Шестнадцать Затерянных

Maybe you’re not evil and it’s just the way you’re drawn, But you don’t even think of me as human, just a pawn. Life for you is one big selfish everlasting con, It would make this universe much simpler… if you were gone. Whitney Avalon — Rick & Morty Song — I’M FINE (Beth In Real Life)

— Ну, вот же, ты видишь? Уже куда лучше, чем вчерашнее. Простенько, зато со вкусом! Попробуй ещё что-нибудь, — со сдержанной улыбкой ответила Моника, наискосок пробежав глазами новое «домашнее задание», полученное от Нацуки. — Тебе нужно как следует прочувствовать свои слабые стороны. Тренируйся. Можешь потом поделиться своими находками с нашей Саёри. Новенькая — наверное, ожидающая каких-нибудь более ярких слов, к примеру, похвалы со стороны нашей милой руководительницы — немного растерянно кивнула и направилась мимо меня к своему дальнему месту. Попутно она бормотала под нос что-то не очень разборчивое. Кажется, про целый вчерашний вечер, «потраченный на это дерьмо» и про «никакой благодарности». Она, наверное, думала, что этого никто не услышит. Но я вот услышала, э-хе-хе-хе. И всё-таки она у нас огромная умничка. Я вот до сих пор едва осмелилась Монике всего одно стихотворение-то показать, а Нацуки ничего, уже третье занятие подряд всё новыми и новыми Президента нашу штурмует. Мне кажется, что они у неё с каждым днём становятся лучше. «Когда-нибудь она тебя непременно похвалит… искренне и по-настоящему». Однажды я прямо сказала это, и Нацуки очень забавно отвернулась и покраснела, а после вдруг добавила, что ей абсолютно без разницы. Мне вот за всё существование нашего Литературного Клуба пока только однажды сказали, что я бываю неплоха. В организаторской деятельности. И то это звучало очень похоже на шутку: должно быть, Моника имела в виду те бумажки, которые я иногда помогаю ей относить туда-сюда либо заполнять. Какая-то внеклубная деятельность. Но это не касается того, в чём была главная цель Клуба… В этом же плане… я всегда смотрю на Нацуки с капелькой зависти. На то, как она сидит в классе до темноты и работает над ошибками, забывая про отдых или еду. На то, как не хочет идти домой каждый раз. Однажды я не выдержала и спросила её про причины такого упорства. Она мне ответила что-то про своего отца. Я тогда ответа особо не поняла, но подумала, что, наверное, она очень не хочет его разочаровать. На его месте я гордилась бы такой послушной и умной дочерью! Наверняка он гордится. Мои-то родители вот сейчас даже не спрашивают, где я пропадаю: из-за работы я их почти не вижу. Мне тоже неохота быть разочарованием, но хвастаться нечем. Ведь сам факт попадания в Литературный Клуб — ещё не повод для гордости, а послужной список в нём у меня пока скромненький, и самое там выдающееся, это пункт: «помогала украсить класс и очень глупо шутила во время этого», но я не видела кубка с таким названием. Я не хотела бы огорчать их. Я не хотела бы огорчать также и Монику. Наверное, даже по тем же причинам. Ах, кстати, сама я так ни разу и не спрашивала, откуда Моника вообще привела сюда Нацуки — ведь в нашей школе у моего есть ещё целых два параллельных класса, а также классы помладше. И вот у нас этой девочки я даже как-то не видела. Вообще не припомню её, ни на этаже, ни в столовой. Плюс, она не особо разговорчивая и почти никогда первой не шла на контакт — мне оказалось попросту физически неловко расспрашивать её о чём-то личном. Это было, словно лезть со своими переживаниями к абсолютно незнакомому человеку где-нибудь в автобусе или в метро. Одновременно, это же самое лишь заставило меня гораздо чаще задумываться о самой Монике. Как человек вроде неё вообще сумел войти в доверие к кому-нибудь настолько робкому, отстранённому, скрытному, невосприимчивому к чужим пылким речам и необщительному, как наша Нацуки? Я вот очень долго ещё не смогу нормально поговорить с ней. Именно по душам, как мне нравится. Но не наша чудесная Президент, к моему удивлению! Такая вот маленькая деталька поначалу здорово восхищала меня в нашей Монике. Но от неё же потом шёл морозец по коже. А при попытках найти причину этого мне становилось ещё страшнее. Словно бы поперёк моей воли, словно бы неосознанно. Я не знаю, почему. Занятия нашего пока ещё лишь зарождающегося Литературного Клуба всегда проходили достаточно… странненько. Ведь из «литературы» у нас были только наши неумелые стихи, которые мы обсуждали, в основном, вместе с Нацуки. И эти обсуждения очень часто не клеились, когда ни первая, ни вторая не знали, с чего их начать… Тогда мы просто неловко рассаживались по углам, коих в пустом классе, благо, хватало, и каждая начинала заниматься своими делами. Нацу — либо колдовать над очередным домашним заданием, либо мангу читать. Я — в основном, спать. Сама же Моника едва ли не бОльшую часть каждого собрания интереса к нашим скудным потугам обычно и вовсе не проявляла, всё больше печатая что-то в своём смартфоне, или записывая на бумаге, а один раз я и вовсе подловила её увлечённо играющей в шахматы на мобильном… с самой собой. До нас ей и вовсе как будто бы не было никакого дела. Почти всегда. И если вдруг тебе так неохота заниматься своим же собственным клубом, зачем тогда его создавать?! Порой так и свербело где-то внутри, иногда даже до боли в горле, задать ей этот неудобный и глупый вопрос. Но Моника от него лишь расстроится, если я спрошу так прямо, так в лоб, ведь верно же? Это будет очень грубо и невоспитанно. Нет-нет, я никогда не осмелюсь. Судя по тому, что я услышала от той же Моники, сам Клуб сейчас имеет статус «полуофициального». Ведь нам пока не набрать даже жалких четырёх человек. Нас всего три. А значит — и Клуба ещё будто бы нет. Но наша Президент воспользовалась своей безукоризненной репутацией и подергала за ниточки кого-то из школьного руководства. Поэтому пока ещё класс у нас не забирают, говорят: «занимайтесь». Я не могу так подвести её и, как обычно, если что-то наскучивает, просто перестать появляться — ведь тогда вдруг и правда отнимут?! Нужно перед этим хотя бы людей набрать. Есть у меня на примете одна милая девочка. Стихи — это её настоящее увлечение, её страсть, её хобби! Она прочитала мне несколько из своих. Ничего не понимаю, но звучат очень интересно! Я уже предложила ей к нам вступить, но пока Юри думает. Мне кажется, как только такая талантливая девушка к нам присоединится, вся атмосфера в Клубе сразу пойдёт на лад. Тогда и Монике станет меньше мороки с нами, и нам, неумёхам, будет, у кого ещё поучиться. И всё станет хорошо! Мы точно её больше никогда не разочаруем.

***

— Знаешь, я рылся тут недавно на складе в поисках всякого… гляди-ка, чего нашёл! — Сыроежкин радостно продемонстрировал подруге похожую на тамагочи маленькую игрушку, лежащую на ладони. Ирума не отреагировала на столь странную находку — ни едким, как это частенько поначалу бывало, комментарием, ни даже продолжительным взглядом. Лишь чуть приподняла бровь, словно бы заинтересовавшись гостинцем друга, но не совсем. — Я сам ведь поначалу глазам своим не поверил. Да это же «Волк-Яйцелов», настоящий! — продолжил Электроник с искренним восхищением и огнём во взгляде. — Да по всему Советскому Союзу, у каждого уважающего себя ребёнка такая штуковина должна быть! Давай я покажу тебе, как играть? Это нетрудно! — … — Но мой рекорд в ней побить, конечно, уж не всякий сможет! Вот из моих знакомых точно никто не мог. Да мне даже ребята во дворе кличку дали, наслушавшись о моих похождениях… — Волк? — Ирума вяло поинтересовалась. Однако не спешила мгновенно охладить пыл хвастуна, как это у них происходило обычно. Сыроежкин задумался. — …да. «Волк». Именно. Губы Миу тронула тень хорошо знакомой, колкой улыбки. Но только лишь тень. Она вновь промолчала. И вот же опять. Сыроежкину решительно это не нравилось. Уж если человек с самой несгибаемой (из тех, с кем он здесь общался, после любимой вожатой) волей к победе в чём бы то ни было, вдруг впал в такую прострацию, услышав всего лишь о чёртовом «вир-ту-аль-ном» мире, то что тогда делать всем прочим?! Ему, кстати, уже давно объяснили, что такое «Имитация Реальности», в которой они все, как теперь выяснилось, оказались. Сам парень достаточно удивился, но не нашёл особенных поводов для сильной паники. Его это точно не выбило из колеи так, как некоторых. Когда Миу, вернувшись с собрания, пересекла порог своей родной комнаты, то словно бы разом сняла с себя старую, очень неудобную, уже давно отклеивающуюся, но все ещё держащуюся один бог знает на каких соплях ехидную маску. Под коей от широкой общественности скрывался… казалось, совершенно другой человек. И этот человек с того самого момента на памяти Электроника не проронил даже слова. Шло время. Прошло несколько часов, если быть более точным. Как скоро выяснилось, Севен не лгал — температура за бортом уже впрямь медленно поднималась. Снег уверенно таял, а значит, вот-вот снова можно будет вернуться к старой доброй раздельной жизни. Комнаты станут пригодны обитания в них и без всяких обогревателей. Кому как, а жителям этого помещения данная новость стала, словно бальзам на душу. И Электроник, и Тенко очень не любили и дико боялись, когда Ирума внезапно начинала вопить на них за какие-нибудь проколы и косяки. А иногда даже и просто так, «чтобы не расслаблялись на чужой территории». Но они поверить не могли, что видеть её такой, тихой и безучастной к происходящему будет на практике даже страшнее. Это ещё более жутко. Когда Сыроежкин снова решился заглянуть к ней, под вечер, чтобы порадовать какой-нибудь случайной дурацкой находкой (которую он только ради этого ранее несколько часов старательно и искал), а также поинтересоваться её самочувствием, Ирума отрешённо мастерила у себя на кровати. По покрывалу вокруг неё в великом беспорядке оказались разбросаны всякие мелкие детали и инструменты. Весь пол каюты был в запчастях. Она не сразу и довольно неохотно отвлеклась от своего занятия. Да и сейчас, выслушивая истории от своего собеседника, словно бы не могла оторваться от работы, только не телом, а душой. Это стало заметно по её взгляду. Ирума всё ещё была где-то там. — Я… больше не хочу, чтобы было, как в тот раз. Она обронила это едва шевелящимися губами, когда Сыроежкин уже почти перестал надеяться. — О чём ты говоришь? — Электроник не понял. Но был очень рад, что потихоньку возвращает девушку к жизни. — Когда я погружалась в виртуальную реальность в свой прошлый раз… в мою же, рукотворную виртуальную реальность… я ведь не помню, чтобы мы выходили потом оттуда. Да, это очень забавно, ха-ха, ведь… там, там я всё подробно спланировала, — она говорила каким-то потерянным, даже словно не своим голосом. — А потом оказалась здесь, вместе с вами. Здравствуй, дивный блядский новый мир! Новая виртуальная реальность. Или та, всё ещё старая? Заставляет задуматься, правда же? — О чём задуматься? — Лучше не бери в голову. — Миу долго молчала, потерянно глядя куда-то сквозь собеседника. — Знаешь, просто… там был такой чувачок. Очень гаденький тип, дико мутный, постоянно бесил меня, и вот прям на ебле всё написано, на его сраном вонючем ебле. Там кричащая надпись была, вот такая вот: «Хей, я предатель!». Да он этого и не отрицал, как позже выяснилось. Почему я и решилась навариться на тогдашней игре, а попутно — избавить мир от ещё одного нехорошего человека. Ну, а лес рубят — щепки летят! — Пауза. Плечи Миу поникли. — Да неважно. Потому что в конце моего идеального плана, — её взгляд опустел, — …что-то пошло не так. — Прямо очень «не так»? — Мне не вспомнить подробностей. Кроме одной, — Ирума полоснула беспечный взгляд Электроника своим, словно бы ледяным. — Умирать было больно. — Боже, — Сыроежкин заметно посерьёзнел. — Если случайно пробудил какие-то твои болезненные воспоминания, ты меня извини. Я могу и замолкнуть, или вообще уйти, или- — Ничего, ничего, всё нормально… волк, — Миу ему улыбнулась и даже подмигнула. Сжала его руку, покрутила что-то в своей, свободной. Задумалась. — Прямо сейчас можешь считать меня блядским параноиком! Но мне кажется, история пиздецки убедительно повторяется. И на сей раз мне не хочется сразу на баррикады — это плохо заканчивается, а таких безрассудных героев учебники редко помнят. Нет. Сегодня Миу Ирума будет действовать осторожнее и наверняка! Быть может, даже не своими руками… — Только не говори, что… опять убьёшь кого-то, — Электроник попятился, не из настоящего страха, но на всякий случай. Пока в него не полетело что-то тяжёлое за такие догадки. — Не скажу. Но сначала, — она позволила ему поближе рассмотреть то, что крепко сжимала в руке. Плод своих усердных трудов. — Надень это. И пообещай, что никогда не предашь меня. — …

***

— И давно вы… всё знаете? — услышав, что её друзья не оказались так уж огорошены появлением предателя посреди их дружных рядов, Юри поначалу ушам своим не поверила. Тогда Саёри пришлось объяснить всё подруге ещё разок. Медленно и максимально подробно. А потом и ещё парочку — для закрепления материала. Особенно сложно ей почему-то давалась та часть с держанием за руки, а, так как это и была вся основная суть данной истории, рассказывать пришлось целых несколько раз. Почти всегда спотыкаясь на одном и том же месте. Короче говоря, рассказчик из Саёри неважный. Хотя сейчас уже шёл поздний вечер, и температура за бортом стала более чем приемлемая, компания по-прежнему не спешила покидать каюту Рантаро. Вернее, не спешила в основном-то Саёри. Тихоня оставалась только в качестве подстраховки: а мало ли что. К тому же, услыхав вести о предателе среди товарищей, у Юри всё равно кусок больше не лез в горло, и она не могла толком ничего делать. Только сидеть и переваривать скверные новости. Ведь едва-едва уже начинала хоть кому-то здесь доверять… Рантаро громко рассмеялся, дружески похлопав вдруг напрягшуюся девушку по плечу: — Ты так говоришь, словно мы переспали уже, а не просто, блин, держались за руки! — Он всё никак не мог перестать умиляться с наивности и скромности своей подруги. Тогда как вторая соседка по комнате с каждым новым исторгнутым им смешком начинала поедать молодого человека всё более и более тёмным взглядом из своего дальнего угла комнаты, где расположилась на стуле. Наконец, вдоволь напродлевав себе жизнь, Рантаро посерьёзнел. — Но если совсем честно, то мне теперь даже полегче. Не нужно больше охранять эту информацию. Одним мрачным секретом меньше, дамы и господа! — Не понимаю, — Юри обиженно сложила руки на груди и прикрыла глаза, вновь осмысливая поступившие данные. — Если вы уже давно ЗНАЛИ опасную информацию, то почему вот лично ты не смог с ней ничего сделать? — А что я с ней сделаю? Стану кричать направо и налево: «О, ребята, а знаете, среди нас есть обманщик!»? Обычно организаторам такое не очень нравится. Это сейчас контроль Морти порядком ослаблен. И то ещё вопрос хороший — надолго ли. В обычной ситуации для болтуна последует наказание, а то и вообще всеобщий мотив с этим самым дурацким предателем во главе. — Амами лишь чинно пожал плечами. — А оно тебе надо? И я даже больше скажу: мой личный опыт подсказывает, что, как правило, поначалу разъярённая толпа всегда набрасывается не на того. Ну, вот расправились вы всей толпой с неугодным вам товарищем. Как-нибудь. А потом выясняется, что это был кто-то совсем не тот. И — вуаля! На ваших руках — кровь невинного человека. Не очень приятно, правда? — Ну… можно же сделать всё как-то, не знаю… чуть более тонко, — постаралась контраргументировать Юри, хотя уже и не настолько уверенно. — Каким же образом, например? Тихоня лишь пристыженно замолчала, неловко опустив взгляд. — Я был Абсолютным Выжившим, подруга. Не Абсолютным Шпионом. — Я знаю, да, знаю. П-прости… — всё-таки сдалась Юри, окончательно поникнув. — Ты же не захочешь возложить такое ответственное и опасное дело на плечи нашей хрупкой и милой Саёри? ~ — … — Рантаро, пожалуйста, прекрати над ней доминировать и сосредоточься на деле! — Мягко осадила своего друга сама же Саёри. — Осталось совсем чуть-чуть же. И… да, мне очень нравится, как это у тебя получается! Она ещё раз с хорошо заметным восторгом изучила новый, только появившийся узор на своих ноготках. Сама девушка поначалу даже толком не знала, какой же именно маникюр она хочет, сказав лишь, чтобы было простенько, но со вкусом. Амами предложил всецело довериться мастеру, и это оказалось… на самом деле, очень мудрым решением. Теперь все ногти на руках Саёри обрели любопытный окрас — одна половинка ноготка чёрная, а другая — белого цвета. — Довольно интересная техника! Ни разу про такое не слышала. А как она называется? Рантаро загадочно подмигнул собеседнице: — Я бы назвал её просто: «убийственная». Одну игру назад ради такого ко мне строились целые очереди. Даже были разборки среди особо желающих. В какой-то момент Монокуме так надоело слушать постоянные девичьи визги под моей дверью день и ночь, что он пообещал сделать маникюр центром нового мотива, если я не перестану. — Моно-кто? — Обе девушки растерянно округлили свои глаза, глядя на приятеля. Амами отмахнулся: — Да так… тамошний Морти. — Он помолчал немного. — Кстати, когда я передохну, думаю, у меня отыщутся силы ещё на одну клиентку. Юри, какие у тебя предпочтения? — П-правда? А м-можно?! — Глаза тихони загорелись нездоровым воодушевлением. Амами непроизвольно сглотнул: похоже, чтобы удовлетворить хотения этой барышни, придётся всерьёз попотеть. — А когда нас пугали трудности? — он усмехнулся своим собственным мыслям, сдувая упавшую на глаза прядь. — Кстати, раз уж вы недавно заговорили об этом… — Саёри задумалась, наивно поднеся ко рту палец. — Наверное, моих скромных силёнок и правда не хватит на поиск предателя. Да и умом, подходящим для этого дела, я не обладаю. Не умею я сильно хитрить да изворачиваться! Но я бы попросила того, кто умеет. Да. Вот как бы я сделала. — Эм… ты это сейчас серьёзно? И кого, если не секрет? — Рантаро вдруг подался к ней со всамделишним интересом. — Это если вдруг повезёт и тот человек действительно не предатель, так, на минуточку. — Ну-у… я вот попросила бы Миу Ируму, — казалось, совсем не думая, огласила Саёри. — Сомнительный выбор. Подумай ещё раз, — сухо ответила Юри. — Я бы с ней связываться не стала, даже если бы мне д-доплатили. Она всегда себе на уме, да ещё и капризная, словно ребёнок. Противный, матерящийся ребёнок. — Согласен с предыдущим оратором. Плюс, я бы посмотрел, как ты заставишь её что-нибудь сделать! Бескорыстно, из простого желания помочь остальным… — Амами почесал голову. — Был у меня однажды с ней горький опыт.

***

Середина вчерашнего дня. «Горький опыт». Рантаро слонялся без дела по медленно, но верно замерзающему кораблю, стараясь и согреться, и ноги размять. Когда он заметил у двери уборной Миу, в его голове созрел коварный план: — Привет, коллега! А пойдём-ка, прогуляемся с тобой к тому торговому автомату, что остался внизу? — Эт’ схуя ли, — Ирума не поняла. И, похоже, порыва не оценила. — Не нравится мне подобное рвение. Пиздуй один. — Так денег у меня больше нет. Дашь немного? ~ — Найди себе работу, чмошник, — ответом ему оказался лишь выставленный вверх из приоткрытой меховой рукавицы средний палец. — …

***

— …так что я совсем не думаю, что ради тебя она захочет хоть пальцем пошевелить. Нет. Определённо не думаю, — Рантаро оказался крайне категоричен. Саёри поникла. — Да и вообще, — тут же вклинилась Юри, — Давай признаем честно: разбираться в людях никогда не было сильной твоей стороно- Дверь открылась. Аккурат посреди проёма гордо возвышалась Ирума, собственной нескромной персоной. — Вот! — Ловкое движение руки. Глупышка что-то поймала у самого своего носа. — То блядское устройство, о котором ты так просила. Не вздумай благодарить. Саёри с благодарной улыбкой кивнула, тогда как оба её «сожителя», словно две рыбы на суше, переглянулись и глупо раскрыли рты: — ЧЕГО-О?!

***

Этим же днём, где-то во время обеда, в столовой. — Если ты собираешься подойти ко мне с очередной своей тупой просьбой, пожалуйста, сгинь, пока ещё цела, деревенщина, — сказала необычайно хмурая Миу, едва завидела на горизонте робко переминающуюся с ноги на ногу девушку. Ирума продолжала уныло ковыряться в своей тушёнке, попутно размышляя о вечном. Саёри всё же решила прислушаться. Она тяжело вздохнула: — Наверное, ты права. У тебя и своих забот много. Мне и правда не стоит докучать тебе всякими невыполнимыми заданиями в такой трудный миг. Прости. Я пой- Вилка со звоном упала на стол из разжавшейся пятерни Миу: — Постой-постой, не гони коней, идиотка. Что. Ты только что. Мне сказала? Саёри виновато попятилась: — Что у тебя… сейчас не будет ни лишнего времени, ни сил, чтобы взяться за предложенную мной работу? К тому же, она слишком сложная, и я не хочу напрягать, зная заранее- — …что Великая Миу Ирума не справится, мать твою?! На обеденный стол обрушился вдруг удар небывалой силы. — Я этого не говорила. Саёри пришлось приложить некоторое усилие, чтобы спрятать тень лёгкой улыбки. — Но ты ПОДУМАЛА?! Можешь мне не пиздеть. По глазам вижу! — … — Великая Миу Ирума всё делает идеально! У неё не бывает провалов. Говори, чего надо: я вся — твоё ёбаное внимание.

***

— Ай! Пока Саёри с интересом крутила в руках новый девайс в виде — шутка ли? — маленького колечка, она, кажется, одному богу известным способом успела об него уколоться. На подушечке пальца появилась крохотная ранка, в то время, как само кольцо замерцало зелёными светодиодами. Рантаро и Юри с осторожным интересом подтянулись поближе. — Ч-что это? — тревожно пропищала тихоня, первой нарушив сгустившуюся вокруг них тишину. — Да так, — Ирума гордо отмахнулась. — Всего лишь малюсенький иньектор очень опасного и крайне медленного яда, малейшая доза которого спокойно убьёт даже взрослую лошадь, и противоядие от коего есть лишь у меня! Хотите жить дальше — придётся отработать по-полной… ха-ха. У троицы в который уже раз за сегодня невольно округлились глаза. В каюте Рантаро повисла давящая, могильная тишина. — Да ладно, вы чего, она же ведь просто так шутит, — в комнату вслед за подругой вдруг вошёл Электроник, напрочь убивая всё настроение Большой Драмы. — Эти рожи того стоили! — Ирума громко расхохоталась, захлопывая за приятелем дверь. — Ты зачем всё испортил? Мне была нужна очень ми-илая горничная! — Да уж, наверное … — Сыроежкин неуклюже почесал голову, каким-то словно бы извиняющимся взглядом глядя на своих товарищей. — Мне Миу тоже поначалу сказала, что это был детектор поиска пи-, к-хм, простите. Я не буду этого говорить. — Так что же оно такое на самом деле? — Рантаро смерил друга изучающим взором. — Почти то же самое, что сказал этот кайфолом, — ответила вместо него сама Ирума. — Только вместо гомосеков оно поможет нам отыскать предателя. Хотя, я подумываю сделать потом и такой вариант… — Так ты всё-таки изобрела его! — Саёри радостно похлопала в ладоши, уже отдавая устройство в следующие любопытные руки. — Прибор, который бы помог нам потихонечку и без лишнего шума отыскать всяких недругов! Ура-а! — И всё-таки, как… он работает? Ай! — спросила было Юри, уже успевшая уколоться, подобно незадачливой подруге, а теперь угрюмо потирающая свой палец. Устройство снова замерцало зелёным в её руках. Тихоня попыталась было передать предмет Рантаро. Амами, здраво оценив ситуацию, только чуть отстранился и спокойно сказал: — Хах, оставь пока у себя. — Гм, — похоже, Юри немного обиделась, что её приятель решил избежать причитающегося ему укола. Но ничего не добавила. А Миу вдруг, с крайне несвойствнным ей учительским тоном, принялась объяснять: — Если сократить принцип работы этой приблуды до пары простых предложений, которые поймёт даже быдло из подворотни, то он крайне прост: почувствовав вокруг тепло человеческого тела, внешняя сторона устройства реагирует выпусканием маленьких иголочек. Которые, как бы объяснить ещё проще… в общем, даже ненадолго попав под кожу подопытного, берут анализ того, что мы можем назвать его «биополем». — «Биополе»? — Рантаро лишь усмехнулся. — А это разве не, типа, штука из телепередач про всяких экстрасенсов, в которых люди твоего склада ума обычно не верят? Уран в Меркурии и тому подобное… — Заткнись! Я здесь изобретатель, — Миу нахмурилась. — Или у тебя есть деньги на идеи получше, бомжара? — … — Короче, — снова заговорила Ирума. — У негодяев и прочих подонков оно обычно плохое и горит красным. У тех же, кто ими не является — только зелёным. Здесь всё очень просто, легче уж некуда. Даже даун справится! Сделано с расчётом на не самых умных. Цену за эту прелесть спрошу с вас когда-нибудь позже. Вскоре все остальные, находящиеся в этой комнате, также волей-неволей опробовали прибор на себе. Их результат показывал ТОЛЬКО зелёное, единогласно. — И что же… ты нам предлагаешь? — Когда испытания завершились и все в этом помещении уже могли всем доверять, Саёри сделала решительный шаг вперёд. — Проще и быть ничего не может, — Миу решительно усмехнулась. — Всё, что от тебя требуется, это надеть эту штуку… и в ней пожать руки всем на этом корабле.

***

— «Пожать руки всем на этом корабле?» — едва испытание прибора на нём было окончено, и Электроник узнал принцип его работы, он осторожно задал свой вопрос. — А зачем нам с тобой идти ради этого к кому-то ещё? Чего ты сама всё не сделаешь? Звучит очень просто! И гораздо спокойнее, чем полагаться сейчас на других… — Задумайся ещё ненадолго, мой недалёкий друг, — Ирума демонстративно постучала себя по лбу несколько раз. — И ты поймёшь: мне просто жизнь дорога. — Извини? Миу выдохнула: — Можешь представить МЕНЯ вежливо здоровающейся со всеми и улыбчиво пожимающей каждую, мать их, руку?! «Здравствуйте, сэр, извините, сэр, как ваше здоровье, сэр»! — Картинка выходит довольно забавная, — Сыроежкин невольно хохотнул. — Вот и они что-нибудь заподозрят, я зуб даю. Вернее, догадается тот, кто не должен. Как показывает практика, подобное выйдет мне боком… — девушка чуть помолчала, — а сделать надо быстро! Наш блядский Морти сейчас толком ничего не может, но наверняка он по-прежнему всё видит. Через камеры и прочую свою хуйню. И он должен быть очень зол. Лишь вопрос времени, когда наша лафа вдруг закончится… и когда за нас возьмутся с тройной жестокостью. К тому моменту я обязана оказаться во всеоружии. — Но тебе для этой работы нужен кто-нибудь неподозрительный? — Электроник вдруг догадался и щёлкнул пальцами. — Кто-нибудь, для кого улыбаться, здороваться с другими за руку и говорить всем приятности — это обычное дело! Кто-то простой, добрый, общительный, наивный и дружелюбный? За кем никогда не подумают. Так ведь у тебя есть я! — Глаза парня вдруг засияли искренней преданностью. Готовностью ради дорогого ему человека хоть в самое пекло прыгнуть, хоть на самое дно нырнуть. Ирума надолго о чём-то задумалась. — В процессе подобной работы всегда что-то может пойти не так, — в конце концов, протянула она. — Как правило, оно и идёт. Блять, нет. Мне нужен кто-нибудь, способный проявить неожиданную находчивость в каких-то бытовых ситуациях. — … — Да. Именно. Она же попросила меня, вот пусть сама и выкручивается. — А я-то чем тут тебе не угодил?! — обиделся Электроник, ещё толком не догадавшись, кого же именно, но уже понимая, что ему в этом нелёгком деле предпочли другую кандидатуру. — Знаешь, — Ирума нежно потрепала его светлые волосы. — На эту работёнку мне нужен человек с яйцами. А ты… а ты волк.

***

«Ты знаешь, а ведь я давно искала… кого-нибудь вроде тебя». Греющие холодными вечерами слова, уверенно сказанные Моникой во время нашей первой встречи и как будто бы разжёгшие во мне какую-то давно потухшую искорку. Застрявшие слова, которые я с тех самых пор так и не смогла прогнать из своей головы, сколько бы ни старалась. Слова, которые она, так мне всё чаще кажется… просто забыла. Потому что, ну… вот в чём смысл от создания любого Клуба, хоть литературного, хоть спортивного, хоть кружка по коллективному битью баклуш, если ты, как первооткрыватель и главный его участник, не проявляешь к своему детищу ни малейшего интереса? Кажется, ни разу толком не проявляла, сколько пытаюсь припомнить. Что же тогда это было? Желание найти новых друзей? Но у неё и так их, вроде, уже достаточно, плюс, Моника в присутствии меня или Нацуки почти всегда одинаково холодна. Не похоже на то. Мимолётная прихоть? Наверное, вот только… когда тебе вдруг перестало что-то разом быть интересно, не проще ли признаться в этом всем и просто уйти? Ну, я бы именно вот так и сделала на её месте. Зачем же тогда Моника возится с этим бесполезным балластом, с чего она продолжает вновь и вновь приходить? Наказывает себя за что-то? Я… если честно, до сих пор не могу понять этого. Я совсем её не понимаю. И да, ладно бы сам Клуб для нас с Нацуки всегда оставался весёлым и интересным местом, куда хочется приходить, тратить свои драгоценные школьные денёчки, болтать, смеяться, шутить и тому подобное. Но нет. Иногда я просто чувствую свою неприязнь к этому гнетущему месту. Почти на физическом уровне. Мы так и не смогли найти с ней общий язык и построить хоть одну-две полноценных беседы, мало-мальски выходящих за моё восхищение её кексиками. Я пробовала говорить с ней о манге, но у меня не получалось: не очень-то много тайтлов знаю… попытка к разговору захлёбывалась сама собой. Опять. Наверное, если станет больше участников, то будет полегче? Мне нужно поговорить об этом. Откладывать больше нельзя. Наконец-то. Сегодня. Сегодня я, как и обычно, пришла после уроков в наш Клуб, но не обнаружила Нацуки. Моника, уже, как и всегда, отстранённо копающаяся в своём телефоне, без особого интереса сообщила, что Нацу «приболела или типа того» и что, наверное, пару дней её пока не будет. Добавив мне при этом, что теперь-то я могу быть свободна, если хочу. Или показать ей то, что есть у меня. В любой другой день я бы, должно быть, согласилась покинуть эту классную комнату без промедления. Но не на сей раз. Ведь к этому дню я, правда, здорово подготовилась! Как не готовилась даже к сложнейшим контрольным на всей своей памяти. Полночи я просидела над этими четырьмя четверостишиями. Несколько раз правила. И переписывала. И снова правила. Опять всё переписывала… пока вдруг не пришло понимание, что лучше быть уже просто не может. Проблема в том, что я, как мне самой показалось, слишком о многом хотела бы побеседовать с нашей Моникой. Это было серьёзно и это казалось мне очень и очень личным. И важным. И тратящим её драгоценное время. Должно быть, именно поэтому я не смогла бы подойти к ней и начать разговор без всего. Это было просто… ну, неправильно. Поэтому со сжавшимся от нехорошего предчувствия сердцем и предательской дрожью в голосе я всё-таки решилась и протянула ей своё стихотворение: — Моника, я бы хотела показать тебе… в-вот, держи. Она чуть заинтересованно вскинула бровь, явно не ожидающая от ленивой глуповатой меня подобного хода. — Оно, наверное, совсем не такое хорошее, как у вас с Нацуки, но-о… мне всё же хочется с тобой поговорить. Горло издевательски пересохло. Слова все куда-то попрятались. Да-а… на самом деле, к тому, как будет проходить сама беседа, я не очень готовилась. Моника без лишних слов приняла моё намалёванное кривоватым почерком на тетрадном листе неуклюжее «подношение», коротко хмыкнула и очень быстро пробежалась по тексту глазами. Я ждала от неё хоть каких-нибудь слов… похвалы, или наставлений, или и того и другого, неважно! Оно всё мне сгодится. Главное — лишь начать, наконец, хоть какой-нибудь разговор. Начать строить хоть шаткий, но мост доверия, пролегающий между нами гораздо дальше и много надёжнее, чем обычное клубное «подай-принеси». Моника сказала, что она искала меня. Или таких, как я. Эти слова всё никак не хотели покидать разум. Оправдываю ли я её надежды сейчас? Смогу ли оправдать в будущем? Обычно Моника ничего подобного никогда не говорила, но мне… было нужно услышать от неё это. Даже плохой ответ. Порою настолько же нужно, как воздух. Да и потом, помимо всего, ранее уже сказанного… судя по тому, как разговаривала или держалась в беседах со мной или с Нацуки Моника, от неё так и веяло странное ощущение… …словно этот человек знает про тебя всё. Нет, многое я и сама, на самом деле, на первых порах ей активно выбалтывала. Но едва только наш диалог вдруг доходил до ответных откровений, Моника будто всегда, как говорят, спинным мозгом чувствовала момент, когда следует сменить тему. Почему она всё время нянчится с нами, явно не получая при этом особого удовольствия? Чего она боится или что любит? Что заставляет её вставать по утрам каждый день, ехидно улыбаясь этому миру снова и снова? Где она живёт? С кем? Большая ли у неё семья? Домашние животные — котики или собачки? И почему? А чего она желает на самом деле? Ведь, положа руку на сердце, я, как подругу, знаю её уже сколько? Несколько месяцев? И что я могу рассказать кому-нибудь про неё, за всё прошедшее время? Что она очень успешна в учёбе и везде хорошо к ней относятся? Ну, это и так всем известно. А за этим-то что? Но больше я не знаю ровным счётом ничего про этого человека. От осознания подобного факта порою бросает в дрожь. Так кто же ты такая, а, Моника? Расскажи мне. Откройся мне. Пожалуйста, я прошу тебя. Подруга заканчивает читать мои стихи. Понравилось ей или не особенно? Я мало чего могу сказать по выражению её лица. И тут, как назло, во второй руке Моники пищит глупый-преглупый мобильник. Оповещение о сообщении. Ну почему именно сейчас?! Зар-раза. — Одну минуточку. Пожалуйста, это очень важно, — словно бы извиняясь, говорит Моника. Только в голосе её нет и капли смущения. — Мне действительно нужно ответить. — Мама волнуется, да? — в попытке хоть немного смягчить тревожащую меня тишину я робко спрашиваю. — Мама — это очень важно. Моника меня игнорирует. И как только она прочитывает полученное от кого-то неизвестного мне сообщение, — проходит секунда, не больше — её взгляд вдруг меняется. Пальцы теперь колотит мелкая дрожь, а из горла вырывается наружу сдавленное: — …ха-ха… Словно в ответ тому незримому собеседнику. Её губы продолжают своё движение, но только уже беззвучно. Несколько томительно-долгих секунд подруга просто молчит, сжимая дрожащие пальцы в теперь уже не менее дрожащие кулаки. Костяшки белеют. По её вмиг опустевшему взгляду, направленному теперь на меня, даже кому-нибудь совсем толстокожему не составит огромного труда прочитать выразительное: «Ты все ещё здесь?». Сердце учащённо бьётся и падает в пятки. Я никогда ещё не видела Монику в

такой

ярости.

— Эй, а как же сти- Глупые слова сами слетают с моего глупого-преглупого языка. — Оставь это дерьмо кому-то другому, пожалуйста. Ты разве не видишь — я сейчас занята проблемами посерьёзнее? — прозвучало совсем негромкое и безэмоциональное. Но это… ещё ничего… Ведь если я сначала, правда, вдруг зачем-то наивно подумала, что эти злые слова будут резать теперь меня, словно лезвия, ещё достаточно долгое время, то потом… после них были действия. Не успела я толком осознать это, как бумажный лист, с такой бережностью и трепетом отданный Монике ещё где-то с минуту назад, превратился в скомканный, изорванный в клочья мусор. С небывалой лёгкостью отправленный туда, где ему будет самое место. Злосчастный телефон через мгновение точно также оказался в той мусорке, составляя моим трудам доброе соседство. Это… это… Я даже не смогла как-то это понять, или переварить, или объяснить себе. Мой разум отказывался поверить, словно бы впавший в какой-то ступор. Словно это произошло сейчас с другим человеком. Не со мной! Нет! Точно нет!!! Слёзы сами побежали из глаз. Ответом на это мне стал лишь сухой смешок. А когда я подняла голову, устремив на неё свой заплаканный взгляд, Моника сухо и с явными нотками превосходства проговорила: — Знаешь… однажды я почти пробила насквозь свою ладонь металлической арматурой на детской площадке. Это было ещё где-то в начальной школе. На спор. Если честно, причины и ставок я уже не помню. Но даже тогда я не позволила себе подобной слабости. Слёзы никого не украшают! А что у тебя? Рыдаешь из-за бумажки с писульками? Боже мой, ты сейчас это серьёзно? Моника устало закатила глаза: — С кем я общаюсь… — Но… но… но!.. — Я уже не могла больше себя контролировать. Слова текли сами собой. — А к-как же та твоя фраза — про поиск людей вроде меня?! Я не говорила этого. Ты сказала. Зачем, если это неправда? С чего бы, если мы все будто бы тебе и не нужны?! Я не понимаю тебя! Помоги мне понять… — О, но это и есть самая настоящая правда. Те слова, — спокойный и тихий голос Моники лился теперь будто сквозь всё моё существо, успокаивая, вводя в некое подобие транса и почти убаюкивая своей монотонностью, когда она резко и довольно-таки неприятно схватила меня пальцами за мои скулы. А потом рывком подняла голову и заставила посмотреть прямо в её глаза. Зелёные и холодные. — Саёри, видишь ли… тебе когда-нибудь доводилось ощущать всю тяжесть бремени возложенных на тебя кем-то надежд? Плевать, конкретным человеком или же обществом, дома или в школе… — … — Нет, я думаю, нет, — она не позволила мне ответить. — А я вот так живу постоянно. Не спрашивай. Это… — Моника глубоко вздохнула, — …здорово утомляет, и физически, и морально. Вечно остерегаться позора, стремясь к абсолютной победе. Всегда добиваться поставленной цели. Сдерживать себя. Быть лучшей и, где бы ни появилась, выкладываться только на полную. Но я тоже не железная! И иногда хочу, прямо как ты… ничего не делать. Просто существовать себе. Быть амёбой! Не ставить невыполнимых задач и не добиваться их, не приводить никого к победе, а… окружить себя максимальными посредственностями. Опустить свой IQ до возможного минимума. Всё ещё не понимаешь? — Она чуть наклонила голову. — Тогда скажу прямо. Не нужен мне наш Клуб как таковой. И люди мне там не нужны. Мне нужно лишь место, тихое и укромное место, которое иначе не заполучить. Я специально провела небольшое исследование по поиску самых серых мышей в нашей школе. Посредственнейших из посредственнейших. Лишённых абсолютно любого таланта и интереса, без яркой индивидуальности, без стремления к лучшему будущему, без перспектив. Плывущих по жизни, скудных и скучных. Не ладите между собой? Так ещё лучше. Не станете, как оголтелые, дружно просить меня таскать нас по всяким конкурсам и тому подобному хламу, тратя своё и чужое свободное время на бесполезные амбиции. Это очень выматывает! В то время как я, может быть, всего лишь хочу сесть и, не знаю, написать книгу, пока меня никто не трогает… разве так сложно? Я даже толком не знала, что можно ей на это ответить. Весь мир вдруг разом сделался, будто в тумане. Все чувства перепутались и притупились. Верх стал низом, горячее — холодным, а запад — востоком. Я правда услышала только что..? Нет, нет, точно нет, наша Моника никак не смогла бы- — Поэтому ты совершенно права, это точно. Я действительно искала кого-нибудь вроде тебя. И продолжаю искать.