Жгучая Смесь

— Рустам, останься на минуту, пожалуйста. — тихим глубоким голосом просит Эмир Сергеевич, а ему даже не нужно кричать, чтобы все его услышали и послушали. Рустам подпрыгивает на парте и начинает быстро складывать все карандаши в пенал и надеется, что никто не заметил, как он весь урок так палил на историка, да даже не услышал звонок. Макар присвистывает и хохочет с него. Жмет руку и марширует компанией вон из класса, да побыстрей, пока не назначили дежурных. Вот уж да, попал так попал. Класс ретируется. Девчонки историку махают ручками, тот только вежливо улыбается и поправляет манжеты — срал он на них с высокой колокольни. Макар шепчет что-то Тамби на ухо, тычет в Руста пальцем и оба смеются с дверного проема, тормозят всех. Тот только шлет нахуй и выпроваживает активней. «Боже, какой же ты потрясный, Мир» — думает Рустам и плавится. Вот она. Фигура его влажных снов, подпартовых стояков и причина небесно-голубой его сизокрылости. Вот влип. Но колени трясутся, а руки дрожат всякий раз, когда расстояние между ними — поле зрения. Подходя к учительскому столу, Рептилоид даже обтирает об штаны резко вспотевшие ладошки. Холодные, а мокрые. Рядом с Эмиром Сергеевичем всегда так. Он не то вампир какой, что все его тело холодеет от опасности, не то Моника Белуччи и Анджелина Джоли в одном лице. В мокрой, только что начисто вымытой доске за спиной учителя замечает своей отражение: взлохмаченный, как воробей, глаза бегают, как у торчка, волосы в разные стороны. Блеск. Даже лучшая его рубашка, та самая, леопардовая, ситуэйшн не помогает выруливать. Все-равно он на эмировском бэкстейдже серый, некрасивый и неприметный. Облизывает губы и опускает взгляд. Тонкая оправа. За ней – прекраснейшие холодные глаза, на секунду опускает взгляд ниже, на губы. О, эти губы, они бы прекрасно смотрелись вокруг его- Как говорится в пословице – «Хочешь мира, то готовься к войне.» Руст и готовится. Готовится к Рустам, я, конечно, все понимаю, но ты, короче, завязывай с этой своей пидарасней и хватит зенки пялить, а хочет он Рустам, ты сегодня вечером свободен? К тебе или ко мне? И Рустам, если честно, совсем не свободен, у него допы по английскому, а после с ребятами хотели встретиться, но ради него он все отменит и перенесет. Потому что он до тошноты влюблен. А тошнить действительно хочется, ведь когда Эмир говорит "— Слушай, Рустам, хочу поговорить с тобой лично. Кое-что обсудить, если не против, кое-что очень важное." — то живот начинает крутить и ладошки холодеют. Ух, блять. Что? Что? Что он хочет обсудить? Поговорить? О чем? В сердце зияет страх и маленькая надежда. В горле сушит. — Да, конечно. — спокойно отвечает он, с тем непринужденным лицом, какое обычно присуще ему. Только глаза отводит. Если бы только ему туда не вглядывались. Это же зеркало души и вся эта ванильщина, которую он по самому себе знает и уверен, что стоит взглянуть в них и сразу понятно, что он толи маньяк, толи безнадежно влюблен. — По поводу КВН’а, — а, ну да, еще бы. Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. — Елена Петровна, — завуч. — снова хочет отправить «Лену Куку». Я подумал, что это не сильно справедливо, а потом решил ваши выступления посмотреть. — Рустам грустнеет и это видно, не только по глазам, но и по всему остальному во всей его фигуре. Да какой тут к черту КВН? Я ему про Ивана, а он мне про барана. Эмир замечает. Он, конечно, сраный умный, но сраный дурак, потому что думает, что Руст не хочет играть. Подходит и, пока Саидахмедов отвернут, очки снимает, руку на плечо кладет. Теплую. И глазами этими своими смотрит, невозможными. — Слушай, Руст, скажу не как твой классный руководитель, а как обычный человек. Я вообще над вами никакой силы не имею, если сейчас скажешь, что не хочешь, то, значит решено. — дебил, если думает, что Рустам не хочет в КВН, он его обожает, но и его хочет тоже. Прямо здесь, желательно сейчас, грязно, пошло, на этом самом столе, да так, чтоб историк забыл когда Русь крестили. Но если Кашоков захочет, то пускай только на третьем свидании, в отеле, при свечах и на красных простынях. Похуй вообще, хоть в китайской провинции Гуаньджоу, хоть на шпиле Эйфелевой башни. А вообще, много хочет. — Ты очень талантливый. Красивый, веселый, харизматичный. Но поучаствуешь последний раз? Ради меня? — Ради вас? — и окончательно тает. — Ага. Не настаиваю, но у нашей команды вместе с тобой даже сомнений нет, что вы и в этом году покорите- — не успевает договорить, да его и не слушают, только резко сокращают расстояние и дышат в губы. Мгновение – большая ошибка, сожаление, целуют.

***

— Ну ты тушишь, Руст, давай полегче, пока я ракетку тебе в очко не запихал. — Просто ты сопля, и удар у тебя сопля! — вырвиглазный теннисный мячик скакал по столу как ужаленный утром пораньше. Вместо первого урока. — Конечно блять, нахуяришься с утра пораньше мамкиным кофем, и заставишь всех танцевать чунга-чангу вокруг столешницы. — Давай, еблан, отбивай подачу. И так на двадцать минут опоздали. — Макар вздыхает и отбивает, да с такой своей этой богатырской силой, что мяч отлетает по коридору прямо на лестницу и ярким пятном пропадает в пролете. Рустам кидает взгляд на Макара, который пожимает плечами, а потом на Тамби, который показушно даже не смотрит в его сторону, утыкнувшись в телефон. Придется идти самому. Рептилоид вздыхает и шагает на первый этаж, прокручивая в руках ракетку. У них в школе вообще все очень просто. Завуч, милейшая грачиха со слепым обожанием к школьной власти – Елена Петровна Кукарева – откуда и пошло «Лена Кука», ровно также обожала и КВНщиков. Дамочка эта имела приятную для этих самых КВНщиков тенденцию отпрашивать их со всевозможных уроков, а потом забывать про это и уходить по своим делам. Рустам, честное пионерское, взял только пенал, английский и штаны на физкультуру. Остальные пять уроков сидеть он не планировал. Вообще, план был такой – порепетировать урока три, посидеть четвертым английский и, сославшись на неописуемуюневозможнуюумогубительнуюивсякуютакую усталось отпроситься с ребятами по домам. Видимо, не выйдет. Елена упорхнула вроде решать проблемы с проверкой, а вроде и пить чай с директрисой, что эквивалентно вероятно. Другой вопрос – что делать комикам. Вопрос оставался нерешенным, потому что ключи у актового зала были только у нее. Взламывать замки — развлечение сомнительное, да и не так сильно они и выступать хотят. И вот теперь они играют перед актовым залом в теннис. Мяча в пролете видно не было: ни между поручней, ни на ступеньках – так что было решено идти вниз. Если бы у них был классный руководитель… Людмина Васильевна, или просто в народе «Людочка» больше походила на автомат с заглушкой. Аллегория была очень меткой — Люда была глухая и болтливая, как сам черт; ни разу не затыкалась, даже чтоб набрать воздуха в легкие. В общем и целом, слава Богу, ушла. На пенсию. Только свой тогда только девятый класс она так и не довела. В десятом они просидели на самоуправлении, и отлично справлялись. В одиннадцатом им свыше было ниспослано нового учителя, который, по идее, станет им руководителем. — О, Саидахмедов! Саидахмедов, как ты вовремя! – из-за угла к нему подскочила Аня, староста класса, наперевес с журналом и без портфеля. Значит, на уроке уже засветилась, вот и послали. Вот черт. — Не волнуйся, я попросила вас не отмечать, — сказала она вскользь, а у Рустама гора с плеч свалилась, хотя он еще даже рот не успел открыть. — Собираешься на второй урок идти? — Да херли там делать, прогулять хотели в курилке, — честно ответил он. — Поздравляю, теперь собираешься. У нас новый учитель в школе, говорят, мол, берет нас под крыло. Так что передай там Масаеву с Макаровым, что на втором уроке в триста пятый кабинет. Целую, побежала! – и всунула ему в пятерню погнутый теннисный мячик. Вот сучка. Наступила.

***

— Меня зовут Эмир Сергеевич, я новый учитель истории и ваш классный руководитель. – обворожительно. Особенно в этой непонятной полуофициальной рубашке с картинками. На картинки Рептилоид залип также, как и на очаровательную улыбочку. — А сколько вам лет, Эмир Сергеич? — спрашивают девчонки с первой парты и делают вид, что совсем взрослые. — Двадцать три. И это не значит, что я с вами на одной волне. Только имя-отчество, на вы и с уважением, все услышали? – и улыбнулся так. Тоже обворожительно. По классу прокатились добрые смешки и даже Леха с последней парты не успел ни перебить, ни нахамить. Руст залыбился. Только получилось у него это как у умалишённого. — Я вообще серьезно. Сегодня классный час вместо физ-ры, по расписанию истории не будет, но завтра у вас сразу и Искусство, и Всемирная, и… Четыре предмета. Ведет у них четыре предмета сразу и это ахуеть как много. Дальше Рустам не слушал, только смотрел, подперев подбородок. Красивый. С акцентом говорит, а имя не русское. Что-то знакомое есть в этом говоре. «–А ты, может, из Кабардино-Балкарии?» – думает Рустам и с честностью католического пастора не сразу улавливает, отчего в классе перестал шуршать шепот одноклассников. — Не ты, а вы. Это первое. — Рустам краснеет, понимая, что сказал вслух. — А второе – слышал. — Ой, это хорошо! — восклицает кто-то из девочек поактивней и посмелее. — Тамби с Рептилоидом вот из Нальчика! — Рептилоидом? — выгибает бровь Эмир и смотрит так, что Рустам теряется в пространстве. — Да, я просто по маме комодский варан, рептилия. Стараюсь быть комиком, а еще курей выращиваю. – говорит искренне, серьезно, быстрее, чем думает. Класс смеется, но, конечно, главнее, что смеется Эмир Сергеевич.

***

Он стоит у зеркала в мужском туалете, перегибаясь через раковину, то наглаживая волосы, то теребя торчащие уши, то поправляя наглаженную мамой рубашку. Трижды покрутившись вокруг себя, он лохматит волосы обратно. Тамби, сидящий на подоконнике, парящий, вздыхает, выпуская клубы дыма, и смеется. Его это веселит: он не знает какого это. Рустам вообще какой-то ранимый стал, только обижается и закатывает глаза, ходит, как неприкаянный. Макар, тоже с дудкой, подает голос из открытой кабинки туалета, сидя на крышке унитаза. — Ты же только прилизал, нахер растрепал? А щас опять зализываешь, ептыж бля. — жалуется уставший, а Тамби смеется в трижды активней. Вот еблан! Знает ведь все, понял уже, только Илюшку держит в незнанках. — Это только последние десять минут. Мы когда в школу шли, он вообще с косичкой вышел. — Масаев с ним рядом живет. — Потом на него че-то нашло, он то растрепал, завязал хвостик. — Хвостик? — Эжжи. Как у этих, — помахал ладонью возле лба. — псинок. Собачки такие, знаешь, как чихуахуа, только волосатые. — Вообще не смешно. — серьезно ответил Рустам, повернувшись к ним. — Как я вообще выгляжу? — Как помоечный котенок. — Как пакетик чая, который заварили семь раз. — ответили они в один голос и даже повставали со своих мест, чтобы дать друг другу пять. Класс. И нахуй ему такие друзья? Которые даже в сложныйтравмирующиймолодуюнеокрепшуюпсихику момент не могут его поддержать? С такими друзьями, конечно, и в огонь, и в воду, и через медные трубы, но только не на блядки. Но это он погорячился конечно. Блядки блядками, а дружбаны дружбанами. И вообще, товарищей не меняют на сись- На что-то там, в общем, не меняют. — Вам психопаты звонят за консультацией по мудачеству, шарите? — Рустам снова повернулся к зеркалу и, покрутившись, снова разворошил волосы, оставив гнездо. — Ты вообще перед кем так решил? Уже третий день вместо первого торчим тут какашки нюхаем. Перед, э-э-э, Алинкой, чтоль? — предложил Макар и Рептилоид только покрутил пальцем у виска. Какая Алинка? Ну да, красивая такая, скромная, за лето задницу накачала, но ему так-то больше кареглазые нравятся. — Я, кажется, знаю. — сделал вывод Тамби. — Но не скажу. Я знаю, но знаю недостаточно, чтобы, знаешь, говорить об этом вслух. — Знаю. Ну заебись. А подсказку? — Рустам сделал подворот не туда, выражаясь цитатами великих писателей. — Оба переглянулись, и, под многозначительное Рустамовское ахуевшее молчание, засмеялись.

***

«— Господи, какой он красивый!» — думает Рустам, когда историк нагибается над его партой. Что-то там про самостоятельную работу, про двенадцатое задание, про подготовку перед первой тематической и еще про что-то. Задание вообще-то и вправду сложное, Рустам думал его пропустить, но Тамбонд поднял руку и Эмир Сергеевич решил объяснить сразу обоим. Раз уж он рассказывает, то нужно послушать. Только мысль сбивается, логическая цепочка рушится, когда он уплывает от этого прекрасного, низкого, голоса, которыйкоторыйкоторый миллион раз, и в каждом Рептилоид тонет. Ах да, задание. Значит, сначала нужно прочитать вырезки из документов и, э-э-э, этот, тут вообще нужно соединить дату с событием, а потом, э-э, щас, минуту. В нос бьет терпкий парфюм и мозги у Рустама плавятся окончательно, несколько оттого, что он поехавший. Он сидит там, на своем стуле, смотрит в никуда, как это обычно бывает, и чувствует себя сумасшедшим: волосы он все-таки растрепал и прямо сейчас взлохмаченные волосенки упираются Кашокову в грудь, когда тот становится от него справа и наклоняется, чтобы тыкнуть пальцем куда-то в листок. А еще этот одеколон, одеколон, одеколон. Взгляд зацепился за отвернувшегося Тамби и поплыл к лицу Кашокову, совсем неосознанно как-то. Он поймал его и посмотрел тоже, в ответ, и улыбнулся как-то понятливо и отчего-то неуверенно, а у Рустама вся жизнь перед глазами пролетела. Масаев глянул на друга. Тот сидел, сгорбившись над заданием, с видом того, что его делает, пока его лицо периодически примеряет на себе весь цветовой спектр от красного до нежно-фиалкового. — Что-то ты совсем уже вышел из игры. — констатирует Тамби шепотом и, засмеявшись, продолжает самостоятельную. — Я не самый яркий карандаш в коробке, но и не самый тупой. Ты давай, крепись. А то совсем соплей стал.

***

И он отвечает. Тихонько поддается губами и Рустам срывается с цепи. Может, кто-то скажет, что два месяца это не много, в сорок пятом жены по пять лет с войны ждали, но Рустам, человек по природе своей добродушный, ебало набьет любому, кто заставит его дольше ждать. Ему семнадцать, у него есть здесь и сейчас и любовь всей его жизни неуверенно подается навстречу. Ящерка — пес, который сидел в будке с колючим ошейником слишком долго, а время — деньги, проценты уже набежали. Кашоков толкает в грудь с силой и хватается за голову. — Господи, что скажет директриса? А твои родители? — Рустам проглатывает обиду и смотрит как не в себе. — Родители? Еб вашу мать, Эмир Сергеевич, вы еблан. — И тоже хватает его за голову, но только чтобы еще раз поцеловать и на этот раз жадно, как сгорающий, держит его самого, шею крепко. Не выбраться. Очень долго ждал. А еще хочет показать, как хорошо умеет целоваться, не зря в лагере играл в бутылочку со всем отрядом. Эмир мычит что-то. Замирает. Рустам знает — он думает. Если задержать дыхание и прислушаться, то услышишь, как шестеренки в мозгу перегреваются. И сам он весь такой горячий, теплый до невозможности, и руки его, и губы, и все-все-все. Или это только Рустаму? Губы напротив дрожат и принимают решение. Эмир Сергеевич выдыхает и закрывает глаза, заставляя сердце часто биться в предвкушении. Осторожным движением он сделал тот небольшой шаг навстречу, который преодолевал оставшиеся дюймы между их телами. Рустам прильнул в ответ и вжался с силой своими бедрами в чужие. Слепая радость разливается по телу. Принял. Теперь сам дрожит и хочется только касаться, но руки вдруг перестают слушаться и только судорожно сжимают чужую рубашку мертвой хваткой, тянут на себя до побелевших костяшек. Ни за что не отпустит. Хочется показать, рассказать и привести наглядный пример своего искреннего животного желания. У него гормоны и лихорадочное возбуждение. — Саидахмедов, мне кажется, за «еблана», можно и единицу в табель получить. — отрывается на мгновение для "подышать", которое сейчас кажется не особо-то и обходимым. И оба красные, только тот, что постарше — от смущения(не будь мужиком, расплакался бы), а тот, что помладше — от вожделения. — Ты сумасшедший. — заключает и, взяв за затылок, прижимает чужую голову к своей груди. У Рустама стоит колом, до звезд перед глазами, если сейчас оттянуть резинку штанов, то Эмиру хер щелкнет так, что сломает челюсть. Но он терпит и знает, что Кашоков — сраная пугливая лань, а каждое движение, как хождение по минному полю. Если не там станешь, то он быстро соберет свои манатки и сбежит. А ящере не хочется пугать учителя, ему пока и так хорошо, обнимаясь. Рустам выцеловывает чужое лицо до самого звонка, под обоюдным страхом того, что кто-то зайдет. Но никто не заходит. 11:56 Сообщение от: рептилоид Сообщение кому: Тамби план сработал надежный блять как швейцарские часы а ты говорил не прокатит 12:00 Сообщение от: Тамби Сообщение кому: рептилоид Совет вам да любовь.