он сам сильно злился, пытаясь сделать так, чтобы Лёша замолчал хоть на какое-то время и не донимал его своими глупыми подколами и дебильными вопросами. Теперь бы он отдал всё, чтобы хоть на один день услышать Лёшину болтовню и смех. Но Лёша упрямо молчит. Издевательская ирония жизни — забрать способность говорить у того, кто не мог раньше помолчать и пяти минут. Когда они смотрят что-то смешное, то Лёша смеётся, только это с натяжкой можно назвать смехом. Поначалу Нурлан даже испугался, что тому стало плохо. Лёша беззвучно содрагался всем телом и издавал редкие странные звуки. Но он смеялся. Смеялся, как мог. Нурлан скучает по Лёшиным шуткам, которые тот всегда придумывал на ходу, заставляя всех вокруг смеяться до слёз. Теперь Лёше тяжело шутить, записывая и показывая что-то смешное на бумажке. Эффект совсем не тот. Ещё Нурлан помнит улыбку, широкую и лучезарную, от которой в комнате всегда становилось солнечно и тепло. Сейчас Лёша улыбается редко и совсем не так. До боли в груди холодно и отстранённо. *** В очередной ничем не примечательный день, посмотрев на по-прежнему безмолвного Лёшу, Нурлан понимает, что больше так не может. Не сможет приходить и делать вид, что ничего не чувствует, и что просто помогает ему, как другу. Он собирается и уезжает. Уезжает покорять столицу не из-за тщеславия или жажды денег, а с надеждой, что огромный город закрутит его в водовороте других людей и событий, и он сможет забыть все прошедшие мучительные годы, сможет забыть молчание в светлых глазах. Нурлан не прощается ни словами, ни жестами. Просто в какой-то очередной раз не приходит к Лёше в гости. У него не хватает сил снова посмотреть в грустную глубину Лёшиных глаз перед отъездом. Мама говорит Лёше, что Нурлан уехал на заработки в столицу. По крайней мере, ей так сказал кто-то из соседей. И Лёша молчит. Теперь уже он начинает отсчёт времени, подсчитывая дни и недели, пока он не видит Нурлана. Всё остальное идёт своим чередом — долго и мучительно. *** Нурлан возвращается где-то через год, плюс-минус несколько недель. В основном, чтобы навестить маму и дедушку. Он спускается вниз по лестнице, чуть замедляя шаг на третьем этаже возле до боли знакомой двери, но не останавливается. Выходит на улицу и закуривает, впускает в лёгкие вместе с сигаретным дымом холодный, морозный воздух. Он смотрит в серое небо, с которого большими хлопьями валит снег и старается не думать, не слушать внутреннее подстрекательство зайти в гости. Несколько совсем крупных снежинок попадают на тлеющую сигарету и моментально растворяются, так же, как и его уверенность, что он сегодня уедет обратно в мегаполис. Он не хочет заходить к Лёше, но через несколько минут уже стоит перед его дверью, всё ещё не решаясь нажать на звонок. Обзывая себя мысленно самым конченным придурком, он жмёт на белую кнопку, до последнего надеясь, что ему не откроют. Потому что больно. Всё ещё нестерпимо больно. За прошедший год он привык к своей постоянной жестокой спутнице, которая живёт слева в груди ниже ключицы, и научился игнорировать её непрерывное нытьё. Сейчас же она, почувствовав родную стихию, отдаётся набатом по всему телу, а особенно сильно в голове. Ему открывают, потому что Лёша немой, а не глухой. Нурлан смотрит на совсем неизменившегося Лёшу и молчит, как и раньше. Он не может нарушить эту глупую традицию, которая установилась сама собой, без их согласия. В Лёшином взгляде он по-прежнему видит угрызения совести и сильную грусть, но и что-то ещё. Еле уловимое и практически незаметное, но что-то явно новое. Нурлан смотрит внимательно и долго, как и раньше. А Лёша молчит. Нурлан стоит и всё ещё не может понять, зачем он пришёл. Он уже давно всё для себя решил. Решил двигаться дальше по жизни и постараться забыть всё о прошлом, но пришёл сюда снова. И он отворачивается, чтобы уйти опять и не приходить больше никогда. Потому что ещё одного раза он точно не вынесет. — Прос…прости… — доносится еле слышный хриплый шёпот за спиной. Нурлан не понимает, показалось ли ему это или нет. Он разворачивается резко, будто его кто-то громко позвал, и вопросительно смотрит в светлые глаза. И теперь он понимает. Понимает, что несколько минут назад увидел в этих глазах надежду, еле уловимую и практически незаметную, но в то же время такую отчаянную. Он делает несколько шагов, толкая Лёшу в квартиру, и падает на колени, прижимаясь лбом к его груди. — Прости меня, Лёш…прости, — голос предательски дрожит, а слова теряются в прерывающемся дыхании и попытках сдержать слёзы. Лёша прижимается щекой к тёмным волосам, в которых ещё не растаяли крупные белые хлопья. Он чувствует на своей коже холодную талую влагу и вдыхает сладковатый сигаретный запах вперемешку с морозной свежестью. Он запускает пальцы в жёсткие чёрные пряди и сжимает, проверяя насколько это всё реальное. И он улыбается. Первый раз улыбается как тогда, как не улыбался за последние семь с чем-то лет. Ниже левой ключицы у Нурлана впервые за многие годы легко и уже не больно. То нестерпимое ощущение ушло так же внезапно, как и появилось. Они не просят прощения за что-то конкретно. Сильно много всего, за что его можно попросить. За то, что из-за обоюдного упрямства так ни разу нормально и не поговорили после аварии. За то, что осталось неозвученным до неё. За долгие семь с чем-то лет, которые они мучали друг друга тягостным молчанием. Ведь не обязательно было говорить все те слова вслух. Можно было написать, показать, прикоснуться… Да как угодно! Столько много способов, но они выбрали самый невыносимый, самый болезненный. Нурлан уже давно обхватил Лёшу за спину и держит крепко, всё ещё стоя на коленях и прижимаясь к нему всем телом. И Лёша не против стоять так, хоть всю оставшуюся жизнь. Только вместе, только рядом с ним. Потому что он больше его не отпустит. А если Нурлан решит уехать снова, то он поедет с ним. Теперь, когда голос начал к нему возвращаться, он сможет найти нормальную работу и точно не станет обузой. Он точно знает, что сможет всё, главное — чтобы Нурлан был рядом. Они оба знают, что теперь они смогут нормально поговорить и сказать друг другу все слова, что не сказали за прошедшие годы, но только слова уже не нужны. Они научились обходиться без них. Они и так всё знают о себе и о друг друге. Знают всё без слов.