***
… Люцифер пытается открыть двойные двери силой, но они не поддаются, лишь слабо скрипят под его напором. Этот факт заставляет его нахмуриться. Если бы не то, что он сам является воплощением ужаса и всех самых страшных фантазий, Люцифер бы пожалуй искренне насторожился. Когда-то вместе с Трикси они любили смотреть ужастики по телевизору, и сейчас в его живом воображении отчетливо заскользило тревожное предчувствие. Видимо, за годы жизни с людьми он перенял от них не только приятные эмоции, но и безотчетный иррациональный страх, основанный на тонкой игре актёров и хорошо поставленной музыке. — Мейзикин! Последний раз повторяю! Хватит со мной играть! — нетерпеливо бросает Люцифер, вновь проходя мимо двойных дверей тронного зала. В какой-то момент он ловит себя на мысли, что бродит тут уже довольно давно, но ни одного демона, ни одного приспешника так и не встретил, словно все, кто находится здесь, решили уехать на каникулы в Вегас. Что ж… Он обязательно накажет каждого, начиная со своего Палача. За своеволие Мейзикин так же будет наказана, ведь слово Дьявола запрещено нарушать любому, кто имеет с ним дело. Люцифер перестает метаться по коридорам, понимая, что результат не меняется, несмотря на все его старания. Тогда он делает попытку переместиться в Тронный зал силой телекинеза. Щелчком пальцев он привычно создает вихревой воздушный поток, чтобы шагнуть в него, но что-то идет не так, и вместо открытия портала в нужное ему место не происходит ровным счетом ничего. Люцифер удивленно вскидывает черные брови, изучая на миг свои пальцы. Раньше его сила никогда не оставляла его, особенно в Аду. Возможно, он просто так давно не использовал ее, что вовсе разучился? Люцифер нервно повторяет жест. По холодному пустому коридору эхом разносится звонкий щелчок. Ничего вновь не происходит. — Не может этого быть, — неуверенно улыбается сам себе он. Вместе с кружащимися в воздухе хлопьями пепла, похожего на вулканический туф, в странном вальсе опадают под ноги мелкие белые перья. Люцифер ловит в раскрытую ладонь несколько штук и никак не может понять, откуда они взялись. Вскидывая голову в серое, нечитаемое небо, он не видит ровным счетом ничего, кроме снегопада из пепла и перьев. В Аду нет ни солнечного света, ни облаков, чтобы быть уверенным в том, что смотришь именно в небо, а не выкрашенный серой свинцовой краской потолок. Постояв перед очередной запертой дверью, Люцифер наконец решает, что стоит, раз уж Мейзикин сама не выходит, проверить камеру за камерой. Только сейчас он понимает, что не слышит ни единого крика, которые составляют привычный звуковой фон в Аду. Ад тих, как никогда ранее. Дьявол в замешательстве толкает холеной ладонью первую попавшуюся дверь. Серый, похожий на камень металл мягко подаётся под его пальцами, распахиваясь… … Темнота. Свет. Боль. Тишина. Крик. Они сменяют друг друга по бесконечному кругу, вращая душу на безумной карусели. Как не сойти с ума, миг за мигом переживая свои самые страшные воспоминания? В камере заключенного все словно пропитано воспоминаниями. Они оплавленным воском сползают со стен, растекаясь горячими лужицами на полу. Сами стены словно располосованы гигантскими острыми когтями, изодраны, расцарапаны камни. Люцифер, замерев посреди камеры, осматривается. Дверь с тяжелым стоном закрывается, вздыхая, будто живое существо. — Что еще за шутки! — обеспокоенно вскрикивает Дьявол, пытаясь открыть засов. Двери в казематах устроены так, что выйти из клетки можно лишь пройдя до конца испытания души. Но только не правителю. Правитель Ада легко входит и выходит в любую камеру, но не в этот раз. Что-то идёт не так, и это начинает здорово нервировать. Люцифер, у которого всегда и все под контролем, по крайней мере в своей вотчине, невольно начинает злиться. А что может быть хуже разъярённого Дьявола? В порыве ярости он пытается принять свой истинный облик, но ничего не выходит, так же, как и с перемещением. В камере значительно холодает, да так, что Люцифер видит вырывающийся из собственного рта парок. Это что-то новое, думается ему, когда вдруг на него обрушивается поток чужих страданий. Камера, предназначенная для грешника, словно не делает различий между своим правителем и заключённым, окатывая его с ног до головы липким страхом. … Ночное шоссе. Снег валит густой стеной, замедляя работу дворников. Щетки еле справляются с налипающими комьями. Руки устали ловить бьющий в ладони руль. Колеса машины вот-вот вылетят из набитой колеи. Я оглядываюсь назад: там, в автолюльке, спит наш сын. Ему всего четыре месяца от роду, но ему уже не повезло. Наследственная болезнь передалась по моей линии. Муковисцидоз… Какая глупость. Ждать рождения сына больше десяти лет и теперь почти каждый день бояться его смерти. Господи! За что ты караешь его? За что ты караешь меня и Алису? Жена совершенно выбилась из сил. Депрессии одна за одной сводят ее с ума и меня за одно. Я устал… Вот и сейчас обострение обструктивного бронхита гонит меня среди ночи в госпиталь. Только бы успеть. Глаза болят от бесконечного мельтешения снежных хлопьев. Сын захлебывается в крике, пытаясь сделать вдох. Я знаю! Знаю, черт возьми! Я должен успеть! Я отвлекаюсь на плач ребёнка. Что-то происходит: колеса машины попадают мимо колеи, вынося машину с дороги. Снежная каша размывается под черной резиной. Свет встречного автомобиля слепит сквозь падающий крупными хлопьями снег. Визг тормозов, я знаю, что жму на педаль всеми силами, одновременно пытаясь выровнять передние колеса. Жуткий звук удара металла о металл обрывается громким криком. Кажется, кричу я. Боли нет… Тишина звенит так, что вот-вот лопнут барабанные перепонки. Я с трудом разлепляю глаза и ищу взглядом сына… О, нет! В автолюльке пусто! Я ищу взглядом сына… Ищу… То, что лежит рядом со мной, похоже на пластикового пупсика из детского набора. Что это и откуда? Откуда в моей машине игрушки?.. Люцифер вздрагивает, отгоняя морок. В душе болью отзывается крик: «Господи, за что?! Чем виновен младенец, невинный, рожденный в муках, и живущий в агонии боли с первых дней… Дьявол толкает нас на поступки, о которых мы вечно жалеем.» — Я не при чем… — стонет Люцифер, закрывая глаза. Смертельная тоска разливается по его венам, разрывает сдавленную рыданиями грудь. Щемящее чувство любви и нежности к мальчику, прожившему свои несчастные месяцы в боли и страданиях, накатывают волной. Страх и боль утраты, чувство вины за то, что отвлекся в последний момент от дороги, чтобы взглянуть на малыша, снедает его. Уродует его мысли, сминает чувства. По щекам катятся горькие слёзы. — Дьявол не при чем! Я не виноват! Не виноват! — слышит Люцифер собственный крик. — Отче! За что?! Почему я?! Ему нет ответа. Бог молчит, как и сотни, тысячи лет назад. Он не внемлет мольбам людей. Он не слышит голоса Ангелов, сыновей и дочерей своих. Слышит ли Аменадиель его крики? Услышит ли брат… А если и услышит, то сможет ли помочь? Дверь камеры под его ударами отворяется, выпуская на волю растрепанного, с горящими безумством глазами Люцифера. Он замирает у каземата, нервно оправляя испачканные пеплом лацканы пиджака и оборачивается по сторонам, ища что-то знакомое. Странно, камера, предназначенная для грешника, не должна влиять на него самого. С демонами проще, ведь у них нет души, а значит, заставить их самих испытывать тот ужас, что умело создают стены тюрьмы, они не могут. Но у Ангелов, даже Падших, душа на месте. И сейчас она буквально мечется в груди от боли, страха и вины. Люцифер хмурится, пытаясь справиться с этими отвратительными чувствами, они для него непривычны и чересчур сильны. Что ж, тот факт, что Мейзикин в одной из камер нет, еще не говорит о том, что ее не может быть в другой. Стряхнув с себя оцепенение, он шагает к следующей двери и уверенно раскрывает её. Кажется, будто за дверью густой, как джем, мрак: протяни руку, и он ответит тебе тем же, коснётся тебя, щекоча миллионами пушистых паучьих лапок. Люцифер вглядывается в темноту, пытаясь разглядеть хоть что-то. Темнота шепчет на десятки, сотни голосов, смеётся, бормочет. И эти голоса будто гипнотизируют его, затягивая. Дверь с грохотом захлопывается за его спиной. Люцифер вздрагивает, не понимая, как оказался внутри камеры. Темнота тянет к нему свои липкие, смолистые пальцы, смыкаясь на его запястьях, сдавливая их. Словно живая, она переползает по рукавам его костюма, оставляя после себя жирные радужные разводы. Ползет вверх по плечу, и, наконец, подобно капкану смыкается на горле. Темнота поглощает его. … Сладковатый химический запах окутывает меня. Голову кружит от солярки. Я пытаюсь найти в баке место, откуда топливо травит. Если эту проблему не решить, то может произойти какая-нибудь неприятность… Люцифер, вскрикивая, пытается погасить пламя, охватывающее его с ног до головы. Лишь через мгновение он понимает, что никакого пламени нет, и все это лишь плод его воображения. В воздухе еще с мгновение витает запах дыма и топлива. Душу больно царапает горечь отчаяния и ощущение невозможности спасти… Кого? Чья-то грубая ошибка приводит к тому, что цистерна с топливом вспыхивает, словно спичка. Четверо человек, включая пленника, погибают в огне, виня, кто бы мог подумать, Дьявола и взывая к Господу. Но Он не слышит… Как, впрочем, и всегда. Люцифер, поднимаясь с колен, беззвучно шепчет: — Я не виноват… Это не я! Чьи-то тяжелые шаги гулко разносятся по ту сторону двери. Люцифер миг вслушивается в них, пытаясь понять, кто бродит за стенами. Вдруг что-то острое быстро, словно скребущаяся в углу мышь, издает шуршание по стенам камеры. Люцифер торопливо оглядывается, но кроме него в камере нет никого. Гулкие звуки за дверью замирают точно напротив двери в то время, как шорох в камере все усиливается. На стенах камеры с невиданной скоростью появляются одна за одной буквы, складываясь в слова. Кто-то невидимый острым ножом выцарапывает на камне фразу раз за разом: «Я не сошёл с ума…» Шаги неспешно удаляются, а в месте с ними стихает и шорох в камере. Люцифер, чувствуя, как внутри все трепещет от объявшего его панического ужаса, замирает. Взгляд скользит по стенам, прямо на его глазах исписанных невидимой рукой. Стены расцарапаны, разрисованы, исписаны огромными кривыми буквами, складывающимися в кривые слова на сотнях, тысячах языков. — Кажется, кто-то пересмотрел кинофильмов, — бормочет он, ощупывая шершавую поверхность двери ладонями. Чуть надавив на неё, приводит в движение запорный механизм. Слишком много времени он провёл с людьми, слишком сильны стали в нём человеческие чувства. И это начинает его одновременно пугать и нервировать. В коридоре между камерами пусто и сумрачно. Туман вьется над пустынями Ада, поглощая звуки и свет. Люцифер осматривается по сторонам, ища того, кто некоторое время назад был тут. — Эй! Кто здесь?! Тишина не отзывается. Тишина проглатывает его крик, сыто урча. Где-то поблизости раздается чуть слышное мычание. Люцифер усердно вертит головой, пытаясь определить источник звука. Кажется, это за соседними дверьми. Любопытство и страх вновь оказаться в ловушке чужих кошмаров борются внутри, заставляя сомневаться в своих действиях. Дьявол впервые чувствует себя в своей обители словно незваный гость. Делая осторожный шаг, толкает рукой очередную дверь темницы, за которой только вина, боль и отчаяние. Сколько еще дверей ему предстоит пройти, чтобы хотя бы на шаг приблизиться к разгадке происходящего в Аду?***
В клубе пусто. С тех пор как Люцифер покинул землю, шумные вечеринки медленно сошли на нет. Беатрис, оглаживая тонкими загорелыми пальчиками крышку рояля, думает о матери. Хлоя с каждым днём все дольше задерживается в церкви, взывая в своих молитвах то к Богу, то к Дьяволу. Она по прежнему верит, что он вернётся. — Мисс Деккер? Что-то будете? — уточняет всё еще находящийся за стойкой Рикардо, хотя рабочий день, если его таковым можно назвать, окончился. Мужчина неспешно протирает высокие коктейльные стаканы, наблюдая за владелицей LUX. Девушка медленно усаживается на высокий стул, блуждая взглядом по все так же светящейся желтым светом барной стойке. Этот тёплый электрический свет рождает в ней приятные воспоминания. Дьявол никогда не лжет… Ее машина, которую он подарил по случаю собственного благодушия, стоит внизу, на закрытой парковке. Вместе с стареньким «Корветтом», за руль которого она так и не решилась сесть. — Да, Рикардо, двойной виски. Со льдом. Мужчина немного удивленно вскидывает бровь, но выполняет заказ своей начальницы. В отмытый до блеска широкий стакан течёт чуть светящаяся в свете ламп коричневато-янтарная жидкость. Беатрис молчит, наблюдая за тем, как кубики льда с треском оказываются на его дне. Сегодня она непременно поговорит с матерью. Еще раз. Сколько можно ждать чуда? Сколько можно ждать того, кто просто исчез однажды, не говоря ни слова? Видеть, как с каждым днем мать стареет все сильнее, изводя себя ненужными переживаниями у нее нет сил. Сколько бы Хлоя не молилась, сколько бы не угрожала Богу, сколько бы не обещала — Он не слышит её. И раньше не слышал. Никого. Ему никогда не было дела до тех, кто остался на земле. — Рикардо, ты веришь в Бога? — вдруг интересуется Беатрис, делая большой глоток из своего стакана. Так элегантно, как у бывшего владельца, у нее не получается, но бармену откровенно наплевать, ведь Люцифер Морнингстар для него такая же мифическая фигура, как и король Артур. Он пожимает плечами, словно ища ответ, а найдя, не решается его озвучить. — Не знаю, мисс Деккер. Раньше верил. Когда был ребенком. Но ведь все дети во что-то верят… — А в Сатану веришь? Говорят, что бывший владелец был ни кем иным, как самим Люцифером! Рикардо еще с секунду изучает взглядом девушку. Затем отвечает так, как думает. — Я не знаю, кем был бывший владелец. Я его и не видел ни разу. А на счет Сатаны… Если Бога нет, то разве может существовать без него Дьявол? — Интересная мысль. — Моя покойная жена верила в Рай и Ад. Истово, ведь мы протестанты были, по крайней мере я. Затем эта болезнь… И на пороге своей жизни она мне сказала одну вещь: никто не имеет права решать за меня, как мне прожить и как умереть. — Что она этим хотела сказать? — Наверное, то, что она устала думать, что её жизнь, как и смерть, зависят от кого-то могущественного, восседающего на троне в небесах. В конце концов, сколько бы она Ему не молилась, результатов это не дало. — Возможно, мы просто не видим Его ответы? — Если это так, то возможно, что их вовсе нет. Нет ни ответов, ни богов. А все это… Рай и Ад — лишь наши жалкие попытки выдумать себе оправдания поступкам. Ну, что-то вроде: сделал плохо, значит виноват Дьявол, сделал хорошо — Ангелы божии наставили на путь истинный. Слишком все просто и сложно одновременно. Будто у нас тут нет выбора вовсе. — А если есть, но он ведёт в Ад? Или Рай? Или еще куда-нибудь на Плутон? — Знаете, мисс Деккер, мой Ад со мной всегда. С того дня, как умерла моя жена. И я виню только себя в том, что не заметил течения болезни раньше… Так тогда у меня вопрос — а зачем мне Бог, если и Рай, и Ад я создаю своими руками? И наказываю за проступки себя сам, а не какой-то там выдуманный мужик с вилами и рогами. Мой Дьявол — это моя совесть. Беатрис хмыкает, допивая виски. За спиной раздаются знакомые шаги. Хлоя торопливой походкой считает расстояние от входа до барной стойки. — Беатрис? — Мама… — С утра и уже пьешь? Кого-то это мне напоминает. — Да-да… Но я знаю меру. Где была? — Как и каждое воскресенье. Никто не приходил? — Если ты о Люцифере, то совершенно точно его не было, — салютуя опустевшим стаканом, отзывается Беатрис. На сердце тяжело лежит груз сомнений.