птица на жёрдочке

— Он любил ее? ㅤㅤㅤㅤ — Достаточно сильно, чтобы убить, но не отдать другому. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ Ничего нового и неожиданного очередное бессмысленное собрание шичибукаев Трафальгару не обещало. Все собрания проводились только для отчётности перед Мировым Правительством и не несли смысловой нагрузки. Тихое гудение Сэнгоку под звуки закипающего чайника, которые любил издавать Акайну в обществе пиратов (которые на самом деле не пираты, а так, притворяющиеся ими диктаторы, у нас здесь собралась пачка разномастных правителей стран и один бедный Дракула, который явно желает лечь в свой гроб на пару сотен лет), клонило в сон. Ло надвигал козырек шапки пониже на глаза и делал вид, что погрузился глубоко в мысли о справедливости, ибо сидящий напротив него, как назло, Акайну ни о чем другом думать не позволял. Не очень приятно существовать в помещении, где с одной стороны тебя подпирает спящий айсберг, а с другой – злобный кипятильник. Но сегодня, видимо, был особый день. Праздник. Новый год посреди лета. Тот самый мифический четверг после дождя. Во-первых, над Мариджоа шел большими хлопьями чёртов снег, а во-вторых, присутствующих сегодня людей на собрании было меньше, чем всегда. Хотя казалось — куда уж меньше. Привычный круглый зал выглядел блекло. В нем явно чего-то не хватало. Чего-то очень важного, о чём Трафальгар умудрился забыть. На плохую память он не жаловался, но именно сегодня она его подвела, оставив на языке тихой оскомину и понимание того, что он что-то не может вспомнить. В зале было пустовато. С одной стороны Ло подпирал Адмирал Аокизди, привычно спавший на рабочем месте, а с другой – новый вице-адмирал, которого Трафальгар видел впервые. В новом морском пехотинце не было ничего примечательного: кепка с чайкой, надвинутая на глаза, защитная поза, белая форма с плащом и красной рубашкой, варварски застегнутой только до нижних ребер, светлые волосы, острые скулы и золотая серёжка в правом ухе. Обычный вице-адмирал на фоне всего разнообразного сброда на любой вкус и цвет, которому посчастливилось собраться под эгидой Сэнгоку. По объявлению он их, что ли, набирает? Ищу самого тупого и несмешного клоуна, желательно три метра ростом, звонить по такому-то номеру, а то театр Морского Дозора загибается без вас — некому развлекать тенрьюбито. Сидящий рядом вице-адмирал вздохнул и поглубже опустился в кресло, открывая Ло обзор на кусочек верхней части своего лица. Впрочем, этого было достаточно, чтобы Трафальгар узнал человека. — Какого черты ты здесь делаешь в таком виде? — прошипел Хирург Смерти, как можно незаметнее наклоняясь впритык к «пехотинцу». — Куда ты дел чокнутого Адмирала? И почему Сэнгоку не останавливает этот цирк? Летающая по залу муха села на нос Адмирала Аокизди и стала чистить лапки, под мерное похрапывание из-под маски для сна. — Не поверишь, это мой дар убеждения, малыш Ло, — ухмыляется в ответ Дофламинго. — Эти собрания — сплошная тухлятина. Ощущаю себя селёдкой в бочке, катающейся в рассоле по кубрику в десятибалльный шторм. Давным давно у людей был такой праздник, когда они наряжались в монстров, чтобы те их не убивали. Вот, я выбрал свой костюм. А какой бы выбрал ты, Ло? Спорю, что костюм несбывшихся надежд. Фоновый шум из голоса Дофламинго был хуже циркулярной пилы. — Неужели шантажировать Мировое Правительство так скучно, Доффи? Я не верю ни одному твоему слову. Мощные плечи двинулись под кителем, заставляя тело Шичибукая сменить положение. На Ло с усмешкой во взгляде уставились два разноцветных глаза — один ярко синий, а второй до прозрачности серый. — Как тебе будет угодно, мой дорогой. Я ведь чистое зло, не забывай, а мой брат — рыцарь без страха и упрека, по которому горевать можно лишь тебе, знавшему его без году неделя. «вырвать бы тебе длинный язык с корнем, Доффи» Белая форма ему невероятно шла, подчеркивая сухое и загорелое тело. Без очков он казался немного младше своего возраста, как будто другое лицо человеку приклеили — исчезла напускная бравада, явив миру только дикое стремление простебать все живое в глубине этих серых глаз. Ло отвернулся и сел на место, продолжая слушать завывания Сэнгоку о стремительно ухудшающейся ситуации с новичками. Фламинго окончательно устал сидеть, как нормальный человек, и провалился в глубину кресла, закинув одну ногу в красном мокасине на золотую ручку. Его левая рука, как будто нечаянно, приземляется на коленку Ло. Длинные узловатые пальцы начинают чертить на джинсе буквы одну за другой. — Нет, отстань. — Если ты сейчас не прекратишь, я отрежу тебе руку. И не надо мне тут корчить скорбных рожь. — Как ты вообще сидишь на этом кресле? В последние наши встречи мне показалось, что ты утратил способность сидеть не как волнистый попугай на жёрдочке, а как нормальный человек. — Не Локай мне. Тебя не запрягали. И твои угрозы меня не пугают, я видел тебя бухим в говно, умоляющим свое отражение простить тебя. — Иди к черту, Доффи. Наконец, пальцы Дофламинго останавливаются, зафиксированные на коленке Ло. Такое впечатление, что ему пытаются оторвать коленную чашечку, так сильно клешня сжимает кости. — Ты зовёшь меня Доффи, Ло? Так имеет право называть меня только моя семья, — тихо замечает Донкихот, опять впиваясь пристальным взглядом в Трафальгара. В его расслабленной позе – ноль угрозы, зато в приторно спокойном голосе ее добрый фунт, да такой, что Ло хочется немедленно вытащить свою катану из ножен и напасть первым. — Что же поменялось за эти годы…Хм…Ты повзрослел? Или стал думать своей головой? Звук хруста недавно придуманного плана по изменению Нового мира и баланса сил среди пиратов разносится по черепной коробке Ло, под почти счастливую улыбку Дофламинго. Не типичную бешеную ухмылку — а улыбку. Трафальгар видел ее всего пару раз и то — в детстве. Когда они разрушили особо крупную базу Дозора и забрали у них сокровища. Тогда, стоя на мокром снегу, залитым кровью врагов, он видел, как всего на секунду губы этого человека пришли в движение и явили миру новую эмоцию. Дофламинго стоял за спинами своей семьи и тихо улыбался, чтобы его никто не заметил. Через мгновение его лицо опять приняло хищное выражение брокера, почуявшего наживу, и он привычно громко засмеялся. Слишком яркие цвета и громкие звуки слабо компенсировали этому человеку недостаток эмоций, поэтому он предпочитал более кровавые забавы для поднятия настроения. «Я люблю жить ярко», говорил Дофламинго в три часа ночи, сидя рядом с холодильником и, как маленький ребенок, водя ложкой по клубничному торту. Ло посчастливилось заставать Донкихота в моменты самого большого проявления человечности. Не слабости, а может, своей глубоко спрятанной личности, травмы, потере детства. Он ничем не отличался от Детки 5 или Буффало, вот так просто, сидя на корточках у холодильника ночью и украдкой съедая все самое вкусное. Да и на утро, когда Диаманте спрашивал, куда исчез их десерт, с хитрой улыбкой на лице он тыкал пальцем в детей и говорил, что ночью слышал подозрительный шум. «Я люблю жить ярко и в другой жизни не вижу смысла», говорил Дофламинго и покупал им парочку какаду, которые улетели с корабля при первом же артиллерийском обстреле, совершил попытку стянуть с Ло его шапку, но на вопли с обеих сторон пришел Коразон, попытался их разнять и в итоге упал сверху. Они долго лежали, представляя собой кучу из шапок, длинных ног, рук с зажигалками и разноцветных перьевых пальто. Дофламинго валялся боком, так, чтобы случайно не задавить, лежавшего у его груди Ло, а Коразон с львиным спокойствием подпирал спину брата своей, пытаясь поджечь сигарету. Было тихо и почему-то очень приятно слушать, как в глубине грудной клетки бьётся мощное сердце, разгоняя кровь по организму. На секунду показалось, что Дофламинго заснул, так редко двигалась его грудь. Повинуясь мгновению, Трафальгар опустил свою руку на чёрную рубашку, ощупав грудные мышцы. А, нет, живой. Даже дышит. Почти признак живого человека. Ло бы так и лежал вечность, если бы Коразон не умудрился подпалить не только себя, но и заодно волосы брата. После чего уже Ло пришлось их разнимать. Кажется, за эти все моменты Трафальгар и жив. Дышит. А его спрятанное в сундуке на Полярном Тане сердце гоняет общую кровь на двоих. — Ну, так что, ты поделишься своим секретиком с большим и страшным мной, Ло? Или в ваш клуб обездоленных нужен пропуск в виде спасения жизни? Не забывай, я тысячу раз спас твою, хоть ты так кричал и отпирался. Адмирал Аокизди всхрапывает и пытается лечь на другой бок в кресле под злобным взглядом Сэнгоку. Муха, замороженная его ледяным дыханием, шмякается на пол и разбивается у ног Ло. – Ты никого не спас, Дофламинго. Даже себя не смог спасти, – ему так хочется последовать примеру Кузана – просто лечь в этом неудобном кресле, закрыть глаза и заснуть. И чтобы его ещё сверху снегом накрыло, как одеялом. Но у него планы. У него работа. У него ебанутая жизненная цель, ради которой он все ещё отрывает себя по утрам от кровати, закинувшись очередным болеутоляющим. – Твоя наивность меня поражает, Ло, – сладко шепчет Дофламинго ему на ухо, порываясь раздробить коленную чашечку окончательно. – Когда же ты прекратишь быть идеалистом. – Ох, не больше чем твое желание жить, Доффи. Как ты ещё держишься, мне интересно? – парирует Трафальгар, зная, что ему ничего не будет, особенно на глазах у такого количества мирских пехотинцев. – Так же, как и ты. На измене. На последнем издыхании. На понимании, что или я получу все, или останусь гнить на дне пищевой цепочки. Нельзя останавливаться, нельзя поиграть, нельзя демонстрировать свои слабые места не тем людям. Шиза Дофламинго не хило прогрессировала за те годы, когда Трафальгар не был удостоен честью видеть его каждый день. – А я значит, тот человек? Ему не отвечают. С ним вообще, кажется, отказываются разговаривать. Дофламинго возвращается в своё прежние положение, из которого его выбили с самом начале собрания, – с ровной спиной, надвинутой на глаза кепкой и скрещенными на груди руками. Лицо – сам Будда позавидует. Ло усмехается. Хочется рассмеяться и посмотреть на удивлённые лица окружающих. Голос Сэнгоку наконец замолкает, стул рядом с Трафальгаром вылетает из-за стола с такой скоростью, что ударяется спинкой о стену. В щеку жалят чьи-то обветренные губы. – Поговорим позже, Ло. Я ещё не закончил знакомиться с твоей новой личностью. Дофламинго испаряется из зала собраний моментально, под звучный хлопок белый дверей, взмахнув полами кителя, как белым флагом о капитуляции своих войск. Вдогонку ему несётся хриплый смех Трафальгара, даже не двигавшегося с места и раздраженный кашель Сэнгоку. – Ара-ра, весело тут у вас, – замечает мастерски притворяющийся спящим всё время собрания Кузан. – Пойдешь за ним? – Конечно, – отвечает Ло и поднимается следом.