***
Отодвинув в сторону собачью будку, я тяжело вздыхаю. За нею забор имеет дыру, достаточную, чтобы худой подросток мог протиснуться на свободу. К счастью, я никогда не имел лишних килограммов, поэтому, пропихнув рюкзак вперед, без труда вылез с другой стороны. Лес ждёт. Не оборачиваясь, подхватываю свои пожитки и бегу к деревьям. Они спрячут меня до тех пор, пока я не выберусь к людям. Молитва наверняка уже закончилась, и отец заметил мое отсутствие. Надеюсь, на поиски сына много времени тратить не будет. Конец Мира уже слишком близко, и надо спешить. Я бегу еще несколько минут, пока не чувствую, что усадьба осталась достаточно далеко позади. Я был слишком избалован жизнью в четырех стенах, но сейчас надо продолжать идти — кто знает, сколько времени займет путь. Перешагивая через корни, любуюсь сумеречными тенями, напоминающими фантастических существ из древних мифов. Это успокаивает меня. Вспоминаю картинки из книги, которую Ангел однажды у кого-то стащила. Это была забавная история. Наши комнаты всегда находились рядом, но осознал я это только тогда, когда быстроногая девчонка по ошибке вломилась ко мне и, размахивая в панике своими «крыльями», забралась под кровать. К груди она прижимала толстый фолиант — я ума не приложу, зачем ей из всех вещей захотелось своровать именно книгу, но, как оказалось, она того стоила. С тех пор мы вступили в некий симбиоз — я умел читать, а она имела удивительную способность подмечать интересные мелочи. В фолиант, который мне удачно удалось спрятать под наволочкой, помещалось невообразимое количество старых сказок с грустным концом, мифов про ночных чудовищ и просто старинных легенд. Я сидел по-турецки и вдумчиво читал. История текла, хоть и с трудом — Ангел постоянно пыталась перебить меня, вставить свою догадку или задать вопрос, на который ни я, ни книга не имели однозначного ответа. Затем следовали многочисленные теории. Мы обсуждали, реалистично ли изложена легенда, что автор мог утаить и по какой причине. Мое воображение было более мрачным — даже самая несущественная деталь тотчас обрастала догадками, достойными добротного ужастика. У Ангела же мысль лилась настолько сумбурно, что казалось, будто лес, скрытый за забором, разрастался до невообразимых размеров и врывался в комнату, выбивая стекла и пугая до смерти глаза, беспрестанно следящие за нами из углов. И посреди этого хаоса летала беспокойная Ангел, напоминающая лесную нимфу. Она никогда не была прилежным слушателем — крутилась на месте, трогала мои вещи, спотыкалась о лежащий на полу хлам. Иногда и подзатыльники отвешивала, если я отвлекался на рассматривание картинок, а однажды и вовсе разворошила подоконник, выкурив оттуда живую летучую мышь. По её собственной теории мышь могла быть заколдованным демоном или вампиром из леса, а еще лучше — и тем, и тем. С моей же точки зрения мышь была просто злым и обиженным жизнью животным, которое любило кусаться без причины. Так или иначе, к единому выводу мы не пришли. Через некоторое время книга закончилась и мы вернули её владельцу, положив ночью под дверь. Затея была рисковая, и в благодарность за помощь Ангел подарила мне какую-то стекляшку в форме символа Инь-Янь, взятую у родителей. В ответ я напросился в комнату к моему отцу и стащил для неё красивую коробочку для мелочей. То, что было внутри, я оставил себе по понятным причинам. Мелкая брошюра про гадание и колода потрепанных карт таро, перетянутая аптечной резинкой, оказались скучными, но какое-то развлечение с ними я все же придумал. Под одеялом, где нет ничьих глаз, кроме моих, пытаясь структурировать известный мне универсум, я водил светящейся палочкой по цветным картинкам на картах. Ангел-хранитель — Суд, причем перевернутый. Грозный и не моргающий, он олицетворял для меня зависшую над всеми нами гильотину, и, что самое страшное, страху перед ней был подвластен и мой отец — Император, владеющий Миром — нашей усадьбой в глуши, маленькой безумной сектой. Императрица, дарующая пропитание — повариха, властвующая над половниками и собаками. Башня — тяжелый фолиант со сказками. Для меня карты не нашлось. А вот Ангел, наверное, все-таки Дурак — человек с завязанными глазами, идущий в пропасть. Начало и конец любого пути. Безрассудство и тяга к новому. С этим Дураком мне посчастливилось хорошо сблизиться. Я узнал, что она не боится ничего, кроме как споткнуться мизинцем обо что-то твердое, поэтому теперь хлам в моей комнате был аккуратно разложен по углам. Она же, узнав о моем страхе перед глазами, бросила им вызов, ни секунды не сомневаясь. С тех пор каждый шаг приближал Ангела к пропасти. На следующий день я, возвращаясь после обеда к себе, застыл у открытой двери перед странным и гротескным зрелищем. Орудуя детскими ножницами, моя подруга носилась по комнате, нанося беспорядочные удары по воздуху. Щелк! Тупые лезвия расходились и сходились вновь. Щелк! Щелк! Нитки обрывались, цепочки ломались. Еще щелк! Поверженные глаза падали на пол, катаясь в панике круглыми стеклышками. А девочка, вскочив на кровать и раскинув свои руки-крылья, поймала Ангела-Хранителя в ладонь. Мое сердце тяжело стучало. Слабый привкус металла подкрался к горлу, я выдыхал редко и сильно. Схватка двух небесных существ очаровывала меня, и я ждал последнего щелчка. Дорогая серебряная цепочка дрогнула, как живая. К ней хищно тянулись короткие лезвия, готовые встретиться и оборвать судьбу злосчастного тирана, освободить меня от его взора. Но мутный взгляд Ангела отвлекся на звук ударов костылей о паркет коридора. Я онемел, не в силах оглянуться и встретиться с хриплым дыханием, с морщинистым красным оком. Даже летучая мышь, почувствовав что-то неладное, торопливо выползла из своего убежища и улетела прочь, нелепо размахивая кожистыми крыльями. Навсегда. После этого случая Ангел стала находиться под постоянным надзором родителей-сектантов, а на моем теле появился десяток лишних синяков. Видеться мы все же не перестали, но встречи стали происходить реже и потеряли всякую магию. Иногда мы пересекались случайно — в один из таких моментов она предложила мне сбежать. Оказалось, что родители в наказание за «бунт» заставили её помогать на кухне поварихе. Та, несмотря на то, что гоняла Ангела по всей столовой за разбитую посуду, на удивление оказалась добродушной женщиной. Девочке она разве что поручала выносить собакам пару раз в день объедки со столов. Решившись в какой-то момент на побег, Ангел за неделю проделала довольно широкий лаз внутри большой собачьей будки, которая примыкала задней стенкой к забору. Собака, купленная за пару куриных ножек, была вовсе не против такой авантюры и преданно хранила молчание. От меня требовалось всего лишь согласие, но я не мог его дать. Не находил силы забыть того момента, когда над моим затылком склонилось незримое красное око, мой Ангел-хранитель. Даже детали последующей кары выветрились у меня из головы быстрее, чем эта сцена. Я плакал, дрожал, ломал руки, но не мог решиться. Оставить слепого Дурака идти навстречу роковому обрыву — самое глупое решение из тех, что я когда-либо принимал. На удивление, Ангел совсем не обиделась. По-мальчишески боднув меня в плечо, она сказала, что обязательно приведет помощь, и мы увидимся снова. Лес, говорила она, совсем не страшное место, если знаешь тех, кто прячется в его сумерках. Встретились мы действительно скоро — на следующий день, вечером. Окно в комнате её родителей не открывалось, поэтому она, дождавшись, пока все сектанты отправятся на обязательные работы, высадила стекло и исчезла. На её поиски отправились три группы — одна прочесывала лес, другая пошла вдоль автомобильной дороги, ведущей к усадьбе. Я нехотя присоединился к третьей — исследовал потаенные уголки усадьбы, зная, что здесь её точно быть не может. Прогулявшись возле собачьих будок, вернулся на обед, и этим мой вклад в разыскивание беглянки был исчерпан. Первая, «лесная» команда вернулась последней — перед самым заходом Солнца. Стриженые люди толпились в общей комнате и о чем-то негромко перешептывались. Я уже почти поверил в то, что им не удалось настигнуть Ангела, как встретился взглядом с её лицом. Бледное и мертвое, оно покоилось на подушке носилок. Розовая ссадина на подбородке, казавшаяся неестественно яркой, да белесые зрачки, блестевшие из-за приоткрытых век — вот и все, что обладало хоть каким-то цветом посреди абсолютной белизны её тела, покрытого чистой простыней до горла. Никогда еще сын пророка не был так беспомощен перед своей паствой, грубо оттеснившей меня в сторону. Одинаковые затылки почти синхронно склонились над телом, и я, зная, что сейчас произойдет, отвернулся. Зазвенел стерильный металл. Нарастающий шепот вторгался в мои уши, но я слишком ушел в себя, чтобы расслышать хоть одно слово из молитвы Ангелу-хранителю. В ненависти к красному оку я сжал кулаки — единственный жест, на который хватило моей бесконечно малой воли. Мимо меня прошли люди, сквозь слезы казавшиеся полупрозрачными амебами. Высоко поднятыми носилками они задели мое плечо. Широкая прядь темных волос, выбившись из-под головы девочки, на мгновение коснулась моей кожи, и я словно проснулся. Сорвавшись с места и обогнав процессию, я ворвался в комнату родителей Ангела. Тут её тело на ночь останется лежать в одиночестве. Таковы были заветы отца, в чьей секте это был уже не первый покойник. Чтобы не попасться на глаза, я вылез из разбитого утром окна наружу и пригнулся. Внутри были слышны только топот и тихие замечания. После окончания молитвы поисковики с осторожностью рассказывали любопытствующим, что нашли мертвую девчонку возле руин какого-то старого храма в лесу. К нему вела череда каменных ступеней, и стоял он на возвышенности. Слепая лежала у самого ее подножия, и, наверное, просто упала вниз, споткнувшись при попытке подняться к развалинам. Бредя в темноту, не ведая дороги. Вскоре голоса стихли. Глубоко вдохнув, я выпрямился и вцепился пальцами в огрызки битого стекла, что обрамляли сломанную раму. Что же мне было делать? Лишь амулет-стекляшка и детские ножницы, которые я хранил в комоде… Трудно поверить, но это единственное, что мне удалось сохранить. Глубокая трещина расползлась, по рукам заструилась кровь. С хрустом сломавшись, тонкий осколок остался у меня в ладонях. Уже и не помню как, но я оказался перед столом с лежащим на нем телом. И решил, что больше никогда не оставлю своего Ангела. Освободив от волос ее лоб, я увидел символ завершенного погребального ритуала — красный глаз, выведенный на белоснежной коже острием хирургического скальпеля. В обрамлении алых капель он смотрел на меня, будто сомневаясь, смогу ли я бросить ему вызов теперь. Но стекло делало свое дело — штрих за штрихом, пятно за пятном покрывалась киноварью погребальная простыня. И так, пока не осталась только ослепляющая чистота. Когда я обернулся в последний раз, Ангел простилась со мной едва уловимым взмахом крыльев, подхваченных сквозняком. Я надеялся, что теперь она сможет лучше узнать тех, кто прячется в сумерках. Ибо путь настоящего Дурака никогда не заканчивается. Я ведь прав?***
Иду по каменным ступеням, поднимаясь к разрушенному лесному храму. Без сомнения, это тот роковой подъем, хотя я до сих пор не доверяю версии сектантов. С возвышенности, наверное, будут хорошо видны окрестности. Если же поблизости не окажется деревень, можно будет попытаться переждать ночь в развалинах. Темнеет. Врата храма встречают меня обвалившимися верхними балками, и я, не склонив головы, прохожу через них. Вижу единственную каменную стену, окруженную мусором из досок и черепицы. У неё можно укрыться от усиливающегося ночного ветра. Я оглядываюсь. Где-то далеко возвышается одинокая гора, вокруг которой раскинулся беспроглядный лес вместе с озером. Живописно, но утром, наверное, будет видно больше. Еще одна находка — узкий вход в пещеру. Какое-то святое место? Не знаю, но если я хочу остановиться, стоит сделать это именно здесь. Огибая обломки, приближаюсь к укрытому в кустах гроту. Внутри оказывается довольно просторно, разве что попахивает сыростью и ветхими листьями. Следов помета или костей нет, и это хорошо. Не хотелось бы попасться какому-нибудь хищнику, если они водятся здесь. Я поворачиваюсь спиной к выходу, чтобы закрыть своей спиной от проникающего ветра огонь примуса. Из карманов вместе со спичками достаю помятую колоду карт таро и зажигаю горелку. Слабое синее пламя шумит, немного согревая руки. Воды нет, готовить не на чем. Ради интереса снимаю резинку с карт, и она рассыпается в руках. Очень старая. Первая карта, она же последняя, нулевой аркан. Дурак. Вспоминаю, что на днище рюкзака спрятаны амулет и ножницы. Вытряхиваю их и кладу перед собой. Сейчас бы погадать, но на что? Раскладов я не выучил, а единственное, что хочу знать — ради кого Ангел отважилась на самоубийственный побег. Пусть ей, как и всем нам, жилось несладко но почему-то кажется, что свою роль сыграло и желание помочь мне. Слабому, трусливому, зрячему мне. Перекладываю карту в конец колоды. Следующая — Суд, в своем искаженном, перевернутом значении. Беру в другую руку ножницы и подношу расшатанные лезвия в пятнах ржавчины к бумаге. Глянец бросает желтые зайчики на стены пещеры, и я слышу его. Первый выстрел. Он звучит где-то вдали, заставляя мои руки дрогнуть. Щелчок. Бледный кусочек летит в синее пламя, корчится и опадает гнилым листком на латунь. Вслед за этим слышу следующий выстрел. Еще щелчок. Черные сморщенные картинки сменяются одна за другой. Императрица. Башня. Даже Мир. Выстрел — щелчок. Выстрел — щелчок. Отблески гуляют по камню, собираются вместе. Их больше с каждой картой. Наступает длинная пауза. Я, привыкший к мерному ритму, сбиваюсь и понимаю, что где-то идет борьба, в которой человек не может одержать верх. Два громких звука сливаются в один, и разрезанный лик Императора сгорает. Я вновь остаюсь наедине с глупым слепцом, шагающим в пропасть. Его путь никогда не закончится, ведь он не видит их всех. Маленьких и больших, нарисованных на стене углем и тонкой черной кистью на бумаге. Плоских, невзрачных, прячущихся за паутиной углов, и выпуклых, твердых, старательно выведенных краской на свисающих с потолка стеклышках. Самый главный из них — невообразимых размеров, изображенный на отполированном куске аквамарина, сейчас за моей спиной. Он — особенный. Ангел-хранитель, всевидящий и непрощающий Юген-Маган. Сжимаю карту. Надеюсь, мой путь тоже только начинается. С момента, когда я поворачиваюсь и вижу их. Глаза. Они смотрят на меня не моргая.