L♡︎VER or LOSER?

      — Иди переоденься, не позорь меня перед гостями.       — Мам, отстань, — отмахивается Бомгю, вырывая из руки матери капюшон чёрной толстовки только затем, чтобы снова натянуть его на свою голову, спрятаться от осуждающих взглядов одетой с иголочки родни.       Они играют в крокет на огромном, засаженном зелёной газонной травой участке. Дядя Ча постоянно поправляет поваленные по неаккуратности гладкими цветными шарами деревянные ворота, а отец Бомгю в своём излюбленном молочного цвета костюме, который, кажется, не боится зелёных, трудно отстирываемых пятен от травы, довольно машет сестре с другого конца поля, забив очередное очко.       Бомгю тихо хмыкает, включая в наушниках Rammstein громче, и подтягивает ноги в дырявых чёрных джинсах к груди, ёрзая на лежаке. В гробу он увидит их родню. Там же, где и этот ненавистный крокет, и предстоящую учёбу в Кембридже, который ему нахер не всрался. И всех троих старших братьев, которые успешно построили карьеру в Штатах и Великобритании. И все эти байки про истинных, которые любит рассказывать глухой на одно ухо дед. Что толку в его рассказах, если они ни на шаг не приближают его к мечте свалить из этой золотой родительской клетки поскорее?       — А ваш младший уже окончил школу?       Бомгю мрачно вытаскивает наушник, бросая взгляд на тётю и мать, передёргивает плечами, слыша вопрос, и затягивает завязки на капюшоне, чтобы даже не видеть людей, которые родственники ему только на бумаге. На деле среди нет никого, кому можно было бы хоть как-то открыться.       — Окончил, — раздаётся недовольный голос матери. — Только заявляет, что не хочет никуда ехать. Вы представляете, Чха Ин? А мы ведь стараемся для него.       — Стараетесь заткнуть меня каждый раз? — не выдерживает Бомгю, вскакивая с лежака. — Да вы спите и видите, как бы поудобнее отвадить меня от семейного бизнеса. Я же самый неудачный в семье, бельмо на глазу. Странно, что вы вообще меня на люди выпускаете. Не боитесь, что опозорю ещё сильнее?       — Чхве Бомгю-щи! — восклицает тётя Чха. Аккуратно накрашенные губы матери в это время кривятся, а пальцы сжимаются на бокале с белым вином. То, что она в ярости, Бомгю понимает уже тогда, когда его щеку обжигает. Он усмехается.       — Ну давай, ударь меня ещё, ты же по-другому воспитывать не умеешь.       — Иди в дом, — холодно выдыхает мать, и Бомгю, максимально гордо поднимая голову и забирая с лежака телефон, направляется к себе.       Комната встречает широко улыбающимися с постеров на стенах Queen, и парень позволяет себе выдохнуть, влезть на постель прямо в кедах и прижать к себе гитару, обнимая её ногами, как какую-то игрушку.       Ничего не хочется. Накатывает апатия вперемешку с остатками ставшей уже привычной обиды. Щека горит, и Бомгю прижимает к ней ладонь, чтобы потереть и успокоиться уже окончательно. Жидкие чёрные волосы лезут в глаза. Он тихо хмыкает. Родителям не нравится, что он их отращивает.       Ещё им не нравится, что он с каждым годом превращает комнату в помойку обилием старых плакатов и пыльного винила, что ходит в растянутых толстовках и вечно дырявых джинсах, что его не запихнёшь в парадный смокинг даже силой, что на концертах в оперном театре он засыпает на первых минутах постановки. Не нравится, что он не вписывается в их привычный устоявшийся порядок вещей, где надо называть родителей на «вы», где надо учиться там, где сказали, где нельзя не знать, как класть палочки после еды, где нельзя дружить с кем-то, кто не одевается как минимум так же с иголочки, как его кузен. Где если не вовремя вздохнёшь или заговоришь и обязательно нарушишь какое-то правило из десятков тысяч.       Бомгю вспоминает выражение лица матери и закрывает лицо руками, надрывно смеясь.       А потом стекло в его окне неожиданно бьётся, и парень вздрагивает от громкого звука, непонимающе смотря на вертящийся на гладком полу зелёный теннисный мяч.       — Какого чёрта? — вырывается потрясённое, а с улицы уже слышатся голоса.       — Хюнин, мать твою, Кай, да ты ебанулся?       Бомгю выпускает гитару из рук, сползая с кровати и подбирая мяч. Он приятно оттягивает ладонь. За окном кто-то чертыхается, и Бомгю выглядывает в зияющую острыми краями дыру, замечая отряхивающегося парня. Хмыкает и тут же оказывается замеченным.       — О, — машет рукой незнакомый парень с выбеленными волосами, и Бомгю непроизвольно скользит по нему взглядом. Усмехается. Странное сочетание — растянутая зелёная толстовка, шорты и жёлтый медицинский пластырь на левой коленке.       — Твой? — показывает он мяч, подбрасывая в руке.       Парень в два шага оказывается у окна и уже протягивает к нему руку, но тут в голове Бомгю созревает гениальный план. Пожалуй, даже гениальнее, чем граффити на кипельно белой стене их дома, за которое он получил сорок ударов логарифмической линейкой по рукам от отца.       — Не так быстро, — едко усмехается Бомгю. — Сначала помоги мне выбраться отсюда, потом поговорим.       Брови парня, такие же светлые, взлетают вверх в удивлении. Сердце Бомгю на секунду замирает, пока он ожидает ответа, и тут же отмирает, стоит светловолосому парню кивнуть. Мяч тут же отправляется в его руки.       — Субин-а! — кричит он, на что из-за забора ему тянут: «А-а?» — Держи мяч, у нас тут пополнение в компании.       И он кидает мяч за каменную стену забора.       Бомгю с трудом открывает разбитое окно, хватая с пола рюкзак, и вылезает из дома во двор. Стена забора кажется невероятно высокой первые секунды, но незнакомый парень пихает его плечом.       — Что, первый раз сбегаешь из дома? Не ссы, я и не такое проворачивал.       — И почему меня это должно успокаивать, — бурчит Бомгю себе под нос, рассчитывая на то, что его не услышат.       Но парень смеётся и складывает руки замком, прижимаясь плечом к забору.       — Давай, влезай, я подсажу.       Бомгю делает глубокий вдох и цепляется за чужое плечо, опираясь кедом на сцепленные руки и неуклюже взбираясь на каменную ограду. Поворачивает голову и усмехается сам себе. Сверху видно играющих в крокет родственников, а ещё огромное солнце за крышами частного сектора.       — Эй! — кричат ему снизу, и он тут же моргает, смотря на машущего ему парня. — Руку подай, потом насмотришься.       Бомгю тут же протягивает ладонь, второй рукой вцепившись в камень. Парень подтягивается и вскакивает на стену, оказываясь вдруг совсем близко, смотря прямо на Чхве.       — Кай, ты там поторопиться не хочешь?       Бомгю отводит взгляд и видит по другую сторону компанию из троих парней, двух высоченных и одного поменьше, с крашенными в фиолетовый волосами и серьгой в ухе. Он придерживает за рули два велосипеда и улыбается, встречаясь взглядом с Чхве.       — Покорнейше прошу простить, вызволял прекрасную принцессу из заточения, — смеётся парень прямо у Бомгю над ухом. А у Чхве вдруг вспыхивают щеки. Это он-то принцесса?       — Слезайте уже, — фыркает самый высокий из парней и вытаскивает изо рта кислотно-розовый чупа-чупс.       — Я же извинился, хён, — тянет Кай, отталкиваясь рукой от стены и с поразительной смелостью спрыгивает вниз. Бомгю передёргивает плечами. Он так точно не сможет.       — Принцесса спрыгнет, или ты её сам снимешь? — смеётся тот самый парень с серьгой.       — Никакая я не принцесса, — подаёт, наконец, голос Бомгю и пытается бочком слезть со стены. Получается не очень, он соскальзывает и царапает ладонь о камень, кульком сваливаясь прямо в руки Кая.       — Сказал бы, я бы помог, — тихо хмыкает он, придерживая Бомгю за плечи. А у последнего сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди неизвестно из-за чего. Он мотает головой, скрывая глаза за чёрными волосами, и отстраняется.       — Всё ок, спасибо.       Тут же руку тянет самый высокий, Бомгю её пожимает в прострации, как и остальные две. Они так же по очереди представляются: Ёнджун, Субин, Тэхён, который с серьгой, по кругу, и ладонь Чхве снова оказывается в ладони Кая.       — А этот — наш младший, Хюнин Кай. Самый неуправляемый, — хмыкает на заднем плане Ёнджун, а Бомгю поднимает голову, смотря снизу вверх, и встречается с самой широкой и искренней улыбкой, которую когда-либо видел. И залипает.       — Тебе, наверное, лет больше, чем мне, так что позаботься обо мне, хён, — подмигивает.       — Меня, вообще-то, Бомгю зовут, — тихо выдаёт Чхве и тут же отводит глаза. — Давайте уйдём отсюда.       Тэхён отдаёт Каю велосипед, и Бомгю тут же запоздало понимает, что он, вообще-то, напросился в чужую компанию. Хотя, кажется, парней это не особенно заботит. Кай влезает на сидение и кивает на багажник:       — Запрыгивай, хён.       Бомгю бросает на парней короткий взгляд и тут же забирается на велосипед, неловко цепляясь руками за сидение, отчего младший тихо смеётся:       — Ты так упадёшь, лучше обними меня.       «Он совсем без совести, что ли?» — стонет про себя Бомгю, но тем не менее всё же робко обнимает Кая. А тот только плотнее устраивает его руки на своей талии, отталкиваясь ногой от асфальта и срываясь с места на велосипеде так, будто и нет на багажнике веса в виде сжавшегося внутренне в комок Чхве.       У Кая тёплая спина, и ветер слегка жжёт недавно пострадавшую щеку, но Бомгю позволяет себе расслабиться. Он за пределами ненавистного участка, он свободен. Пусть на жалкие несколько часов, пусть его к утру начнут разыскивать чуть ли не с собаками, пусть у него отберут телефон и превратят руки в кровавое месиво линейкой. Сейчас он свободен, сейчас под его руками отзывается в тёплом животе чужой пульс, и ветер обдувает лицо.       Он жмётся щекой к спине Кая, слышит, как тот довольно хмыкает, и чувствует себя прекрасно впервые за неполных девятнадцать лет.       Они тормозят на берегу реки, когда от солнца на августовском небе остаётся лишь пылающий ярко-розовый кусочек, похожий на леденец. Бомгю нехотя отлепляется от Кая и замечает в кустах серебристый вольво с поцарапанным бампером.       Субин и Ёнджун открывают машину, достают плед и, кажется, пиво в жестяных банках. Бомгю, если честно, не рассчитывает попробовать, но Кай тут же выцепляет одну и громко щёлкает, открывая её и кивая Чхве на траву на берегу.       Тот смотрит на него и банку в его руках чуть ли не с восторгом. Без слов плюхается на траву, не задумываясь, отхлёбывая пива и тут же начиная часто моргать. Алкоголь с непривычки обжигает горло. Кай смотрит на его реакцию со вскинутой бровью и тут же начинает смеяться. Бомгю бросает на него уничижающий взгляд.       — Йа, не смейся! Разве я выгляжу так жалко?       Кай прикрывает рот ладонью, пытаясь справиться с неконтролируемым смехом.       — Ты бы видел себя со стороны, — всхлипывает, едва сдерживаясь. — Ещё бы немного, и пиво полилось бы у тебя из носа.       Бомгю с секунд десять пялится на него как на сумасшедшего, а затем догоняет и тоже разражается смехом, протягивая банку.       — Они нашли друг друга, — хмыкает за спинами Ёнджун, но Чхве принципиально не реагирует.       — Кажется, принцесса настолько же дурная, насколько её принц, — качает головой Тэхён, отпивая из банки большими глотками.       — А вы завидуйте молча, хёны! — кричит старшим Кай, сгребая ошалевшего Бомгю рукой за плечи и прижимая к себе.       — Бедный Бомгю, наверняка он сейчас думает, как бы сбежать от него, — щёлкает зажигалкой Субин, запаливая газету и запихивая её под сухие ветки. Занимается пламя костра.       — И ничего я такого не думаю, — фыркает Бомгю под нос.       — Что ты говоришь, хён? — тут же переспрашивает Кай, наклоняясь непозволительно близко.       Настолько близко, что щёки Бомгю снова моментально вспыхивают от того, что прямой нос младшего практически тыкается в скрытое под волосами ухо. Это ненормально, неправильно, чувствовать такое дикое смущение по отношению к незнакомцу, тем более парню. Но Кай определённо знает, как действовать для того, чтобы заставить чьё-то сердце биться настолько быстро, что грудная клетка, кажется, сейчас вот-вот не выдержит.       — Да говорю, что мне нормально, — повышает голос Бомгю, а Кай чуть отстраняется. — Он и к девушкам такой прилипчивый?       Субин и Тэхён переглядываются и вдруг начинают хохотать так внезапно, что Бомгю прищуривается.       — Я что-то не так сказал?       Ёнджун ворочает палкой ветки в костре, чтобы разжечь пламя поярче, и поднимает голову.       — Да не в этом дело. Просто он у нас не по девушкам. Кай гей.       Бомгю недоверчиво переводит взгляд на парня рядом. Младший тут же разводит руками, мол, с потрохами сдали. А Бомгю снова почему-то заливается краской, благо при отсутствии другого источника света, кроме костра, это остаётся незамеченным.       — Оу, и как ты это понял?       — А он истинного своего видел, — хмыкает Тэхён, вскрывая маленьким ножиком упаковку сосисок.       — Хёны, обязательно всё сразу? Я так-то и сам рассказать могу, — с обидой в голосе выдыхает Кай и отпивает из банки. А потом поднимает глаза на Бомгю. — Ну да, видел истинного, парня. Уже года три точно в зеркале вижу. Вижу и люблю.       Субин тихо свистит, за что получает подзатыльник от Ёнджуна и тут же затихает.       — Вот только он меня, кажется, ещё ни разу не видел, — поднимается с травы Кай, оставляя банку с пивом Бомгю и закатывая рукава толстовки, чтобы помочь Тэхёну наколоть сосиски на ветку, чтобы пожарить на костре. — А видел бы, точно узнал бы. Как меня не узнать?       И он показывает пальцем на своё лицо, широко улыбаясь. Вот только улыбка выходит какой-то натянутой, не такой, как до этого, и Бомгю отчего-то становится очень стыдно.       — Ну, я не знаю, кто мой истинный, вообще сомневаюсь, что он у меня есть. Хотя я обычно в зеркало не смотрю, не люблю это лицо, — он мрачно тянет себя за щёку.       Странно, но с этими людьми ему хочется быть откровенным. Возможно, это потому, что завтра они, скорее всего, уже не увидятся и вряд ли встретятся в будущем.       — Почему не любишь? — вскидывает бровь Кай, ловко насаживая на ветку сосиски. — Очень красивое лицо, между прочим.       — Это лицо худшего ребёнка в семье и самого настоящего лузера, — невесело улыбается Бомгю. — Что толку, что у тебя семья голубых кровей, если ты сам не рыба ни мясо? Лузер он и в Африке лузер, хоть в смокинг его одевай и в кабриолет сажай.       — А по-моему, ты очень даже клёвый, — подаёт голос Тэхён. — И прикид у тебя ничего такой. Дай угадаю, и чернуха в плейлисте имеется? Мэрилин Мэнсон? Слипы?       — Всего лишь Раммштайн, — расслабленно усмехается Бомгю и отпивает уже не так обжигающее пиво. — А что, у вас кто-то слушает Слипкнот?       Три головы тут же синхронно поворачиваются к Ёнджуну.       — Что? — он разводит руками. — У них просто музыка под моё ежедневное настроение. Такая же чёрная, как моя ёбаная душа.       — Аминь, — заканчивает Субин. — Не обращай внимания, хён просто совсем недавно вылез из готской культуры.       — Можно достать человека из культа смерти, но культ смерти из человека достать невозможно, — торжественно изрекает Ёнджун и тут же вцепляется зубами в зажаренную сосиску.       — Ауф, — вскидывает палец вверх Кай. — Звучит как цитата настоящего волка.       Бомгю тихо хмыкает с улыбкой и тут же получает тяжелющую ветку с двумя сосисками из рук Субина. Все они кажутся ему такими обычными. Они смеются, шутят, подкалывают друг друга, местами проскакивает мат и похабные шутки. Но он наконец-то чувствует себя на своём месте. Не бельмом на семейном глазу и не тем, кого сложно перевоспитать, а просто Бомгю. Без фамилии, без загонов, без всей этой хуйни с августейшими родственниками, как бы, наверное, выразился Ёнджун. И от этого в животе разливается приятное тёплое чувство спокойствия и, что немного странно, безопасности.       Бомгю садится на плед рядом с Тэхёном и вгрызается в ещё горячую сосиску зубами. А ещё пытается рассмотреть получше Кая, облокотившегося о дверцу машины и потягивающего пиво. На его бледном лице лежат отблески костра, светлые волосы растрёпаны, а рукава толстовки всё ещё подвёрнуты, но он почему-то упрямо не хочет встречаться с Бомгю взглядом.       — Ничего, что я так напросился? — тихо спрашивает Чхве у парней, хотя внутри всё-таки хочет услышать ответ именно от Кая, потому что, на самом деле, вопрос звучит как: «Ты не против, что я пошёл с тобой? Тебя это не обременяет?»       Но, конечно, по закону подлости отвечает Ёнджун. Бомгю подозревает, что он самый старший, да и ключи от машины с выглядывающим из кармана брелоком в виде черепа косвенно это подтверждают.       — Всё хорошо, ты даже как-то быстро вписался, — усмехается Ёнджун. — Думаю, со мной все согласятся.       Парни тут же кивают, почти синхронно. Не двигается с места только Кай, а Бомгю от этого делается неуютно донельзя.       Чувствовать почти явное притяжение к этому парню никак нельзя, но Чхве всё равно его чувствует. Правильно, лузер он и в Африке лузер. Хотеть снова обнять человека, который смотрит ненавязчиво из полумрака вечера своими внимательными карими глазами с отблесками костра в радужке, неправильно, но Бомгю хочет. И, кажется, понимает, что ему никогда не нравились девушки. Вот так просто, без вырванных волос, без внутренней гомофобии, без алых кровавых росчерков на запястьях. Понимает и принимает, что на Кая смотреть нравится. Что будь его истинный похож на него, он бы пошёл с ним, не зная даже его имени.       — Я такой красивый? — хмыкает Кай, а Бомгю вздрагивает, очнувшись и понимая, что они каким-то образом остались одни. Субин и Тэхён режутся в карты метрах в десяти от них на полосатом пледе, Ёнджун, кажется, шуршит в кустах в поисках новых веток для костра, а Кай…       А Кай стоит и смотрит. Прямо в душу, кажется. А если не в неё, то уж очень близко к ней, потому что из-за этого взгляда Бомгю хочется эту самую душу вывернуть наизнанку перед ним, открыть, показать. И он почему-то не сомневается в том, что Кай не посмеётся.       Ожидая, что щёки снова вспыхнут, Бомгю прижимает ладонь к одной из них, но они не начинают гореть. Он не чувствует смущения, только безграничное тепло, от костра ли, или из глубины этих карих глаз, не знает.       — Тут на выезде из частного сектора есть клуб, не хочешь смотаться? — тихо спрашивает Кай. Бомгю хмурится. Какой клуб? Он не знает других клубов, кроме гей-бара в трёх кварталах от них. Стоп. Вот теперь он точно краснеет, да так густо, что Кай, кажется, замечает.       — Разве туда пускают несовершеннолетних?       — Это действительно тот вопрос, который ты хотел задать? — усмехается тихо Кай и протягивает руку Бомгю. — Так ты согласен?       Чхве беспомощно оглядывается в поисках поддержки хотя бы кого-то из парней, но все они, как назло, оказываются слишком далеко.       — Согласен, но…       Кай вскидывает бровь.       — Ты всех парней, с которыми знаком один день, водишь по барам?       Младший приоткрывает рот, готовясь что-то ответить, но внезапно улыбается так же широко, как и при знакомстве, заставляя Бомгю залипнуть, и выпаливает:       — Считай, ты исключение, хён.       А потом Кай выпрашивает у Ёнджуна ключи от машины, захлопывает багажник и буквально своими руками усаживает Бомгю на переднее сидение. Последнему эта затея, если честно, кажется очень сомнительной, потому что у Кая прав со стопроцентной вероятностью нет, но тёплая и большая ладонь успокаивает.       Когда они подъезжают к бару, телефон Бомгю, кажется, уже готовится разорваться от родительских звонков, но Чхве без зазрения совести отключает его и прячет в карман джинсов. Сейчас его ни для кого не существует, сейчас он хочет чувствовать только тёплую руку Кая, приятно сжимающую его ладонь.       Он чувствует на себе взгляд охранника на входе, но тот, разглядев парня рядом с Бомгю, почему-то безропотно их пропускает. Чхве напоминает себе, что нужно будет расспросить младшего об этом поподробнее. Напоминает, совершенно забывая о том, что он видит Кая и остальных парней в первый и последний раз в жизни.       Они здороваются с кем-то из знакомых младшего, кто-то протягивает Бомгю стопку чего-то, что на запах и вкус точно крепче пива, и он выпивает, даже не поинтересовавшись, что это. Доверяет тёплой руке Кая, за которую держаться несомненно приятно, и огонь в горле определённо можно ради этого стерпеть.       А потом его слегка развозит, совсем немного, но этого хватает для того, чтобы младшему пришлось вытаскивать его на лестницу, ведущую на второй этаж. Вся правая стена завешена старыми постерами под обложки альбомов в основном незнакомых групп, но Бомгю не очень хочется рассматривать. Жар ударяет в голову, и он утыкается носом в шею Кая, прижимаясь к нему и шумно дыша.       — Хён, — тихо шепчет Кай, но почему-то не отталкивает. Бомгю не хочет, чтобы его отталкивали, поэтому жмётся ближе, как котёнок, поднимая голову и заглядывая в глаза. И видит в этих глазах совершеннейший ужас и смущение. А потом… — Заранее прости меня за это, — выдыхает наконец Кай и наклоняет голову, сокращая и так маленькое расстояние между ними и прижимаясь к губам Бомгю. Целует медленно, смазанно и немного неумело, но так, что у Чхве все мысли разом улетучиваются, оставляя лишь тёплое дыхание. И он хочет ответить, по крайней мере, попытаться, но что-то идёт не так. Что-то рвётся внутри, и Бомгю пугается своей неоднозначной реакции на поцелуй, чувствуя в джинсах неловкую тесноту.       И он широко раскрывает глаза, отталкивая Кая к стене, отлетая от него, как ошпаренный, и громко вскрикивая:       — Не трогай меня!       Почти скатывается по ступенькам вниз, ныряя в первую попавшуюся дверь и выкручивая кран, чтобы плеснуть в лицо водой. Холодной, отрезвляющей. А потом поднимает глаза и замирает. Из зеркала на него смотрит абсолютно не его отражение.       Растерянно пялясь на образ Кая в заплеванном зеркале клубного туалета, Бомгю отчётливо понимает три вещи: у него опухают исцелованные губы, ему придётся удалить всю чернуху из плейлиста, потому что, оказывается, что влюблённый в него истинный всё-таки существует и, наконец, этого самого истинного он, Бомгю, только что сильно ранил толчком в грудь и громким «Не трогай меня!»       Это похоже на какую-то очень неудачную шутку. Настолько неудачную, что в уголках глаз начинает неприятно печь. Глаза не были на мокром месте уже лет пять, но Бомгю чувствует, что готов позорно разреветься прямо здесь и сейчас.       Дверь хлопает, и на плечо ложится тёплая рука. Бомгю вздрагивает, чувствуя знакомое дыхание у уха, делает глубокий вдох, а затем резко поворачивается и вжимается лицом в зелёную толстовку Кая, позволяя себе расплакаться, как девчонка. У него нет слов, чтобы выразить то, что он вообще чувствует, у него нет слов, чтобы попросить прощения за то, что не знал и не видел, нет оправдания себе за то, что оттолкнул, но он позволяет младшему молча гладить по спине и оставлять поцелуи на макушке. И, наверное, это самое большее, на что он сейчас способен, кроме как вжиматься носом в нагретую телом ткань.       — Узнал же, хён — тихо усмехается Кай и обнимает только крепче.