Игра не стоит свеч

— Итак. — Итак?       Как часто они смотрели друг другу в глаза? Достаточно, чтобы начать ощущать какие-то особые тонкости эмоций. Рейх давно уяснил, что если радужка глаза (ха, второй-то СССР давно утерял, не без его заслуги!) наливалась тёмной густотой — жди беды. — Ты сейчас не в самом выгодном положении, — Союз ухмыльнулся, оперевшись задом о массивный стол.       Рейх не находил слов оспорить данное утверждение. Да и позвякивание наручников довольно громко подтверждало слова Союза. — Как ты думаешь, — голос СССР приобрел угрожающее рычание. — что тебя ждёт? — Явно не мешок конфет и пожелание долгих лет жизни, — нацист оскалился, блеснув золотым клыком.       Глаз за зуб, примерно такой у них был обмен в своё время. Не самый равноценный, но в войне вообще мало места для честности. — Верно-верно, — коммунист повёл плечами, чуть отвернув голову к окну.       Свет настольной лампы очертил его благородный профиль. Немец порой забывал, что у Советов была совершенно особенная харизма и красота. Как у снежной лавины или ледяного шторма. Что-то мощное, ввергающее в ужас тихой поступью и невообразимо прекрасное в своей убийственной силе.       Порой Рейх не понимал, как такой красавчик в своё время был его любовником.       Да, они были юны и тела горели от гормонов, но почему красивый юноша выбрал тощего и кривого мальца? Вокруг Советов всегда вились красотки и красавцы, ему достаточно было лишь подмигнуть или протянуть свою широкую ладонь и любой (любая) падали в его объятия. А он выбрал его — хмурого, вечно язвящего и готового в любой момент взорваться припадком дурной ярости.       Справедливости ради, их отношения долго и не продлились. Что-что, а Рейх умел эффектно сжигать мосты. Даже точнее, «взрывать». — Так что, пёс? — Советы оттолкнулся от стола и сделав крупный шаг, возвысился над пленным. — Твоя жизнь сейчас ничего не стоит. Но ты можешь сделать одолжение миру и не просто сдохнуть, а сдохнуть с пользой. Смекаешь? Думаю, да. Так что выкладывай: позиции дивизий, имена и фамилии тех, кто работает в наших тылах.       Рейх изогнул брови. Затем залился хохотом, даже пошатнувшись на стуле. — Как у вас говорят? — он сощурил и без того по-звериному узкие глаза. — Пососи редьку? — Хрен, — Союз натянуто улыбнулся. — Твоя реакция ожидаема, не удивил. Только, советую немного подумать. — И думать нечего! — Рейх оскалился и презрительно бросил. — Стреляй, вскрывай мне глотку — ничего не скажу.       СССР вздохнул, отвернулся. Затем с резкого разворота впечатал кулак в остро точенное лицо. Рейх упал на пол со стула, ещё больнее припечатавшись носом с древесиной пола. — Называй чёртовы имена! И возможно, возможно, твоя смерть будет быстрой!       Немец хмыкнул, уперевшись лбом в пол, чуть выгнулся. Облизнул разбитую губу, попытался завалиться на бок. Нога в тяжелом сапоге упёрлась ему в затылок, вжимая обратно. — Где твои манеры, а? — прохрипел Рейх.       Немец ощутил, что ногу тот убрал. Но лишь чтобы переместить в другое место: каблук упёрся ему в поясницу. Затем, Союз уперся ногой тому прям между ягодиц несильно толкнув. Рейх невольно прогнулся, но ноги крепко свёл вместе. — Всегда любил пожёстче, сукин сын, — Советы присел над ним. — Если решил, что можешь вытрахать из меня военные тайны, — немец скосил взгляд на него, но увидел лишь ноги в брюках и немного широкой груди. — то — это самая тупая идея в мире. Тем более трахаешься ты так себе.       Хмык. Длинный, мягко переходящий в почти звериное урчание. — Помнится, ты был немного иного мнения в своё время. А твоя походка и дрожащие ноги так вообще, явно заявляли об обратном. — В юности нас и катание на лошади может довести до оргазма. — Как насчёт пари? — Союз кажется ухмыльнулся. — Кончишь первым — расскажешь информацию. — А если ты? — Возможно, я что-то придумаю с твоим положением. На свободу не рассчитывай, но интерес тебе определенно есть. — Хах, — Рейх всё же перевернулся набок. — по твоему это адекватно? Размениваться высокими целями в игре «кто первый выстрелит»? Ты как-то аморальнее меня сейчас выглядишь. — Я просто знаю, что одержу победу. И знаю, что ты хоть та ещё шваль, тот ещё ходок по членам, легенда среди портовых шлюх… — А можно поближе к сути предложения? — …Но ты всегда держишь своё слово. И я держу.       Рейх задумчиво смотрел на свет, падающий из-под порога двери. Медленно проплыла тень дежурного.       В конце-концов, они просто оба устали. Устали от невозможности вернуться в те дни, когда не было «свой-чужой», когда не нужно было брать в руки оружие и делать, что велят. Устали смотреть друг на друга бойцовскими псами, ждать того дня, когда определенно станет ясно: кто победитель, а кто зло во плоти. Маленькая дурацкая игра поможет хоть немного ослабить уколы удавки из проволоки ответственности и долга. — Наручники ты не снимешь? — интереса ради осведомился немец. — Нет. — Тем лучше, вся работа на тебе. Только играй честно. — Ты принимаешь условия? — Клянусь, в случае проигрыша озвучить нужную тебе информацию.       Союзу того и нужно было. Обхватив того поперёк талии, резко поднял. Немец ощутил бёдрами, что коммунист более чем возбужден. — Больной ублюдок, — как-то по-особому ласково прошептал Рейх.       СССР молча опрокинул его грудью на стол. Немец больно стукнулся тазовыми косточками о твёрдое покрытие. Советы резко спустил с него брюки, порвав пуговицы и видимо, сломав молнию. Стянул сапоги, пол тут же обжёг пятки холодом. Следом стащил рывками брюки, едва не уронив немца на пол. С трусами он уже особо не церемонился, просто разорвав их и отшвырнув лоскуты. — Хватит мне одежду портить! — вскрикнул Рейх.       Шлепок. Резкий, ощутимо острый. Немец вскрикнул, ощутив волну болезненного жара от пострадавшего участка. Ещё один шлепок, не менее звонкий. Рейх дёрнулся, встал на одну ногу, попытался хоть немного уйти от удара. Но Союз продолжал, меняя одну сторону на другую, подходя к процессу профессионально, с расстановкой. Было больше не больно, сколько именно ощутимо. От каждого шлепка на заднице как будто расплывались шёлковые языки пламени. Кожу саднило, жгло. Но это почему-то чертовски заводило. Вскоре, плоские бёдра будто сами подставлялись под удар, прогибался позвоночник на время срывая болезненную остроту. — Давно, небось, задница на воспитательные меры просилась, да? — тяжело выдохнул коммунист, напоследок шлепнув обе ягодицы с двух рук.       Рейх ответил ему протяжным вздохом, вытянувшись на носках до судорог стопы. Он тяжело дышал, прижимаясь щекой к прохладному стеклу на столе. Кисти немного побаливали, аристократичные пальцы сжимались и разжимались, как паучьи лапки. Между ладоней оказалось что-то горячее, немного скользкое. Этот здоровый объект ещё хорошо помнился немцу, хотя кажется за несколько лет он заметно отяжелел, прибавил пару сантиметров точно. Немец прикусил губу, член Союза скользнул вверх. Вниз. Рейх постарался его обхватить, мягко нажимая подушечками пальцев. СССР пыхтел где-то сверху, мягко двигаясь. Немец изогнулся, попытался сжать его покрепче. Но тот выскользнул из его хватки, оставив лишь ощущение влаги на ладони. Крепкие руки схватили жёсткие бедра, разведя в стороны. Рейх ахнул. Союз потянул кожу ещё, жадно рассматривая. Немец ощущал его лестный взгляд, чуть напрягся, чтобы не казаться уж настолько доступным. — Всегда готов, — Советы усмехнулся. — За то ты мне и нравился. Горячий, жадный до секса. Даже одержимый. — Ты тоже неплохо так зверел, — Третий Рейх усмехнулся. — Я слышал, от горя расставания, видимо, пол-Европы в твоей постели побывало. — Брехня. Только восточная часть, дальше партнёры поэкзотичнее пошли из Африки, Китая. И не от горя, а от радости расставания с такой закомплексованной сукой. — На радостях болячек не нахватал-то? — С тебя что нахваталось, то остальных отпугивало.       Рейх гордо фыркнул, слизнув подсыхающую корку крови. Отношения у них может начались невинно, даже мило, но потом одно к другому: Рейха легко тянуло на эксперименты, Союз плохо себя контролировал в подпитии. Одна измена за другой, обвинение за обвинением и вот: немец громогласно заявляет о разлуке, закрепив это утверждение, разбив табуретку о нерадивую спину. Советы, в долгу не остался, тогда и выбил клык бывшему возлюбленному.       Союз плюнул ему на колечко мышц. Немец вздрогнул, поморщился: как деревенщина. Тот плюнул ещё, размазал влагу, нарочно медленно проведя влажной ладонью к мошонке. Чуть сжал, мягко. Легко щелкнул головку члена немца, вызвав обиженный вскрик. Затем обхватил узкий, как стилет ствол, двинув кистью. Двигая одной рукой с нажимом, второй ввёл палец внутрь. Рейх тяжко задышал, с силой кусая губы. Он старательно думал о чем угодно, лишь бы такие приятные манипуляции не ощущались так ярко.       Например, о том, что в первый их раз, Союз кончил только юный немец коснулся его члена ладонью. Жаль рядом не было фотографа, лицо у него было ужасно милым в расстроенно-смущенной гримасе. Но потом-то Советы отыгрался, взяв нагло смеющегося партнёра в захват и не отпускал пока тот не кончил, тут же расплакавшись от чувств.       Два посмешища — лучшее описание их союза. Оба не знали как себя вести, что делать. СССР воспитывался в глубоко религиозной семье, а Рейха просто ни во что не ставили в доме. Лощёный, красивый как с картин выходец царской семьи и он, дикий, будто беспризорник при высокородных родителях. Из-за голода, немец рос чуть ли не больным дистрофией, жидкие длинные волосы вечно путались, одежда выглядела неопрятно и не по размеру. Он так не взял в толк, почему русский смотрел на него так по-особенному. Сначала принимал это за иронию, будто тому было интересно наблюдать за диковиным зверьком. Затем робко расценил это как интерес более личного характера. Рейх встречался с ним думая, что тому просто нужен «опыт».       Но после фразы «Ты красивый» — немец почему-то начал чаще смотреть на себя в зеркала. Поверил ему. Убедил потом всех остальных, что он не просто прекрасен — самое желанное в любой никчёмной жизни.       Они подарили друг другу уверенность, но совершенно по-идиотски ей распорядились.       Союз вошёл в него резко, вдавившись почти всем весом. Рейх подавился воздухом. СССР сделал толчок в глубине, ещё. Замер, восторженно выдохнув: — Узкий, — но затем добавил милым тоном. — При твоём-то образе жизни, огромное достижение. — Некоторые просто искусные любовники, а не жалкие молотильщики. Понимаешь?       Советы резко покинул его нутро и тут же с размаха вогнал до пошлого шлепка. Рейх чуть ли не подскочил от силы амплитуды. — Тебе того и надо, — СССР положил ладони сбоку от него. — Чтобы драли до изнеможения, вколачиваясь. Чтобы ты ощущал каждый сантиметр члена в своей жадной заднице, да?       Он обхватил Рейха под горло, и жарко выдохнул в ухо: — Потому что ты обожаешь мой член.       Немец ухмыльнулся, подрагивая. Резко поднял одну ногу, затем вторую и исхитрился обхватить Союза, аккурат под мясистые ягодицы, вжав пятки в его поясницу. Двинулся под ним, ногами подталкивая глубже, старательно сжимая мышцы. — Оа-аах, ты ж! — коммунист едва не закатил глаз под таким напором под собой.       Не став отставать, начал двигаться коротко, но сильно. Он не щадил партнёра под собой, да и свою спину тоже. Он буквально демонстрировал слово «драть», произнесённое ранее. Рейх упирался в его руку лбом, громко стонал не стесняясь. Из-за того, что нижняя часть его тела практически висела в воздухе, ощущения входящего члена отзывалось до искр ярче.       Игра шла пока на равных, оба партнёра были слишком вовлечены в процесс и не жалели друг друга. В какой-то момент, когда пара градинок пота с высокого лба Союза капнула на смятую ткань рубашки немца, тот понял что так дело не пойдёт. Резко выйдя из того, в припадке дикого возбуждения жарко вжался губами в острый копчик, оставив небольшой засос. Затем зашарил по столу, сметая бумаги и папки. И вот найдя ключ от наручников, поспешил снять сталь с тонких запястий. Рейх облегченно вздохнул прижав ноющие руки к груди. — У тебя есть шанс отыграться, — Советы сел на стул, демонстративно огладив бесстыдно стоящий член.       Рейх хмыкнул рассматривая полностью голого партнёра. Шрамы, широкая грудь и идеально очерченные мышцы: из нежного аристократического красавца он вырос в эталон мускульной красоты. Немец на его фоне казался тощей несуразицей во плоти. Но Рейх даже не думал стыдиться своего тела. Именно на него так до пульсации стоял колом коммунистический член, и так ярко сверкал целый глаз, от горящего внутри фитиля похоти. Он легко оседлал его, придерживая края рубашки. — Мог бы и раздеться, что я твои цыплячьи сиськи не видал? — бросил Союз, тут же разрывая несчастную рубашку.       Рейх скинул уже бесполезный атрибут одежды, сжав ладонями удивительно мягкую грудь. Упругая, мясистая, как хорошие маульташены. Немец изогнулся сжав зубами кожу шеи того, до кровавого следа. Ощутимый, не игривый шлепок быстро привел в чувство. Нехотя он опустился ниже, приподняв ладонью грудь, впился губами в сосок, с силой втягивая. Советы захрипел, толкаясь внутри того. Широкие ладони сжали почти лишенные веса ягодицы немца, с силой насаживая его на себя. Рейх кусался, более деликатно, вылизывал тут же места краснеющие от зубов, мял другой рукой, крутил, вертел. Издевался над эрогенной зоной коммуниста как мог. Тот не отставал, оставляя засосы на молочной коже и так яростно ласкал чувствительную шею. Они будто пытались съесть друг друга. В какой-то момент Рейх вновь оказался на полу, сверху навалился Советы. Тощие ноги были закинуты на широкие плечи, губы сплелись в мокром развязном поцелуе. Они будто сорвались в абсолютное беспамятство ведомые лишь одним инстинктом: выплеснуть всё накопившееся и высосать из партнёра все соки. Их желания, движения сошлись будто в единую композицию, одну ноту и один ритм.       Кончили они одновременно.       Рейх ощущал, как Советы пытался отдышаться, дрожал мощным торсом. Сам едва мог свести ноги вместе, выровнять дыхание без жалкого поскуливания. — Ничья, блядь, — Союз уперся лбом в свою ладонь. — Без тебя понял, можно было и без оскорблений, между прочим.       Коммунист фыркнул, не став объяснять, что в данном случае «блядь» — это междометье.       Они лежали какое-то время в тишине. За окном доносились голоса, где-то тревожно гудела сирена. Запах страсти и легкой дурости произошедших событий сменялся ощутимым давлением вины. — В пять часов смена дозорных, — произнёс Союз, усаживаясь вертикально. — Ты мне всю одежду порвал. — Голожопый, но живой.       Рейх закатил глаза: чего он собственно ожидал? — Сейчас сколько времени? — пробормотал он. — Два часа. — А начали мы в час и тридцать… ах, раньше ты по часу мог. — Раньше ты как насаживался, так хрен стряхнешь, вша гребаная.       Немец уселся тоже, тут же поморщившись. Небольшая плата за умопомрачительные ощущения до. Союз хоть и действовал жестко, но умело. Темп менял, да ещё покусывания, засосы идеально сочетались с таким откровенно животным подходом.       Раньше он был до одурения нежным. Обожал часами выискивать слабые места немца, заставляя его срываться на крик раз за разом. Будто с лихвой компенсируя первую неопытность.       Так больше никто не мог, как мог коммунист. Его милый русский принц. — Вша, блядь, шлюха, — Рейх улыбнулся, обратив взгляд в потолок. — А когда-то ты звал меня «котёнок» или «штруделёк». — «Котёнок» потому что царапался в момент оргазма, «штруделёк» потому что часто тебя насаживал по «самые яблоки».       Немец думал, что вот сидит солидный мужчина, а сейчас оправдывался как обиженный школьник. Придумывал что-то совсем глупое. «Я тебя за косичку дергаю, лишь потому что ты дура!», — одно и тоже по сути. Яблоки. Ещё сравнение такое быстро придумать! — Но вот «лепесток орхидеи», — вдруг тихо, будто себе под нос добавил Советы. — Это было без подоплёки. Просто потому что красивый и хрупкий.       Рейх внутри сжался. Сразу как-то меркли плохие воспоминания. Ярче вспоминались дни, когда они могли просто лежать в постели, прижимаясь к друг другу и часами говорить ни о чём. Как Советы тайком целовал его губы, пробегая куда-то по делам. Легко, мягко и совсем невесомо гладил спину, бормоча что-то приятное.       Рейх едва успел смахнуть слезу и спешно отвернуться. СССР без стеснения шмыгнул носом. — Плохо как-то, — он тяжело вздохнул, потирая верхнюю губу. — Тошно.       Немец смолчал. Вздрогнул когда его прижали к широкой теплой груди. Рейх прикрыл глаза, стараясь не привыкать к этому забытому нежному чувству. Это ничего не изменит. Как по волшебному взмаху палочки они не забудут все обиды, все сказанное вслух. Не забудутся вечера, когда Рейх мылся до скрипа боясь что любимый учует запах миланского одеколона. Не станет фантазией, та ночь, когда немец застукал пьяного полуобморочного коммуниста и какую-то девку верхом на нём.       Да и забудь, обговорив, приняв эти ошибки бурной юности, толку? Сейчас война, они по разные стороны. Рейх не мог предать свою страну, какой бы она не была. Союз бы даже за попытку о таком подумать, себе бы второй глаз выбил.       Поэтому утром, кутаясь в чужую шинель Рейх спешил скрыться в сумраке леса. Бежал тихо, прерывисто. Изо всех сил старался не оборачиваться.       Чтобы не увидеть как блестит светом боли взгляд любимого.