мукка — девочка с каре
— Пошла нахрен. Фраза, так резко выбившая её из колеи. Фраза, что в один момент буквально перечеркнула всё то, что между ними было, и в буквальном смысле разбила ей сердце. Неужели после всего того, через что они вместе прошли, она заслужила подобное отношение? Неужели заслужила подобный финал? Финал, которого она хотела в последнюю очередь. Потому что она не хотела отпускать эту взбалмошную, что в своё время ювелирно аккуратно украла её сердце, а теперь подобным образом уничтожила его, разбив да ещё и надавив сверху своим высоким и толстым каблуком, без которого не обходился ни один её образ. Впервые влюбилась настолько сильно, что даже и не могла описать то чувство, которое проживала каждый раз, когда они виделись. Не была способна в полной мере эстетически красиво описать то, какие фейерверки взрывались у неё в груди, стоило их рукам соприкоснуться, стоило ей ощутить её губы со вкусом вишни на своих, стоило банально спрятаться в её объятиях каждого их совместного вечера. В голове яркими вспышками всплывают все те счастливые моменты, в то время как в собственных глазах мерцают слезы, сдерживаемые невероятнейшей силой воли. Она не помнит, почему вдруг они завелись, почему вообще разгорелась эта ссора и в какой момент всё достигло той кондиции, что некогда её девушка решила поставить эту точку. Точку, что пробила в грудной клетке огромную дыру, сквозь которую теперь свободно гулял леденящий душу ветер. Ветер совершенно не свободы. Ветер пустоты. Не позволяет себе в её присутствии разрыдаться, потому что она ведь сильная. Хватает лишь телефон и немного денег, а затем буквально вылетает из их общей квартиры, совершенно не осознавая, что будет дальше. Бредет пустынными улочками ночного Нью-Йорка, даже не обращая внимания на то, что на улице холодно, а она лишь в легкой футболке и шортах. Когда температура внутри значительно ледянее той, что снаружи, то какая, к черту, разница? Щеки обжигают солёные слёзы, что лишь раз за разом срывались с девичьих глаз, собираясь на подбородке и тяжелыми каплями срываясь вниз, на асфальт. Её не беспокоит мнение окружающих, ведь единственное мнение, на которое ей было не наплевать — это было мнение её уже экс-девушки. И осознание этого лишь сильнее бьет по нутру, бьет под дых, выбивая любой воздух и запуская тем самым непрерывную истерику. Не знает, как её вообще впустили в клуб, как она до него дошла, но сейчас это совершенно не волновало. В глаза бьют софиты, где-то в углах зажимаются разные парочки, по танцполу уже во всю аккуратно и незаметно толкают дурь все, кто только мог. Но ей плевать. Она бредет к барной стойке, бросает на ту деньги и заказывает текилы на всё. Бездумно перекидывает в себя стопку за стопкой, забывая о правильности употребления и о любых вероятных последствиях. И лишь как только последняя рюмка оказывается опустошена, она наконец закусывает её лимоном и затем уверенным шагом направляется на танцпол. Глаза уже опухли от того количества слёз, что были пролиты за этот вечер, а она сама танцует как в последний раз. Двигается навстречу ритму песни, отдает всю себя в те уже пьяные движения телом. С каждой песней голос лишь хрипнет и хрипнет, дыхание уходит на ноль, телу становится горячо, но ей плевать. Плевать совершенно на всё. Потому что смысл её жизни был утерян. Притирается к какой-то непонятной компании, записывает с ними историю и мгновенно выставляет, заранее зная, кто будет первым зрителем. Специально провоцирует, показывая, что она совершенно не разбита и ей абсолютно всё равно на всё произошедшее несколькими часами ранее. Убеждает себя в том, что ей безразлично и то, не страдает ли там уже не её возлюбленная, хоть в глубине души последние проблески совести кричат о том, что ей нужна её малышка. Малышка. Она горько усмехается, вспоминая каждый момент, когда звучало именно это обращение. Обращение, которое заставляло сердце делать кульбит, а горячее тепло разливаться по телу. Нет больше никакой её малышки. Нет больше их. И пора бы ей это уяснить. Из огромных колонок начинает играть «Девочка с каре» и она машинально начинает подпевать, уже полностью отпуская тело в свободный танец. Знает, чей образ сидит сейчас в голове. Знает, кому посвящена эта песня. Знает, что это именно их песня, заигравшая тут и сейчас подобно злому року. Осознает всё это, но не останавливается. Не останавливается ни на минуту, даже тогда, когда чьи-то руки касаются её талии, пытаясь чутка притормозить. — А у меня во дворе ходит девочка с каре, и я так в неё влюблен. — Кричит в такт песне, но не допевает последнее повторение, потому что её губ касаются чужие. Думает отстраниться, но затем узнает тот самый привкус вишневой гигиеничной помады, те самые пухлые, но почему-то теперь искусанные губы. Она. Целуются, как в последний раз, пока ярко-красные софиты заливают их лица, вкус слёз мешается во вкусом такого отчаянного поцелуя, а на фоне играет та самая песня. Осознают, что именно чуть не потеряли и теперь дали молчаливые обещания больше ни за что и никуда не отпускать. Путается пальцами в её слегка кудрявых волосах, прижимая к себе, а в голове звучит та самая фраза, данная когда-то друг другу подобно обещанию. Ни за что, никуда и никогда.***
нервы — слишком влюблен
Тихий шум разыгравшейся за окном грозы. Она сидит на подоконнике в их огромной библиотеке, чуть склонив голову на окно. Пытается высмотреть хотя бы очертания ночного Нью-Йорка, пусть даже плотная стена, созданная из капель дождя, не особо способствует ей в той миссии. Мысли улетучились куда-то слишком далеко, оставляя за собой лишь легкую дымку и совершенно пустую голову. С момента той громкой ссоры, когда она сама же и захлопнула дверь их квартиры, прошел ни больше, ни меньше — ровно месяц. Месяц, который она истратила на то, чтобы привести саму себя в норму, избавиться от чувства той неловкости и напускного дискомфорта, что возникали каждый раз, когда их взгляды цветов горького шоколада и слегка разыгравшегося штормового моря встречались. Каждый раз, когда они привычно соприкасались ладонями, бесились на кухне или просто укладывались спать, возникало то тянущее и мерзкое чувство неправильности. Будто она, подобно Алисе украла у Времени его часы и повернула всё вспять, не желая терять бесценное. Её. Скользит задумчивым взглядом по окну и ловит в отражении её стан. Она сидит в мягком большом кресле и задумчивым взглядом скользит по страницам книги, жадно улавливая каждое напечатанное слово. Замечает, как она слегка раздраженно время от времени изящным движением ладони убирает назойливую переднюю прядку, что так и не хотела заправляться за ухо, всё время выскальзывая и падая ей на глаза. Слегка улыбается, улавливая очередной подобный жест, а в глазах, уверена, плескалась настолько чистое и неподдельное чувство любви. Чувство, что разогрела и довела до точки кипения в ней эта взбалмошная. Внутри разливается приятное тепло, вызванное лишь осознанием того, что, быть может, украсть у Времени те самые чертовы часы и не было таким плохим решением? Ловит каждый её недовольный вздох, вызванный явно поведением одного из героев романа, что сейчас она привычно удерживала в своих ладонях, и от того улыбается. Знала, как она любит их домашнюю библиотеку, большая часть книг в которой была ею самой и куплена, и от осознания этого именно это место приобретало своё, особенное для них двоих значение. В открытую любуется ею, пусть в какой-то мере это и было нарушением личного пространства. Не хочет нарушать воцарившуюся тут атмосферу тишины, прерываемой лишь потрескиванием поленьев в камине и тихим шорохом переворачиваемых страниц книги, лишними словами или движениями. Потому лишь смотрит. Смотрит до момента, пока та самая предательская кудряшка вновь не упадет на лицо и не отвлечет её. А затем, как будто по какому-то мановению, их взгляды встречаются. Её, цвета крепкого кофе, и её возлюбленной, цвета грозового неба. Смотрят, не отрывая взгляда вплоть до момента, пока сама не сдается и не отворачивается обратно к окну, пытаясь упрятать неизвестно отчего залившиеся пунцовым собственные щеки. Всматривается в стену из заметно усилившего ливня, накрывающего сейчас ночной Нью-Йорк, а затем лишь слегка улыбается, ощутив те самые родные руки на собственной талии. Вслушивается в её дыхание и не понимает, как не услышала момента её передвижения. Всегда подходила очень тихо, и эта тишина приятно диссонировала с громкостью биения сердца той, к которой направлялась. Стоит вот так, всматриваясь в ночной город и прижимая к себе свою девушку, а затем с губ срываются те признания, которые звучали настолько часто, но всё равно не становились чем-то привычным. Потому что это были их особенные моменты. Пусть даже и кому-то они казались пустяковыми. Но ведь для влюбленных нет пустых моментов. Для них каждый день, каждая минута, проведенные рядом с любимым человеком, врываются вихрем в мысли, ещё надолго оставаясь там. И это было их сказочной рутиной. Рутиной, которой уж точно не было конца. — Наверно, я просто слишком сильно влюблена.***
монеточка — крошка
Ночь. Вокруг софиты, установленные не так давно. Вокруг танцует куча пьяных тел, а где-то в сторонке на диване её дама понемногу потягивает односолодовый виски, который сама же и нашла в мини-баре дома, где они сейчас находились. Знала, что больше одного бокала та сегодня пить не будет, и потому была совершенно спокойна, зная, что пьяных тел друг друга сегодня точно удастся избежать. Не пересекались взглядами, но точно знали, что время от времени оборачивались, стараясь держать друг друга в поле зрения и не терять. Негласная договоренность взаимного контроля, ведь ни одна из них сегодня не хотела утонуть хоть в минимальных проблемах. Расслабление от приятно обжигающего горло и растекающегося по телу горячей патокой крепкого алкоголя — да. Но уж точно ни одна из них не нуждалась в хоть чем-то, что могло сбить приятное времяпровождение на этой вечеринке, хозяина которой они даже имени не знали. Сидит возле импровизированной барной стойки, понемногу пьет «Пина Коладу» и лишь любопытно всматривается в танцующую толпу, не улавливая момент, когда рядом с ней приземляется неизвестный. И лишь тихое откашливание со стороны всё же заставляет её обратить нежеланное, но внимание на незваного гостя. Скептично на него смотрит, а его внешний вид так и кричит о том, настолько же богатым есть этот, она уверена, папин сынок. Ролексы, слабо припрятанные под черным худи от Dolce & Gabbana, в тон штаны и небрежно кинутый на стойку последней модели айфон. Кажется, ей не посчастливилось наткнуться на хозяина дома. Легок на помине, зараза. Вопросительно выгибает бровь, в то время как каждой клеточкой собственного тела уже ощущает пронзительно-прожигающий взгляд её любимых глаз, цвет которых, она уверена, сейчас напоминал бушующее штормовое море. Знала, что сейчас она сидит, всё также сжимая в руках свой граненый бокал с виски, но только теперь не отпивая. Молча наблюдает и уж точно теперь не собирается отводить взгляд. Взгляд, которым сейчас явно была способна прожечь в спине собственной девушки огромную дыру, затем сжигая почти дотла и того, кто сейчас пытался искусно флиртовать с той, кто ему уж точно взаимностью отвечать не станет. Она была в этом более, чем уверена. Чувствует её взгляд, устремленный на них и уже на подсознательном уровне понимает, что она недовольна. Мысленно делает ставку на то, как скоро она к ним подойдет, совершенно не вслушивается в то, что же говорит этот парень напротив, как и не улавливает тот момент, когда и как в её бокал попадает быстрорастворимый наркотик. Каким-то образом выхватывает из речи блондина напротив какие-то фразы про стритрейсерство и возможность посетить сие действо. Понимает, что ей это не интересно и лишь привычным движением тянется к бокалу, делая несколько глотков. Замечает неожиданно появившуюся на лице парня улыбку, словно у Чеширского кота, и не до конца осознает, с чем же связана подобная его реакция. А вот внимательный взгляд серо-зеленых глаз ловит абсолютно каждое его действие и потому она практически сразу вскакивает со своего места, как только его рука с неизвестным содержимым тянется к бокалу её девушки. Буквально в два шага преодолевает расстояние между ними, но всё равно не успевает. «Нужно было уезжать, и как можно скорее.» И эта мысль бьет ей по голове набатом всё то время, что, кажется, начало для неё новый отсчет с момента, как этот тип тут появился. Потому что времени до того, как препарат вступит в действие, оставалось чертовски мало, а они находились лишь на самом старте, и как вытащить её взбалмошную из этого дома — становилось довольно серьезной проблемой. — Солнышко, уже достаточно поздно. Поехали домой. — Укладывает руку ей на талию, слегка поглаживая ту пальцами и прижимая к себе. Заходит из самых банальных способов, пусть и знает, что её дама так легко и быстро ниоткуда ещё не уходила. И она получает ожидаемое. Слышит заявление, что той резко хочется танцевать и понимает, что, кажется, это фиаско и без применения силы она её отсюда точно не заберет. Видит, насколько возмущен этот недомачо напротив и понимает, что только что сорвала его почти что гениальнейший план для секса на одну ночь. И пусть. Девушек подобным образом не добиваются. Но вопрос касаемо того, как теперь ей вытащить отсюда её возлюбленную, всё равно оставался. Знает, что уж точно уговоры на неё не подействуют, но всё равно пытается, пока не слышит недовольное мужское: — Кажется, миледи не желает с Вами уезжать. Так что оставьте её и езжайте сами. — И это доводит до той самой точки кипения. Видит, как недавнее слабое возбуждение спало с её девушки и теперь она почти что на грани потери сознания, и понимает, что внутри собственного мозга и совести орут красные сирены. Она взволнована, а этот мутный тип лишь и подливает масла в её внутренний огонь, заставляя почти что пылать от нахлынувшей ненависти к нему, к ситуации, к самой себе за то, что не успела вовремя остановить его. И остановить её, не допуская того, чтобы этот непонятный препарат попал в её организм. Чувствует угрызения совести, но осознает, что займется ими позже. Сперва нужно было спасти её девушку и увезти обратно домой, подальше от этого хмыря. Быстро через приложение заказывает им такси, а затем возвращается к своей малышке, что, кажется, и вовсе почти сошла на нет. Она почти что в отчаянии, бесится внутри, внешне сохраняя на лице лишь легкое волнение. Но всему есть предел. И когда до её ушей в очередной раз доносится от него фраза, подобная на «Оставь её тут и проваливай», она не выдерживает. — Пошел нахуй отсюда. — Кое-как берет её на руки и выходит из дома, как можно быстрее направляясь к уже подъехавшей машине. Усаживает бессознательное тело на заднее сидение, садится рядом, напоминает водителю адрес и на секунду позволяет себе спокойно выдохнуть. По крайней мере, они хотя бы уехали. Сжимает в руках ослабевшую ладонь, не прекращая разговаривать со своей девочкой, не до конца зная, слышит ли та её. Помнит, что никакой передозировки нет и буквально через несколько часов она очнется, но от этого не становится проще. Внутри как будто всё перевернулось и образовалась пустота. Она нервничает. Она боится за неё. Банально боится каждого вероятного последствия, боялась потерять и в то же время грызла себя за то, что таки не уследила и позволила всему этому случиться. Они вообще не должны были расходиться по разным углам, между ними не должно было образоваться это расстояние, поначалу воспринимаемое лишь как игра, но по итогу приведшее к проблеме и всему тому, что сейчас происходило. — Проснись, крошка. — Взволнованно вглядывается в её лицо, мысленно пугаясь того, что рискует больше не увидеть этих глаз цвета горячего шоколада, больше не услышать глупого, но такого привычного «Доброе утро, дорогая» от неё и больше не ощутить тепла её тела рядом. Слабо выдыхает, когда машина останавливается возле больницы, быстро отдает необходимую сумму водителю и лишь тихо благодарит того, когда тот решается ей помочь и отнести девушку к медикам. Следит за тем, как ту укладывают на каталку и увозят в палату, приказывая самой оставаться в коридоре и лишь ожидать, пока та придет в норму. Спокойно говорили ожидать, хоть она и не была на это способна. Потому что буквально пылала изнутри от волнения. Отказывается от любых успокоительных, понимая, что сейчас это не то, что ей нужно. Да и после всей этой истории сегодняшней ночи — не было совершенно никакого желания и сил смотреть на хоть какие-то медицинские препараты. Не знает, сколько проходит времени, но когда её запускают в палату — за окном уже смеркалось, и наступающий день плавно сменял ночь. Но заостряться на времени не хотелось. Потому что всё внимание было приковано к ослабевшему телу её любимой. Ловит её уставший взгляд, и от того внутри становится в разы легче. Садится рядом, аккуратно укладывая хрупкую ладонь в свою, и лишь улыбается. Потому что лишь эта улыбка была способна сказать больше, чем сотни слов, что сейчас были явно лишними. — Прости, что не уследила. — Шёпотом. Знает, что самой от этого легче не становится, а совесть лишь продолжает грызть изнутри, но в душе понятия не имела, что могла бы ещё сказать. Мгновенно подает той бокал чистой воды, собственными ладонями слегка придерживая, дабы жидкость не пролилась. — Я уладила всё с врачами, и когда ты будешь готова, то можем вернуться домой, если хочешь, конечно же. В ответ лишь слабый кивок и такая же улыбка. Искренняя. Её. — Всё нормально. И ты ни в чем не виновата. — Слегка сжимает её ладонь и улыбается. — Едем домой. Домой. Интересно, знают ли они, что для каждой из них их дом там, где находится их возлюбленная? Сами друг другу и создают дом в любом месте. Потому что любят.***
brkn love — river
Дразнит. Маленькая чертовка решила, что сможет её переиграть в этой игре, из которой уж точно победительницей не выйдет. С наглой ухмылкой вышагивает босыми ногами по их спальне в одном полотенце, зная, как сейчас им раздражает ту, что сейчас хищным взглядом зеленых глаз ловила каждый её шаг, каждый нервный вдох, каждый слабый взмах длинных волос, сейчас так нагло прячущих тело той, что завела эту игру на терпение. Дразнит. Она легко закусывает собственную губу, слегка опирается на трюмо и довольно смотрит на себя в зеркало, сейчас тускло освещенное лампочками. Смотрит ровно до момента, пока их взгляды не пересекаются в гладкой поверхности отполированного стекла. Опять ухмыляется. И всё ещё не подходит ближе. Маленькая сучка. То напряжение в воздухе уже становилось слишком осязаемым, но она и не собиралась останавливаться. Лишь бросает короткий взгляд на свою девушку, сейчас так удобно расположившуяся в постели в излюбленной длинной оверсайзной футболке, заменяющей ей пижаму, а затем также нагло вышагивает к шкафу, собираясь оттуда наконец достать чертову пижаму и уже перестать наконец действовать на нервы подобной картиной. А она действовала. Ведь иначе эта девушка не умела. Трепала нервы каждый раз, когда им выпадала возможность побыть вдвоем вдали от дел. Трепала их, когда бросала свои двузначные намеки, а затем пыталась быстро обломать и сбежать. Но лишь печаль была в том, что ещё ни один её подобный побег не увенчался успехом. Потому что стоит лишь ей оказаться в руках её непредсказуемой брюнетки, услышать тот тянущий, подобно патоке, горячий шепот над ухом, а затем ощутить легкий поцелуй чуть ниже — как она сдавалась. Сдавалась и полностью отдавалась той эйфории чувств и эмоций, что накатывали каждый раз, стоит им оказаться рядом. Но сегодня она не была настроена проигрывать так быстро. Легким движением руки поправляет завязанное на груди полотенце, что уже норовило слететь, способствуя той, что, вероятно, своим проницательным взглядом сожгла его уже дотла. Но вместо этого, до неё доносится лишь тихий недовольный вздох и она невольно поворачивается к его нетерпеливой обладательнице. Выдерживает между ними то расстояние, явно не собираясь его сокращать, пусть и знает, что продолжи она эту игру, инициатива сокращения уже точно будет не за ней. Но она продолжала. Ведь эта игра явно стоила свеч. Наконец отбрасывает мешающие сейчас волосы с груди назад и все же достает свою пижаму, пусть и заранее знает, что сегодня она ей не пригодится. Потому что чувствовала, насколько были на исходе нервы её малышки, которая априори терпеть долго не особо любила. И то, что сейчас она спокойно лежала на постели, наблюдая за ней, значило лишь её личный интерес и позволение той продолжить дальше свою игру. И уж никак не обозначало то, что эта маленькая чертовка победила, переиграв её. Ведь она выигрывает лишь ровно до того момента, пока сама брюнетка этого хочет. С легкой самодовольной ухмылкой осматривает её тело, нагло спрятанное сейчас под настолько ненужным куском белой ткани. Давно бы уже его сорвала и отбросила куда-то в сторону, да вот только пока не спешит со столь резкими действиями. Её девочка ведь старается, а значит нужно дать ей в полной мере насладиться происходящим. И заходить на позицию в игре следовало бы сегодня очень и очень аккуратно. Мягко поднимается с постели, а затем, подобно хищнику, бесшумно подкрадывается к той из-за спины. Они не говорят друг другу ни слова, зная, что те самые ухмылки на их губах и огонь в глазах прекрасно описывают ситуацию и без лишних слов. Аккуратным жестом убирает мешающие пряди с её плеча, а затем оставляет на том короткий поцелуй, так предсказуемо сейчас спровоцировавший слабые мурашки на теле её девушки. Замечает, насколько уже сбито дыхание у той и от того лишь самодовольно улыбается. Она осознает, что, по сути, ещё совершенно ничего не произошло и потому понимание того, что лишь одно легкое движение повлекло подобную реакцию, заставляет разливаться по телу горячие волны. Оставляет короткий поцелуй за ухом, а затем чуть ниже — на шее. И этого хватает, дабы дать её взбалмошной понять то, что победителем в сегодняшней игре вновь вышла не она. Так легко поддавалась слабым манипуляциям, пусть поначалу и пыталась как-то отпираться. Говорила что-то о неправильности, а затем сама же и поддавалась, падая в этот омут желания и страсти. И ей чертовски нравилось каждый раз вот так ломать её, заставляя всецело отдаваться той, кого любила больше, чем кого-либо. — Малышка, ты ведь знаешь, что со мной не стоит вести подобные игры? — Томно шепчет ей на ухо. Слышит шумный вздох, её реакцию на ею же и излюбленный шепот, и этого в полной мере хватает для того, чтобы продолжить свою сладостную пытку. Оставляет ещё несколько влажных поцелуев прежде, чем развернет свою малышку к себе. Видит, как уже обветрились губы той от столь учащенного и сбитого дыхания, вызванного лишь такими слабыми манипуляциями, и от того внутреннее желание продолжить эту пытку лишь усиливается. Теперь настала её очередь вести партию в игре, которую её же девочка и начала. Слабо толкает её назад, заставляя ту поддаться и таки сделать несколько шагов. Прижимает её к стене, прекрасно понимая, что отныне игра её малышки окончена и весь контроль над ситуацией вновь в её руках. Как и было всегда. И вот теперь начинается настоящая игра на проверку терпения той, что ещё недавно пыталась испытывать собственную девушку, поддразнивая. Она ловко поднимает её руки над головой, прижимая те к стене собственной ладонью. Знает, что та осознает собственное положение, в котором оказалась благодаря собственным провокациям, как и знает то, что ей подобное лишь нравится. Но вот только она и не догадывается о том, что в этот раз всё пойдет слегка не по плану и её таки проучат за каждую её подобную выходку.***
алёна швец — вино и сигареты
— Ты же ненавидишь меня. — Утверждение. Не вопрос. Она кидает больше в пустоту, нежели с целью услышать хоть какой-то четкий ответ. Внимательно всматривается в профиль брюнетки, которая лишь продолжала тяжело дышать, совершенно не обращая внимания на ту, что уже давным-давно в ней разочарована. — Ненавижу. — Тогда почему не отпустишь? — Она из разу в раз задает этот вопрос. После каждой ссоры, громкого скандала или просто небольшой стычки. Их небольшая традиция. И пусть все скажут, что у нормальных пар традиции совершенно точно не такие и это совершенно неправильно — терпеть звонкие пощечины, подавлять в себе горькие слёзы, а затем как ни в чем не бывало падать в жаркие объятия той, кому принадлежало её сердце. Принадлежала, мать его, вся она. Это не любовь, это насилие. Ей кричали эти слова все её подруги, говорили, что это ненормально и призывали бежать из этого ада. Но ведь на то это и Ад, что она была в порочном кругу, выхода из которого точно нет. Она любит, ненавидит, каждый раз срывает голос, пытаясь что-то вдолбить в голову той, что позволяла себе раз за разом поднимать руку на некогда возлюбленную. Да они ведь и до сих пор влюблены, словно две идиотки. Связаны друг с другом Гордиевым узлом, разрубить который не поднимается ни у кого рука. Но зато в совершенно ином значении поднимается рука темноволосой, которая позволяет своей любви подобным образом проявляться. — Тогда почему мы до сих пор вместе? А ответ уже не слышит. Улавливает лишь тихий рык, за которым идет то, что брюнетка поднимается с постели и плавно приближается к теперь уже вновь напуганной девушке. Она знает, что произойдет дальше. Черт возьми, они обе знают, что следует за подобными действиями. Так почему же продолжают играть в этот сурков день? Они не скажут. Шатенка медленно начинает отступать назад, вторя движениям той, что сейчас напоминала чертову хищницу, что загоняла в ловушку испуганного зверька. Они танцевали смертельное танго и от этого ситуация становилась лишь ещё более жуткой. Размеренно передвигаются по общей спальне до момента, пока самой же брюнетке это не осточертевает и она сама же в два шага не сокращает расстояние, прижимая теперь уже жертву к проклятой стене, что всегда была непосредственной свидетельницей подобных сцен. — Люблю ведь, дурочку такую. — Она коротко улыбается, понимая собственное превосходство в данной ситуации. Привычно сжимает шею своей девочки, наслаждаясь теми искрами страха в глазах цвета звездной ночи. Видит, как та дрожит и ей чертовски нравится ощущать сейчас эту власть над ней. Под тонкими пальцами ощущает, как же часто сейчас стучит сердце той, кто целиком и полностью принадлежала ей. Чертова собственница. Она не получает желанного ответа, а потому решает продолжить говорить дальше. Склоняется к девушке, едва касаясь своими губами её, будто бы подразнивая, а затем шепчет: — Мне нравится, насколько же сильно ты боишься меня. Мне нравится, что ты настолько податлива и позволяешь мне играть тобой. Мне нравится, что ты даешь мне чувствовать ту самую желанную власть. И мне нравится то, что ты ничего не смеешь сказать против. Потому что ты просто ослепленная любовью маленькая моя дрянь. — Громкая и такая неожиданная пощечина от шатенки вводит девушку в небольшое состояние шока. Она чувствует, как горит ладонь, видит, насколько сейчас наполнялись ненавистью некогда любимые глаза и потому пользуется заминкой, спеша ретироваться. Ситуация набирала совершенно иных оборотов. Быстро выскакивает из спальни и сразу же направляется к выходу из квартиры. Чувствует в заднем кармане собственный телефон и мысленно хвалит саму себя за подобную предусмотрительность. Слышит разъяренный голос той самой девочки с каре, но забивает на это. Хлопает входной дверью и буквально бегом запрыгивает в лифт, двери которого как раз начали закрываться. Она знает, что по её возвращению вся квартира вновь будет вверх дном, а на собственном теле затем вновь появится неисчислимое количество синяков да ссадин. Но это будет потом. А сейчас она лишь бежит в ближайший круглосуточный магазин, берет там бутылку вина и пачку каких-то рандомных сигарет, а затем направляется на крышу её любимой высотки в нескольких кварталах от её района. Не помнила, как и при каких обстоятельствах вдруг нашла эту открытую крышу, но ведь это было совершенно неважно, поскольку та сейчас была её действительно тайным местом. По пути привычно переводит телефон в режим самолета, чтобы её нельзя было отследить, а затем спокойно направляется дальше. Заходит в один из явно очень дорогих домов, на лифте поднимается на последний, тридцатый этаж, а затем по лестнице взбирается на ту самую крышу, с которой открывается лучший вид на ночной Ванкувер. Находит рядом небольшую палку и открывает с её помощью недавно купленное красное полусладкое вино, сразу же делая несколько глотков. Не чувствует, как горло обжигает алкоголь, потому что данное чувство совершенно не сравнится с теми, которые она проживала изо дня в день. Подходит к высокой и прочной бетонной ограде, и чуть склоняется на ту, отставляя рядом почти полную бутылку, а затем таки закуривает, сразу же немного закашливаясь. Обещала себе, что никто не попробует эту дрянь, но ведь и её возлюбленная обещала ей любовь и все приятные бонусы к этому понятию. Так почему той можно не сдерживать собственные обещания, а ей нельзя? Потому что она — не ты. Травит себя же едким дымом, делает большие глотки из стеклянной бутылки после каждого выдоха эффектного облака и плюет на то, насколько низко сейчас падала. Хуже уже не будет. — Вино и сигареты — это всё, что нам осталось.***
три дня дождя — где ты
Резкий хлопок входной двери сопровождается разбившимся от резкого удара об стену граненым бокалом, в котором ещё не так давно плескалась янтарная жидкость. Хлопок, а вместе с ним, кажется, куда-то на дно улетело и собственное сердце. Она ведь не могла так просто оставить её? Она же не ушла? И плевать, что реальность была совершенно иной. Она ушла. Нет, блять, ты не поняла. Она ушла. Представляешь, не выдержала твоего дрянного характера, срывов, криков, скандалов и просто ушла, напоследок не забыв эффектно хлопнуть входной дверью. Но вот только брюнетка так никогда и не узнает, что этот хлопок не был специальным, а был лишь случайно спровоцированным душащей горло истерикой. Сама ведь довела её до вот такого состояния. Пусть и не до конца осознавала это. Она злится. Злится от чертового непонимания, от ебучей собственной запоздалой реакции, от того, что не успела вовремя схватить, прижать к себе в горячих объятиях и не дать уйти. Злилась от того, что минимальное осознание и принятие хоть какого-то факта того, что только что она буквально в секунду потеряла ту, с которой была близка весь чертов последний год и с которой была рядом сутками напролет. Буквально секунда. Чертова блять секунда, которой хватило для того, чтобы перечеркнуть всю их историю и вызвать у любимого человека отвращение к себе. Не те слова, не те действия, умышленные провокации — и вот теперь она сидит на кухне с всё ещё горящей щекой и заливается горькими слезами, не понимая, почему те так резко проступили. Сжимает в руке наполовину пустую бутылку, в которой плескался виски, и даже не утруждается поиском хоть какого-то бокала. Ведь тот, из которого она пила всегда, сейчас лежал грудой осколков на полу их её спальни. Иронично, что такой же грудой осколков сейчас была и она сама. — Вот она, блять, настоящая я. Искренняя, честная, без привычного напускного похуизма и такая слабая. Так где же ты, малышка? Ты же хотела правды, так почему не наслаждаешься ею в полной мере? — Она горько усмехается и лишь делает несколько глотков из стеклянной бутылки, что всё это время находилась у неё в руке. — Ты довела меня до такого состояния, а теперь нагло сбежала, не удостоив и презрительным взглядом? Что же за игру ты завела? Она не слышит саму себя, запинается на каждом слове, прерывая и без того не до конца понятную речь регулярными всхлипами и редкими огромными глотками алкоголя. Почему-то именно сейчас некогда любимый крепкий виски чертовски неприятно обжигает горло, вынуждая чуть ли не закашливаться после каждого соприкосновения пухлых губ со стеклянным горлышком. «— Смотри, до чего ты довела меня.» Не осознает, в какой момент сама же хватает собственный телефон и включает там сейчас настолько отравляющую душу песню «Три дня дождя — Где ты». Забивает на то, что буквально каждое слово пропитано ассоциациями с её маленькой девочкой, как и забивает на то, что спустя какое-то время песня начинает мотать по кругу, кажется, уже сотый раз. Брюнетка лишь продолжает сжимать в ладони уже вторую бутылку крепкого виски, наплевав совершенно на какие-то личные грани и пределы. Танцует посреди их гостиной, захлебываясь собственными слезами и жгучим алкоголем, отдавая всю себя ядовитой и проникающей в каждую клеточку её тела песне, выученной уже наизусть. Поёт, вторя исполнителям, неосознанно каждый раз на припеве задавая вопрос и самой себе. — Где же она? Потеряла собственную опору, потеряла свою малышку, что в своё время ювелирно аккуратно украла её сердце, разбивая все её версии о том, что она не способна любить, в пух и прах. Способна. Потому что полюбила ведь. А затем ей сорвало крышу. Частые признания в любви, сказанные зачастую горячим шепотом на ухо возлюбленной, делали каждый подобный момент лишь более интимным. Вспоминает, как каждый раз её девушка вздрагивала, как тело той покрывалось сотнями мурашек. Помнит, как стоило ей буквально немного снизить голос и добавить в него немного нот сексуальности, как её малышка уже плавилась в её руках, становясь совершенно полностью податливой, подобно мягкому пластилину. А затем новая картина — первый поцелуй, а затем и первая близость, произошедшие совершенно случайно. В тот вечер они мирно смотрели какой-то фильм по телевизору, скучный по мнению обоих, а затем резкая вспышка и шатенка неожиданно оказывается сидящей на коленях своей девушки. Неуверенный с её же стороны аккуратный поцелуй резко превращается более глубокий и страстный, с нотами желания, которые превознесла уже её партнерша, стирая этими же действиями любое смущение, неловкость и хоть какое-то сомнение. Грубые и жадные поцелуи, плавно перемещающиеся на шею, ключицы и грудь, желанные касания, блуждания рук по телам друг друга и куда-то так неожиданно и спонтанно улетающая одежда. Широкие улыбки, восхищенные взгляды, пылающая в глазах страсть, тяжелое и сбитое уже к чертям дыхание и искусанные во время поцелуев губы обеих девушек. Не замечают, когда сменяется их позиция и сидящая до этого на диване девушка уже нависает сверху, продолжая усыпать молочную кожу мокрыми поцелуями, не пренебрегая возможностью оставить на любимом теле собственнические метки. Ловит каждый вздох и тихий стон возлюбленной, лишь продолжая проделывать собственные манипуляции над юным телом. Чувствовала, как в этот момент её девочка в полной мере принадлежала ей и лишь наслаждалась моментом. Ведь взамен отдавала и всю себя, полностью открываясь. Чувствует, как в уголках глаз вновь собираются слёзы, уже даже не пытаясь препятствовать тем в вырисовывании на её щеках неидеально ровных мокрых солёных дорожек. Да и к чему всё это? Эти слёзы, кажется, единственное, что способно хоть как-то описать тот ураган бушующих внутри эмоций. И потому она отдается им. Курит прямо посреди гостиной, не утруждаясь в том, чтобы хоть попытаться выйти на балкон, чередует затяжки с глотками обжигающего горло алкоголя и даже не пытается хоть как-то саму себя жалеть. Сама весь довела до того, что произошло. Позволила их паре рассыпаться к чертям, не пытаясь даже хоть как-то спасти тот чертов карточный домик, что своими же руками и сломала. И из-за этого хотелось кричать во всё горло. Кричать, пока её малышка не вернется обратно и не спасет от удушающего колючей проволокой одиночества. Спасет от чертового самобичевания и попыток жалеть себя же. Она хочет сейчас же сорваться с места и уйти на поиски сбежавшей девушки, полностью игнорируя факт того, что уже пьяна и находится в состоянии несостояния. Хочет просто найти свою девочку и вернуть её домой, усыпая при этом хаотичными поцелуями и называя своим солнышком. Хочет вымаливать чертово прощение, раскаиваясь в собственных действиях. Да, она чертова собственница. И сейчас хочет лишь одного — вернуть своего человека. Брюнетка чувствует, насколько мерзкими могут быть угрызения спустя столько времени проснувшейся совести и хочет нахрен отключить это чувство. Именно поэтому она допивает вторую бутылку, сидя уже вновь в их своей спальне на постели и вперившись взглядом их совместные фотографии, что до этого шатенка любезно распечатала в полароидных рамках и закрепила на белой гирлянде. Хмыкает, в последний раз цепляет взглядом снимок, где кареглазая искренне смеется с какой-то очередной собственной шутки, пока сама девушка лишь глядит на неё самым до дрожи в кончиках пальцев влюбленным взглядом, не смея как-то вмешаться. И этот кадр — последнее, что остается в памяти брюнетки, после чего она всё же засыпает на белоснежной постели, так и оставшись прижимать к себе невесть откуда взявшийся телефон с открытым контактом ушедшей девушки. А на губах так и застывает не произнесенный вопрос. » — Где ты?»***
тимати feat. егор крид — где ты, где я
— Детка? Ты тут? — Она аккуратно вышагивает в их особняке, стараясь не слишком шуметь. Спроси, какого черта она приехала сюда именно сейчас, что хочет узнать или понять, ответа бы она не дала. Сама не знает. Просто чувствует, что ей нужно быть в этом доме в данный момент. Чувствует, что потеряла что-то своё. И это своё находится сейчас где-то в глубинах огромного особняка и явно не думает о том, что у неё могут быть гости. Тихо заглядывает по пути в каждую комнату, сразу же отмечая, что на кухне из их мини-бара исчезло несколько бутылок крепкого алкоголя, большинство окон в доме были открыты, впуская прохладу летней ночи в помещение, а свет горел практически во всех комнатах. Запутывала, не иначе. И тем не менее, она знала, что рано или поздно найдет ту, что ищет. Найдет и постарается вернуть домой. По-другому ведь и быть не может. — Хочешь поиграть в детективов? Солнце, мне совершенно не нравятся твои игры в прятки. Поругались и достаточно. Выходи. Переступает порог их общей спальни, уже привычно осматривая обстановку вокруг. Чисто. Даже слишком. Ну конечно, ведь её малышка любила чистоту и порядок вокруг. И неужели она ожидала, что та в пылу эмоций разгромит дом также, как сама брюнетка уничтожила их квартиру? Но разве и не должен быть в паре хоть кто-то один благорассуден? И это точно не она. Задумчиво ведет пальцами по корешкам книг, что стоят на небольшой этажерке, замечая, что из комнаты исчезли абсолютно все их общие фотографии, как исчезли и фото самой брюнетки. Значит, она всё же была тут. Наполовину пустая бутылка воды на прикроватной тумбе, слегка влажное полотенце на напольной вешалке и едва уловимый аромат её парфюма. Успела уже соскучиться по таким, казалось бы, будничным вещам, соскучиться по недовольному утреннему ворчанию на другой половине постели, по вечно горящим дурными идеями глазам и по её странной способности притягивать проблемы. Успела соскучиться по ней. А желание отыскать лишь обострилось. В каком-то трансе возвращается вновь на кухню, привычно обводя взглядом помещение. Кухонный гарнитур, холодильник, немного цветов на подоконниках и огромный круглый стол, вокруг которого по периметру стояло четыре стула. Слишком минималистично и выдержано. Так, как они любят. Задумчиво ведет рукой по белоснежной скатерти и лишь горько хмыкает, когда в её голову врываются яркой вспышкой очередные воспоминания, но не противится этому. Потому что это не то, что ей хотелось забыть. Не то, что хотелось бы оставить в прошлом.flashback
Поцелуи, прикосновения, шумные вздохи, ещё поцелуи и первый тихий стон, сорванный с излюбленных губ, медленно, но уверенно сводили с ума. Она зацеловывает каждый участок кожи, что не был прикрыт излишне откровенным шелковым платьем, мягко немного щекочет её иногда спадающими волосами и касаетсякасаетсякасается. Сжимает столь податливое сейчас тело в собственных руках, направляя туда, куда желает сама, и контролируя абсолютно каждую реакцию, эмоцию. Эйфория. Сквозь какую-то пелену осознает то, что вместо ожидаемой спальни они добрались до кухни, но совершенно плюет на это, лишь усаживая собственную девушку на достаточно большой кухонный стол, задирая платье на уровень талии и пристраиваясь между её ног. Сжимает бедра чуть ли не до синяков, вжимая её в себя и всё также развязно целуя. Горячо и глубоко. Ненадолго отстраняется, оценивающе осматривая уже слегка разгоряченную девушку. Раскрасневшиеся щёки, очаровательно прикрытые глаза и слегка опухшие от страстных поцелуев губы. Её грудь тяжело вздымается, а она сама лишь жадно хватает воздух, временами неловко ерзая и пытаясь хоть немного сдвинуть ноги, вызывая тем самым только давление на бедра стоящей напротив возлюбленной. А та лишь любуется той картиной, что предстала перед ней, затем в доли секунды сокращая то жалкое расстояние. Проводит языком по нижней губе шатенки, словно впервые, пробуя, а затем медленно и тягуче целует. Была зависима от этих мягких податливых губ и делать с этим совершенно точно ничего не собиралась. Не спешит углублять поцелуй, как было до этого, а лишь аккуратно посасывает то верхнюю, то нижнюю губу, наслаждаясь нетерпением сидящей на столе девушки, которая уже расстегнула её платье и норовила стащить с хрупких плеч. Но не так-то быстро. — Детка, будешь ещё самовольничать и мне придется связать тебе руки. — Хрипит ей на ухо, наслаждаясь тем, как тело той мгновенно отзывается табуном мурашек, а с искусанных губ срывается новый тихий стон. Её малышка. Послушная. Аккуратно тянет тонкую ткань платья вверх, окончательно снимая и открывая себе вид на оголенную грудь. Чувствует острое желание выпороть эту несносную за то, что пошла на этот светский прием без такого необходимого элемента белья. Но за это она получит немного позже. Ведь всему своё время. А пока брюнетка лишь припадает губами к открытой шее, покусывая нежную кожу и оттягивая немного на себя, затем сразу же зализывая места укусов. Знает, что наутро там расцветут яркие отметины, но этого она и добивается. Хочет показать, кому принадлежит эта малышка и ей совершенно плевать на то, что именно эти следы под одеждой особо не спрячешь. Чувствует, как шатенка пальцами одной руки уже успела зарыться в её волосы и сейчас немного сжимала, прижимая ближе. Стонет, ерзает на столе, словно пытаясь избегать поцелуев, за что получает ощутимый шлепок по ягодице, место которого зеленоглазая сразу же оглаживает, будто извиняясь. А затем мягко опускает девушку, заставляя ту полностью лечь на стол. И уже спустя мгновение вновь губами возвращается к часто вздымающейся груди, руками же мягко поглаживая внутреннюю сторону бедер и изредка касаясь кромки белья, что уже было достаточно влажным. Она видит, как медленно, но призывно покачиваются бедра в такт движениям её ладони, пытаясь отыскать ту и хоть немного увеличить трение, и потому продолжает играть, полностью убирая руку и поднимая ту на живот. Замечает, как тут же чужая ладонь уже успела опуститься вниз и почти забраться под тонкое кружево, и потому перехватывает за запястья обе руки, сжимая их над головой шатенки, при этом лишь самодовольно улыбаясь. — Детка, что я говорила про самовольничать? — В ответ лишь шумный вздох. — Это последнее предупреждение. На её губах красуется самодовольная ухмылка, когда она в очередной раз осматривает ту, что сейчас так податливо выгибалась навстречу каждому касанию и тихо стонала, пошло приоткрыв уже обветренные от частого дыхания губы. Брюнетка увлажняет те, обводя языком по контуру, а затем наконец спускает окончательно с собственных плеч платье, позволяя тому упасть на пол, и следом за ним стаскивает изрядно намокшее белье своей малышки. Видит, как та слегка ежится от неловкой открытости, но лишь довольно ухмыляется, прежде чем всё же опустить ладонь вниз, к изнывающему лону. «Помнишь, секс на кухонном столе?»flashback