Тридцать сребреников

Небо грозовое, темное, и Спейд лишь зябко ведет плечами, вдыхая душный, почти осязаемый воздух. Кладбище, такое же, как и сотня других, безлюдно, и в глубине души Спейду спокойнее от этого. Он садится на каменную скамью рядом со свежей могилой, со всей аккуратностью и педантичностью поправляет сбившиеся увядающие цветы, их гниющий запах щекочет обоняние. Спейд сцепляет пальцы в замок и едва слышно вздыхает, долго молчит, собираясь с мыслями. Он закрывает глаза. - Ты ведь понимаешь, я не мог поступить иначе, - говорит он, и его голос холоден, как все льды Антарктиды. - Ты ведь понимаешь, я сделал это ради нее, - и Спейд закусывает губу, борясь с накатавшими воспоминаниями, липкой крови на руках и белом платье, в светлых волосах. Борясь с тем, что навеки останется выжжено на его сердце. В подкорке мозга. Его прекрасная Елена мертва, его прекрасная Елена обнажила грудную клетку и белые ребра. - Ты ведь понимаешь. Ты всегда понимал. Спейд не знает, зачем каждый раз приходит сюда, и говорит, говорит, пытаясь что-то объяснить равнодушной надгробной плите. Его ведет сюда какая-то часть души, та часть, что будто преданный окровавленный зверь приползает умирать на могилу хозяина. - Вонгола должна стать сильной, - с яростью бросает Спейд и поднимает взгляд, цепляясь за высеченное в каменной плите чужое имя. - И я не хотел твоей смерти. Горечь вязкостью оседает на губах. И в этот момент Спейд не лжет, вспоминая, как пытался сохранить Джотто жизнь. Он юлил и лгал, доказывая, что тот может быть полезен, что убивать Джотто – неразумно, глупо, есть другие пути, но Рикардо был непреклонен. Приставляя револьвер к чужому лбу, Спейд никогда бы не подумал, что не сможет отвести взгляд, он не имел права отвести взгляд. Он смотрел Джотто в глаза и видел все - понимание, море проклятого понимания, и немного, совсем чуть-чуть - сожаление. Извинение. Он отпускал спусковой крючок без дрожи, холодея внутри, оборачиваясь к Рикардо, триумфатору, боссу Вонголы. Тот удовлетворенно кивнул и отвернулся, оставляя Спейда любоваться деянием рук своих. Спейд отступил на шаг, чтобы не запачкаться в крови и втянул воздух носом - глубоко и размеренно, успокаивая учащенное лихорадочное сердцебиение. Он уходил вслед за Рикардо, собранный и спокойный, старательно не обращая внимания на боль в груди, мучительно сворачивающийся в его внутренностях липкий ужас. Во рту явственно ощущался металлический привкус крови, и Спейд не был уверен, его ли она. - Святой Джотто, - шепчет он. – Всепрощающий. Спейд уверен в том, что поступил правильно, он никогда не сомневается в собственных поступках, но тогда почему, почему он здесь. Он поднимает голову и улыбается. - Ты любил меня слишком сильно, - беззвучно смеется Спейд. - Мы все любили слишком сильно. Смотри, куда это нас привело. На девятый круг Дантевского ада. - Знаешь, - говорит Спейд хрипло, ломким негромким голосом, - Они ведь предпочли отправиться за тобой, все остальные хранители. Поразительная преданность. "В отличие от меня" хочется добавить Спейду, но отчего-то он молчит. Камень скамьи неприятно холодит, озноб пробирает до костей, но это его не заботит. Безумие гладит его по спине, опуская руку на плечо, безумие сидит рядом с ним на скамье и касается его ладони своей, призрачной, теплой. Спейд поворачивает голову, и взгляд пересекается со знакомым светлым взглядом, застревает, будто пойманный в силки. Спейд вздергивает бровь, улыбается искусанными кровоточащими губами и произносит хрипло: «Я чертовски хороший иллюзионист». Порождение его разума с таким знакомо-привычным шутливым осуждением качает головой и лишь сильнее сжимает его ладонь. - Зачем ты здесь? – спрашивает Спейд почти безнадежно. - Чтобы помочь тебе. - Ты и себе помочь не смог, - срывается с губ быстрее, чем Спейд может осознать. - Отпусти себя, Деймон. Спейд фыркает и вырывает руку, проводит по ней другой ладонью, стряхивая воспоминания о прикосновении, и смотрит чуть раздраженно. - Убирайся. Фантом едва слышно вздыхает, от него тянет холодом и отчего-то морем. - Отпусти себя, - мягко повторяет Джотто, и взгляд его – теплый, понимающий, раздражает, задевает за живое в своей ужасающей правдоподобности. Этот взгляд пробуждает воспоминания, которые Спейд предпочел бы позабыть. - Я не могу, - спокойно произносит Спейд, и это обреченность, уязвимая ломкость, сквозит в его голосе. - Я тебя прощаю, - чуть высокопарно и насмешливо произносит иллюзия голосом Джотто, осторожно касаясь ладонью его лица, убирая волосы со лба. Легко целуя в лоб. Спейд закрывает глаза, потому что это смешно, его воспаленное сознание решило отпустить самому себе грехи, его воспаленное сознание балуется фантомами. Но дышать становится легче, и плотное стальное кольцо вокруг ребер ослабевает. Иллюзия рассыпается, оставляя после себя лишь безмятежный запах моря, и Спейд неторопливо поднимается, замирает на мгновение, стоя рядом с могилой. Через несколько секунд на каменное надгробие ложится черная роза, ветер лениво шевелит ее листья. Начинается дождь, Спейд уходит и ему на мгновение чудится, будто дышать стало немного легче. Будто у него все еще шанс на жизнь.