Утро

      Итан толчком проснулся от вспыхнувшего где-то совсем рядом света. Внезапное свечение разбило зыбкий сон, и Итана, как контуженную рыбку, выкинуло на берег реальности. Сновиденье, в котором он, кажется, играл на барабанах, паря при этом над толпой, стремительно уплывало и стиралось. В памяти ярко отпечатались только Вик и Томас, которые делили одно тело на двоих и четырьмя руками играли на двух гитарах сразу, и Дамиано, яростно каркающий что-то смутно знакомое, с чёрными крыльями за спиной, которые дрожали и рассыпали по сцене перья. Самого себя Итан не видел, но казалось, будто на предплечьях у него в свете софитов поблескивали плоские чешуйки. Вот ведь какая чертовщина снится после десятичасовых перелётов.       Ничего абсолютно не понимая, Торкио с трудом разодрал левый глаз и попытался понять, где он, сколько времени, и что за идиот врубил свет. Над головой нашёлся вяло крутящийся вентилятор (он свет включить не мог, а следовательно, идиотом не являлся), рядом с кроватью на тумбочке — лампа, которую можно было бы обвинить во вредительстве, но она, увы, была выключена. Чтобы найти источник света в итоге пришлось приподняться, по пути выпутываясь из перекрученного одеяла и отбиваясь от собственных волос. В процессе обнаружилось, что кровать была двуспальной, а вторая половина пустовала, но, судя по теплу и смятой простыни, кто-то только встал. Словно в подтверждение в маленькой ванной, над которой и горел злосчастный свет, зашумела вода.       В голове тут же вспыхнули воспоминая прошедших суток: ожидание в аэропорту, погрузка на рейс, Гайя, которая отобрала у Дамиано подушку (на возмущения по этому поводу указала на то, что тот всё равно будет спать на Итане, а ей вот, бедной-несчастной, никто плеча не подставляет), потом Дамиано, который сначала стибрил у Итана второй наушник, сказав, что да, ему правда очень интересно послушать про феномены мозга, потом сложился на Итана в странной, но удобной, видимо, позе и через полчаса аудиокниги засопел. Сам Итан сначала честно слушал и даже после того, как Дамиано уснул (наушник он вытаскивал из чужого уха максимально аккуратно, как будто Дами был бомбой и в любой момент мог взорваться, что на деле было не сильно далеко от правды), но потом его сморило теплом родного тела, навалившегося на него, и тихим сопеньем, стоявшим в самолёте. Семь с половиной часов из десяти прошли в мутной прерывистой дрёме.       А потом была Америка.       Никто не встретил их в аэропорту. Сначала отсутствие фанатов, находившихся обычно везде, даже обрадовало. Приятно было просто походить по городу, как самый обычный приезжий турист. Они, словно дети, задирали головы к небу, в восемь глаз осматривали улицы, пестрящие вывесками, и даже не пытались подавить дурацкие улыбки, которые так и растягивали губы при мысли о том, что они и правда здесь, и не просто приехали отдохнуть, а будут выступать. Но радость от свободы продлилась буквально полчаса. Первым заозирался по сторонам Дамиано, при чём пытался делать это незаметно, украдкой, что получалось у него крайне плохо. Давид оказался зависим от фанатского внимания хуже, чем от никотина, и быстро привык к тому, что его хотят разорвать на кучу маленьких клочков и унести как сувенир. И не просто привык, а наслаждался этим. Ладно, будем честны, они все обожали это огненное безумие концертов, орущую строчки их песен толпу и фанатскую радость от встречи, и зачастую радовались сами чуть ли не больше, даже если из-за усталости вместо радостного лица получалась вымученная гримаса. Даже Томас, вот уж человек готовый выступать хоть под мостом без слушателей, хоть на огромном стадионе с одинаковой радостью, фанатов любил и ценил. В конце концов, без всех этих людей они бы никогда не ушли дальше римских улочек, и уж точно не готовились бы выступать в Нью-Йорке.       Но фанаты до них так и не добрались. Это несколько огорчало, но слипающиеся глаза огорчали больше. Так что Итан, который в самолёте толком не спал и внутренние часы которого сбоили нещадно, уполз в отель самым первым, чувствуя, что очередным зевком вполне может вывихнуть себе челюсть. В номере не удивился ни двуспальной кровати, ни явно лишнему чемодану в углу. Он как-то не успел обработать полученную информацию, как уже провалился в сон. Потом выплывал, только когда хлопнула входная дверь, и почти сразу рядом прогнулся матрас, и чьё-то тёплое тело подкатилось под бок. Итан, не просыпаясь, подгрёб тело поближе и уснул вновь.       Судя по вывернутой, не особо аккуратно кинутой на стул майке с сердечком, телом был Дамиано. Это было настолько же неудивительно, как то, что и в Америке солнце вставало на востоке, а не на западе. За окном ветер щедро рассыпал пригоршни дождевые капели, тормошил тёмные набрякшие тучи. Внутренние часы умерли совсем, голова гудела, а тело ощущалось бескостным и тяжёлым. Чёрт бы побрал эти десятичасовые перелёты. Итан потянулся за телефоном, который нашёлся не на тумбочке, а рядом, на полу. Экран, на удивление целый, показал ужасные семь шестнадцать утра. Итан страдающе возвёл очи к вентилятору и тихонько зарычал. Вставать так рано смысла не было, спать дальше — тоже. Точнее спать дальше было даже опасно — он мог превратиться в абсолютную амёбу, а это всё же было крайне нежелательно.       Но вставать Итан всё же не собирался, поэтому завалился обратно на кровать, натягивая на голову скомканное одеяло. Под ним быстро стало жарко и душно, и из тёмного кокона пришлось вылезти. Можно было бы встать и наведаться к Дамиано в ванную, как это было в Стокгольме (и много где ещё), но ровно в тот момент, когда Итан решил, что идея эта стоит невозможных усилий по поднятию себя с кровати, дверь в ванную открылась, выпуская пар и виновника их раннего пробуждения.       Итан глаз не открывал, но слышал босоногое шлёпанье вокруг и то, как аккуратно Дами пытался ходить, чтобы не потревожить спящего, по его мнению, Итана. Тихо у него получалось совсем недолго: буквально спустя пару минут относительной тишины он с грохотом наткнулся боком на какую-то мебель и шипяще сдавленно заматерился, мешая все языки, которые знал. Итан еле подавил инстинктивное желание проверить это чудо на предмет смертельных повреждений и заставил себя лежать смирно, изображая глубоко спящего. Порой казалось, что Дамиано может убиться даже в пустой комнате, стены которой обиты мягким войлоком.       Но судя по вновь зазвучавшим шагам рядом с кроватью, подлая мебель всё же не смогла убить храброго Си Дама. Дамиано в итоге остановился рядом с кроватью, постоял, обошёл, встал совсем рядом с Итаном (от Давида пахло хорошо знакомым гелем для душа), зашуршал вещами и опять отошёл. А потом начал что-то делать. Тихо шипел под нос, шлёпал по полу босыми ногами, двигал и ронял что-то. Итан честно притворялся спящим минуты три этого активного шебуршения и бормотания под нос, но потом не выдержал, приоткрыл один глаз. Картина ему предстала интересная: Дами, голый (что было не особо удивительно), с телефоном в одной руке и стащенной с тумбы лампой в другой стоял посреди комнатки с крайне задумчивым видом. Потом лампу он поставил на столик рядом с зеркалом, отошёл, включил телефон, в чём-то убедился и радостно себе кивнул. Потом, не успокоившись на этом, вдруг вихрем заметался по комнате, вытащил из угла итанов чемодан, перетащил поближе к зеркалу, распотрошил его, раскидав вокруг внутренние органы — вещи — и успокоился, только когда наверх чемодана уложил итанову майку. Вот тогда, довольно улыбнувшись, он, нашарив телефон под раскиданными вещами, вернулся в исходную позицию перед зеркалом. До Итана наконец дошло, что это шебутное чудовище делает, и он прикусил улыбку и смешок. Смешила не сама идея фотки, нет-нет. Итана забавляла его майка, которая точно, обязательно должна была попасть в кадр. Как должны были попасть нарисованные сердечко и звёздочка на запотевшем зеркале в Стокгольме. Как потом так же должна была попасть его рука на чужую фотографию. Это разливает под рёбрами горячую нежность к этому придурку. Хочется встать, сграбастать его в объятия прямо сейчас, слизать капли воды с плеч и зарыться носом во вьющиеся влажные волосы под возмущённое фырканье и слова, что он его отвлекает от очень важных дел. Но вместо этого Итан лишь открывает оба глаза, аккуратно, стараясь не шуметь, переворачивается на другой бок и смотрит, как Дамиано пытается принять позу покрасивее и выбрать ракурс получше. Если честно, не обижая прекрасного со всех сторон Дамиано, в данные момент Итан считал, что лучший вид на Давида сейчас открывался именно ему. Чудесная всё-таки у Давида задница, да и ноги — загляденье, да и вообще хорош он со спины, чего уж скрывать.       Такой чудесный вид был достоин увековечивания на картине. Увы, великим художником Итан не был, но вот щёлкнуть камерой телефона вполне мог. Правда, телефон на том месте, куда он его положил, не нашёлся. Зато нашёлся телефон Дамиано под его же подушкой. Разницы в общем-то не было никакой, они все вчетвером пользовались телефонами друг друга без задней мысли и держали один пароль на всех. Оттого частенько путались в аккаунтах и выкладывали не с того, что тоже особо никого не волновало.       Пока Итан включает телефон и наводит камеру, Дамиано наконец находит хороший ракурс и замирает в выбранной позе. На кнопку камеры они, кажется, нажимают почти одновременно. Знаменитая синхронность в действии, чёрт её возьми. Итан смотрит на получившеюся идеально — с первого раза! — фотографию, потом на «оригинал» и уже ярко представляет, чем можно занять освободившееся время, потом думает, а не запостить ли эту фотку в сторис, но быстро гонит острую опасную мысль прочь. Одно дело — намекать и дразнить аудиторию, и совсем другое — влепить что-то настолько очевидное. Вместо сторис фотка летит в общий чат, состоящий из голосовых, всратых стикеров, мелодии разной степени паршивости, упоротых мемов и много чего ещё. Итан подписывает фото «вот это я называю доброе утро», уже ярко представляя, как одинаково Вик и Томас закатят глаза с этого сообщения, и потом, продолжая делить одну сонную клетку мозга на двоих, ответят, что у него каждое утро тогда доброе. И день. И ночь. И каждое выступление на сцене тоже очень доброе, порой даже слишком. Не то чтобы они будут неправы…       От наперебой зазвучавших в голове голосов их канареек-неразлучников Итан всё же прыскает. Телефон в руках Дамиано пиликает, уведомляя о сообщении. Упс, а вот про это Итан спросонья не подумал. Дамиано почти тут же оборачивается к кровати, видя совсем не спящего Итана, утыкающегося в телефон. — Ты что, фоткал мою задницу? — вопрос по сути бессмысленный, потому что Дамиано только что видел ответ в чате.       Итан совершено спокойно откладывает телефон в сторону и невинно хлопает глазами. — Мы фотографируем то, что боимся потерять, — хрипло со сна заявляет он, пожимая плечами.       Дамиано с такого философского заявления фыркает, закатывает глаза и откидывает телефон куда-то в сторону распотрошённого чемодана. Сам он бухается на кровать, заставляя матрас спружинить, чуть не падает при этом, но, не поменявшись в лице из-за возникшей заминки, на четвереньках добирается до Итана, нависая над ним. — То есть тебе только моя задница важна, да? — наглый котяра щурит янтарные глаза, и Итана по новой заливает нежностью. — Нет конечно, как ты мог обо мне такое подумать? — отвечает со смешком, руками щекотно проводя по чужим бокам, а потом ладони устраивает на лопатках. — Просто ты весь от меня никуда не денешься, даже, скорее всего, лет через семь я сам завою и подам на развод, — Дамиано на это закатывает глаза и показывает язык. — А вот задница твоя не застрахована. Вдруг отобьёшь, или кто-то в толпе откусит от неё кусок, м? Мне будет очень грустно, а фотка будет греть душу. Ну и не только её. — Душу и всё остальное я тебе сам погрею, и даже если останусь без задницы. У меня, знаешь ли, рабочих дырки две, — Дамиано утыкается языком в щёку изнутри, не оставляя простора для фантазии. — И член только если ты откусишь, от чего очень грустно уже будет мне.       Дамиано смотрит на Итана с максимально серьёзным лицом, и Торкио изо всех сил поддерживает эту игру, сжимает губы, стараясь не улыбаться. Но в итоге сам Дамиано ломается и совершенно по-идиотски гыгыкает. Итан тоже смеётся, щуря глаза и закидывая голову. Господи, какого же всё-таки придурка он любит. Но ведь ни на кого на всём свете не променяет. В итоге Итан надавливает любимому идиоту на спину, чтобы наклонился, а лучше бы вообще лёг сверху. Давид это и делает, легко подчиняясь широким ладоням, с радостью расплющивается на Итане, срывая со всё ещё растянутых в улыбке губ первый, но далеко не последний за сегодня поцелуй.       Под Дамиано жарко, тяжело дышать, как будто реально огромного кота на себя уложил, но Итан лишь гладит тёплую кожу ладонями и морщит нос от щекотного ощущения чужого дыхания на своей шее. Выпутываться из этой родной жары не хочется совершенно. Глаза закрываются обратно сами собой, а барабанящий в окно дождь совершенно не добавляет бодрости. — Ну вот чего ты в такую рань вскочил? — сонно бормочет Итан в пушистую макушку. — Я физически не могу столько спать, Ит, — Дамиано приподнимается, рукой упираясь Итану в грудь и вглядываясь в полуприкрытые глаза напротив. — Ммм, ну давай тогда поваляемся просто, ладно? Мне очень лень вставать, — словно в подтверждение Итан зевает и перекатывается на бок прямо вместе с Дамиано, словно тот большой плюшевый медведь.       Давид ойкает, потом фыркает, мягко пихает его в плечо (как можно так обращаться с рок-звездой?), возится и наконец устраивается, перекидывая через Итана ногу, наполовину прикрывая глаза. Ладонью гладит Итана по щеке, и тот льнёт к прикосновению с довольным гуденьем, сжимая руки вокруг чужого тела сильнее.       Через несколько часов день закрутит и понесёт их вперёд, к новым людям, на сцену, греметь с неё голосами и музыкой, рвать толпу и покорять мир город за городом. Но сейчас можно насладиться уголком спокойствия и тишины под шум дождя и родное сопенье.