***
Это началось в день, который должен был стать первой годовщиной Джона и Мэри. Он не был уверен, что с этим делать. Прошло шесть месяцев с тех пор, как у неё начались очень преждевременные и в конечном счёте смертельные роды, после бури смятённых эмоций, окутанных серой дымкой. Потрясённое оцепенение. Скучное проживание бесконечных дней, попытки с этим справиться, напиваясь до белой горячки, когда всё казалось таким пустым. Боль тяжело сидела у него в груди и сбивала с толку мысли. Смутная, но мучительная боль при мысли о дочери, которую он обнял только один раз. Злость из-за того, что Вселенная сочла нужным послать его вперёд перед лицом ещё большей потери не только жены и ребёнка, но и роли отца, которым он мог бы стать. Страдание при мысли, что на этот раз это не было подделкой. Пристыженное облегчение от того, что Мэри может просто остаться Мэри, теперь, когда никто не подписывается другими инициалами, нет флешек или пистолетов с глушителем. Чувство вины, давящее, как его рюкзак на марше, непрекращающееся чувство вины при мысли, что теперь ему не придётся беспокоиться о том, что он их подведёт, не придётся выяснять, как уравновесить свою семью и Шерлока. Не придётся беспокоиться о том, чтобы оставить Мэри одну с ребёнком, отправляясь на дело; не придётся оставлять Шерлока без поддержки, будучи послушным мужем и отцом. Было что-то ещё, скрытое очень глубоко под этой виной. Спрятавшись в коробке под люком в углу подвала своего подсознания, он задавался вопросом о Шерлоке и дружеских отношениях и о том, возможно ли, что после ухода Мэри их дружба... немного (сильно) изменится. Превратится во что-то более близкое, чем нежность, в своего рода... близость тела и разума. Но поскольку чувство вины было достаточно тяжёлым, Джон никогда не позволял себе признать, что этот вопрос существовал, не говоря уже о том, чтобы опустить голову и обратиться к нему напрямую, как к чему-то достижимому. Нет, безусловно, лучшим вариантом, по крайней мере на сегодняшний вечер, был старый режим ожидания Ватсона: покрыть серость золотистой пеной пива и виски. Цвет скоро исчезнет, но он мог бы отметить эту дату несколькими часами, заглушая оцепенение: своего рода дань уважения Мэри и её способности заставить его чувствовать, когда он был убеждён, что больше никогда ничего не почувствует. Поначалу всё шло великолепно. Шерлок деловито изучал какой-то песок и глину под микроскопом (− Акадама, Джон! Очевидно, медсестра украла бонсай!) и, судя по экрану его ноутбука, сравнивая различные стили недавно выпущенных кроссовок на дюжине разных вкладок. Джон мог спокойно потягивать пиво и читать свой роман, хотя Шерлок бросил на него взгляд, когда он встал, чтобы поменять пустые бутылки на виски «Обан» и стакан. Джон не был уверен, что означал этот взгляд − это могло быть что угодно, от «Мне лучше приглядывать за тобой, чтобы ты не следовал семейным традициям» до «Джон, это виски для дела, и самое меньшее, что ты мог бы сделать, это налить мне немного» до «Я полагаю, к этому моменту ты понял, сколько алкоголя ты можешь проглотить, прежде чем он сделает тебя более тупым, чем обычно» − поэтому он вытащил ещё один стакан для Шерлока, налил им обоим здоровую меру и вернулся к своей книге. Не то чтобы он читал её долго. Персонажи, уже немного расплывчатые в его сознании и ещё более расплывчатые после стакана виски, исчезли, пока он наблюдал, как Шерлок убирает свои образцы, закрывает вкладки одним изящным движением указательного пальца и берёт свою скрипку, чтобы сыграть что-то слегка неистовое. Джон вцепился в свой стакан, автоматически отпивая, а затем снова наполняя его, чтобы чем-то себя занять, на чем-то сосредоточиться, а не на плечах Шерлока, запястьях, глазах или... Э-м-м... Ах. Виски. Верно. Позже он будет винить виски за то, как сильно не хотел хихикать над драматическим поклоном Шерлока (Барток пробудил в нём это), и за то, как ему удалось опрокинуть свой пустой стакан, уронив давно забытый роман, и особенно за то, как он позволил вопросу о привязанности к Шерлоку выбраться из коробки и подняться из подвала на самый передний план своего несколько сознательного ума. Не то чтобы виски могло взять на себя вину за притягательность глаз Шерлока, или беспечность их выражения, или за Шерлока в целом, но оно, безусловно, ответственно за то, что взгляд Джона стал таким медленным, как патока, что его поймали на том, что он пялится. Несомненно, именно по этой причине он спотыкается о слова «Ну, мне пора ложиться спать» и с трудом поднимается со своего места, чтобы убежать наверх. Несомненно, виски − это то, что наклоняет комнату, когда Шерлок берёт его за запястья, чтобы поднять его... ...Или, возможно, это просто порыв. Или удивление. В любом случае, руки Джона внезапно скользят под руки Шерлока, и Шерлок наклоняется ровно настолько, чтобы их лица оказались на одном уровне, и хотя Джон мог бы утверждать, что его рот открылся от удивления, он знает, что начал поцелуй, что он действительно пытается понять этот давно оставшийся без ответа вопрос. В конце концов, Шерлок не единственный, кто любит разгадывать головоломки. В конце концов, когда в его голове прояснится, Джон поймёт, как он сюда попал, и почему они избегали таких беспорядочных поцелуев раньше, и как Шерлока можно убедить поцеловаться в середине дела. Но сегодня... − Джон, ты уверен... Ради всего святого. Он успокаивает Шерлока несколькими словами и настойчивым поцелуем, что, должно быть, является достаточным ответом, потому что Шерлок прекращает свои глупые вопросы и как следует целуется в ответ. Он тёплый и влажный, и от него у него гудит в голове почти так же сильно, как от виски. Нет, больше; виски не заставляет его кровь стучать в ушах, стучать в кончиках пальцев, устремляться на юг, как это было с поцелуями. Джон не думает, что он когда-либо был так возбуждён так скоро после того, как так сильно выпил. Должно быть, всё дело в Шерлоке и его смехотворно тщательном языке, изящных пальцах, сжимающих спину Джона, как будто он нуждается в Джоне так же сильно, как Джон нуждается в нём. От этой мысли кружится голова, из горла Джона вырывается стон. Он беспомощно прижимается к бедру Шерлока, смутно понимая, что было бы ещё лучше, если бы между нами не было всей этой одежды. Чувствуя, как член Шерлока становится всё горячее и тяжелее, прижимаясь к нему, он решает: они должны быть обнажены прямо сейчас. Но где-то сквозь туман пьяной похоти Джона приходит осознание того, что он не самый ловкий. Он никак не мог расстегнуть брюки Шерлока без риска зацепить его молнией, что, несомненно, помешало бы процессу. «Чёрт возьми», − думает он и тянется за собственным ремнём и молнией, надеясь, что Шерлок последует его примеру. Но вместо того, чтобы раздеться, Шерлок резко толкает Джона обратно в кресло, встаёт на колени между его ног, заставляя его сердце биться ещё быстрее. Мысль о Шерлоке на коленях, о том, что всё его внимание сосредоточено на промежности Джона, его пальцы такие осторожные, а лицо такое сосредоточенное... Он не может смотреть. Он не может смотреть. Достаточно безумно, что это вообще происходит, но Джон ни за что не захочет, чтобы это закончилось так быстро, как закончится, если он увидит, как Шерлок наблюдает за ним. Боже. Джон тяжело дышит и немного дрожит ещё до того, как губы Шерлока коснулись его. Мысль об этом в сочетании с реальными ощущениями от того, как эти губы обхватывают, скользят, влажно и тепло сосут и облизывают и − чёрт возьми. Джон действительно ничего не может поделать с тем, как дёргается его тело, как он стонет и содрогается под натиском. Он протягивает руку, чтобы положить ладонь на кудри Шерлока: отчасти в надежде, что это поможет ему лучше контролировать себя, отчасти чтобы молча показать, насколько он близко, отчасти чтобы удовлетворить своё давно подавляемое желание потрогать волосы Шерлока. Шерлок стонет от соприкосновения; звук вибрирует во всём теле Джона, и, принимая его за признак удовольствия Шерлока, Джон чертыхается и толкается, беспомощно и жёстко. Он движется всё быстрее и быстрее, всё ближе и ближе к краю, всё глубже в глотку Шерлока (о Боже), пока от удовольствия перед глазами не возникают яркие пятна: фосфен с открытыми глазами. Он не может двигаться, не может говорить, может только дышать сквозь толчки. Тьма опускается прежде, чем он успевает бросить взгляд, улыбнуться или сказать хоть слово.***
Утро. Свет из окна бьёт ему в лицо. Что неправильно, если только он каким-то образом не проспал до полудня. Тьфу. Рот у Джона ватный, голова пульсирует от боли, а шея протестующе скрипит, когда он пытается оторвать её от... Ох. От своего кресла... − О, вот дерьмо. Прошли годы с тех пор, как пробуждение вызвало столь внезапную и всепоглощающую панику. В его голове воют сирены: «Ты засунул свой член в глотку своему соседу по квартире, ты был так пьян, что сказал ему заткнуться и схватил его за волосы, о Боже, о Боже, ты держал его за волосы и трахал его лицо, чёрт возьми, ты трахал лицо Шерлока, о чёрт, как сильно ты всё это испортил, о, чёрт возьми, чёрт возьми всё». Похмелье хуже, чем у него было за последние месяцы, но в данный момент это почти милосердное отвлечение. Сосредоточенность на том, чтобы встать и потянуться, удерживает его от того, чтобы представить, какие оскорбления Шерлок может бросить в него или как он посмотрит, прежде чем ледяным тоном приказать ему забрать свои вещи и покинуть квартиру. Он поворачивается к кухне, намереваясь приготовить чай, прежде чем столкнуться с полным беспорядком в своей жизни, но резко останавливается, когда видит Шерлока за столом. Его взгляд направлен на точку на её поверхности. Ему так неловко, что он даже не может сейчас смотреть Джону в глаза, но, честно говоря, он предпочитает это брани, которую ожидал. А потом Шерлок снова пугает его, почти так же сильно, как вчера вечером, когда толкнул его в кресло: он пододвигает к нему стакан воды и парацетамол. Джон думает, несколько это дико, что не исключено, что вода отравлена − но Шерлок на самом деле не выглядит убийцей. Его тихое «Держи» отсекает любые унижения, оправдания или извинения, которые мог бы сделать Джон. Тот факт, что Шерлок извиняется минуту спустя, совершенно сбивает Джона с толку, но его голова всё ещё раскалывается, и у него нет сил ни на что, кроме лёгкого протеста. Он отказывается от чая и убегает в душ.***
Следующие несколько дней Джон очень осторожен во всех своих движениях. Шерлок, возможно, и заявил «Всё в порядке», но Джон по-прежнему испытывает отвращение к очевидной склонности своего пьяного «я» использовать своего лучшего друга в презренной манере. Отвращение аккуратно накладывается на груз вины Джона; оно ещё тяжелее, но, кажется, сдерживает оцепенение, гнев и серость. Это также отговаривает его от дальнейшего употребления алкоголя, даже когда рыжеволосая официантка из гольф-клуба предлагает ему немного бесплатно. Дело с клюшкой для гольфа, решает Джон позже, было как раз тем, в чём они нуждались. Во-первых, такая тесная работа означает, что они не могут избегать друг друга. Во-вторых, поймать кэбмена-клептомана и раскрыть, что вся лига является прикрытием для какого-то культа ограбления банков, доставляет удовольствие как Шерлоку, так и Ярду. Всё это удерживает Джона от этой мрачной серой дыры унылого отчаяния, давая ему цель и смысл; более того, он отвлекается на добрую половину ужина связями, которые Шерлок проводит между своими расследованиями лиги рыжих и делом бонсай. Тишина их поездки в кэбе домой гораздо комфортнее, чем шторм. Но воздух снова резко исчезает из комнаты, когда они оба чуть не спотыкаются друг о друга на кухне. Внезапно стало намного теплее, чем в обычный августовский вечер. Взгляд Джона падает на губы Шерлока; он не может сказать, будет ли Шерлок рад поцелую, и он отчаянно пытается избежать того, чтобы взять больше, чем ему предлагают. Джон немного удивлён тем, что Шерлок придвигается ближе, прежде чем поспешно отстраниться, но тот вряд ли может винить его за то, что он отступил в ванную. Джон принимается за работу, печатая информацию по делу, но это не так приятно, как обычно. Он с трудом может вспомнить хоть одно лицо из лиги гольфа, потому что все его мысли заняты Шерлоком, мчащимся впереди него, Шерлоком, хихикающим с полным ртом тостов с креветками, широко раскрытыми и тёмными глазами Шерлока, прежде чем он покинет кухню. Всё это нелепо, и Джон раздражён своим пьяным поведением за то, что прервал то, что Шерлок собирался сказать перед поцелуем и минетом прошлой ночью, потому что, видит Бог, он никогда не сможет вывести мысли или чувства Шерлока из того, что тот делает. После того, как душ выключен и Шерлок вернулся в свою комнату, Джон собирается с духом. Он полный профан в таких вещах, но, очевидно, им нужно поговорить об этом, хотя бы немного. Джон понятия не имеет, что скажет, но надеется, что сможет выразить свою заинтересованность в более глубоких и близких отношениях и получить некоторое подтверждение того, что Шерлок чувствует то же самое. Если он чувствует то же самое. Несомненно, его нерешительность слышна в его шагах. Подойдя к двери, он останавливается и заглядывает внутрь, чтобы убедиться, что ему рады. Глаза Шерлока встречаются с его глазами, и он сглатывает, когда Шерлок протягивает руку, чтобы выключить лампу. Почему-то это больше похоже на приглашение, чем на разочарование; удивительно, как ясно Шерлок иногда может общаться, не говоря ни слова. Его прозрачные глаза притягивают Джона, пока он не встаёт рядом с кроватью, проводя рукой по виску Шерлока. Какие бы слова Джон ни хотел сказать, они теряются на пути к его рту. «Чушь собачья», − думает он, и поэтому пытается передать все свои зарождающиеся мысли и чувства, целуя Шерлока так страстно, как только возможно. Они растягиваются на кровати, и Джон, честно говоря, не совсем понимает, как это произошло. Он делает вдох и умудряется выдавить: − Пожалуйста. Пожалуйста, мне нужно... − Мне нужно знать, что ты хочешь этого. Мне нужно обнять тебя. Мне нужно знать, что ты не против, если я это сделаю. Мне нужно показать тебе, как сильно я забочусь о тебе. Мне нужно показать тебе, что я не просто пьяный идиот. Ты мне нужен. Есть так много вещей, которые он мог бы, должен был бы сказать прямо сейчас, но все они застревают в узком месте, и тогда Шерлок крадёт весь воздух из его лёгких и мысли из головы. Это совершенно несправедливо с его стороны, и Джон обвинит его в воровстве мыслей в следующий раз, когда он унизит его, обозвав идиотом. Он действительно был так решительно настроен поговорить об этом, но Шерлок облизывает его соски и расстёгивает брюки, и, конечно, это слишком много, чтобы ожидать от него каких-либо мыслей прямо сейчас. В выходные он задался вопросом, не вообразил ли он, что Шерлок набросился на него. Может это была совершенно феноменальная гипербола пьяного ума? Но, очевидно, этого не было. Во всяком случае, его пьяный разум не смог бы придумать некоторые важные детали: ловкость языка Шерлока, разрушительная эффективность его пальцев, чувственность его впалых щек, целенаправленное облизывание и сосание члена Джона. Джон также не был готов к ощущению руки Шерлока, обхватывающей его яйца, носа, прижатого к его лобковым волосам, пальцев, поглаживающих его промежность, пока его стоны не превратятся в крики. Удовольствие всё ещё сотрясает его, Джон пытается вспомнить, когда в последний раз минет оставлял его таким удовлетворённым и таким полностью истощённым. Вообще ничего не приходит в голову. Он знал, что Шерлок был способен практически на всё, к чему он прикладывал руку, но никогда не мечтал, что мастерство распространится на секс. − Ничего себе, − выдавливает он и садится, с жестом спрашивая: − Это было... ничего себе... Ты... Х-м-м... я имею в виду, должен ли я?.. − что является очень неучтивым способом спросить, должен ли он попытаться сделать то же самое для Шерлока, но Шерлок понимает его даже в его наименее связном состоянии. Он выглядит слегка напуганным такой перспективой и отказывается, показывая, что он уже закончил, и направляется в ванную, что является любопытным отголоском его предыдущего ухода с кухни. Джону остаётся моргать ему вслед. Большая часть тепла покинула комнату вместе с Шерлоком, и с внезапным холодом его мозг снова подключается к сети. Чёрт возьми. Это было совсем не то, что он собирался сделать. Шерлок, избавивший его от этого, был, мягко говоря, милым, но он действительно хотел получить какое-то словесное подтверждение того, что бы это ни было. Не получив ни одного, он предполагает, что это не совсем то, чтобы просто заснуть в постели Шерлока. Вместо того чтобы ждать, пока Шерлок вернётся и прогонит его, Джон поднимается наверх в свою собственную кровать, оставляя Шерлока в покое и уединении.***
Просыпаться на следующий день гораздо приятнее, чем в то паническое утро пятницы. Джон с удовольствием потягивается, наслаждаясь теплом своей постели и приятной усталостью тела. Прошлая ночь действительно произошла, и на этот раз Джон не был пьян, так что, по-видимому, Шерлок был не против. Джон, конечно, не обращался к нему с какими-либо просьбами (а тем более требованиями), кроме поцелуев, поэтому он может перестать мучить себя чтением статей об определении информированного согласия. Он встаёт, принимает душ и одевается, решив, что английский завтрак будет хорошим началом недели. Нужно идти на работу, но почему-то такой завтрак всегда придаёт утру атмосферу праздника, и ему хотелось бы думать, что он начинает оставлять позади те туманные дни горя в этом новом романе. Отношения? Ну, во всяком случае, это начало чего-то, и эта мысль внезапно делает менее насущной необходимость облекать словами то, что у них есть вместе. Кого обманывал Джон, думая, что он может заставить Шерлока или себя выразить какие-либо эмоции по поводу вопроса, когда на кону стоит что-то меньшее, чем жизнь и смерть? Лучше позволить этому развиваться более естественно. И поэтому он лучезарно улыбается Шерлоку, который слегка удивлён изобилием еды от Джона этим утром, и они едят и отправляются на свою работу, и в конце концов возвращаются, чтобы провести вечер в дружеской возне по квартире. Джон думает о самых разных вещах − о новом кандидате от лейбористов, о том, стоит ли ему готовить ризотто завтра, об описании Британским медицинским журналом руководящих принципов Национального института охраны здоровья и совершенствования медицинской помощи по уходу за родами − но в конце концов его мысли возвращаются к Шерлоку, сидящему в своём кресле и читающему какой-то трактат о натуральных пигментах. Джон улыбается и возвращается к странице журнала, на которой упоминается периорбитальный некротизирующий фасциит, для последующего прочтения Шерлоком. В тот вечер не было ни прикосновений, ни поцелуев, ни чего-либо ещё, но атмосфера сердечности остаётся, когда Джон в конце концов встаёт и готовится ко сну. Следующий день почти такой же: Джон проводит день, проводя осмотры, ставя диагнозы, лениво гадая, что задумал Шерлок, и, вернувшись домой, обнаруживает, что тот измеряет кожу лягушки штангенциркулем. Джон подозревает, что это имеет мало общего с пониманием систем организма лягушки и ядовитых желез, и больше связано с довольно своеобразными способами развлечения Шерлока. Он снова нежно улыбается и желает Шерлоку спокойной ночи. Он просыпается слишком рано в среду утром от грохота ливня, который пропитывает его носки и примерно пять дюймов штанин между станцией метро и операционной. Новая секретарша проводит половину утра, жалуясь на своего парня за чаем, а другую половину критикует какое-то реалити-шоу в навязчивых деталях. От Шерлока приходит серия сообщений о некоторых особенно неприятных клиентах: Действительно, я не понимаю, почему людям так трудно признать, что их супруги изменили им или что их сотрудники присвоили средства. Конечно, если они смогут представить мне данные, они также смогут увидеть, что смотрит им в лицо. В метро рядом оказывается действительно раздражающий поклонник «Манчестер Юнайтед», когда он направляется домой, снова идёт дождь, в «Теско» полно народу, и у него болит плечо, когда он поднимается по лестнице в квартиру. В общем, это такой день, когда он обычно пьёт чай, ужинает, а затем расслабляется с ванной и дрочкой − но сейчас Шерлок в ванной комнате. На самом деле, уже некоторое время. Джон задаётся вопросом, не следует ли ему подготовиться к возможности вычищать лягушачьи кишки из ванны, прежде чем отмокать или принимать душ. Не то чтобы Шерлоку имело смысл экспериментировать с лягушачьими кишками после того, как он принял душ, но Шерлок не всегда благоразумен в таких вещах. Джон заканчивает тем, что садится читать газету, хотя ему приходится перечитывать статью о сорванном террористическом заговоре примерно три раза, прежде чем что-либо из этого понимает. Он пытается сосредоточиться на рекламе книги Энди Маррея, но терпит неудачу. В этот момент Шерлок наконец выходит из ванной, халат его очень свободно завязан. Джон забывает о ванне. Шерлок бросает на него непроницаемый взгляд, прежде чем направиться в свою спальню, оставив дверь за собой полностью открытой: по всей вероятности, это самое откровенное приглашение, которое Джон когда-либо получит от него. Он беспокоится, как бы не показаться слишком нетерпеливым, и поэтому не торопится складывать газету и ополаскивать свою кружку. В животе у Джона трепещет тревожное предвкушение, но он делает вдох, расправляет плечи и направляется в комнату Шерлока. Свет выключен, а халат Шерлока сброшен. Мысль о том, что тот голый под одеялом, снова заставляет желудок Джона трепетать; он упустил возможность прикоснуться к Шерлоку последние пару раз, но, может быть, теперь ему удастся провести пальцем по его телу. Итак, снять обувь. Отбросить её. Снять брюки. Прежде чем он успевает снять рубашку или брюки, Шерлок тянется за чем-то, а затем за Джоном. На долю секунды ему кажется, что Шерлок пытается пожать ему руку, но потом он понимает, что ему вручили презерватив. Боже. Они действительно уже делают это? В значительной степени весь опыт Джона связан с женщинами, а не с мужчинами, но даже в этом случае кажется, что он каким-то образом пропускает шаг. Конечно, у Шерлока нет груди, которую можно было бы ласкать, но Джон ещё не исчерпал все другие возможные прелести их тел. Чёрт возьми, Джон ещё не закончил целовать его, когда Шерлок отстраняется, устраивается на подушке и раздвигает ноги. Тем не менее, было бы невежливо отказываться, особенно когда Шерлок, очевидно, взял на себя труд растянуть себя и смазаться вот так (неудивительно, что он так долго пробыл в ванной). Это самая странная смесь покорности и властности, которую Джон когда-либо видел: Шерлок лежит перед ним, немного похожий на дарителя, который хочет, чтобы его посылку развернули, и немного похож на ребёнка, которому не терпится пройти тест, прежде чем он потеряет самообладание. Он открыт для того, чтобы его взяли, но очевидно, что он двигался по собственной воле и по своему собственному непостижимому расписанию. Джон пытается подготовиться к этому, осыпая Шерлока поцелуями по спине, но тот резко вдыхает, как бы говоря: «Продолжай». Чёрт. Хорошо. Джон уже наполовину возбудился от мысли, ощущения и вида обнажённого Шерлока. Он должен дать себе несколько касаний в процессе подготовки, но в целом это далеко не конец. Он надевает презерватив, скользит и (ничего другого для этого) вдавливается внутрь. Что-то вроде белого шума наполняет его уши: это так туго, туже, чем что-либо, что Джон чувствовал раньше, и, несмотря на растяжение, кажется, что член Джона вряд ли поместится внутри Шерлока таким образом. Он делает это медленно, осторожно, пытаясь расслабиться и дать им обоим время привыкнуть к этому. Шерлок ничего не говорит, так что Джон должен сам оценить, когда пришло время двигаться. Дыхание Шерлока тихое под ним, и всё. Он... тревожно тихий. Обычно Джон получает больше отзывов, чем это, и может ускоряться, замедляться, двигаться мягко или колотить сильнее и глубже, как указано в инструкции. Но если не считать вздоха и нескольких резких выдохов, Шерлок совершенно безмолвен. Это заставляет Джона немного засмущаться. Эта штука уже настолько невербализована, что это всё равно, что идти в темноте по комнате, полной опасностей для спотыкания. Он стремится избежать чего-либо самонадеянного, поэтому он стонет и ругается, но не выкрикивает имя Шерлока, если это слишком сентиментально и отталкивает. Это... это как-то влияет на Шерлока? Может ли так быть? Ненавидит ли он это? Хорошо. Вот момент, когда Джон впервые касается простаты: тот скулит и непроизвольно дёргается. В остальном он на самом деле не двигался, так что Джон воспринимает это как положительный признак. Его собственное тело реагирует соответственно; его толчки становятся быстрее, глубже и сильнее, и он надеется, что Шерлок так же близок, как и он. Время идёт странно, когда движения Джона ускоряются. Он хочет остаться здесь навсегда; он не может долго продержаться; его левая рука вот-вот откажет. Всё расплывается, когда он входит до конца и его яйца подтягиваются. Ох, чёрт. Чёрт, он только что кончил в Шерлока. Джон чуть не теряет сознание, позволяя этой мысли захлестнуть его. Ему хочется перевернуть Шерлока на бок и крепко обнять его. Но это может быть нежелательно, поэтому вместо этого он продолжает гладить Шерлока по волосам − тот ещё не отказался от этого, и Джон предпочёл бы, чтобы тепло в его груди не остыло так быстро, настроившись на то, чтобы его оттолкнули. Это довольно неловко, когда он понимает, что член Шерлока уже мягкий. Сначала Джон думает, что тот кончил без прикосновений к члену, но... это маловероятно, не так ли? Должно быть, он находил всё это таким неприятным. Но он не сбрасывает руку Джона, а на самом деле целует его запястье. Джон целует его на ночь в лоб, что почему-то кажется более безопасным, и уходит, прежде чем он поддастся искушению обнять Шерлока и прижать его к себе до удушья близко. Сердцебиение Джона всё ещё не восстановилось к тому времени, как он поднялся наверх. Ему тепло, но его постель никогда не была такой холодной.***
Таким образом, начинается своего рода рутина, в которой они регулярно трахаются, но упорно избегают говорить об этом. Даже прикусывая язык при любом упоминании о них, Джон не понимает, как эти ночные свидания остаются настолько отделёнными от их повседневной жизни. Всё это остаётся за рамками их бесед с клиентами и консультаций с Ярдом. Это не просачивается в их тексты или в тет-а-тет с Майкрофтом. Это никак не влияет на отношение Шерлока к нему в течение дня, за исключением того, что это должно сделать Шерлока ещё более наблюдательным: он всегда инициирует эти... случаи... в те дни, когда тупая ноющая серость угрожает вернуться. Джон всегда кончает до того, как может пойти ко дну, а затем проводит день или два, ломая голову над тем, что они друг для друга значат и что это может значить. Он никогда не сможет прийти к какому-либо удовлетворительному выводу, но он знает, что меньше думает о Мэри, меньше о своей дочери, меньше о горе и больше о том, что может ждать его в будущем и этого человека, с которым он незримо связан. Это какая-то связь, не так ли? Джон размышляет и размышляет. Сразу после этого случая всегда бывают только минеты (вероятно, ради эффективности или по каким-то причинам для поддержания Дворца разума). Секс − это очень сфокусированное занятие; если бы Джон описал свою сексуальную жизнь в экономических терминах, поцелуи имели бы большую ценность, чем когда-либо в его жизни, из-за их сравнительной редкости. Некоторые вещи − намеренно растягивать болезненное удовольствие, слышать, как Шерлок произносит его имя, осмеливаться произносить имя Шерлока, кончать Шерлоку в рот, чёрт возьми, кончать в Шерлока, и всё тут − никогда не случались вообще, и поэтому приобретают монументальное значение в сознании Джона. Делить постель. Они этого не делают. Шерлок на самом деле никогда не заставлял Джона вставать с постели, но и никогда не поощрял в ней задержаться. Джон не хочет нарушать сон Шерлока, оставаясь там, где его не хотят видеть. Он не хочет разрушать ничего из этого, это что-то, что кажется таким тонким, таким хрупким, как будто оно может сломаться или исчезнуть, если он слишком пристально посмотрит или ткнёт в него пальцем. Вот почему Джон не задаёт мучающих его вопросов: почему Шерлок всегда прикусывает губу, чтобы не издавать никаких звуков? Почему он остаётся на коленях или на боку и никогда не позволяет Джону увидеть его лицо? Почему он даже не может доверить Джону то, как он обычно пахнет? Так много свободных минут Джона − перерывы на чай в операционной, езда на метро, ожидание в очереди в «Теско» − тратится на то, чтобы снова и снова прокручивать в голове эти и другие вопросы. Странно, что Шерлок так хочет делать минет, но не хочет его получать; по мнению Джона, это нарушает их привычки в отношении приготовления чая, большинства видов уборки, а также покупки и приготовления пищи. Может быть, это что-то вроде контроля? Стесняется ли он того, как выглядит во время оргазма? Джон не знает, что с этим делать. Единственным разом, когда партнёр так стремился сосредоточиться исключительно на его удовольствии, был случай, когда его девушка изменяла ему с каким-то музыкантом и чувствовала себя виноватой всякий раз, когда они с Джоном были вместе. Он задаётся вопросом, почему Шерлок всегда кончает до него и никогда не позволяет ему ответить взаимностью. Он задаётся вопросом, почему Шерлок всегда сам себя смазывает и растягивает, вместо того, чтобы доверять это Джону (он чёртов доктор; наверняка он сделал бы это правильно?). Он задаётся вопросом, почему Шерлок целуется более страстно, чем кто-либо, кого он когда-либо знал, но также отстраняется более сознательно и настойчиво, чем кто-либо когда-либо. В одно неприятное утро Джону приходит в голову, что поцелуй может быть каким-то странным экспериментом: расширение способности Шерлока маскироваться и плакать по команде и вообще притворяться в чувствах. Шерлок, чмокающий Джанин в нос (не говоря уже о последующем поцелуе), приходит на ум и прокручивается в голове, пока Джон не почувствует в равной степени тошноту и злость. Он делает одну кружку чая, чтобы показать свою досаду, почти обжигает горло, выпивая её как можно быстрее, и направляется в операционную. Между пациентами он вспоминает, что вся ситуация с Джанин (включая коробочку с кольцом) была для дела. Конечно, нет такого дела, которое требовало бы, чтобы Шерлок поцеловал Джона, не говоря уже... обо всём остальном. Или есть? В течение следующих нескольких дней он напрягает бдительность, чтобы узнать, упоминает ли Шерлок о каких-либо квартирных убийствах или сбивающих с толку домашних, но самое странное, что они получают − это отравление Кьюригом (которое, очевидно, отправило в Осборн Кларк другого секретаря, как и предполагал убийца). Это заставляет Джона размышлять над теми же вопросами, в то время как он безжалостно молчит о своих мыслях и чувствах по отношению к своему соседу по квартире. У него не галлюцинации во всех этих случаях, это не так. Так что определённо что-то происходит, что-то между ними. Это настолько близко, насколько они могут быть, не так ли? И всё же. Тот факт, что Шерлок остается таким замкнутым, раздражает его. Они так близки, но все еще так далеки от той близости, к которой стремится Джон. Любопытство наполняет его, заставляя немного нервничать, так как, в конце концов, это может закончиться в любой момент. Шерлок должен знать, что чувствует Джон, но Джон не может знать, что думает Шерлок по этому поводу, и разочарование от удивления чередуется со страхом, что он все испортит. Старая серость была вытеснена, в основном, этой новой дымкой вопрошающего опасения. Нет никого, кого он действительно хотел бы спросить об этом. Однажды, чёрт возьми, он пытается погуглить «Почему мой парень не издаёт звуков?; тихий партнёр во время секса − проблема?» Из чего он заключает, что многие встревоженные девушки (вместе с некоторыми врачами сомнительного происхождения) обменивались советами, мудро советуя друг другу, что «Мужчины будут выражать себя так, как они хотят, и принуждать их поступать иначе неразумно». И это всё. Хорошо. Нельзя отрицать, что Шерлок выражал бы себя так, как ему хотелось. Было бы неразумно поощрять его к переменам или нет, показалось Джону спорным, учитывая, что всё это звучало так бесполезно. Или это так? Не утруждая себя очисткой своей истории поиска (с таким же успехом можно позволить Шерлоку увидеть вопросы, которые он задавал себе), Джон проводит некоторые дальнейшие исследования. Затем он ждёт наступления вечера.***
Благодаря Интернету у Джона есть представление о том, что он хотел бы видеть в спальне; и снова попытка заговорить ни к чему не приводит. К счастью, Джону удаётся расположить Шерлока так, как ему нравится, с помощью простой тактики, которая заставляет всё встать на место. Это немного неловко. Нет достойного способа лежать с задницей в воздухе; если бы это было так, Шерлок справился бы с этим. Но какое бы сопротивление он ни оказывал, оно тает, когда Джон тихо говорит «Пожалуйста» и проходит обычную процедуру подготовки себя. Шерлок такой покладистый. Как ему это удаётся, уклоняясь или пресекая все попытки завязать разговор? Это действительно чудо. К счастью, это чудо другого рода, чем тот факт, что Джон способен сделать это с ним: обхватить ладонями его ягодицы, схватить за бёдра, вдавиться в его плотный жар, пока тот полностью не ляжет. Предположительно, эта поза позволит Джону стимулировать его простату, как ничто другое. Он надеется, что каждый толчок сделает то, чего не могут сделать слова: передаст, насколько он желанен, сколько удовольствия Джон хочет ему доставить. Джон думает, что всё идёт хорошо; его ноги горят, и он, конечно, сходит с ума от темпа, но тот ровный и уверенный, без грубости. Момент, когда Шерлок на самом деле берёт себя в руки, на этот раз кажется победой, и Джон пытается... ободрить его, усиливая свои толчки. Он всё ещё не решается что-либо сказать, похвалить Шерлока за это, но может сказать, когда тот достиг кульминации, как по его гортанному стону, так и по тому, как его тело сжимается вокруг члена Джона. Это так горячо, тесно, близко и просто чертовски красиво. Джон вскоре следует за ним через край, кончая и кончая, как никогда раньше. Боже, я люблю тебя, хочет сказать он, но сопротивляется этому порыву. − Боже, это как в книгах, − бормочет он вместо этого, падая на Шерлока и пытаясь восстановить дыхание. Шерлок, дрожа, ничего не говорит, но сворачивается калачиком подальше от него. Он тяжело дышит, тяжелее, чем Джон в этот момент. Джон ждёт, когда его вздохи замедлятся, но они ускоряются. «Почти как приступ паники», − думает Джон. Затем он понимает: Шерлок не хотел, чтобы он это видел. Что бы ещё Шерлоку нравилось или не нравилось, он не хочет, чтобы Джон видел его в муках оргазма. Джон пытается успокоить его, хотя и не знает, что сказать. «Ты знаешь, что всё в порядке, если...» Если тебе это нравится. Если ты потеряешь контроль. Если ты развалишься на части у меня на глазах. Но Шерлок обрывает его, ещё раз настаивая (и никого не обманывая), что с ним всё в порядке. Что абсурдно, он явно не такой, и Джон задается вопросом, сколько раз они будут перебивать друг друга или самих себя, прежде чем им удастся сообщить что-нибудь примечательное. Джон вздыхает и встаёт на ноги. Ему нравятся тихие моменты после, моменты прикосновений, поцелуев и лежания вместе в тишине, но очевидно, что сейчас всё это не приветствуется. Но это всего лишь отступление. Он... он разработает план и нанесёт тактический удар позже.***
На следующее утро мысли Джона объединились в своего рода стратегию. Если всё это какой–то странный эксперимент, какое–то упражнение в том, чтобы увидеть, насколько Джон сосредоточен на том, чем он может управлять − а Джон ненавидит думать так о Шерлоке, но, честно говоря, не может отрицать этого − тогда Джон попытается поэкспериментировать в том же духе. Это не очень строго, но он не уверен, что делать, кроме как наблюдать за тем, что он может, когда он нарушает шаблон и целует Шерлока средь бела дня за пределами его спальни. Шерлок, похоже, не безразличен к тому, чтобы его целовали в шею. Он с энтузиазмом поддаётся, когда губы Джона покидают его шею и переходят на рот. Джон намеревается куснуть его за мочки ушей, поглаживая его член, а затем посмотреть, каково это − отсосать ему хоть раз. За исключением того, что Шерлок кричит «Нет!» и отстраняется при первом же прикосновении. Не очень далеко, ровно настолько, чтобы стянуть с Джона брюки и сделать ему самый настойчивый минет в его жизни. Когда Джон приходит в себя, всё, о чём он может думать, это «Чёрт возьми». Вот тебе и взаимность. Очень странно разочаровываться после оргазма (особенно такого исключительного, как этот), но это в значительной степени подтверждает теорию Джона о том, что, что бы это ни было, дело не в них обоих, на самом деле: дело в том, что Шерлок одержим Джоном и контролирует как можно больше аспектов своей жизни, не позволяя Джону делать то же самое взамен. Эта мысль опустошает Джона. Ещё один тихий секс несколько дней спустя укрепляет его решимость прекратить всё это, прежде чем он упадет ещё больше и неизбежно пострадает ещё сильнее. Может быть, они смогут вернуться к более ранней версии нормальности, но они не смогут продолжать в том же духе. Эта мысль застревает у Джона в горле, когда однажды вечером он пьёт чай. Это неровно и больно, тем более из-за своей правды, и это мешает ему встретиться взглядом с Шерлоком. Однако, украдкой бросая взгляды на остальные его движения, становится ясно, что Шерлок собирается начать свой режим подготовки. Поэтому, вздохнув, Джон останавливает его. − Шерлок, подожди. Я так больше не могу. Я так больше не могу. Я... я попробовал, правда, но просто не могу. Он не уверен, чего ожидает. Может быть, прямого отрицания («Конечно, ты можешь»), может быть, «Почему бы и нет?» или «Что не так?» или «Что ты имеешь в виду, «вот так»? Будь конкретнее». Но вместо этого Шерлок моргает, слегка отворачивается и кивает с бормотанием «Я понимаю». Серьёзно? Это всё, чем он может нарушить тишину? − Это всё? Ты ничего не хочешь сказать? − По крайней мере, его злость пока не позволяет ему выглядеть слишком подавленным. Шерлок коротко смотрит ему в лицо. − Что ты хочешь, чтобы я сказал? − Его бровь изогнута. Возможно, предисловие к закатыванию глаз, возможно, вызов. Джон, как всегда, принимает вызов, бросаясь вперёд, даже если это окажется бессвязным беспорядком. − Я не знаю... хоть что-нибудь! Спроси меня, почему! Или всё это так мало для тебя значит? − Это что-нибудь значит для тебя? Шерлок поворачивается к нему лицом, нахмурив брови, как будто в замешательстве − или, возможно, в нетерпении, поскольку он продолжает: − Я знаю почему, это очевидно. Ну конечно. Конечно, он знает, что чувствует Джон, конечно, он думает, что это смешно, конечно, всё и всякие сантименты вызывают у него крайнее отвращение. Я всегда умел отделять себя от чувств − песка на линзе, ложки дёгтя в бочке мёда... Какая бы борьба ни была в Джоне, она иссякает. − О... Значит, тебе действительно всё равно. − Следовало бы догадаться. Чёрт побери, Ватсон, ты должен был знать. Шерлок фыркает, и у Джона нет времени собраться с духом, прежде чем он разразится разочарованием: − Конечно, мне не всё равно, но как это поможет? «Что? Шерлок... о чём ты говоришь?» Я не могу вернуть её... «Подожди, что.... Мэри?» И я не могу превратиться в неё... «Какого чёрта, Шерлок?» Я никогда не ожидал, что буду адекватной заменой надолго. «Ох. О... Боже мой. О... Боже мой». Я не знаю, что должен... Шерлок, к счастью, обрывает себя, потому что у Джона сейчас нет слов, чтобы сделать это. Кровь стучит у него в ушах. Ему удаётся сделать глубокий вдох. − Что? Шерлок, о чём ты говоришь? Шерлок снова моргает, молча и настороженно глядя на Джона, оставляя ему собирать всё (удовольствие от нейтральных прикосновений, отвращение от прикосновения к его члену, избегание оргазма, всегда делать минет, никогда не позволять подготовить его к проникновению, адекватная замена) в ужасающий смысл. − О боже мой. − Джон действительно может потерять сознание. Хорошо, что позади него есть кресло. − Боже мой. Ты думал, что я... использую тебя. Шерлок протестует, что с ним всё в порядке, что сейчас самое глупое и бесполезное слово, потому что это неправильно, и Джон − худший человек, который воспользовался своим лучшим другом, который думает, что он грёбаный дублёр его мёртвой жены. И был счастлив сделать это. Боже. − Я идиот, − это всё, что он может сказать. Как он мог столько времени думать об этом и всё ещё скучать по этому? Как он мог потерпеть неудачу? Как он произвёл на Шерлока надуманное впечатление... трахать его бесчувственно, думая при этом о ком-то другом? Если бы он не был так занят ужасом, он бы очень разозлился на Шерлока за то, что тот поверил, что он способен на такое. − Я думал, что ты... ты всегда был таким сдержанным, но я думал, что это просто потому... что это − ты... я пытался принять это... и я... О... Боже мой... всё это время я расстраивался из-за того, что ты не позволял мне прикасаться к тебе в тот момент, когда ты кончал... а ты... ты... − Он не может закончить. Это кажется самой ничтожной, придирчивой и жалкой вещью, из-за которой можно расстраиваться, учитывая реальность. − Прости меня... − Шерлок никогда в жизни не выглядел таким неуверенным, насколько видел Джон; он ненавидит, что превратил самого уверенного в себе человека, которого он знает, в этот клубок опасений. Чёрт бы всё это побрал. − Боже. Тебе не за что извиняться. − Как, чёрт возьми, он должен это объяснить? − Тебе не за что извиняться. Ты... просто... просто послушай меня теперь, хорошо? Ты − не замена... или что-то подобное. Ты... Ты... Ты − тот, кого я хочу. Одна бровь взлетает вверх. − Ты не раз говорил, что не интересуешься мужчинами и, в частности, мной. Что было правдой, но теперь это не так, и он думал, что Шерлок уловил бы перемену, учитывая, сколько раз Джон к этому моменту вдавливал его в матрас. Самый наблюдательный человек, задница. − Конечно, теперь я об этом жалею. − Он вздыхает и встаёт, потому что ему нужно посмотреть Шерлоку в лицо, чтобы сказать это. − Я помню, что говорил так, но, Шерлок, это было несколько лет назад, и я... я люблю тебя. Итак. Дело сделано. Он это сказал. Шерлок совершенно не реагирует, но в этом есть какой-то смысл, потому что Джон с трудом может поверить, что действительно признался в этом вслух. − Для меня непросто говорить такие вещи. − Преуменьшение века. − Но я должен был сказать тебе это давно. Я люблю тебя. Я думал, что ты это давно... понял. Шерлок стоит как вкопанный, хотя и немного приходит в себя, когда Джон очень нежно целует его. − Джон, − выдыхает он, широко раскрыв глаза и не веря, как будто он не может собрать всё, что он слышит, в смысл, не говоря уже о правде. Джон чувствует ещё одну острую боль от шока и выдыхает извинения в губы, огорчённый автоматическим ответом Шерлока: − Всё в порядке. − Это было не так, на самом деле не так, и Джон терпеть не может, когда он говорит это, терпеть не может, когда его успокаивает тот самый человек, которому он причинил боль, терпеть не может, когда он отмахивается от этого, как будто его собственные чувства и желания не имеют значения рядом с Джоном. Вот почему он берёт Шерлока за локти, прежде чем тот снова опускается на колени, и тащит его за руку в свою комнату. Самое важное в настоящее время, решает Джон − это выяснить, чего на самом деле хочет Шерлок, и что тот делает, когда убеждён, что этого хочет Джон. Возможно, он даже не захочет снимать одежду, учитывая, как часто он будет носить её для того, чтобы делать Джону минет. Поэтому Джон снимает обувь и ничего больше, прежде чем лечь на кровать. Он задумчиво гладит Шерлока по волосам, пытаясь прояснить ситуацию. В конце концов, это действительно прекрасно. На этот раз им нужно время, чтобы поговорить, время, чтобы прикоснуться, время, чтобы целоваться и целоваться. Время для всего, кажется, зависает в бесконечном мгновении. Джон поражается всему этому: насколько это отличается от последних нескольких месяцев молчаливого секса, насколько по-другому он чувствует себя, когда они говорят друг с другом об этом, и как по-другому Шерлок ведёт себя повсюду: застенчивый и довольно милый, когда просит поцелуя, ужасно серьёзный, когда проводит пальцами по телу Джона, блестяще сосредоточенный и красиво присутствующий. Наконец-то они оказались лицом к лицу, что ещё больше усиливает наслаждение от каждого прикосновения и каждого взгляда. Наконец-то Джон волен произносить имя Шерлока столько, сколько ему нравится, и прикасаться к нему повсюду (тихо волнуясь, позволяя своей руке скользить по дорожке волос от пупка Шерлока к его члену), доводя его до грани, как Шерлок доводил его до этого так много раз. Шерлок сначала пытается сдержать свои звуки. Это довольно мило, и вид того, как тот кусает нижнюю губу, неожиданно горяч, но Джон слишком долго ждал честной реакции на честное прикосновение. Когда Джон тянет за эту нижнюю губу, Шерлок облизывает кончики пальцев, а затем бросается вперёд и пытается подавить себя, постанывая в рот Джону; это заставляет его губы дрожать, так что всё в порядке. Джон немного экспериментирует, пытаясь понять, какие движения, касания или рывки его члена заставят Шерлока ахнуть и вскрикнуть. Пока всё идёт хорошо. Очень хорошо: трепещущие веки Шерлока подтверждают это. Повинуясь прихоти, Джон обхватывает руку Шерлока (такие восхитительно длинные пальцы) вокруг обоих их членов, и, ох, это как раз то, что нужно, прямо здесь. Чёрт возьми. Это чудо, как близко и интимно это ощущается, когда никто не находится внутри кого-то другого, смотреть в глаза Шерлоку и трахать их соединённые руки намного ближе, чем трахать задницу Шерлока. В конце концов Джону приходится закрыть глаза перед лицом этого, особенно когда Шерлок произносит его имя хриплым рычанием, подобного которому он никогда не слышал. Чертовски, чертовски великолепно. Джон отвечает тем же, убеждая его: − Давай, Шерлок, кончи для меня, кончи для меня. Что тот и делает, твёрдый и горячий; позвоночник выгибается, а лицо переполнено блаженством. Это похоже на умозаключение Шерлока − лицо прозрения превращается в дух чистого секса: его губы округляются, глаза такие же огромные и глубокие, как море, и его дыхание прерывается, когда он замирает в экстазе. Джон чертыхается при виде этого, беспомощно прижимается к Шерлоку, пока сам тоже не переступает через край. Сумасшедший, совершенно сумасшедший. Отчасти потому, что Джон, возможно, только что разрушил некоторые ключевые части своего мозга от избытка удовольствия. Чёрт возьми. Постепенно их дыхание замедляется, сердцебиение успокаивается, всё становится тихим и спокойным. Джон набирается сил, чтобы рассказать Шерлоку, насколько захватывающе выглядит его лицо во время оргазма, потому что он ни за что не захочет пропустить это снова. Он целует его в губы, в висок, в лоб и так далее, чтобы донести до него суть, когда Шерлок дважды моргает и спрашивает: − Ты правда так думаешь? − Что именно, о твоём лице? − Всё. − Шерлок молчит, избегая его взгляда. Это напоминает Джону о тех прежних муках, но теперь у него нет причин бояться говорить правду об этом. − Да, Шерлок. Всё. Я... любил Мэри, и в какой-то мере я всегда буду по ней скучать, но это не имеет никакого отношения к тому, что я чувствую к тебе. Я говорю серьёзно; я не сказал бы тебе того, чего не думаю.. − Это правда, да поможет ему Бог. Глаза Шерлока немного расширяются от его тона, тёплого и неумолимого, прежде чем он утыкается лицом в плечо Джона. Теперь у них есть сонные поцелуи, и тёплые тела, прижатые друг к другу, и тихие слова, произносимые шепотом. Слов, наконец, достаточно, чтобы Джон удовлетворился знанием того, что это нечто − любовь, и что у них обоих есть то, чего они больше всего хотели. Наконец-то вся серость исчезла.