Тот, кто не бросит курить

Переполненная башенка пепельницы не вынесла последнего воткнутого бычка. Он покатился по столу, оставляя за собой дорожку пепла. Не обращая на это никакого внимания и плотнее прижав кулак к собственному рту, Тайсун крутил колесико мышки и не верил своим глазам. Километры комментариев пестрили всяческими ругательствами, постановкой диагнозов, пожеланиями сдохнуть и вырезками монологов психолога из «Понять. Простить». «Да я ж, это ж, пфф, ха. Мда-аа… Абьюзер что ли получается? Так ведь я… да и он то. Мы ж, ему ж… Да ёбаный в рот!» – возмущался Тайсун, в ответ на тонны негатива в свой адрес. – Я же хотел сделать всё правильно. Я д у м а л, что поступаю правильно, ан нет… Ну что ж, – и заклацав по клавиатуре, принялся гуглить видео на тему абьюза в отношениях. Спустя три часа и сотни советов из интернета, он так и не пришёл к единому знаменателю под названием «как правильно жить эту жизнь и строить отношения», потому, что все советчики говорили довольно расплывчато и уклончиво. Вот, допустим, психотерапевт Борис Егоров делает мягкое предположение касаемо жертв абьюза, что проблема в них самих, в то время как Наталья Степанова… А Тайсун уже и не помнил, что она точно об этом говорила, помнил только её красочные эпитеты, такие как: письки, попки и дырочки. Потому, он решил исправить положение дел и тел, как обычно – по-своему. *** В трубке повисло молчание: –… Чего, блядь? – У тебя вроде проблемы с ногой, а не с ух… Прости, нет. Не так. Я повторю – не хочешь ли ты пойти со мной в кино? Су Ён искренне не андестенд, что тот от него хотел. Подразумевал ли он под кино секс на стоянке кинотеатра или ещё что-то, но шестерёнки в голове уже отчаянно заскрипели и выдали неуверенное: «Хорошо». *** Будучи обладателем больной ноги, он никогда не мог правильно угадать, сколько времени ему потребуется на дорогу, поэтому предпочитал приходить заранее и ждать. Да и показывать лишний раз свою немощность абсолютно не хотелось. Не только ему. Всем. Усевшись поудобнее на неудобной скамейке остановки, Су Ён достал телефон и хотел посмотреть описание фильма, но тут же вспомнил, что не спрашивал ни названия фильма, ни кинотеатра. Подобная растерянность встречалась у него и раньше, таковы издержки боксёрства, но после того, как в его жизни появился Тайсун – она превратилась в сплошной ринг. Только без канатов. И без столбов. И покрытия. И судьи тоже нет, равно, как и зрителей. Всё стало сплошным месивом, в котором никогда не угадаешь, что в тебя войдёт…или кто. А вот и белая машина, за рулём которой сидела причина его безутешного бытия: – Прошу на борт, – протрубило лицо из полуопущенного окна. *** Он заметил его странное поведение ещё во время поездки. Некогда расслабленное вождение сменилось на чрезмерную внимательность: он втягивал голову, пытаясь рассмотреть знаки, вертел ею от одного зеркала к другому и кратко кидал взгляд на него самого, а от коронной ухмылки в эти моменты - больше не веяло придурковатостью. Веяло вселенским горем и сожалением, истинную природу которого Су Ён ещё не успел понять, как и не мог понять, почему в кинотеатре почти одни женщины. Картина началась несколько раннее положенного: протягивая одной рукой попкорн, а другой указывая направление, Тайсун шагал по пыльной ковровой дорожке, не замечая того, сколько накрашенных глаз смотрит на него в данный момент, и, не слыша звук, с которым проносятся вопросы в их головах. Потухший свет, заглавные титры и ощущение неловкости заставили сконцентрироваться на фильме, в котором главный герой гладко выбрит, летает на вертолёте, предпочитает бдсм и бюрократические формальности. Последнее заставило Су Ёна смущенно отвернуться. Дальше-крепче и спокойно высидеть до конца фильма было сложно уже не только ему. Никто в воцарившейся тишине не хотел выдать себя нервным движением или случайным сопением. Никто из посмотревших не изъявил желания узнать имена и фамилии всей съёмочной команды, и по окончанию быстро ретировались прочь: – Ну что, пошли? – широкая ладонь неподвижно повисла около лица. – А… ах, да, – растерянно произнёс Су Ён, но тут же добавил, – я бы хотел тебя кое о чём спросить. – Я внимательно тебя слушаю. – Там у них было стоп-слово… Почему у нас нет стоп-слова? Тайсун на мгновение застыл, потёр подбородок, уставился куда-то в пустоту и вскоре ответил: – А у нас с тобой много чего нет, малыш… Всё у нас с тобой через жопу. Прости меня. – За что? – За то, что вёл себя так. Я ужасный человек, но простыня комментариев открыла мне глаза. Прости, что подверг тебя опасности, что вот этой самой головой и этими руками всунул тебя в эту опасность. И за очко твоё прости, а то они вечно его поминают. – …Чего, блядь? – Да чего ты чегошкаешь то, блять, а?! Прости, говорю, – вечно надменные глаза Тайсуна наконец-то округлились. – Прости! Не было в наше время всей этой психотерапии, гештальтов, психологической травмы… Понятий даже таких не было. У нас были просто «понятия» и просто «травмы» … Но я постараюсь найти эту соломинку в куче иголок и всё исправить, – тихо закончил он свою исповедь. – А сейчас вставай. Нам надо успеть в магазин до закрытия. Будем печь торт. Су Ён действительно ничего не понял и молчаливо плёлся позади, отбивая глухой звук резиновой набойкой костыля. *** Помёрзнув в охлаждённом отделе напротив витрин с масложировыми продуктами, Су Ён не выдержал и принялся гуглить рецепт самого простого сливочного крема: – Вот это должно подойти. У тебя есть дома сотейник или небольшая кастрюлька? – Не то, что бы я когда-нибудь проводил ревизию в кухонных шкафах… У меня от этого фильма разболелась голова, – растирая виски пожаловался Тайсун. – Сходи в соседний отдел и возьми мне лекарство, а я найду всё остальное. – Как обычно, Курабье? – Кур-ву-а-зье, Су Ён, Курвуазье. – Ах да, точно. *** Как говорится, чтобы узнать человека – займись с ним ремонтом. Или сексом. Или сходите за покупками. Или проживите целую жизнь, и в день золотой свадьбы вдруг осознайте, что он тот ещё карась. К примеру, флегматичность Су Ёна была обусловлена выжидательной позицией. Сейчас ему хотелось просто наблюдать за тем, как Тайсун скрупулёзно вертит в руках упаковку масла в поисках срока годности, как роется в закромах, выискивая «посвежее», как щурится в мелкий шрифт, пытаясь выяснить «чистоту состава». Всё это точно имело бы значение, но Су Ёну было всё равно, что класть в рот. В смысле, гурманством в еде он не отличался. Уже будучи дома – они сразу принялись за готовку, но к их общему разочарованию, миксера дома не нашлось. Зато быстро нашёлся бокал, лёд и неизменных два пальца «на глаз», но так как Су Ён уже сам загорелся идеей приготовить торт, то рыскал по ящикам, в надежде отыскать хотя бы венчик. Облокотившись на столешницу, Тайсун разгонял коньячное цунами, гремя кубиками льда о стекло. Внезапно нахлынувшая тоска решила перебить монолог о том, как правильно вливать растопленное масло: – Если ты будешь со мною жить, я попробую бросить пить. – Курить для начала брось, – не придавая значения такой лиричности ответил Су Ён, не вылезая из шкафа. – А ты бы поехал со мною в Крым? – Куда-куда? В Рим? – показавшись с венчиком из-за дверцы, переспросил он, но тут же вернулся к рецепту. – Хорошо, что мы купили готовые коржики, а то еблись бы сейчас с ними. Но к его большому удивлению, они не еблись не только с коржами, но и друг с другом. Ни в эту, ни в последующие ночи. Спокойные вечера разбавлялись домашним ужином, бытовыми разговорами и просмотром телешоу, а от простыней больше не несло никотином и коктейлем из сперм. Тайсун бросил курить. *** Прошёл месяц с того момента, когда их обоих мутило всю ночь с домашнего торта. И ровно месяц с осознания, признания и начала «работы над ошибками». Путь исправления давался нелегко, ведь для того, чтобы что-то исправить, для начала это «что-то» необходимо было создать, ибо назвать «отношениями» то кровавое порно, что происходило у них – было невозможно, и без квалифицированной помощи не обойтись. Но и здесь его поджидали трудности: топовые психотерапевты, заслышав его имя, тут же клали трубку и отправляли его номер в чс, а другие специалисты, которые не были наслышаны о нём – сбегали через несколько сессий, потому что Тайсун сам всё знает, сам надевает белый халат, сам пишет заключение с рецептом и возмущается, когда от него прячут печать. В ответ на этот цирк ему удрученно вздыхали, чинно подправляя очки на переносице и спрашивали: «Вы вот это делаете чтобы что?». Через «чтобы что» удавалось, конечно, утихомирить его, создать подобие приёма и даже копнуть в сторону проблемы, но всё было тщетно. И дело не в том, что его не устраивало, как кто-то лязгает лопатой по его каменному нутру, скорее его не устраивал конкретный специалист, с которым по проводам не бегал ток, по одним и тем же нотам игралась разная тональность, или, как говорит моя подруга экономист, ударяя кулаки друг о друга: «Цифры! Цифры не бьются, блять!» Поэтому Тайсун, вооружившись общеизвестными представлениями о здоровых отношениях – начал с банального: – Собирайся. Мы едем на дачу. Потому что дача это панацея. Свежий воздух, смена обстановки и вечерний «шашлычок под коньячок – вкусно очень» - благодатно влияют на душевное состояние. Чуть позже, для большей нативности происходящего, было решено ехать на электричке. *** На широкой платформе пригородного транспорта пахло углём, железом, и особенностями вентиляции. Солнечные лучи, пронизанные сквозь тонкие щели пластов металлочерепицы, полосуют лица зевак. Дачники кучнятся в небольшие группы «по интересам». Вот здесь собрались любители готовить – они обсуждают здоровое питание. Послышался рецепт витаминного салата: яблоко натереть на тёрке, пара крупных томатов и всё это заправить майонезом. Немного поодаль от них – приверженцы научного подхода: ведётся жаркий спор о том, как правильно прививать груши, чтоб эту дубовую кислятину можно было пускать не только в компот (или компост). Но теми, кто объединял всю эту кавалькаду пенсионных тем – были их уставшие внуки, нагруженные маленькими рюкзачками и не понимающие, зачем нужно накуривать осу. Тайсун, сменивший деловой костюм на спортивный, явно нервничал. Большое количество мирного народа, непривычные запахи и общая обстановка – выливались потом на ладонях и висках. Сжимая уже прилично мятый проездной билет, он бегал глазами то в одну сторону, то в другую, видимо, пытаясь понять, с какой стороны ждать электрички. Наконец-то послышался гул приближающегося электропоезда. Народ рванул вперёд и словно тараном, пробивал себе путь плетёными корзинками и авоськами на колёсиках. В вагоне было душно, жарко и громко. Су Ён уже смирился с мыслью ехать стоя, но крепкая рука на пояснице заставила пройти чуть дальше в салон, где сразу несколько людей уступили им места. Удивление от такого широкого жеста быстро прошло, как только он заметил отсутствие нескольких пальцев на руках уступивших. И жуткие белёсые шрамы на их лицах. И трещины принтов на футболках, из-за шибко накаченной груди. – Что-то не так? – спросил Тайсун и слегка коснулся колена собеседника, предварительно подумав над тем, насколько допустима такая фамильярность. – Нет, ничего. Всё… – Су Ён поёжился, когда вдруг заметил на себе угрюмый взгляд одного из отморозков, пиливший его из под опущенной цветастой панамки, – всё нормально. – В моём сахаре ещё попадаются осколки стекла, но я стараюсь от него избавиться, – профилософствовал Тайсун. – Кстати о сахаре, давай попьём чайку? – вынув из под сиденья увесистую сумку, он достал оттуда термос и разлил тёмно-коричневое пойло по картонным стаканчикам. – Пей аккуратно, ещё очень горячо. Посматривая на то, как в чифирном эрл грее одиноко плавает мелко-натёртая цедра, Су Ён размышлял о недавнем разговоре по поводу работы: Тайсун хочет бросить заниматься чёрными делишками, а чтобы сводить достаточно толстые концы с концами – начать сводить дебет с кредитом, открыв небольшую фирму бухгалтерского аутсорса. – Что думаешь по этому поводу? – поинтересовался Тайсун. – Не знаю, – задумчиво ответил Су Ён. – Не знаешь, потяну ли я наши аппетиты, зарабатывая меньше? – Не знаю что такое дебет. Оставшуюся дорогу до места назначения, Тайсун красочно рассказывал о бухучёте, но мы то знаем, что на первом курсе понимающе киваем лектору на его «рассмотрим спрос и предложение на примере гречки», а в экономическом отделе завода: «Михалыч со своими продажниками опять объебался в расчётах, сука! Цифры! Цифры не бьются!». *** Двадцать соток дачного участка начались с унылого гаража, а уже дальше – пестрили сотней оттенков зелёного. Различные овощные культуры раскинулись от ворот до забора, отделяясь друг от друга клумбами с цветами, а посередине, окруженным деревьями с тёмно-фиолетовыми, почти чёрными плодами, стоял дом. Су Ён с уважением отнесся к желанию Тайсуна «снять на выходные нативную дачу», рассматривая это как часть его психотерапии, но он никак не ожидал, что внутри окажется типичный бабушатник: грубо скованная кровать, с кучей перьевых подушек, украшенных некогда белой плетёночкой и бесконечные серванты, с никогда не используемой посудой. Мешки, набитые пластиковыми стаканчиками под рассаду, а также треснутые тазики, которые обязательно пригодятся в хозяйстве. Немного обжившись, Тайсун решил осмотреть арендованные владения. Он медленно ходил по узким дорожкам, рассматривал оградки с овощами, шёл дальше, останавливался, нагибался к цветам, нюхал их, затем выпрямлялся, расправляя широкие плечи, глубоко вдыхал и произносил: «Как хорошо то, а. Как хорошо». Глядя на цветущего Тайсуна, Су Ён радовался. Фантомный запах табака красного мальборо постепенно исчезал из его сознания. *** Красно-розовый закат был предвестником не только сильного дождя, но и жареного мяса на костре. Пока кустарно нарезанная свинина ожидала углей, было принято решение приспиздить немного овощей «прямо с куста» для салата. *** И было во всей это дачной галиматье нечто особенное, совершенно новое для них. Что в городе? Пыль да грязь, а здесь-то, здесь тоже пыль да грязь, только ещё и с картофелем. Нагнись, да ешь. И нагнёшься же, ради этой полуспелой клубники, которую никто не полол. Или ради вон того огурца, настолько горького, словно сама жизнь подарила ему свой вкус. Это в городе гараж заставлен тачками F-класса; задний привод, полный привод… Никакой натуральности! Толи дело гараж на даче, в котором совсем другие тачки. Серые, накренённые, с влажным дном цвета меди. А мотоблок? Этот незаменимый помощник не знает, что такое усталость, потому что проклячив его на другой конец участка, и, проработав пять минут – это сраное отродье запыхчит, зашумит и остановится, но тут тебе соседи не будут стучать в стенку, здесь можно и поорать, и поматериться. А уже потом, вдохнув наичистейший воздух – полезть доставать эту уродскую свечу с чёрным, словно сама жизнь дала ей свой цвет, нагаром. И ты оставишь этого железного пони умирать на огороде, займёшься другими делами, коих на даче как пыли на луне, но земля никогда не забывает того, что на ней забыли. И обязательно напомнит тебе в виде ржавого гвоздя в пятке, который ты забыл вовремя убрать. *** Перепачкав оба колена и устав ползать меж посадок, в надежде не нарвать вместо укропа ромашки, Тайсун сел на маленькую табуретку посреди огорода, и остановил свой взгляд на неочищенных от шмотков земли фрезах мотоблока, с которых, словно пальцы смерти, свисали иссохшиеся корни растений. Ужинать пришлось в доме. Еле чувствуемая морось за несколько минут превратилась в ливень, испортив романтические планы Тайсуна, но стоило разложить на старом кухонном столе немногочисленные съедобные пожитки, как его настроение улучшилось. Создалась ламповая обстановка, а хозяйская скатерть, украшенная ручной вышивкой и столетними пятнами – лишь добавляла уюта. Пока Су Ён сидел и мял корку хлеба, чтобы тот легче зашёл в полный рот мяса и свежих огурцов, Тайсун копошился в комнате. Немного погодя, он вернулся уже переодевшимся в свободную футболку и принялся с ходу оправдываться за погоду, хоть Су Ёну это было совсем не интересно. Его больше волновало неестественно прижатое плечо партнёра: – Что у тебя с плечом? – спросил он, вытирая уголки губ. – Ничего. – Я же не слепой, что ты там прячешь? – и, протянув руку к подмышке, тут же одёрнул её, напоровшись на острый край, – Ай, ой! – завопил он. – Да смазка там! Смазка! Холодная она, вот я и- – но внезапный стук в дверь не дал договорить. Сначала они подумали, что им показалось, пока стук не повторился, а за ним не последовал нежный голос: – Тук-тук, это я. – Кто я, блять?! – рванул Тайсун с места, опрокидывая с грохотом табуретку. – Это Ли Мин Хёк! – закричал Су Ён, и не тратя ни секунды, он схватил эту упавшую табуретку и используя её как костыль, старался успеть к двери первым, чтобы предотвратить трагедию. – Я убью эту крашеную суку! – Нет, Тайсун, нет! – взмолился Су Ён, преграждая ему путь собой, ведь боксёр с табуреткой хоть немного, но стоит одного амбала-отморозка. – Терапия, Тайсун, терапия! Все твои усилия по управлению безумием будут напрасными, если ты его грохнешь! Опомнись! – цепляясь то за его руку, то за ногу – он не думал ни о сердце, что сейчас выпрыгнет из горла, ни о больной голове, что была готова взорваться от собственного крика и просто продолжал. – Дай ему шанс! Тайсун грозно сопел, махал руками и рьяно рвался вперёд, пока его глаза не прозрели. Он вдруг увидел перед собой эту страшную картину, это красное, запыхавшееся лицо, этот жирный мазок от жареного мяса на его щеке, этого милого, но такого отважного юношу, который способен даже без костыля – сохранить то, что сам он почти проиграл. Впустив в свою голову немного стужи, Тайсун почти шёпотом сказал: «Будь по-твоему». Осторожно открыв дверь, Су Ён увидел в огороде силуэт мокнувшего под дождём Мин Хёка и жестом пригласил внутрь. *** Натянув медовую улыбку, он переступил через порог дома и тут же ощутил негативную ауру от угла, где сидел нерадушный Тайсун. Он прекрасно знал, что от любви до ненависти один шаг, но на вопрос: сколько надо шагов от ненависти до здоровых отношений – не знал, потому что так, обычно, никто не ходит. И не успев подумать над этим, из злого угла поступил следующий вопрос: – Чего ты сюда припёрся? Обрадовавшись тому, что зыбкое начало примирения было положено, он быстро скинул с себя куртку и уверенным шагом направился к столу, сжимая на плече лямку рюкзака: – Оу, я вижу вы тут отдыхаете? А я тоже кое что привёз, к чаю, – и, вынув коробку шоколадных конфет, положил её рядом с миской мяса. Тайсун молчаливо бычил, скрестив руки на груди, и прожигал взглядом длинные ресницы незваного гостя в ожидании ответа. – Вижу, разговор чаем нам не склеить, – удручённо сказал изменившийся в лице Мин Хёк, доставая картонную коробку подарочного коньяка, и хлопнув себя по бедру, обернулся на комнату. Заприметив в скудном интерьере кухни старинный сервант с хрусталём, он радостно вскликнул, – О! Думаю, настало время тронуть этот праздничный сервиз. Смотря на то, как обвыкшийся гость ловко освобождает место для новой посуды, Тайсун хмыкнул в сторону и язвенно отметил: «Гладко стелешь», но, не обращая на это никакого внимания, Мин Хёк поднял в воздух маленькую рюмку, на мгновение застыл, будто собирался с мыслями, заправил вылезшую полочку рубашки, и наконец, произнёс незамысловатый тост: – За любовь. *** Их разговор был долгим, и никто уж не вспомнит, как кроткие глотки, разбавленные серьёзными речами о раскаянии, перешли в размазанное пьянство. Выдержанный алкоголь расстёгивал верхние пуговицы, заливал щёки румянцем, а скатерть очередными пятнами, когда ватная жестикуляция задевала недопитую рюмку. Порядком раздобревший Тайсун, грузно упёршись локтями в стол, слушал благословенную коньяком исповедь, и даже местами понимающе кивал головой, когда Мин Хёк, закусывая очередной глоток долькой яблока, говорил о слепоте влюблённых глаз и демонах, что путают заблудший разум. – Вот скажи мне, Тайсун, – начал Мин Хёк, открывая форточку, чтобы в неё покурить, – У тебя – всё есть, ты… – Я хороший друг, – и держась за край стола, Тайсун настоятельно предложил, – Чокнемся! – Чокнемся, – ответил Су Ён, и, сделав над собой усилие, допил до дна. … И не было никого в ту ночь, кто бы заглянул к ним в окно и засвидетельствовал, что все они чокнулись. Никого, кроме плодов чёрного абрикоса, с которых словно слёзы, стекали капли дождя.