Ангел

Эдди уже почти не помнит время, когда было иначе. Уже почти забыл, когда это было вопросом выживания и денег - совсем не таких, как сейчас, хватало всего лишь на дрянную жратву да оплатить койку в общей комнате человек на двадцать где-то в подвале. Впрочем, на ночлег хватало не всегда и, если он постарается, он всё ещё вспомнит те места, где его пускали погреться к огню в бочке и даже наливали что-то, согреться изнутри. Редко - по доброте душевной. Чаще - за услуги. Вторых, кто тогда ещё оставался жив, уже нет - неконтролируемые в первые недели ярость и голод его второго уничтожили всех, кто в башке Эдди имел статус ниже, чем плюс-плюс, кто в памяти всплывал усмешками и болью, а он особо и не возражал. Первым они, скрываясь чернотой в ночи, иногда подкидывают тёплые вещи и поесть. Сейчас всё по-другому, вот уже два года как - сейчас он сам выбирает клиентов: красивые, здоровые, ухоженные женщины и мужчины, которым время с ним (с ними) обходится очень и очень недёшево. С которыми он всегда так, как хочется быть ему и только: снизу, сверху, с защитой или без - теперь это не имеет значения ни для него, ни для них. Его второй не даст ему заболеть, он всегда кристально чист. И они платят - с удовольствием и много, и адрес его в сети передают из рук в руки, и имя его произносится с придыханием на ушко и на важных встречах этих шишек из правительства, и на сходках боссов, подмявших под себя Нижний Город, и в будуарах дам, которым повезло стать светскими из грязи. Все эти сливки, ещё года три назад даже не спустившиеся бы на своих шикарных тачках в трущобы, где на обочине дрожал худой на вид почти мальчишка, голодный и больной, надеясь хотя бы час провести в чьей-то тёплой машине или даже, если клиент попадётся особенно щедрый, - в номере дрянного отеля, где может быть есть душ, и может быть - даже горячий, так вот, теперь все они выстраиваются в очередь, ждут его ответа, хотят его, любят его, он - большая удача, которую ещё надо зацепить, заполучить, и деньги здесь не главное, хоть их кошельки он и не жалеет. Эдди Брок уже пару лет широко известен в узких кругах обоих Городов тем, что клиенту, которому дадут добро на встречу, даже рот раскрывать не придётся при желании - все будет в таком лучшем виде, как он или она даже представить себе не смогут. Все их желания будут воплощены. С поправкой на то, чего захочется самому Броку, но чем и как доставить неописуемое удовольствие клиенту, они найдут в любом случае. Вытащат из их голов не только то, о чем мечталось под мужьями-импотентами или с нелюбимыми жёнами-фиалками, взятыми в семью для статуса, но даже то, о чём пришедшие ещё не знают, что их скорее пугает, ужасает, а возбуждает лишь где-то в самой глубине. Всё это они вытянут на свет и воплотят на свежих простынях (на столе, в машине, в раздевалке модного бутика) так, что от них уйдёт уже совсем другой - счастливый и открывший для себя многое - человек. Заслуга Венома, конечно. Иногда он ошибается в выборе - они совсем не телепаты и не могут сразу всё узнать по фото и короткой переписке. Но тех, кто вдруг ведёт себя невежливо, неуважительно, кто считает, что их деньги открывают им все пути, кто считает, что они покупают их, и им теперь должны, чьи мысли Веному не нравятся, а помыслы испачканы и нечисты - как бы это ни было забавно, но тут уж как есть - так вот, потом их просто не находят. Как не находят и всех тех, кто подкатывал к ним с "крышей", угрозами или слишком подозрительными вопросами о ненашедшихся. "У меня слишком могущественный покровитель," - смеётся Эдди в лицо очередному скрутившему его амбалу, служащему очередному слишком молодому и рьяному чьему-нибудь сынку, старающемуся подмять под себя их район или их.. бизнес. Или очередному тупому, наивному, решившему выслужиться копу, припершемуся к ним домой с арестом, вопреки чёткому указу сверху - забыть, забить и положить вот это дело в дальний ящик. Они всегда позволяют им и себе немного поиграть и поболтать, за секунду до того, как драгоценная чернота покроет его целиком, вылепит поверх мышцы, и когти, и зубы, и все пришедшие по его душу и задницу резко лишатся мозгов вместе с тупыми бошками. Таких, впрочем, месяц от месяца всё меньше. Эдди уже совсем не помнит время, когда мир стал зваться Новым, так и не оправившись от сокрушительного развала экономики, окончательно разделившего людей на сливки и грязь. Разделившего Сан-Франциско на Верхний город и Нижний. Отнявшего у него даже то немногое, что было: папаша вышиб себе мозги, когда вдруг стало нечем платить по счетам за их приличный дом и не на что покупать виски. На сына ему всегда было плевать, так что… Так Брок попал в приют, ему было пятнадцать, вроде. Приют оказался не совсем приютом, быстро подстроившимся под правила нового, злого, голодного мира. Нет, ну, крыша над головой была и даже кормили какой-то дрянью, но требовали плату. "За всё в Новом мире нужно платить втридорога," - усмехалась надзирательница этого чудного места, за шиворот впихивая его в особую комнатку с замком изнутри, к очередному.. посетителю. - "А вас, маленьких сволочей, слишком много развелось, чтобы чёртовы чинуши могли прокормить хоть четверть этого кагала. Так что работайте, чем сумеете, ублюдки. Лучше отработаете - не сдохнет с голода очередной ваш новый братик." Так всё равно было лучше, чем на улицах или в тюрьме, если поймают как беспризорника. Здесь хотя бы поток посетителей за день был.. конечен. Потом был первый сутенёр, забравший его прямо из приюта в день восемнадцатилетия. Брок слышал, как смотрительница расхваливала его этому мужику под дверью в их общую на десятерых парней комнатушку. Наверное, сорвала неплохой куш, старая перечница. Впрочем, к ней они наведались к одной из первых, так что.. Пусть черти качественно жарят её там, где ей давно уже было место. И нет, совсем не на костре. Потом, скоро, был первый диагноз, из-за которого Эдди вышвырнули к кому-то, кто и такими вот не брезговал - всё какая-то прибыль, пусть и меньше в разы. Брок не был виноват, что тот мудак в процессе решил, что ему без резинки круче, но кого это волновало. Затем, к двадцати, у него был уже красивый "букет", и, хах, отнюдь не роз, болящие от каждой сигареты лёгкие, исколотые вены и так, по мелочи всего. Ещё год он не надеялся протянуть. И он, наверное, всё же откинулся где-то в подворотне и попал за что-то в странный, извращенный рай - чудно твоё чувство юмора, Господи - потому что такого с ним не могло случиться, такого не бывает с неудачниками и шлюхами, сидящими на едкой синтетической дряни, но с ним случилось чудо Божье в Божьем доме, и за два с лишним года он ещё не поверил до конца в то, что не проснётся в старом-добром притоне под хлопок двери, закрывающей его в одной комнате с очередным жирным уродом. В тот раз он был совсем на мели, не ел уже два дня, а в местной церкви, совсем недалеко от его "места" шла служба, кажется, и двери были открыты, и было тепло, и пахло вином и ладаном. Он сел рядом с каким-то местным хренового вида калекой, у дверей, на пол, но даже это было полным блаженством и стоило пусть бы и сломанного носа за то, что оставил "место", если за эти полчаса его проверят и там, где должно, не найдут. Потом он, кажется, задремал в тепле и под напевную густую речь. Потом его схватили почти сразу, как он выскользнул из тяжёлых дверей церкви, отволокли куда-то в угол, замахнулись кулаком и.. Дальше он помнит только ярость, и крики, и кровь - чужую, на не-своих зубах, и боль, и голод - ха, он думал, он раньше был голодным! И иногда то странное чувство, которое ему неоткуда бы помнить, может, только из утробы - когда вроде бы обнимают нежно и лелеют в мягкой темноте. Он очнулся спустя дни в чьей-то квартире, в крови и странной слизи, и тот был с ним. Лизал пальцы, ласкался чёрной страшной мордой к животу, лечил его разрушенное тело. Урчал почти по-человечески что-то про сильных вместе, про потерпеть, про то, как долго искал. Делал жутко больно, в ускоренной перемотке обновляя его гнилые клетки. Гудел что-то про голод, виновато, вздыхая, и снова погружал его в темноту, и снова чья-то кровь, и снова больно и старательно лечил. И когда спустя пару недель он наконец поднялся на своих ногах с чьей-то кровати, мягкой и тёплой, дополз до целого зеркала в ванной, заглянул туда, не зная, что увидит, - его уже не было, не существовало в этом мире. Были они, их звали Веном. Клыкастая морда улыбнулась ему из отражения, счастливее, чем мама новорожденному, растаяла, позволив осмотреть себя - их, - какими они стали. Здоровыми, сильными, с кожей внезапно не бело-серой и глазами, вернувшими цвет. Тогда он подумал, что у его ангела невероятно красивые глаза, похожие на свет звёзд. Вечером ангел, забрав его новое тело в себя, сожрал кого-то из бродяг - Эдди помнит, что тот требовал от него пару месяцев назад - и получил - в обмен на час у слабого огня. "Необходимость, любовь моя, иначе нам не выжить," - урчал зубастый ангел часом позже, устраивая их спать в чьей-то кровати, мягкой и тёплой. Тяжёлым одеялом ложась сверху. Спустя ещё пару недель Веном, видно, окончательно что-то там сшил в его мозгах, как нужно, и к их нервам вернулась возможность чувствовать. Не только боль, и холод, и удары, и болезнь, а что-то настолько другое, чего он уже не помнил, было ли оно с ним когда-то кроме снов или нет. Мягкая чернота часами скользила по его коже, гладила неспешно, лизалась в шею мокрым языком, стараясь сделать хорошо, тепло и нежно, а он впитывал эту ласку, наполнялся ей до краёв, куда отчетливее и проникновеннее, чем словами всех молитв, которые из него выбивал отец. Его второй любил его, так сильно, как только умел своей нечеловеческой сутью, оборачивая каждый нерв и каждую мысль в себя, лечил уже не тело, а их душу. Радовался как ребёнок, когда его Эдди смог почувствовать это и принять израненным, расколотым сознанием, которое не так-то просто вылечить как тело. Поверить им и ответить. Да, Эдди отчаянно любил его в ответ. И когда любовь потребовала больше, чем скольжение чёрных тяжей по расслабленным мышцам и шёпот друг другу в темноте, когда обрела форму, твёрдую и жаркую внизу живота, они вместе учились, Брок - заново, спустя столько лет, его ангел - впервые, как дать ей дорогу кровящими поцелуями, и ломкими стонами, и лаской особо бережной и неумелой. Как их тело общее заставить работать, как надо, как хочется, как трогать друг друга, и обнимать, и гладить, и тянуть, и слизывать белёсые капли после, и потом не отпускать друг друга даже во сне. Другая потребность появилась чуть позже, в баре, куда они пошли съесть что-то кроме чужой плоти, для вкуса, не для "выжить". Какой-то парнишка шепнул им, наклонясь с соседнего стула, что он бы не против провести вместе десяток приятных минут. "Мы хотим!" - рыкнул ангел в его голове, выражая энтузиазм и желание, пуская их по связи. - "Нам мало того, что мы помним, любовь моя, что помнит и даёт нам наше тело. Всегда не хватает, всегда нужно больше. Мы научимся у него большему, возьмём это себе." Эдди совсем не был против, парнишка был симпатичным, им нравилось его внимание, они хотели этого. Так что, входя в отчаянно стонущего парня в тесной кабинке местного туалета, Брок просто старался отдать своей черноте ещё больше любви, ещё больше приятного, неотравленного страхом и болью, что училось чувствовать его тело. А Веном, связавшись и с тем, кто стонал под ними и подбрасывал тощий зад навстречу, учился, запоминал и впитывал, как это бывает, как это бывает по-другому, и как может быть лучше для его Эдди. Во второй раз они решили, что это может стоить денег, раз уж они так интересны и, в целом, совсем неплохи собой для местного сброда - в конце концов, они не против чуть чаще есть что-то горячее и вкусное, а брать без спроса у хороших людей Эдди огорчает и не нравится, он говорит, потом уже им будет нечего есть и негде жить из-за них, а он так не хочет. И второй парень согласился, и заплатил двадцатку, и за это благодарная чернота не только взяла у этого случайного парня то, что он мог дать им, но и направила их тело так, как особенно нравилось ему, чтобы он забился под ними в экстазе. И он, выебанный и довольный до кончиков пальцев, с дрожащими коленями, сунул им ещё сотню с просьбой заходить сюда почаще, и это стало их началом совсем другой жизни, о которой Брок раньше только слышал в чьих-нибудь восторженных мечтах. Случайные "знакомые" становились постоянными, кабинка туалета сменилась на номер в неплохом отеле, знакомые передавали его номер своим знакомым, цена росла всё выше, отсеивая первых клиентов, слухи привлекали уже совсем других. Чья-то квартира, не слишком уютная, где пахло сыростью и гулял сквозняк, перестала казаться верхом желаемого и сменилась другой, всё ещё в Нижнем городе, но, хах, поближе к его вершине. В квартиру они не водят никого - это одно из их правил. Для клиентов есть ещё одно странное правило, оно появляется не всегда, но когда оно озвучено - оно соблюдается неукоснительно: требование завязать глаза. Эдди часто не может, да и не хочет сдерживать любимого, желающего не просто смотреть, но участвовать. Проявляться, ласкать, гладить, лизать, трахать его, пока под или над ними стонет кто-то очередной, симпатичный, приятный, неважный, просто тело, просто пособие, от которого не хочется, да и не нужно отказаться… Веном зовёт его "детка", ласкается к взмокшему затылку. Они берут чужие фантазии, приносящие им удовольствие, и воплощают их потом, для себя. Они не думают как люди и не ревнуют как люди - уже давно нет, да и не начинали никогда. Что нравится хосту - нравится симбиоту. Что приятно одному - зажигает и другого. И им хорошо в этом и хочется находить ещё больше приятного для себя дальше и дальше. Вереница лиц и тел проходит через них, а они остаются друг у друга всегда, навсегда - идут в магазин за хорошим стейком, который Веном готовит для них, забрызгивая кухню чесночным маслом. Смотрят глупые фильмы под хороший ужин, идут спать - вместе, только вдвоём, не размыкая объятий даже в душе, даже чтобы почистить зубы (свои и эти вот, которых слишком много и растут в три ряда, Ви, да на одних зубных щетках для тебя разоришься!). Веному это не нужно, в целом, но им нравится. Устраиваются долго в кровати, засыпают быстро и крепко - Эдди засыпает - или медленно и неспешно любят друг друга до пяти утра, пробуя всё то, подсмотренное в чужих черепушках, пульсируя нежностью, любовью друг у друга в венах и всплесками спермы на пальцы, на живот, на длинный, ловкий язык, куда-то вглубь чёрной плоти - как придётся, как захочется. Ночами всё для них и всё только для них. Пьют хороший кофе по утрам в своей уютной, маленькой, но классно обставленной квартирке. "Детка..." - рычит ласково над ухом любимый голос. - "Доброго нам утра. Что в планах на сегодня?" В планах с пару десятков заявок на их особой страничке - теперь, вместе, они могут позволить себе и крутого дизайнера и исключительно правильного и въезжающего в тему вебмастера. Никакой пошлости, никакой откровенности на их сайте, но те, кому нужно, поймут всё и сразу. Сегодня их выбор падает на молодого белобрысого паренька. Эдди думает, что с ним он не против побыть в обеих ролях, как тому захочется, а Веном, высунувшись из-за плеча, задумчиво трогает фото этого парня на экране кончиком языка, игриво сообщая: "Вкус-сный, наверное!" Брок ласково щёлкает своего ангела по черному лбу, целует в дырявую щёку, откидывается на мягкую спинку дивана, посвящая остаток утра только им двоим, их объятиям и касаниям, и дурацким шоу по телеку. Мир рухнул и переродился, а людям всё равно интересно смотреть, как кто-то крутой и красивый вышел замуж, переехал в новый дом, поехал к океану на свою виллу… "Мы вышли замуж," - вдруг гудит симбиот, потираясь гладким лбом о его небритую ещё щёку, заставляя фыркнуть в чашку с кофе. - "Это про нас, любимый. У нас была красивая свадьба, много гостей!" "Во-первых," - поправляет его Эдди, откашлявшись и назидательно подняв палец. - "Тогда уж "поженились", разница слов, Ви. Во-вторых, если ты про ту церковь, где ты вселился в меня, это ведь не была свадьба, и люди те были чужими, так что… Да и не женятся, знаешь ли, раньше, чем видят друг друга! Так что не торопи-ка события, дорогой, и давай, пойдём, посмотрим, что у нас для сегодня есть." Веном не спорит и сворачивается вокруг шеи хоста большим и тёплым шарфом, путешествуя так от дивана до посудомойки и к их гардеробу, но продолжает усиленно о чем-то думать. "Так," - бормочет Эдди, открывая створку шкафа и щурясь на себя в большом зеркале. - "Он хочет немного познакомиться, встретиться, может, в парке, давай-ка подумаем, что у нас здесь для этого есть…" Мужчина, глядящий на них из зеркала, ещё, кажется, не определился, мужчина он уже или всё ещё парень, - и выглядит где-то от двадцати до двадцати пяти в зависимости от небритости. В итоге, перебрав и забраковав пару рубашек, Эдди выбирает синие джинсы, простой тонкий свитер, кроссовки и побриться, и выглядит в этом совершенно офигенно, как уверен его второй, да и он сам вполне считает, что вот этот вот, теперь причесанный и после ванной, в выгодно, но не пошло подчеркивающих задницу джинсах, отражающийся в зеркале почти пацан - очень даже стоит внимания и удачного "свидания". Подмигивает им, корчит рожицу и выскакивает за дверь, чуть не забыв ключи. Однажды уже приходилось влезать к себе же через окно и потом ещё неделю менять стекло. Этот парень - Кевин - ждёт их в начале центральной аллеи, явно пришёл пораньше, нервничает так, что видно всем вокруг. Эдди уверен в себе и в своих силах, ненавязчиво берёт парнишку за руку, когда они останавливаются на мостике, полюбоваться ручьём, оперевшись о перила. Даёт своему второму время побродить в голове Кевина, привлекая того к себе для лёгкого поцелуя. Тот густо краснеет, мямлит, запинаясь, что-то вроде: "А я думал, у вас, ну, у вас, так не принято…" Сам тушуется и замолкает, думая, вдруг обидел. Эдди смеётся, небрежно кладя руку Кевину на плечо. "Я," - Брок делает акцент на этом слове, мурлыкая возле красного уха парня. - "Делаю то, что я хочу. Я особенный, ты не знал?" И, подмигивая Кевину и слушая согласное мурчание в голове своего второго, по-дурацки скачет по ступенькам крутого мостика вниз, жестом маня все ещё красного до ушей парнишку за собой. Информация, добытая симбиотом из головы клиента, полезна и помогает: Эдди безошибочно выбирает тему для разговора - парню интересно поговорить о собственной "тяжёлой судьбе", как на него давят мамуля с папулей, заставляя впрягаться в семейный бизнес, а он хотел бы отправиться путешествовать на север, куда-нибудь в Норвегию, обосноваться там, найти себе девушку… "С тобой же можно, ну.. о девушках?" - снова тушуется парень и Эдди кивает, веселясь и пряча улыбку, - хоть о девушках, хоть с девушками - всё можно, вопрос цены. Потом он "угадывает" кофе, который пьёт Кевин, этот девчачий сливочный "раф", приносит его из встреченной в парке кофейни сюрпризом, и тот в восторге, и начинает смотреть на Брока уже немного другими глазами, будто не стесняется, наконец, так отчаянно, а и предвкушает дальнейшее тоже. Эдди пьёт чёрный с молоком, сидя на нереально зелёной траве под красивейшим дубом - тщательный труд садовников Верхнего города - и слушает гораздо больше тихое урчание симбиота на периферии и концентрируется на тонком щупе, гладящем его спину, чем на продолжающейся болтовне о Норвегии и будущей жене свободных нравов, не забывая, впрочем, поддакивать и кивать во всех нужных местах. "Он уже почти влюблен в нас," - насмешливо гудит Веном, видимо, коснувшись в очередной раз парня собой. - "Смотри, любимый, перестараешься - станем для него той самой желанной женой со свободными нравами, поедем с ним в Норвегию? Там холодно, а ты не любишь холод." Брок фыркает, чуть не разрушив все свое очарование, тут же выкручивается, поясняя недоуменно вздернувшему брови Кевину, как раз пустившемуся в очередной рассказ о своей тяжкой жизни под родительским гнетом, что это он от солидарности, возмущённо, а совсем не от смеха. Внимательно слушает дальше, весьма обходительно бегает в ту же кофейню за пледом, заметив, что парнишка начинает мерзнуть. Конечно, у него же нет такого термобелья с подогревом, как обеспечивает ему его второй… Дослушав и посочувствовав жертве родительского произвола со всей искренностью, которую мог в себе найти, мягко намекает, что пора бы им двигаться дальше, чем снова вызывает у Кевина излишний приток крови к гладкому перепуганному лицу. Не подаёт вида, что что-то замечает, подаёт руку, весь остаток пути по парку старательно гладит дрожащие пальцы в руке, вторую руку опустив в карман, где её тут же охватывает ласковая чернильная плоть. Вызывает им такси, дожидается, пока Кевин промямлит таксисту адрес - кажется, очень и очень неплохой отель, можно потом заглянуть к ним в бар. Перед номером почти что тянет парня за собой, целует под дверью мягко и настойчиво, впихивает в номер, решая, что чем меньше времени для сомнений и смущения - тем будет лучше. Тактика работает и, оказавшись в умелых руках, сноровисто тянущих с тела в испарине рубашку, брюки и бельё, парнишка, наконец, расслабляется хоть немного, принимая происходящее за точку невозврата, а Эдди с некоторым удивлением считывает с помощью своего второго из блондинистой башки, как тот, краснея и потея, всё же отчаянно и боязливо мечтает о том, чтобы его разложили на этих хрустящих простынях тощим задом кверху и трахнули так, как он сам недавно трахал секретаршу отца там, в отцовском кабинете, прямо на мягком ковре. Брок внутренне усмехается - у богатых свои причуды, но против такого развития событий он ничего не имеет. И, пожалуй, можно дать парнишке небольшой бонус - может, тогда удастся вытащить из его башки мечты о чем-нибудь более конкретном. Эдди пихает небрежно тощего и не очень-то возбужденного парня на кровать, и раздевается перед ним так… Веном внутри вибрирует и норовит вылезти то на плечах, то сразу на бёдрах, отчего Броку приходится тихонько шикать на клинтарца и напоминать, что его время наступит чуть позже, но наступит обязательно. С тех пор, как его ангел починил его тело, избавил его от болезненной, почти прозрачной худобы, от жутких синяков на венах, от страшноватых пятен и волдырей - симптомов и последствий всякой дряни - он иначе чувствует себя, раздеваясь. Красивым, сильным, имеющим власть, умеющим восхищать. И всегда немножко красуется, оставаясь обнаженным, а сейчас - особенно. И встаёт у него, крепко и влажно, совсем не на этого парнишку, который - он верно решил, что это поможет, - все глаза на него уже проглядел, бездумно водя кулаком по хоть как-то твердеющему члену, а на восхищённое возбуждение любимого, растекающееся горячкой по венам, на то, как он прекрасен и любим для своей драгоценной черноты… Когда он переворачивает Кевина властно и бережно, ставит на колени, прижимает грудью к подушками, парень успевает что-то пискнуть на тему, что он ещё никогда, а Брок мысленно выругаться от тут же полученного того же сигнала сквозь своего второго из этой дебильной башки - предупреждать надо, что ли, заранее… Но парнишка не хочет "соскочить", Брок его искренне восхищает и выглядит для него единственным вариантом, так что Эдди просто запасается терпением, не жалеет смазки и времени, и, в итоге, входит в дрожащее и, наконец, должным образом возбужденное тело короткими, бережными толчками, сам уже дико заведенный по факту, а ещё от того, что клинтарец, не затыкаясь и хозяйничая тонкими щупами на его сосках, мурлычет своим гребаным голосом в башке всякие советы, о том, как надо бы уже быстрее, не сдерживаясь, мы хотим взять этого сосунка, Эдди, он хочет этого жёстче, давай уже, Эдди, сделай это для нас! "Детка…" - бархатно урчит в голове клинтарец, вжимаясь клыками ему в шею сзади, пока он движется в этом несмело стонущем под ними теле неглубокими рывками. Как раньше Эдди ненавидел эту "детку"... Всё это, звучащее из открывающихся окон совсем не элитных ржавых тачек, повелительное, с гоготом и свистом. Веном изменил для них и это. - "А вчерашняя нам нравилась больше!" Да уж. Тут сложно поспорить. Этот красивый, и узкий, и пахнет приятно для симбиота, но стремается и дёргается так, что никак не может расслабиться. Вчерашняя женщина лет сорока, дорогая, холеная, статная, так чётко и приятно-властно уложила их на спину и с такой страстью и полным знанием дела, закинув его ноги себе на плечи, оттрахала страпоном, управляясь с ним ловчее и куда приятнее, чем многие парни с живым членом... Они даже с полным удовольствием и без колебаний позволили ей смотреть. И завязали глаза только тогда, когда эта волшебница, отдышавшись и вылизав их живот и грудь, мягко мурлыкнула про "теперь твоя очередь", соблазнительно выставляя перед ними подтянутую круглую задницу. Они уже знали, чего она хочет. Сзади, жёстко, но без боли, но со шлепками, в какой-то момент - добавить пальцы в её шикарную попку, в какой-то момент - заменить их членом, а там, где станет пусто, одним из её личных вибраторов, заранее разложенных рядом на кровати, она доделает всё сама. И они сделали всё идеально, стараясь для неё так, как она постаралась для них, улавливая каждый поворот фантазии в её красивой голове (Веном говорит, её мысли про них тоже были красивы и без гнили) - медленнее, быстрее, нежнее, больнее... Практически предугадывая это. К слову, она сама просила лучше бы без резинки, что всегда было для них большим плюсом, а у Эдди для таких случаев было купленное заключение о якобы проведённой вазэктомии и, на самом деле, лучший и надежнейший во всей вселенной контрацептив, хах, внутреннего действия. А вот этот... Они видели, что он боится, что боится без защиты, и решили уступить, ведь важно, чтобы клиент под тобой не трясся от страха, не веря никаким справкам и боясь за свою жизнь. И, в общем, презерватив вообще не добавляет им энтузиазма, выловить что-то осознанное и полезное из башки Кевина тоже не получается - он какой-то даже внутри себя не определившийся и зажатый, вроде ему и хорошо, вроде, чего-то не хватает, но не понять чего, а ещё и эти проскальзывающие зачем-то мысли о родителях и его перед ними вине… И, конечно, желание клиента - закон, но возможно ли в принципе доставить ему безусловное удовольствие на данном этапе его осознаний - это большой вопрос. Но Эдди в любом случае не виноват, так что… Остаётся им делать свою работу, параллельно получая что-то хотя бы для себя. "Я войду в тебя, сейчас," - рычит Веном, уловив суть и стараясь для драгоценного хоста, и выполняет озвученное не медля, нежно и языком. "Чёрт, да-а!" - выдыхает Брок со стоном, несдержанно и вслух, и парень под ним, кажется, логично относит это на свой счёт, и, вероятно, наконец, это его особенно радует и он делает хоть какое-то движение задницей в их сторону, толчкам навстречу, и что-то там выдыхает в подушку. А они-то думали, он совсем безнадежный. Значит, может, хоть парень явно сам об этом не в курсе, ему понравится, если вокруг будет больше ободряющих звуков? Эдди перестаёт сдерживаться в стонах вовсе, позволяя своему второму вырывать их из него, искренние и громкие. Чувствуя в себе длинный язык, берущий его прямо над распластанным парнем, которому они даже глаза не удосужились завязать, и крошечные зубки, перебирающие край его уха. Используя тело под ними аккуратно и бережно, но - уже полностью как инструмент. И это внезапно работает, и этот блондин дрожит под ними, наконец, не от смятения и нерешенных семейных вопросов, а от возбуждения, чистого и острого, которое на самом-то деле они дарят ему походя, обращенные друг к другу. И двигает бёдрами активно и ритмично, и Эдди даже обхватывает ладонью его немаленький член, и двигает руку вверх и вниз безжалостно-чётко. Парень кончает внезапно, изливаясь на недавно свежую простынь и упираясь лбом в подушки, Эдди срывается вслед за ним, выплескиваясь внутрь - хотелось бы им - но на самом деле в дурацкую резинку. Мягко целует пытающегося отдышаться парнишку в висок, выскальзывает из него бережно и деликатно, шепчет: "Это было великолепно…" Отлично зная, кому на самом деле адресованы его слова. Оставляет Кевина на кровати, с наслаждением отваливая в душ, подцепив с собой сброшенные шмотки. Целуется долго и мокро с любимой языкастой башкой под струями горячей воды, восполняя потребность видеть друг друга, чувствовать друг друга, быть друг с другом, обещая друг другу хороший вечер - может быть даже лобстера. Выходит из душа уже одетым, подхватывает с тумбочки уже приготовленную умным мальчиком приличную пачку наличных, пихает неглядя в карман. Ещё раз легко обнимает мнущегося возле кровати Кевина, мурчит, не акцентируя, за что именно, "спасибо", и спустя пять минут уже едет в такси к себе, к ним, в уют маленькой квартирки, предварительно, конечно, завернув в хороший ресторан за обещанным клинтарцу лобстером, а заодно за плиткой дорогого шоколада, ну и за шампанским, в конце концов, хрен с ним, можно и расслабиться - гонорар за сегодняшнюю "встречу" действительно очень хорош. И когда вечер и еда в полутьме их гостиной подходят к концу, Эдди вдруг чувствует, что симбиот держит его за руку, но как-то по-особенному, не мешая и не удерживая, просто… Как будто лёжа тонким щупом на левой ладони. Поднимает ту вверх и видит маленькое чёрное кольцо, свернувшееся вокруг безымянного пальца. "Мы женаты, Эдди!" - гордо возвещает клинтарец, явно показывая что он учёл разницу слов и теперь говорит верно. И, не давая хосту вставить слово, продолжает. - "Смотри, я понял. Церковь не важна, гости не важны. Важна любовь, и церемония, и клятвы, и быть вместе в болезни или здравии, и еда тоже, Эдди, и кольца. Вот твоё кольцо, а мне его некуда надеть, представим, что оно есть. Я излечил тебя, ты помогаешь побеждать мне голод - тоже считается. Еда сегодня лучше, чем в телевизоре на свадьбах. Любви у нас достаточно, а если будет нужно, мы добудем ещё. Остались церемония и клятвы. Можно сегодня будет наша свадьба, Эдди? Там ещё нужен какой-то мужик, у которого есть власть объявить людей женатыми, но мы сами возьмём себе эту власть. Так что скажешь, любимый? Можно мы будем женаты, как семья, навсегда?" Эдди хихикает тихо, все ещё неуверенный, что не проснётся через пару минут от окрика и чужого перегара. Или что его тело не остывает там, в закутке у церкви, посылая в последние секунды в мозг какую-то нереальную, невозможную, незаслуженную им жизнь. Но Веном так искренне ждёт его ответа, так важно отчего-то для него признать их единство вот так, по-земному, назвать их семьёй, которой у Эдди никогда не было - самой идиотской и проклятой любой церковью семьёй, - что он не может свести это на шутку и прижимается лбом к маячащей рядом чёрной башке своего ангела с самыми красивыми во вселенной глазами, вобравшими в себя свет звёзд, и: "Можно, Ви. Пусть будет свадьба, самая странная на этой планете, но и мы с тобой парочка под стать. И черт с ними, с клятвами, а. Не знаю, в чем ещё можем друг другу поклясться, и так видя друг друга насквозь. Я твой, ты мой, и я, властью данной самому себе, признаю наш союз перед нами, потому что Бога здесь, в этом мире, давно уже нет. Теперь мы женаты. Знаешь, что там дальше, после обмена кольцами?" "Знаю, Эдди. Первая брачная ночь!" "Стопервая! Э, погоди, а как же "Теперь можете поцеловаться"? Да подожди ты, и так все традиции к чёрту, ну Ви!" "Можем целоваться и в нашей постели, Эдди. Много, много раз. Все поцелуи, и вся любовь, и все наши брачные ночи - всё для тебя, любимый. Всё для нас. Так будет всегда и ничто не разлучит нас. Это моя тебе клятва."