Их тайна - одна на двоих

Аякс — парнишка, известный в школьных стенах как Чайлд Тарталья, стоял около стены, облокотившись на холодную поверхность. Он раздражённо цыкнул, глянул на часы — и почему младшеклашек так часто задерживают на переменах? Как хорошо, что сам он уже почти закончил девятый класс — никакая классная руководительница ему уже давно не указ. Но вот ребёнок, что интересовал Тарталью, наконец-то выходит из класса. Друзья, окружавшие синеволосого паренька, тут же отступают назад, стоит взрослому юноше подойти ближе. Те дети прекрасно знают — тот пришёл к своей излюбленной жертве. — Доброе, Кейя, — Чайлд наклоняется над одноглазым испуганным мальчиком, таращась на него своими льдинистыми глазами сверху вниз. Они оба знают, что сейчас произойдёт. — Отстань! Отпусти! Отпусти! — мальчик истерично кричит, крутится на месте, вырывая ручку из внезапной крепкой хватки и стараясь держать хулигана в поле зрения. В ответ на это Тарталья звонко хохочет, продолжая измываться над своей слабой жертвой: он крутится вслед за Кейей, находясь почти всё время в его слепой зоне. Множество несильных, но частых и неприятных щипков кусают бока мальчика, кожу его рук и даже щёк. Проходящие мимо школьники смотрят с осуждением, но, тем не менее, не вмешиваются: они знают, что у мальчика есть тот, кто заступится за братика и накажет нерадивого обидчика. Звонок прерывает экзекуцию. Чайлд в последний раз тянет мальчишку за волосы, мотает его голову из стороны в сторону, от чего Кейя сильно жмурится и напрягается, жалостливо всхлипывая. — Я, я всё брату расскажу! — ноет он, мутузя в ответ Чайлда своими слабыми кулачками. Взгляд юноши меняется, на лице появляется странная улыбка. — Несомненно, — парень наконец-то отпускает мальчика, и тот, шмыгая носом, быстро убегает на лестницу. Дрожь предвкушения не отпускает Тарталью до самого последнего — шестого — урока. Заходя в гардероб, чтобы взять ветровку, — несмотря на то, что за окном был конец апреля, день через день дул слабый, но довольно неприятный холодный ветер — Чайлд краем глаза замечает четыре знакомых лица — три мужских и одно женское. Старшеклассники стояли около входных дверей. Их вид был максимально непринуждённым, но как только рыжая взъерошенная макушка мелькнула около гардероба, юноши вместе с девушкой напрягаются, включая режим «боевой готовности». Они не позволяют парню покинуть территорию школы. Стоит Чайлду шагнуть за порог, как знакомая крепкая хватка сжимает его плечи с обеих сторон. — Оу, опять вы? — неловко хохоча, Тарталья дёргается вперёд, но его перехватывают, заламывая руки за спину. — Ай! Ну почему каждый раз так грубо? Молчаливая строгая компания под бредовый бубнёж юноши тащит свою добычу на улицу, толкая абсолютно не сопротивляющееся тело за школьный корпус, ведя Чайлда в их уже излюбленное место. Тарталья пытается сохранять образ пленника, но стоит им вместе завернуть за угол, как юноша чуть ли не сам начинает шагать быстрее. Быстрее, ну же. Ещё один поворот, и маленькая группка останавливается в холодной тени. Справа — стена школьного корпуса, слева — плотно высаженные друг к другу высокие кусты. Идеальное место для хладнокровной расправы. Тарталья спотыкается, но тут же возвращает равновесие обратно, стоит цепкому голубому взгляду вцепиться в фигуру, стоящую около стены. Высокий крепко сложенный старшеклассник недвижно стоял, оперевшись спиной на холодный бетон стены. Его руки были скрещены на груди, глаза прикрыты, голова мягко утопала в пышности высоко забранного хвоста. Алые волосы, несмотря на высокую причёску, падали на плечи, ярко контрастируя с белой классической жилеткой. Несмотря на то, что в школе не было определённой формы, сын благородной крови всегда должен был выглядеть соответствующе: под белоснежной жилеткой была надета тёмно-серая рубашка, в тон таким же серым брюкам — комплектный костюм. Чёрный галстук в бордовую полоску был туго затянут под шеей. На ладони надеты пепельного цвета перчатки, что подчёркивали элегантность длинных пальцев. На фоне других учеников и учениц школы юный Дилюк Рангвиндр выделялся яркой огненной птицей. Это была далеко не первая их встреча. Стоит шуму шагов затихнуть, и Дилюк открывает глаза, холодно встречая нахальный голубой взгляд. — Дилюк, — тянет Чайлд, стоит чужим рукам отпустить его. Приближенные Рангвиндра отходят назад, загораживая собой путь отступления. Но Тарталья и не думал убегать. Он распрямляется, вытягивается во всю длину и тянется, разминая мышцы. Кончики его пальцев ледяные, но сердце быстро-быстро бьётся, качая кровь и наполняя ею мышцы. — Аякс, — Дилюк сплёвывает его имя, низкий голос пронизан отвращением. — Вижу, ты не удивлён? Тарталья хмыкает, хитро прищуренными глазами обводя парня с ног до головы. — И какая это у нас встреча по счёту? — холодно продолжает Дилюк. — А до тебя, тугоумного, никак не дойдёт? Красноволосый парень делает шаг вперёд, ледяная ненависть горит в его алых глазах. Дилюк быстро выкидывает руку вперёд, больно вцепляясь ею в рыжие волосы Чайлда. Тарталья не отстаёт — со всей силы впивается холодными от предвкушения пальцами в мускулистую руку. Они замирают, глядя друг другу в глаза. — Сколько ещё раз мне предстоит вбить тебе в голову, что… Дилюк отпускает волосы Чайлда, но только затем, чтобы со всего размаха влепить парню сильную пощёчину. Тарталья отшатывается, делает по инерции шаг назад. Ещё два точных удара — коленом и локтем — обрушиваются на тело юноши, заставляя того застонать и шумно выдохнуть. — Не смей. Трогать. Моего. Брата. Удары Дилюка точные и сильные, от того — невероятно болезненные. Но Чайлд не пальцем деланный. Он ждал этого момента целый долгий день, и поэтому сейчас с диким нездоровым удовольствием нападает на Дилюка в ответ. Завязывается драка. Ожесточённая, словно не на жизнь, а на смерть. Если удары Дилюка выверенные — ни одного лишнего движения, комбинация из ударов кулаков, локтей, колен и ног похожа на пламенный танец, то удары Тартальи — стихия. В отличие от красноволосого парня, Чайлда никто не обучал в специальных секциях искусству рукопашного боя. Его учителями была улица и множество других мальчишек, что волей судьбы появлялись на пути Тартальи — к их несчастью. Тактика ведения боя у Чайлда была хаотичной. Он не думал о том, чтобы придерживаться какого-то плана — гораздо веселее и интересней было биться вот так: набрасываться на оппонента со всей страстью, лупить кулаками по телу — куда попадёт, да посильнее, побольнее. Юноша жмурит глаза, пыхтит и сопит, производя большую часть шума их совместного дуэта. Дилюк же похож на сову. Безжалостный хищник, тихий и смертоносный. Его смертоносность заключалась не только в физической силе. Как и ночная мудрая птица юноша обладал живым умом — предугадать неподдающиеся логике выпады Тартальи не составляло труда. Да, Чайлд и правда бился намного отчаяннее, вкладывая в каждое своё движение всю имеющуюся силу, бездумно тратя её. Тарталья бьёт наугад, беря не мыслью, а тупым напором. У него изначально никогда не было шансов против тренированного одиннадцатиклассника. Дилюк вдыхает, на выдохе пригибается, подсекая парня, сбивая того с ног. Чайлд шатается, замахнувшись, по инерции шагает вперёд, утыкаясь в грудную клетку Дилюка. Сильный удар локтём между лопаток припечатывает Чайлда к земле. Юноша выплёвывает грязное ругательство, в ответ на которое старшеклассник бьёт его, полулежащего, носком ботинок по рёбрам. Огонь обжигает бока, и Чайлд взвизгивает, кидаясь на вновь поднятую ногу. Дилюк не даёт ему осуществить задуманное. Мягко присев на корточки, он вновь использует свои сильные руки — треплет Тарталью за волосы как собаку, что вертит из стороны в сторону свою игрушку, крепко сжимая ту зубами. Чайлд выдохся. Если бы он сейчас был в классе, он сравнил бы себя с гепардом: его хватало на быстрый рывок, непродолжительный, но чрезмерно продуктивный. Тарталья любил врываться в драку молниеносно, наводя среди комков сплетённых тел настоящий хаос. Но силы тратились быстро. Если он не выходил из драки победителем в течение нескольких минут, шанс на победу падал почти до нуля. Ему не хватало выдержки, он просто (пока что, точно пока что) не умел грамотно распределять свою силу, его тактика — бей, бей, остервенело бей до боли в сжатых кулаках. Дилюк припечатывает его к асфальту, вдавливая лицом в пыльную крошку. Щека проезжается по колким песчинкам — Тарталья морщится и рычит, рефлекторно сплёвывая слюну, смешанную с кровью. Он прикусил себе внутреннюю сторону щеки, нос заложило — сказывался формирующийся отёк. Кровавая дорожка из носа смешивалась с кровью на губах, капала на пол, делая из Чайлда поистине жалкое зрелище. Стоит Тарталье перестать трепыхаться, и Рангвиндр отпускает юношу. От безмолвно сидящего юноши веяло настоящей благородностью — он бы мог добить лежащего, но всё же, какое бы отвращение Дилюк не испытывал к мерзавцу, полностью выводить его из строя не хотелось — зачем лишний раз марать руки. Тарталья лежит на земле, через силу привстаёт на локтях, шумно дыша и через раз сплёвывая текущие жидкости. — Аякс. — Лицо Дилюка благородно спокойно, несмотря на произошедшую жестокую расправу у юноши лишь слегка порозовели щёки. — Я не хочу, но ты вынуждаешь меня это делать. Ещё один красноватый плевок окрашивает серый асфальт. Чайлд молчит, в голове гудит после хорошей трёпки. — Мне не хочется считать тебя откровенно тупым, но, похоже, так и есть, — Дилюк сказал бы погрубее, но воспитание не позволяло выражаться иначе. — Слова до тебя не доходят, а теперь, похоже, никаких результатов не приносит и избиение? — Так ты считаешь это избиением? — Тарталья через боль в потрескавшихся губах лучезарно улыбается. — А по моему мнению это так — комарики покусали, ах-ха-ха-ха. Друзья Дилюка переглядываются, можно сказать, с неким восхищением смотря на юношу — язвить Дилюку мог решиться либо чересчур глупый, либо излишне самоуверенный человек. — Прекрати донимать моего брата, — прямо говорит старшеклассник со сталью в голосе. — Я ни раз, ни два и ни десять раз просил тебя по-хорошему — и по-плохому. — А я что, виноват, если он такой сла-а-абый? — тянет Чайлд, давя на больное. — Такой беззащитный — как не обратить на такого внимание? Дилюк меняется в лице. Его черты становятся строже, скулы отчётливо проступают под кожей. График дня парня был расписан поминутно, и сейчас он тратил своё драгоценное время просто зазря. Но это было дело чести. Старшеклассник, такой суровый и хладнокровный на вид, до щемящего трепета в груди любил своего младшего братика. Кровные узы были невероятно важны в кругу их семьи, их рода — и Дилюк был искренне привязан к юному Кейе. Они учились в одной школе — после уроков младший ждал старшего брата в группе продлённого дня, а затем они вместе шли домой, держась за руки и тепло обсуждая прошедший день. Дилюк был его опорой и защитой — помогал Кейе с домашней работой, объяснял и наставлял. И, конечно же, защищал от хулиганов. Несколько недель назад их семья попала в страшную автокатастрофу. Переломы и ушибы — не самое ужасное, что случилось с ними. Едва перешедшему в шестой класс Кейе пришлось провести операцию — энуклеацию глаза. Потеря глаза, период реабилитации — всё это сказалось на характере и так не самого уверенного в себе мальчика. И Дилюк поклялся сам себе — любыми силами окружить Кейю заботой, защитить от любого раздражителя. Каждую неделю он покупал и дарил братику разнообразные глазные повязки — разной формы, с разными цветными рисунками. Для каждой из них он старался придумать историю — любимой Кейи была история про подарок от настоящего дедушки-пирата, что сейчас находился в дальнем плавании. И юный Кейя постепенно привыкал к своей инвалидности. Он бы принял её полностью намного быстрее, если бы не такие оторвы как Чайлд. Многие школьные хулиганы с охотой выбрали Кейю в качестве жертвы. Задирать, обижать и обзывать одноглазого мальчишку было легко и весело. Весело до тех пор, пока они не узнавали, кто являлся старшим братом мальчика. — Разве я виноват, что твой братишка так мило пищит, стоит щипнуть его за бок с той стороны, где он даже не видит? — продолжает нарываться Тарталья. — И ты ведь скоро выпустишься из школы, Дилюк. Твой братишка останется совсем без защиты — что же с ним тогда будет? Дилюк был одиннадцатиклассником — совсем скоро он будет сдавать экзамены, совсем скоро он выпустится из школы, его уже ждёт одно из престижнейших высших учебных заведений города. Тарталья был настоящим манипулятором. Хитрый, двуличный и лживый, колкий на язык задиристый мальчишка — настоящая головная боль для своей большой уважаемой в широких кругах семьи. Для получения желаемого результата он был готов использовать самые грязные методы. Чайлду было абсолютно всё равно на Кейю — издевательство ради издевательства над калекой его мало привлекало. Гораздо больше Чайлда привлекал старший брат Кейи. Впервые случайно встретив его в коридоре, Тарталья был восхищён той… Силой, что исходила от старшеклассника. Его классическая рубашка плотно облегала проступающие мышцы рук, жилетка — кто вообще в наше время придерживается такого стиля? — также плотно прилегала к широкой грудной клетке. Как раз в этот же момент к юноше подбежал синеволосый мальчик. Крупная ладонь — какая же сила сокрыта в этой ладони? — нежно прошлась по голове мальчика, братья вместе отправились в столовую на перекус. Нездоровое сознание Чайлда мгновенно придумало, как проверить на своей шкуре ту силу, сокрытую в крепко сложенном красноволосом юноше. Пристать к Кейе было не сложно. Пнуть, завертеть, ущипнуть — несильно, но прямо перед глазами Дилюка. Когда тень старшего брата впервые нависла над Чайлдом, у последнего сладко заныл низ живота. Зачесались кулаки, защекотало в горле и, кажется, в самой душе — то-то сейчас будет. Но вместо ожидаемой драки Дилюк отвёл Тарталью в сторону, где почти двадцать минут от урока читал ему нотации. Старшеклассник вежливо, но настойчиво прочитал всё желающему вырваться и уйти Чайлду целую лекцию о нормах поведения, о том, что к каждому нужно относиться с должным уважением, кто бы это ни был — взрослый ли или ребёнок. Чайлд почти ничего не услышал из того, что говорил ему Дилюк — всё внимание было приковано к венам, что проступали на крепких руках — юноша закатал рукава рубашки до локтей. Но Тарталья не отчаялся. Он решил взять напором, решил изморить свою жертву, чтобы вывести старшего на эмоции. Один, затем второй, пятый разговор с глазу на глаз — и, наконец-то, даже такой терпеливый человек как Дилюк однажды не выдержал. Впервые он тронул его в мужской раздевалке около спортивного зала — оставшись вдвоём, юноша внезапно схватил Тарталью за воротник и прижал к шкафчику. Глаза Чайлда мгновенно зажглись, блеснули бесовскими искрами — разгорячённый после физической нагрузки Дилюк был страшен в своём праведном гневе. Тогда полноценной драки не произошло — в раздевалку заглянул тренер. Но начало уже было положено. Сейчас, лёжа в пыли и каплях собственной крови, Чайлд понимал — он добился своего. Это была далеко не первая их стычка, и Тарталья намеревался использовать Дилюка по-максимуму до его выпуска. — Я буду опорой Кейи до того момента, пока он лично не окончит школу, — Дилюк ставит ногу на спину Тартальи между лопаток и давит, поддаваясь вспышкам неконтролируемой агрессии. — Знаешь, Аякс, — юноша давит ребром каблука на одежду, оставляя на светло-сером пиджачке подковообразный след. — Иногда я думаю, что если бы я знал тебя немного лучше, то решил, что тебе… Юноша убирает ногу, в последний раз пиная лежащего юношу по рёбрам. — Я бы решил, что тебе такое нравится. Тарталья холодеет и бледнеет, закусывает губу от неожиданности. Такие слова… Но Дилюк тут же продолжает: — Но сейчас я думаю, что ты просто неисправимый тупоголовый болван, подросток с шалящими гормонами, неспособный к контролю агрессии, а также к анализу разумных словесных доводов. Закончив свой длинный монолог, Дилюк поправляет галстук и отходит к своим друзьям. — Повторяю ещё раз, Аякс. Прекрати доставать моего братика — остальные задиры нашей школы эту простую истину давно зарубили на носу. Кроме тебя, — компания удаляется, и Дилюк, не оборачиваясь, напоследок бросает: — Подумай над своим поведением, Аякс. В следующий раз будет больнее. Тарталья остаётся наедине с собой. — Несомненно, — усмехается юноша себе под нос. Ему потребовалось около двух минут, чтобы встать на ноги — тело болело, мышцы ныли и не слушались. Тарталья шмыгает носом, тут же закашливаясь — кровь из носа попала в глотку. Но Чайлд совершенно не чувствовал себя униженным, не чувствовал себя побеждённым. Наоборот, сейчас он был как раз победителем. Он получил то, что хотел — в этот раз Дилюк постарался на славу. А значит пришла пора для самой лучшей части этого дня. Не сказать, чтобы Чайлд чересчур злоупотреблял этим, так — раз в неделю. Эта привычка появилась у юноши совсем недавно. И как подобная дерзость вообще могла прийти к нему в голову? Но его тело, его искалеченный разум требовали каждый раз больше. Не сказать, что юноша сильно сопротивлялся своим порочным желаниям. Поднявшись, он пошатываясь двинулся обратно в школу. Уроки кончились, перерыв на обед тоже. Наступило время дополнительных занятий для девятиклассников и одиннадцатиклассников — каждому из них буквально через пару месяцев предстояло сдать экзамены, разные по важности, но, тем не менее, играющие существенные роли в жизни школьников. У Тартальи в это время были дополнительные по биологии — классная руководительница вела их совершенно бесплатно — грех отказываться от такого щедрого предложения закрепить свои знания. Но Чайлд не доходит до кабинета. Вместо этого он, полностью наплевав на самоподготовку, поднимается по лестнице на четвёртый этаж. Все старшеклассники либо ушли домой, либо сидели в кабинетах — коридор был абсолютно пуст. Юноша крадётся вдоль стены, быстрым бесшумным шагом идя в сторону мужского туалета. Он заходит внутрь — ни души, что ж, это ему только на руку. Чайлд проходит к самой дальней кабинке, заходит внутрь и закрывает за собой дверь на щеколду. Кончики пальцев гудят от предвкушения, уже начинает слегка мутить от привкуса собственной крови на языке. Как бы Тарталья ни хотел приступить к основному действу, но спешить в его деле никак нельзя. Он всегда помнил о правилах антисептики — не хотелось бы подцепить случайно какую-то неприятную болячку. Он опускает стульчак и садится на унитаз, поднимая рюкзак и ставя его себе на колени. В рюкзаке вещей медицинского назначения было больше, чем учебников и тетрадок с канцелярией вместе взятых. Сперва он достаёт одноразовую пелёнку и стелит её на стульчак. Припускает штаны и нижнее бельё и садится, упираясь раздвинутыми ногами в стенки кабинки. Его поза довольно комична — основной упор шёл на копчик, согнутая колесом спина позволяла почти без проблем уместиться на унитазе. Чайлд снимает с себя пиджак, приподнимает рубашку… Его тело было похоже на холст, исписанный багряными, лиловыми и синими красками. Синяки различной свежести украшали его бока, они переходили на бёдра и ниже. Перед тем как коснуться своей кожи юноша долго обрабатывает антисептиком свои руки. — А Дилюк-то, видимо, поменял обувь, — вновь усмехается юноша себе под нос. Он затыкает ватными тампонами текущий нос, оттирает ватными дисками, смоченными в перекиси, корки спёкшейся крови в уголках губ. Он не случайно сказал про обувь — в этот раз на его рёбрах были видны отчётливые алые полосы — лопнувшие капилляры в совокупности с содранной кожей. Привычными движениями Чайлд обрабатывает свои новые раны — брызгает мирамистином, где-то хлоргексидином. Ссадины на ногах и руках, дабы убрать грязь и пыль, парень вновь протирает перекисью. Тарталья шумно выдыхает и морщится, вздрагивая от каждого пощипывающего укуса на своей коже. И пока ему так, не сказать, чтобы сильно больно… Терпимо, но на грани неприятного… Закончив с обработкой, Чайлд нетерпеливым броском выкидывает все ватные вещицы в урну. Тарталья прислушивается, но не слышится даже звука шагов по коридору. Он здесь один, а значит, что больше медлить смысла просто не было. Юноша прикусывает внутреннюю сторону щёк, проводит влажной от стерильных жидкостей ладонью по полуэрегированному члену. Затвердеть полностью не составляет труда — боль от назревающих отёков и синяков помогает Чайлду возбудиться за считанные секунды. Он обильно льёт мирамистин на головку члена — несмотря на то, что прошло уже больше шести месяцев, даже полностью заживший прокол юноша продолжал дезинфицировать день изо дня. Тарталья улыбается сам себе — решиться на пирсинг головки члена было его самым отвязным и безбашенным поступком за все его шестнадцать лет. Он неосознанно, но верно шёл к этому шагу несколько лет. Такова была его психология — таким он родился. Всё началось ещё с детского сада. Тогда при игре в дочки-матери он всегда выбирал роль собаки — не папы или дяди, нет. Из пояса от халатика он делал себе ошейник, затягивал его потуже и отдавал «хозяйкам» — дочкам и мамам. Дома юный Аякс любил играть с мягкими игрушками, в основном это были плюшевые кошки и собаки. Однажды его на такой самодельной «привязи» застукали родители. Они, конечно же, испугались — на эмоциях отругали мальчика, в душе боясь, как бы он случайно не удавился от подобной странной игры. Вот же глупые родители! Им же никак не объяснить, что он просто играл роль собаки — верной и храброй, что сидела на привязи и защищала дом и всю семью от любых врагов. Самодельный ошейник казался юному Аяксу чем-то правильным — мальчик не видел ничего такого в собственной обездвиженности. Такая «игра» была лишь зачатком для событий будущего. На этом его «странности» не закончились. В младших классах он, как и многие мальчишки, открыли для себя мир порнографии. Со стыдом, с искренним интересом и присущим юным мальчикам хвастовством они с хихиканьем делились между собой найденными новыми видеозаписями. Только Аякс этого не делал. Да, он как и все смотрел эти видео за компанию, но личной коллекцией ни с кем не делился. Было в этом нечто откровенное, даже в таком возрасте он понимал — его предпочтения, сформированные со временем, экзотичны и могли быть неправильно истолкованы его друзьями. Это была его личная тайна. Вместе с неприличными видео Аякс открыл для себя чудный мир мастурбации. В десять лет ещё не выделялась сперма как у мужчин, которых он видел на экране телефона, да и мальчик знал, что это нормально — оба его родителя были с медицинским образованием, и в эту сферу жизни они уже успели его посвятить. Сперва мастурбировать было приятно до тёмных мушек в глазах, но затем… Затем стало хуже. Ему приходилось мучить себя по десять, а то и по двадцать минут подряд, без перерыва — оргазма достигать никак не удавалось. На тот момент Аякс с разочарованием смирился с тем, что просто, видимо, он никогда больше не сможет получить полноценного удовольствия от самоудовлетворения. Но через два года мальчик решил переосмыслить себя. Ему хотелось вернуть те приятные, яркие ощущения, что он испытывал в начале пути. И Аякс понял — он просто всё это время смотрел не те видео. Классическая порнография его уже не возбуждала — подсознательно хотелось чего-то больше, чего-то… Необычного. И уже четырнадцатилетний юноша, взявший себе во время моды на прозвища и клички имя Чайлд Тарталья (с того момента весь класс обращался к нему именно так, и даже некоторые учителя), погрузился с головой в омут нестандартного, извращённого секса. Несмотря на то, что родители Аякса никогда не скрывали ни предназначение секса, ни как он происходит, юноша всё равно имел к этому процессу слишком пристальный интерес. На уроках биологии тему размножения задавали домой на самостоятельное изучение. Очень жаль — мальчику всегда была излишне любопытна репродуктивная система. Продолжая просматривать различные видео, Чайлд к своему стыду понял, что именно вызывало в его душе и нижней части живота трепетный отклик. Боль. Тарталье приходилось чаще обычного чистить историю браузера, ведь те вкладки, на которых он бывал, поражали своей извращённостью. Сильные шлепки до красноты кожи, щипки за чувствительные соски — неважно, женские или мужские (Тарталья не брезговал и просмотром однополых пар), дёрганье за волосы, белёсые следы с алым центром после укусов — всё это вызывало в юноше неподдельный интерес. Стандартный гетеросексуальный секс был слишком скучным. Не сказать, что Чайлд им когда-либо занимался — он понимал, что ещё слишком молод для подобной близости, да и девчонки в его классе все были слишком высокого мнения о себе — сами они «глупые мальчишки»! Благо интернет предоставлял материал на любой вкус — без приятных ощущений юноша точно никогда не останется. Это был его маленький секрет. Изучая себя, своё тело, в конечном итоге Тарталья мог кончить только тогда, когда перед самым пиком с силой сжимал чувствительную кожу на внутренних сторонах бёдер — мягкую и нежную. Голову простреливало невообразимое удовольствие, тело напрягалось и тут же расслаблялось, мальчик постепенно погружался в сонную негу. Но через некоторое время и этого стало мало. Пик полового созревания, бушующие гормоны — всё это заставляло Тарталью изнывать от постоянных мыслей об самоудовлетворении. Болезненном, резком и грубом, таким, что может понравиться только ему одному. Решение было простым и спонтанным. Родители скептически отнеслись к этой затее но, тем не менее, разрешили сыну проколоть ухо — только одно! Пожалуй, это был один из самых счастливых дней в жизни пятнадцатилетнего Чайлда. Придя в салон к мастеру он волновался, но волнение это было приятным, предвкушающим. Когда тонкая игла пронзила его мочку, Чайлд не издал ни звука — плотно сжал губы, боялся, как бы дурной стон не сорвался с его уст. Мастер даже похвалил его и удивился — в его практике обычно юноши были психологически слабее, и даже прокол мочки уха доставлял им моральное беспокойство. А Аякс молодец — так стойко выдержал боль. Знал бы мастер в чём тут соль, говорил бы совершенно иначе. Пока что Тарталье поставили временное украшение, но юноша уже прикупил себе красивую свисающую серёжку с алым камнем на конце — наденет её совсем скоро. Маленький камушек, поставленный мастером, сперва никто и не заметил в его классе. Но когда Тарталья пришёл в школу с хорошо заметной серьгой, внутри коллектива поднялся настоящий переполох. Ведь всем было любопытно — где это видно было, что парень прокалывал себе ухо? Но Чайлд и не предполагал, что этим своим роковым решением ступил на скользкий иной путь. Его серьгой заинтересовались тогдашние одиннадцатиклассники. Выцепив Чайлда из толпы, они в агрессивной, грубой форме облили парня грязью, сказав, что настоящие парни не носят украшения в ушах. Тарталье не нужно было лезть за словом в карман. Слово за словом, колкость на колкость, и между юношей и главарём группы завязалась драка. Ожесточённая, слепая от гнева и ярости, шум от их склоки распространился на весь этаж. Тогда их разняли подоспевшие учителя, вызвали к директору — словом, произошло настоящее серьёзное разбирательство. Пока их родители ехали в школу, директор в строгой, но справедливой форме пытался разобраться в произошедшем. Но Чайлд не слышал ни слова. Тело до сих пор гудело, кипящая кровь и не думала остывать. Те мягкие места его тела, куда пришлись удары озверевшего старшеклассника, наливались болью. Той тянущей, пульсирующей болью, что так не хватало в жизни Тартальи. Костяшки собственных кулаков чесались из-за стёртой кожи. Проколотая мочка кровоточила — противник целился вырвать украшение из его уха. Новые, пугающие своей яркостью чувства захлестнули Чайлда с головой. Конфликт уладили быстро. Каждый вынес определённый урок из этой ситуации. И больше всего нового вынес оттуда Чайлд. С того дня у Тартальи появилось целых два новых «хобби». Родители были против, но куда уж им спорить со стихийным гормональным подростком? Им пришлось смириться с его страстью к пирсингу — родители успокаивали себя хотя бы тем, что пирсинг не татуировки — снять и всё, работу, если что, престижную, не упустит. Буквально через неделю после драки Чайлд за раз сделал ещё два прокола мочки на том же ухе. Эстетическое удовольствие, удовольствие от раздражающих болезненных ощущений — всё это до воздушной радости в душе нравилось юному Аяксу. Обработка и ухаживание за украшениями не доставляло неудобств — проколы на нём заживали правильно и быстро, как говорится «как на собаке». На этом, конечно, Тарталья не остановился. Юноша не переставал постоянно получать новый опыт — если прокол мочки это одно, то прокол хрящевых тканей — нечто иное. Хеликс было ставить практически не больно — это в какой-то степени даже разочаровало юношу. Что нельзя было сказать про индастриал. Этот вид пирсинга требовал целых два прокола, в довольно трудном месте, если рассматривать ухо целиком. В тот день Чайлд понял, что даже у него есть предел болевого порога — после установки закружилась голова, ухо горело огнём, опухло — ещё не успели зажить предыдущие проколы, а Тарталья уже ставил новый. Всё тот же мастер быстро предпринял все меры: отпоил его сладким чаем, заставил посидеть на мягком диванчике с десяток минут. Как профессионал и в какой-то степени приятель мужчина посоветовал юноше пока воздержаться от новых проколов — дать зажить нынешним — или хотя бы переключиться на второе ухо. Чайлд не хотел трогать правое ухо. Он, так и быть, прислушался к совету старшего — все силы решил пустить на уход, ведь новые проколы требовали к себе специфической заботы. Таким было первое новое хобби Чайлда. Вкусив те первые будоражащие нервную систему чувства во время стычки, с тех пор Тарталья обзавёлся и вторым хобби — драками. Ведь ноющая боль от свежих проколов временна, а вот синяки да ссадины можно получать вновь и вновь, стоит предыдущим лишь слегка зажить. Из относительно спокойного мальчишки Тарталья превратился в «сердце хаоса» — такую пафосную кличку дали ему ребята из класса. Своим проколотым ухом юноша дразнил консервативных старшеклассников — Чайлд ходил драться с ними за школьный корпус едва ли не чаще, чем на уроки. Один на двоих, на пятерых — юноша был чересчур самоуверенным и отчаянным. Грело лишь одно — в его рюкзаке в случае чего есть всё для оказания себе первой помощи. И каждый раз приходя домой после хорошей трёпки — Тарталья жил почти что рядом со школой — первым делом юноша шёл к себе в комнату. Закрываясь на замок, он тут же сползал вниз по двери, нетерпеливо стягивая с себя штаны с нижним бельём. Пока стёртая кожа наливалась краснотой и опухала, пока капилляры ещё кровоточили, Тарталья мастурбировал, рьяно и грубо, быстро скользя ладонью по уже текущей алой головке. Второй рукой он расчёсывал свои раны — неглубокие порезы, давил на лиловые болезненные синяки. Как хорошо, что дома не было родителей — те работали, старшие братья учились в ВУЗах, младший же братик ходил ещё в садик, и лишь младшая сестра сидела в своей комнате. Чайлд мог почти не сдерживать свои стоны, свои болезненные и полные удовольствия выдохи и вздохи. Ему хватало пары минут чтобы прийти к кульминации. Это немного раздражало — всегда хотелось растянуть удовольствие, но юноша слишком перевозбуждался, от чего его выдержки всегда не хватало. Да он больше времени тратил на дальнейшую обработку себя, чем на дрочку. Как бы ни было лень, но он долго и тщательно протирал свои раны обеззараживающими жидкостями, накладывал повязки. И да. Мастер по пирсингу предупреждал его, что новые проколы пока делать не стоит. Но речь ведь шла про ухо, ведь так? Это спонтанное решение, решение смелое, безрассудное и кардинальное было принято Тартальей без раздумий. И хотя пирсинг, что он возжелал сделать, по правилам можно было совершить лишь с восемнадцати лет, юноша всё же нашёл салон, где закрыли глаза на его возраст — недавно исполнившиеся шестнадцать лет. — Довольно смелое решение для твоего возраста, — говорила ему девушка, перед которой Чайлд жутко стеснялся. Но ничего не поделать — именно она была той, кто могла профессионально осуществить прокол под трудно запоминающимся названием ампалланг. Выискивая информацию в интернете, Тарталья вычитал, что, оказывается, можно сделать пирсинг в таком интимном месте. Выбор пал именно на ампалланг — штанга должна была пройти горизонтально через головку, не задев уретру. Писалось, что пирсинг весьма болезненный, но в будущем сможет приносить дополнительную приятную стимуляцию тканей головки — как во время секса, так и во время мастурбации. От принятого решения у Чайлда в душе приятно и волнительно защекотало. Боль вперемешку с удовольствием… Это как раз то, что ему хотелось бы испытать. Правда, Тарталья бросил читать статью, так и не дочитав до того момента, что после прокола придётся воздержаться от любых тактильных взаимодействий с членом на несколько долгих месяцев до момента заживления. К счастью, прокол как и установка первого украшения делались на неэрегированном члене. В такой волнующей ситуации, со страхом перед неизвестностью у парня просто бы не встал. Это было очень больно. Конечно, не до слёз и истерик, нет — у юноши был весьма высокий болевой порог. Но пирсинг любой части его уха не сравнится с тем, что он испытал в тот день. Никто из родных до сих пор так и не знал про него — логично, никто ведь из родных не станет заглядывать ему в трусы. А следующий медосмотр, если не случится чего экстренного, будет разве что перед поступлением в ВУЗ — к тому времени прокол хорошо заживёт, и не составит труда снять штангу перед походом к врачу, дабы не вызывать лишних вопросов. Новость о том, что ему нельзя будет касаться себя там едва ли не полгода, разбила сердце Тартальи вдребезги. Но ничего не поделать — он ведь не хотел никаких осложнений, не хотел занести инфекцию в свежую рану. Чем меньше он будет касаться себя там, тем быстрее будет идти регенерация — по крайней мере так ему сказали в салоне. Болевые ноющие, тянущие и режущие ощущения стали нормой в жизни девятиклассника. Без эякуляции жизнь стала пресной — долгое воздержание сказывалось на его и так нестабильной нервной системе. Так ещё и к экзаменам надо было готовиться… Но этот период надо было просто перетерпеть. Только перейдя в новый класс, Чайлду казалось, что дни тянутся бесконечно. На самом же деле юноша и моргнуть не успел, как за окном уже наступил апрель. Его ухо давным-давно зажило — спасибо тщательному уходу и правильно подобранным украшениям. Что же касается ампалланга… Лишь месяц назад Тарталья почувствовал, что прокол полностью зажил. Головка больше не опухала, не отекала и не краснела; из дырок больше не подтекала лимфа и другие подобные выделения. Даже боли почти не было — Чайлд легко мог перекатывать штангу влево-вправо, и та двигалась легко, без каких-либо затруднений. Едва осознав, что прокол зажил, первым делом юноша заперся в своей комнате. Первый оргазм, что он испытал после длительного воздержания, был слабым — сказывалась потеря хватки. Ему буквально пришлось учиться мастурбировать сначала — по-иному брать член в ладонь, по-другому ставить пальцы, чтобы те захватывали шарики штанги. Тот оргазм, что он испытал после того, как разобрался со своими пальцами был… Неописуем. Чувствительность и так самой чувствительной части члена — головки — увеличилась ещё в несколько раз. Его не хватило даже на пять минут — внезапно зазвенело в ушах, в глазах потемнело, и кажется он даже издал утробный стон (хорошо, что в тот день дома никого не было). А после оргазма юноша расплакался. Расплакался от счастья, расплакался от переполнивших его эмоций. Возможно, ещё из-за подсознательного понимания того, что модификации его тела, его интимные предпочтения — всё это воспринимается обществом в штыки, с непониманием и осуждением. Но даже если и так, Тарталья не собирался вот так просто отказываться от того, что нравилось лично ему — для этого он слишком, слишком любил самого себя. Таким образом его поступки, его мышление и предпочтения привели юношу к тому, что сейчас вместо того, чтобы готовиться к экзаменам, он сидит, скрючившись, на унитазе в школьном туалете и бесстыдно занимается самоудовлетворением. Не сказать, что Чайлд не мог дотерпеть до дома. Дело было в самой атмосфере — запретной, другой. Дерзкой. Осознание неправильности происходящего, понимание, что его могут поймать с поличным в любой момент — всё это возбуждало юношу до мурашек, до сладко тянущих прострелов внизу живота. — Мф… — обработанные пальцы касаются таких же обработанных ссадин, кое-где слегка кровоточащих. Юноша давит на саднящие раны, слегка растирает их кончиками пальцев. Пальцам второй руки приходится сжать основание члена — нет, слишком рано, чтобы кончать. Тарталья ещё не насладился полностью теми следами, что оставил на нём Дилюк. Юноша не любил разводить слишком много грязи — кровоточащих ран Тарталья избегал, расчёсывая в основном поверхностные ссадины. Больше всего ему нравилось трогать их опухающие на глазах края, раздражённые и сильно ноющие. — Б-блять, — юноша шипит, задерживает дыхание и выгибается дугой. Широко разведённые ноги дрожат от перенапряжения — сказывалась неудобность позы. Подушечки пальцев скользят по свежим царапинам, и дальше по коже, натыкаясь на округлые лиловые синячки. Чайлд весь обращён в слух, ведь нельзя допустить, чтобы кто-то сейчас внезапно зашёл. Потому что он не сдерживает себя, свои эмоции: на всю кабинку раздаются громкое, частое пыхтение; скользкий влажный звук вторит дыханию юноши, и звуки сливаются в непристойную какофонию. Рука быстро-быстро движется по члену, быстро, чтобы затем задержаться на головке, мелкими и частыми движениями растирая эту сверхчувствительную область. Скользкие от смазки металлические шарики раздражают края сделанного прокола, длинная штанга скользит влево-вправо, вторя растирающим головку пальцам. — А-ах… Мф… — у юноши затекла спина, поясница, затекли задранные вверх ступни. Но Тарталья не изменит позы, пока не добьётся своего — в этом деле он был принципиальным и жутко упрямым. Пальцы давят на синяки, частота движений увеличивается, и под один-единственный стон облегчения юноша кончает себе на живот. Его пробивает крупная судорога, между ног всё пульсирует и ноет, несмотря на полученный оргазм. В туалет за все эти минуты так никто и не зашёл. У Тартальи было много времени, чтобы привести в порядок и себя, и своё… Место. Ещё несколько минут он сидел без сил, поглощённый приятными ощущениями. Как только первая дымка оргазма спала, его тело накрыла целая волна неприятных ощущений. Затёкшие конечности плохо слушались, боль от расчёсанных ран усилилась, сделавшись почти что раздражающей — всё-таки даже ему иногда хотелось отдохнуть от неё. Но так было всегда. Сначала юноша что-то делал, а уже затем думал о последствиях — такова была его природа. Надо отдать Тарталье должное — следы за собой он всегда убирал идеально. Поверх окровавленных и испачканных в сперме салфеток он накидывал туалетную бумагу так, чтобы сверху ничего не было видно. Никто ведь не станет копаться глубже в мусорном ведре, ведь так? — Ты сегодня припозднился, — едва переступив порог квартиры, Чайлд вздрогнул, услышав голос Мамы. Он и забыл, что родители из-за каких-то там конференций или чего-то подобного возвращались домой раньше обычного. — Как прошли занятия? Прежде чем юноша успел что-либо ответить, Мама успела подойти к нему слишком близко. — Аякс, — в голосе женщины послышались недовольные нотки. — Ты что, опять дрался? Тарталья закатил глаза (но так, чтобы этого не заметила Мама). Сейчас начнётся, Боже. — Аякс, ты ведь уже взрослый парень, — начинает отчитывать его в который раза Мама. — Голова-то на плечах имеется? В твоём личном деле уже и так есть пометки о твоём поведении. Ты понимаешь, что у тебя могут быть проблемы в будущем? Тарталья принялся молча раздеваться и, стараясь особо не хромать и не кривиться от боли, прошёл в свою комнату. Мама встала в дверях, не позволив юноше закрыть дверь на щеколду. — А к экзаменам ты готовишься? Хотя бы для вида? — Ну мама, — юноша тяжко вздохнул. Пора заканчивать этот спектакль. — Ты же сама мне говорила, что экзамены в девятом классе полная ху… Ээ… Чепуха, — юноша почесал затылок и с неловкостью потёр кончик носа. — И тем более я остаюсь в школе до одиннадцатого. Никто меня никуда не выкинет из школы. — И тем более, я же не глупый, — сладко протянул Тарталья, глядя Маме в её голубые глаза. — С такими родителями как вы мне просто грех не сдать биологию на высшую оценку. А язык, и что там ещё, а, химия — плёвое дело (что ж, пока на уровне девятого класса Тарталья в ней разбирался — спасибо грамотному учителю). — Уж не надо льстить, Аякс, — усмехнулась Мама, тем не менее понимая: сын прав. В семье медиков запороть биологию на уровне школьных знаний было бы настоящим грехом. — А я правду говорю, правда, — губы Чайлда растянулись в милой улыбке. — Нынешние экзамены — не проблема. Оставь это мне, а вернёмся к разговору ближе к одиннадцатому классу. — Я надеюсь, Аякс, что к тому времени ты повзрослеешь и избавишься от этой глупой привычки встревать в неприятности, — подытожила женщина. — Помни, что по твоему поведению складывается впечатление обо всей нашей семье. А нам вовсе не нужна дурная репутация. Что ж, пока у юноши не было никаких серьёзных проблем в жизни. Скандалы начались лишь тогда, стоило Тарталье перейти в одиннадцатый класс. Восемнадцатилетний юноша так и продолжал жить по своим законам. Всё те же драки и стычки за корпусом — уже, конечно, не с Дилюком, но с не менее опасными противниками. Без Дилюка уже не так интересно было задевать Кейю, да и тот подрос, появилась в нём некая самоуверенность. За два года Чайлд успел обзавестись новым проколом — ярко-красная штанга «банан» теперь украшала его пупок. К сожалению или к счастью, но в конце этого класса его ждали выпускные экзамены. Те самые, что в дальнейшем решат его судьбу — баллы за каждый из трёх экзаменов суммировались, и с этим результатом юноше предстояло конкурировать с такими же выпускниками за место в высшем учебном заведении. Думал ли Тарталья о том, кем бы он хотел быть в будущем? Кем стать, что делать? Мало кто в этом возрасте серьёзно задумывается над этим вопросом, а уж особенно такой, как он. У парня в самом рассвете сил гормоны подогревали кровь, делая из Тартальи настоящего сорванца. Какие уж тут уроки, какая подготовка? Ему хотелось гулять, хотелось жить в своё удовольствие — драться, дрочить и спать. Ведь молодость бывает всего однажды, чтобы тратить её на какую-то там учёбу! Возможно, юноша вёл бы себя совсем иначе, будь он из другой семьи. Несмотря на многодетность, семья Аякса была очень обеспеченной. Но деньги не валились им с неба — всё зарабатывалось родителями юноши непосильным трудом. Все члены его родословной так или иначе были связаны с медициной. Отец Тартальи был врачом-онкологом, Мама — акушером-гинекологом и эндокринологом. Оба старших брата сейчас учились на старших курсах самого престижного в их городе медвуза — его же в своё время заканчивали и родители Чайлда. Сестра училась в школе и не мыслила свою жизнь без биологии и химии, и вот, по идее, пришла пора и Тартальи ступить на этот путь. Но он не хотел. Юноша не видел себя в медицинской сфере. Если братья и сестра сами изъявили желания связать жизнь с медициной на радость родителям, то Тарталья был настоящей врединой. Не сказать, что Чайлда не привлекала медицина в принципе — всё-таки он был окружён ей с самого рождения. Ему было… Просто всё равно. Он прекрасно знал, какой титанический труд ему предстоит совершить, чтобы получить диплом и потом идти дальше. И сейчас ему вовсе не хотелось с этим заморачиваться — ведь тогда его будут ждать сплошные учебники и зубрёжка. Конечно, юноша мог бы учиться от балды, но личностные качества не позволили бы ему делать всё абы как — либо Чайлд делает что-то идеально, либо не делает никак. А чтобы добиться идеальности в меде потребуется много сил и времени. А когда же он будет успевать гулять и заниматься своими делами? — И что на этот раз сказали родаки? — Тарталья вместе со своим лучшим другом Скарамушем (тоже не имя — прозвище) сидел на лавочке у подъезда. На дворе уже стемнело, и лишь яркий огонёк от сигареты в зубах друга Тартальи освещал их хмурые лица. — Да как обычно, — Чайлд страдальчески закатил глаза, подавляя раздражение. — Что поступить в мед это моя обязанность, и что я, если этого не сделаю, стану позором нашего рода. — Звучит хуёво, — после длительного молчания ответил Скарамуш. Юноша сочувствовал Тарталье, но выражать свои чувства не умел, а находить подходящие слова поддержки и подавно. — Знаешь, я, на самом деле, могу вообще не париться, — принялся откровенничать Чайлд. — У моих родителей есть определённые связи. Даже если я завалю экзамены, меня всё равно возьмут учиться, причём на бесплатное. Скарамуш не изменился в лице, лишь крылья его носа напряглись и задрожали. — Ого, — единственное, что смог ответить парень. Он был одноклассником Тартальи — вместе учились в классе с биологическим уклоном. — Я, кстати, планирую поступать туда же, куда и ты. Это было до боли несправедливо. Скарамуш хотел стать врачом — а точнее, его мечтой было в будущем создавать людям различные протезы. Мальчик ещё с детства был одержим этой едва ли не магией. Заставить кусок металла и проводов войти в резонанс с человеком — это ли не чудо? В том же детском саду что и Аякс мальчик любил играться с шарнирными куклами — менять им конечности местами, как-то модернизировать, используя подручные материалы: нитки, резинки и прочее. Но семья Скарамуша была не такой сплочённой, как у Чайлда. Отца у него не было — даже в свидетельстве о рождении стоял прочерк. Что же касается мамы… У неё был сложный, тяжёлый характер. Она любила сына, но никогда не показывала свои эмоции бурно. Лицо женщины было всегда непроницаемым, спокойным, словно ей было всё равно на всё происходящее. Скарамуш вырос недолюбленным ребёнком. Он привык полагаться лишь на себя, привык показывать зубы в ответ на любой раздражитель — ведь главным было защитить себя и неважно, что раздражитель мог быть со знаком «плюс». Так юноша и познакомился с Чайлдом — однажды они сцепились в драке, и слово за словом, но между ними каким-то чудом смогла зародиться дружба. Но несмотря на приятельство, Скарамуш завидовал Тарталье чёрной завистью. Беспечному Чайлду уже было обеспечено место в будущее — которое он даже не хочет! Тогда как Скарамушу придётся из кожи вон вылезть, чтобы попасть на бесплатное — таких огромных денег за обучение у его мамы точно не было. — О, — Тарталья был удивлён этой новостью. Несмотря на их общение, парень никогда особо не интересовался жизнью друга. — Надеюсь, мы попадём в одну группу. — Так ты всё-таки решил пойти на поводу у родителей? Будешь поступать туда, куда хотят они? — сердце Скарамуша сжалось — не хватало ещё Чайлда в конкурентах! — Ну а куда мне ещё деться, — безразлично протянул парень. — Поступлю, а там посмотрим. Может, в процессе обучения что-то и понравится. В конце концов кем-то, наверно, стану. — Я очень рад за тебя, Чайлд, — растянув губы в улыбке, прошипел Скарамуш. Зависть душила его, желчь грозилась капнуть с кончика языка. Но парню не хотелось ссориться с Тартальей. Лучше он будет лицемером, но кто знает: возможно, через наивного парня и его родителей Скарамуш однажды сможет попасть в более элитное общество, туда, где крутятся деньги и влиятельные, умные люди. — А ты что такой кислый? — Тарталья внезапно обнял низкорослого мальчишку за плечи и принялся ерошить ему волосы кулаком. — Не переживай ты так, поступишь! Ты ведь тот ещё душный зубрила! — Отъебись от меня, придурок! — взвился Скарамуш, умудрившись вывернуться и больно прикусить предплечье Чайлда. Короткий рефлекторный стон, что издал Тарталья, заставил замереть их обоих. — О, Господи, — фыркает Скарамуш, брезгливо вытирая слюну с губ. — Я и забыл, что ты… Такой. Только Скарамуш был посвящён в самые сокровенные тайны Тартальи. Он даже видел прокол на его головке — это событие ещё больше скрепило их дружбу. — Ну не надо мне тут, — громко и чётко возразил Чайлд, тем не менее слегка покраснев. Иногда ему казалось, что какой-нибудь подобный стон в неподходящий момент однажды заведёт его в неприятную ситуацию. — Грёбаный извращенец-мазохист, — дразнит Скарамуш Чайлда. — А ты планируешь что-нибудь ещё прокалывать? — тут же с интересом спрашивает он. — Хочу ещё язык, — глаза Тартальи тут же зажигаются огнём — он обожал обсуждать свои проколы и пирсинг в целом. — И бровь, возможно. — Родители же вроде не разрешали тебе «портить лицо». — Значит им придётся смириться с моим «испорченным лицом», — фыркнул Чайлд. — Я втайне от них ещё и соски проколю ближе к экзаменам. Этим летом мы отдыхать никуда не поедем из-за мороки с поступлением, так что без майки они меня увидят дай Бог через год. К тому времени что-нибудь придумаю. — Ты удивительный, Тарталья, — Скарамуш устало покачал головой. — Удивительный балбес. — Нарываешься на драку? — с вызовом, но с ноткой озорства спросил Тарталья. Его голубые глаза встретились с тёмно-синими. — Давай лучше думать о предстоящих экзаменах, — Скарамуш молча докуривает сигарету и бросает её на землю, затаптывая ногой. Июнь наступил намного раньше, чем ожидалось. Последний звонок, выпускной — всё смешалось, оставив после себя лишь приятные воспоминания. Но как и ожидалось, на одном интересе без постоянного зазубривания такие сложные экзамены было не вывести. Не набравшего в итоге баллов на бесплатное место, но зато с проколотым языком, бровью и сосками юношу родители сильно потрепали — что ж, это было хотя бы справедливо, Тарталья ведь и не волновался особо о своём будущем. И родителям пришлось использовать свои связи, свои статусы, своё не последнее место в медицинской сфере, чтобы протолкнуть и-в-кого-ты-такой-вырос сына на Лечебное дело — факультет, по окончании которого можно будет уйти в более узкую специализацию. Самое то для такого человека как Тарталья, что пока не определился с будущей профессией. Конечно, быть человеком, которого «сунули родители по собственному желанию в престижное учебное заведение» не хотелось, и Чайлд делал вид, что он правда рад своему поступлению, пускай и несправедливому по отношению к другим выпускникам. Но это ведь не его проблемы, ведь так? И вот первого сентября он, восемнадцатилетний полный сил и энергии парень, стоял рядом со Скарамушем на торжественной линейке для первокурсников на площади около главного корпуса своей Альма Матер. Для них читали речь высокого полёта люди, для них играл гимн, пел хор и танцевали студенты из местных кружков. — И зачем вся эта показуха? — вымученно шипит Скарамуш, нетерпеливо топчась на одном месте. — Поскорее бы уже на пары отправились. — Ты же знаешь, что сегодня их не будет, — весело восклицает Тарталья, похлопывая друга по плечу. Скарамуш дуется, но тем не менее уже безмолвно продолжает смотреть происходящее представление. Упорный труд, реки слёз и истерик, куча порванных в гневе тетрадей, но Скарамуш всё же сумел добиться своей цели — он как и Тарталья занял бесплатное место. Осознание того, сколько денег он сэкономит за годы обучения, грели парню душу — он даже позволил себе кротко улыбнуться. И даже его мама была рада — впервые за долгие годы юноша увидел на её кукольном лице нежную улыбку, которой ему так не хватало. Чайлд же был как всегда в приподнятом настроении духа. В отличие от своего более сдержанного товарища Тарталья во всём старался находить плюсы. Теперь он больше не какой-то там школьник — сейчас он будет получать настоящие знания, профессию, что позволит заработать ему кучу денег. А если что, родители всегда смогут пристроить его в местечко потеплее. Конечно, Чайлд был не совсем уж бессовестным. В глубине души ему всё же было стыдно за то, что родителям пришлось договариваться с другими людьми за него. Тарталья дал себе слово — он обязательно добьётся того, чтобы о нём заговорил весь ВУЗ. Родители точно будут им гордиться — надо всего лишь подождать. Тарталья и Скарамуш по счастливому стечению обстоятельств попали в одну группу — одна удача из череды предстоящих удач на пути Чайлда. И на следующий день они всей группой собрались около входа в главный корпус, чтобы вместе пойти искать нужный кабинет, где у них была первая пара — не урок, а именно пара! Группа студентов зашла внутрь и принялась подниматься по лестнице выше. Тарталья не мог перестать вертеть головой — слишком уж был красив интерьер здания: столетние белоснежные колонны, картины великих учёных, что украшали стены — всё это создавало некую торжественную атмосферу в душе первокурсников. — А какая у нас, кстати, первая пара? — спросил Чайлд. Да, он даже не удосужился заглянуть в расписание, так, кинул пару тетрадок в рюкзак и отправился в путь. — Зоология, — отвечает ему кто-то из группы. Зоо… Чего? Находясь в неком сомнении, Тарталья всё-таки соизволил заглянуть в расписание. То, что он там увидел, заставляет юношу мгновенно вскипеть от возмущения. — Это что вообще такое? — шипит он, бегая глазами от предмета к предмету. — А что не так? — переспрашивает Скарамуш, заглядывая другу в телефон. — Заче… Тарталья оглядывается и, убедившись, что они с товарищем отстали от основной группы, принимается бурно шептать Скарамушу чуть ли не в лицо: — Нахуя нам эти предметы? — юноша тычет пальцем в стекло экрана. Скарамуш смотрит на Чайлда как на настоящего придурка. — А ты что, думал, что на первом курсе у нас сразу же будут профильные предметы? — юноша говорит так, словно наставляет нерадивого ребёнка. — Конечно, сейчас у нас будет и история, — он листает расписание вниз и указывает на ячейку, где был написан этот предмет. — И экономика, физика, зоология… — Кстати говоря, насколько мне известно, раньше в учебном плане не было зоологии, — случайно подслушав разговор двух друзей, в диалог вступает их одногруппник — некий синеволосый юноша одного роста со Скарамушем. От этого парня просто веяло неким благородством и воспитанностью. — Её ввели только с этого года. Тарталья страдальчески закатил глаза. Зачем, зачем им эти предметы? Он ещё не начал учиться, но уже был недоволен. Да, у них будет анатомия, латынь, и ещё какие-то более полезные предметы, чем, блять, история и экономика. Он понимал, что, скорее всего, на этих предметах не будут требовать особых знаний, но ему было просто жаль времени. Ведь вместо непрофильных предметов можно было бы поставить лишний час той же анатомии… Почему в учебной части сидят такие дураки? И если историю, экономику и физику Чайлд собирался просто прогуливать — ещё чего, не хватало ему сидеть на этих никому ненужных предметах — то вот с новым предметом будет сложнее. Они как раз подходили к нужному кабинету. Чем дальше они шли по коридору, тем чаще вдоль стен появлялись шкафы с различными экспонатами. Если на историю и подобные ей родители ещё могли бы закрыть глаза, то вот с зоологией было и правда сложнее. Чайлд просто не понимал, почему именно зоология а не, например, простая биология. Если в общей биологии Тарталья благодаря школьным знаниям мог бы что-то ляпнуть, то в животных он был почти нулём, кроме тех знаний, что требовались для сдачи итогового экзамена. Животные мало интересовали юношу — в конце концов, он собирается людей лечить, а не зверушек. Для чего? Для чего ввели этот предмет? Чтобы забить часы в расписании? Почему нельзя сразу перейти от ненужного к главной сути: физиологии там, фармакологии… Сколько ещё ненужных предметов предстоит ему тупо отсидеть в этом учебном заведении? Тарталья мыслил крайностями, и этот раз не был исключением. Импульсивность его характера мешала ему мыслить рационально. А слова о том, что эти предметы нацелены на «общее развитие», ещё больше выводили юношу из себя. Он и так вполне развит, и если что, всегда сможет какой-нибудь факт или дату подсмотреть в Интернете. — Да почему ты так взъелся? — видя, что от негодования у Чайлда скоро пойдёт пар из ушей, Скарамуш поспешил его успокоить: — Все эти предметы будут идти только до Нового года, то есть всего один семестр. И по ним всем зачёты даже, ну, кроме зоологии. Это новость немного успокоила пыл юноши, но он всё ещё был несколько недоволен. — Ты аккуратнее, а то дырки в зубах сейчас пробьёшь, — Скарамуш пинает Тарталью локтём в бок, от чего последний неуклюже заваливается на бок. Чайлд и не заметил, как во время своих активных размышлений принялся по привычке играться со штангой в языке. Та забавно, звонко стукалась об зубы, и Тарталья настолько этим увлёкся, что эти звуки стал слышать даже Скарамуш. Надо сказать, что такой внешний вид, какой был у Тартальи, мало приветствовался в стенах престижного высшего учебного заведения. Первокурсникам ещё прощали яркие волосы, к старшим же курсам обучающихся мягко добровольно-принудительно заставляли менять оттенок волос на более привычный. Что же касается пирсинга… Проколотая бровь, язык, множество проколов в ушах — всё это было принято комиссией не с самыми тёплыми чувствами. Так «уродовать» своё лицо, а тем более мальчику, парню… Юношеское баловство, но всё-таки он теперь не школьник, а студент элитного учебного заведения… Но пока, как и в случае с волосами, Чайлду позволили выглядеть так, как он выглядел сейчас. Может, сам ещё ума наберётся и снимет с себя эти железки — так решили люди постарше. Знали бы они причину этих проколов, знали бы в каких местах у него они ещё есть — возможно, думали бы о, на первый взгляд, приличном парне совершенно иначе. Перед входом в кабинет они все дружно надевают белые халаты — эта спецодежда нужна будет им едва ли не на каждом предмете. Всей группой они дружно заходят в кабинет. Здесь парты стоят далеко не как в школьном классе — те поставлены вертикально и сдвинуты вместе, образуя некое подобие конференц-зала. Рядом с доской стояла обособленная парта, видимо, для преподавателя. Ещё вчерашние школьники принялись занимать места, рассаживаясь по кругу. Тарталья сел поближе к доске, напротив входной двери. По правую руку от него примостился Скарамуш. Разложив пенал и тетрадь перед собой, Чайлд принялся осматривать кабинет. В нём не было ничего необычного, помещение напоминало обычный школьный класс, разве что больше площадью. Непривычно поставленные парты также напоминали о том, что ребята находились уже не в школе. Преподаватель пока не пришёл. — А у тебя очень необычный внешний вид для мальчика, — внезапно раздался звонкий женский голосок по правую руку от юношей. Тарталья наклонил корпус, повернул голову и тут же наткнулся на два ярких глаза цвета карамели. Девушка улыбнулась во все тридцать два, качнула головой, так что её два высоко собранных длинных хвоста пришли в движение, вторя движениям хозяйки. — Извини? — Тарталья напрягся. С девочками, конечно, драться он себе позволял редко. Но ему вовсе не хотелось бы слышать насмешки над своим внешним видом в первый же день учёбы. — Что ты, я вовсе без негатива это сказала, — словно почувствовав изменившееся настроение юноши, девушка тут же поспешила его успокоить. — Я говорю искренне. Скарамуш скептически обвёл девушку глазами но, тем не менее, в диалог решил пока не вступать. — Меня зовут Ху Тао, — она протянула Тарталье руку. Было видно, что девушка довольно экстравертна — ничто не мешает ей обзаводиться новыми знакомствами. — Я Чайлд Тарталья, — пожав руку в ответ, ответил Чайлд. Ху Тао скептически подняла бровь. — Какое необычное имя… — Да он придурок просто, — цыкнул Скарамуш. — Его зовут Аякс. А тот бред, что он только что сказал — его школьная кличка. Девушка тут же рассмеялась, прикрыв рот ладонью. На её ногтях был сделан аккуратный чёрный маникюр. — Я и сама хотела бы проколоть бровь, — начала говорить она, с живым интересом разглядывая бровь юноши. — Это больно? Чайлд снисходительно фыркнул. — Ну, у всех разный болевой порог, — принялся объяснять он. — У меня, например, высокий — не особо было больно. Тем более такое место как бровь… Ты даже не почувствуешь. А вот язык… Тарталья высунул напряжённый язык, демонстрируя девушке штангу с накрутками из опала. Яркие голубые шарики — под стать глазам Аякса — переливались красивыми бликами и оттенками голубого. Несколько одногруппников Чайлда, увидев это, прекратили свои разговоры, обращая своё внимание на разговаривающую парочку. — Ничего себе, — удивлённо вздохнула Ху Тао. Спустя несколько секунд в её взгляде появились лукавые искры. — А я вижу, одной бровью и языком ты не обошёлся. Халат Чайлда был расстёгнут, тело же облегала плотная белая майка с незамысловатым рисунком. На белых областях груди виднелось, в общей сложности, шесть бусинок сосков. — Ха-ха, а ты наблюдательна, — то, что кто-то так в открытую обратил внимание на пирсинг его сосков, заставило юношу занервничать. Никто никогда раньше не озвучивал этот его поступок напрямую, поэтому Чайлд переживал новые для себя эмоции: смущение вперемешку с озорством. Пусть только попробует как-то задеть его, пусть только попробует зло пошутить, Тарталья мигом поставит её на место! — Тоже штанги? — спросила она. — А почему туда кольца не захотел вставить? То, как спокойно и открыто говорила Ху Тао, несколько успокоило юношу. — Да так… Пока хочу штанги. На этом их диалог оборвался — слишком сильно затянулась неловкая пауза. — Эм-м-м, — протянул Чайлд, чтобы прекратить молчание. — А где, кстати, наш учите… Наш препод? Прошло уже десять минут от уро… От пары. Разве можно опаздывать на первую пару у первокурсников? Какое мнение сложится у них, едва поступивших в это заведение? — Он придёт через пару минут, — ответил юноше тот паренёк, что встрял в их со Скарамушем диалог. Оказалось, этот парнишка был их старостой. — Написал мне, что идёт из другого корпуса. Точнее, бежит. — Ну пусть поторопится, — недовольно буркнул Чайлд. Зная, сколько лет этому ВУЗу, можно легко предположить, что к ним на пару придёт какой-нибудь доисторический дедок. Удивительно, что он умел пользоваться телефоном и смог связаться со старостой. Тарталья прикрыл глаза, его нога принялась непроизвольно активно раскачиваться вверх-вниз. Как умный и смышлёный юноша (по крайней мере Тарталья считал себя именно таким) он придерживался одного правильного мнения: давно пора всех стариков сослать на пенсию, заменив состав на более молодых педагогов. Ведь молодым людям намного легче быть на одной волне с такими же молодыми преподавателями. — Надеюсь, он хотя бы к концу пары до кабинета доковыляет, — протянул Чайлд, погружённый в свои мысли. — Чего? — не понял Скарамуш. — Забей. Неожиданно в коридоре послышался шум шагов. Темп был быстрым — человек явно спешил, торопился, едва ли не бежал. — Здравствуйте, дорогие студенты, — в дверном проёме появился мужской силуэт. — Приношу глубочайшие извинения за моё опоздание, сами понимаете, первое сентября, утверждение учебного плана — полная неразбериха. Прошу, садитесь. Как только в дверях появился преподаватель, студенты тут же вскочили со своих мест. Получив разрешение, все также одновременно сели обратно на стулья. — Пс, — Скарамуш прижал ладонь к губам, пряча в ней лукавую улыбку. Его шёпот был подобен голосу змея-искусителя. — Тарталья, ты рот-то закрой. Чайлд не мог поверить своим глазам. Все его представления о дряхлом старике, профессоре-учёном в очках и с тростью — все эти стереотипы мешали юноше принять действительность. — А он в твоём вроде вкусе, не так ли? — продолжал шептать парень, подбивая Тарталью локтём в бок. — Алё, придурок, вернись в реальность. Скарамуш был единственным человеком, что в мельчайших подробностях знал о разнообразных предпочтениях Чайлда. Даже такому как Тарталья иногда было необходимо с кем-то поделиться своими бурными эмоциями. Но не мог же он поговорить обо всём с родственниками? И одноклассник Тартальи стал тем, кто не по своей воле знал слишком много. В отличие от буйного, лезущего на рожон и ищущего на свою задницу приключений Тартальи, Скарамуш был противоположностью юноши. У Чайлда что в голове, то и на языке, а в более запущенных случаях и на кулаках. Скарамуш же был более холодным. Скорее всего эти черты он перенял от своей матери. Но внешняя спокойность делала его ещё более опасным, опаснее Тартальи. Ведь за хладнокровным лицом скрывались разнообразные эмоции, мысли, что нельзя было предугадать. Он делал пакости исподтишка, лгал, юлил и лицемерил, оставаясь при этом на вид белой овечкой. Но Скарамуш был далеко не овечкой. Юноша был настоящим волком в овечьей шкуре. И если потребуется, однажды он спокойно пойдёт по головам. На этом поле он с Чайлдом и сошёлся. Тарталья мог часами рассказывать ему о своих приключениях, в то время как Скарамуш выступал в роли смиренного слушателя. Это устраивало их обоих. И именно поэтому юноша был единственным, кто знал: Тарталья конченный мазохист. Он видел каждый его пирсинг, был свидетелем расчёсанных до крови ран и тёмно-синих синяков. Пару раз он принимал участие в драках бок о бок с Чайлдом. Скарамуш не осуждал предпочтения Тартальи, нет. Ему, в общем то, было всё равно. И парень не был удивлён даже тогда, когда Тарталья с упоением рассказывал ему про приложение для знакомств исключительно для секса. — Ты же мне все уши проныл о том, что тебя с твоими предпочтениями ни один человек не поймёт, и что тебе обеспечена дрочка до конца жизни, — однажды ткнул Скарамуш Тарталью носом в противоречие. — Да, но я ведь не знал об этом приложении! — настаивал он. — Тут… Тут есть люди на любой вкус… Чайлд игрался с огнём и не боялся обжечься. И так почти год назад он испробовал всё: секс с девушкой, с девушками как в роли активного, так и пассивного партнёра (ведь жизнь дана лишь один раз)! По такой же логике Чайлд встречался и с парнями, и даже взрослыми мужчинами. В те безумные месяцы Тарталья понял три вещи: на свете есть ещё люди, помимо него, которым нравится получать сексуальное удовольствие от болевых ощущений. Приятной новостью было и то, что есть люди, которым нравится эту боль причинять (конечно, в пределах обговорённых рамок). Но самым соком была конечная мысль, вывод, что вынес Тарталья из полученного опыта. Он нашёл свой типаж: особые чувства в его груди и низу живота вызывали взрослые мужчины, что были старше его минимум на десяток лет. Крепко сложенные, высокие, у таких уже зрелых, состоявшихся людей был, в основном, богатый сексуальный опыт. А вместе с ним и жизненный — при общении с такими мужчинами Чайлду нравилось то покровительство, что оказывали они на юного мальчишку. Только подобного типа мужчин Тарталья в дальнейшем выбирал в том приложении, но, к сожалению или к счастью, быстро понял: секс это, конечно, круто, но заниматься им чисто ради физического удовлетворения быстро наскучивало. Юноше стало не хватать чувств. Хотелось иметь некую эмоциональную привязанность к человеку, с которым занимаешься таким интимным делом — даже болевые ощущения от таких нерадостных мыслей притупились. Но Чайлд не видел ни в ком из тех своих партнёров надёжного человека — все они пользовались им чисто ради удовлетворения. Для этого, в конце концов, те и регистрировались в том приложении. Тарталья вынес определённый опыт и прекратил практику связей на одну ночь. Скарамуш был этому очень рад. — Прекрати называть меня душнилой, я, вообще-то, о тебе забочусь, — шипел Скарамуш, дёргая Чайлда за рукав пиджака. — Давно было пора это прекратить — кто знает, какие болячки есть у тех мужиков. А если бы кто-нибудь из них психом оказался, мне твой расчленённый труп в канаве бы пришлось по кусочкам собирать? — Да понял я всё, понял, — Чайлд в ответ злился на эту гиперопеку, но всё же где-то в глубине души ему было приятно от такой искренней заботы со стороны Скарамуша. Тарталья понял: ничего не может быть идеально вечно. Красивые сильные мужчины, дарящие непередаваемые эмоции во время секса — всё это теперь в прошлом, в его воспоминаниях. Никогда в жизни он теперь не встретит подобных людей вне приложения. Но, похоже, жизнь имела на этот счёт другое мнение. Сейчас в дверном проёме, прижав к груди стопку каких-то тетрадей и бумаг, стоял взрослый мужчина. Тарталья плохо умел угадывать возраст, но мог предположить, что ему было от тридцати до сорока лет — выглядел он, надо сказать, для этого возраста весьма привлекательно. Высокий, крепко сложенный, и Чайлд бы с удовольствием рассмотрел тело этого мужчины более тщательно, если бы не белый застёгнутый на все пуговицы халат, скрывавший черты тела хозяина от любопытных глаз. Взору юноши были доступны лишь чёрные идеально выглаженные брюки и такие же чёрные, чистые и лакированные ботинки. Мужчина в два шага очутился около своей парты и принялся, не теряя времени, раскладывать принесённые учебные пособия и журналы. Он слегка наклонил корпус, и лента чёрных как смоль волос, плавно стекая по плечу, упала на поверхность стола. На фоне белоснежного халата его длинные волосы особенно бросались в глаза — этот контраст вызвал в груди Чайлда приятные, некогда забытые чувства. Но длинных локонов было немного — в основном причёска мужчины была довольно молодёжной и короткой, даже, можно сказать, излишне аккуратной. А значит, деньги ходить по парикмахерским у того имелись — такой вывод сделал Чайлд буквально за минуту. Что-то коснулось подбородка Тартальи. Оказалось, это Скарамуш, не выдержав игнорирования, попытался самостоятельно закрыть всё ещё открытый от шока рот друга. Преподаватель беспристрастно продолжал красиво раскладывать принесённые материалы. На кончике его носа были очки — совсем неприметные, с прозрачными дужками, которые Тарталья сперва даже не заметил. Мужчина, наконец-то, поднял голову, чтобы оглядеть группу. Чайлд вцепился взглядом в его лицо, и тут же понял: эти очки были без диоптрий, с обычными стекляшками. Тот даже не смотрел через них, и скорее всего они выполняли роль детали для целостности образа. Больше всего юношу поразили глаза мужчины. Необычного цвета радужка привлекала к себе излишнее внимание. Возможно, это был какой-то редкий вариант светло-карих глаз. Жидкий янтарь — так бы описал юноша эти внимательные, оценивающие глаза. — Смотри не обкончай тут всё, — продолжает стебаться над Тартальей Скарамуш. — Я только вчера халат стирал, прояви уважение. Но Чайлд будто бы не слышал друга. Стоило мужчине подойти ближе к их партам, как юноша тут же выпрямился стрункой, отвёл взгляд и упёрся им в стену напротив. Что ж, давно он не чувствовал себя настолько… Неловко. — Ещё раз приношу извинения, — преподаватель остановился, уперся пальцами в поверхность парты. Чёрт дёрнул Чайлда сесть поближе к доске! Силуэт мужчины маячил на периферии зрения. Хоть тот и смотрел вперёд, окидывая взглядом всю группу, Тарталье казалось, что мужчина нависает лично над ним. — Не переживайте, сегодня по плану вводная пара. Поэтому, даже несмотря на то, что мы начнём её с опозданием, вы ничего не потеряете, — лицо преподавателя на протяжении всего монолога оставалось непроницаемым, и лишь в конце своей речи он позволил себе немного приподнять уголки губ. Тарталье казалось, что он сейчас умрёт. Вспотевшими холодными ладошками он вцепился в свои штаны, лишь бы только никак не выдать своё неподобающее поведение. Хотелось, чтобы мужчина не переставал говорить. Глубокий, бархатный голос вызывал у желторотых студентов доверие. Речь, плавную и правильно поставленную, было невыносимо приятно слушать. Ему, Чайлду, как минимум — за остальных он не ручался. — Насколько я знаю, это у вас самая-самая первая пара? — мужчина в который раз обвёл взглядом притихших студентов. — Что же, тогда хочу вас поздравить с новой главой в вашей жизни. Тарталья скептично изогнул бровь. Несмотря на то, что преподаватель выглядел молодо, речь его больше бы подошла как раз таки старому деду, любящему растягивать предложения излишними метафорами и философскими изречениями. — Давайте для начала познакомимся, — продолжал свой монолог мужчина. Он отошёл к доске и взял кусочек мела. — Чтобы было проще лично вам, своим группам я разрешаю обращаться ко мне просто вот так. Он отошёл в сторону, и группе предстало написанное имя: «Чжун Ли». — Нам правда можно обращаться к вам так просто? — неуверенно протянул староста. Подобное обращение к старшему человеку не вписывалось в его систему ценностей. — Конечно, — глаза мужчины изогнулись в улыбке. Ни один мускул не дрогнул на его лице — благородная спокойность так и продолжала исходить от него. От Чжун Ли. — Позвольте мне ввести вас в курс дела, — мужчина вновь вернулся на своё место, подойдя ближе к студентам. — Если у вас останутся или появятся вопросы, вы можете задать их после того, как я закончу говорить. Хорошо? Все дружно кивнули. Чжун Ли начал свой монолог: — Признаться честно, я сам до конца не понимаю, почему нам поставили именно дисциплину «Зоология», — в голосе Чжун Ли чувствовалась некая растерянность. — Ведь гораздо логичнее было бы заниматься Общей биологией, но раз уже начальство решило иначе… Чжун Ли замолчал, поправил очки и продолжил: — Кто я такой, чтобы спорить? Мне, в общем-то, всё равно, что преподавать — и с нашей дисциплиной справлюсь. Но вы не переживайте — с вами мы будем встречаться всего один семестр. Я понимаю — у вас есть более важные предметы, по вашему мнению. Я ведь и сам когда-то был в вашем возрасте и считал также. Но давайте постараемся, поработаем. Ведь предмет оканчивается экзаменом. После слова «экзамен» все тут же занервничали, начали переглядываться. Мужчина мгновенно подметил изменившееся настроение студентов, и тут же поспешил их успокоить: — У вас по моему предмету есть балльно-рейтинговая система. То есть, набрав определённое количество баллов за работу, вы можете сдать экзамен, как говорится, «автоматом». Волнение тут же стихло. Довольный произведённым эффектом, Чжун Ли начал подводить итоги: — На самом деле я могу предположить, почему учебная часть решила сделать акцент именно на «Зоологии». Времени у нас мало — всего один семестр, так что мы на каждой паре будем проходить по новой теме. А именно в нашу программу входит изучение разных Типов животных: Кишечнополостных, Плоских, Круглых и Кольчатых червей, Членистоногих и Моллюсков. А также Тип Хордовые, который включает в себя такие классы, как: Хрящевые и Костные рыбы, Земноводные, Пресмыкающиеся, Птицы и Млекопитающие. Закончив эту часть своего монолога, Чжун Ли внимательно посмотрел на каждого из студентов. Что ж, пока они были заинтересованы. — И также помимо теоретических занятий у нас имеются практические. После особо крупных тем выделяются часы на вскрытие. В помещении наступила мёртвая тишина. Даже самые тихие перешёптывания мгновенно прекратились. — Простите?.. — неуверенно переспросил староста. — На практических занятиях вы сможете получить навыки вскрытия таких животных, как: кольчатого червя — пиявки или дождевого, тут уж что вы принесёте; в качестве членистоногого можно купить мадагаскарского таракана или рака. С каждым словом преподавателя глаза первокурсников округлялись всё больше и больше. — А также можно провести вскрытие рыбы, лягушки, белой мыши или крысы. Последних двух покупать не надо — они есть у нас на кафедрах, я уж постараюсь вам их принести. — На практических занятиях вы сможете познакомиться с хирургическими инструментами, с правилами фиксации животных и правилами их умертвления. Эти навыки вам пригодятся в будущем на таких дисциплинах как, например, Физиология или… — Н-но мы будем проходить физиологию человека, а не лягушки, — перебил Чжун Ли кто-то из группы. — Да, человека. Но опыты же вы будете проводить не на людях? — мужчина снисходительно покачал головой. — Вы поймёте всё позже. А пока что я хочу… — Э-э… Извините, — Чжун Ли вновь перебили. — А можно у вас уточнить, есть ли вариант… Не заниматься вскрытиями. Почти все студенты дружно закивали, поддакивая и поддерживая этот интересующий всех вопрос. Что же касается Тартальи, то он испытывал двоякие чувства. Чисто детское любопытство: «А что же будет?» вступало в конфронтацию с чувством неизвестности и даже некого страха. Да, он учится на врача, и вид трупов или те же вскрытия не должны вызывать в нём какие-то особые чувства, и всё же… Люди — это одно дело. А убивать, вскрывать животных пускай и ради учебного процесса, что нужен для их, студентов, блага… К животным всегда иное отношение — те беззащитны перед человеком, они не в состоянии отвечать за себя, за свою жизнь. Быть готовым получить практические знания за счёт чьей-то жизни — пускай и червя — такова, получается, их стезя? Чайлд никогда до этого момента не задумывался о столь серьёзных вопросах. И поэтому согласиться с группой сразу он не мог, как, впрочем, и отказаться от этих практических занятий тоже. — Хм? — Чжун Ли строгим взглядом упёрся в лицо задавшему вопрос юноше. — Почему вы хотите отказаться от вскрытий? Студенты дружно потупили взгляды. Разные чувства: страх, брезгливость, непонимание заставили их сделать одно и тоже. — За каждое практическое занятие вы получаете баллы. Вы хотите их потерять? Ещё одна обжигающая волна стыда окатила студентов. — Хорошо. Я понимаю — услышать такие новости на вашей первой паре первого учебного дня непросто, — Чжун Ли скрестил руки на груди, так что ткань его плотного халата натянулась на плечах. — Как моей первой группе я, так и быть, пойду вам навстречу. Все тут же снова замолчали, внимательно вникая в каждое слово преподавателя. — Так и быть. Вместо вскрытий вы будете готовить мне рефераты по темам, и практические занятия будут заполнены вашими речами. На этих парах вы будете меня развлекать, а не я вас. Но это исключение я сделаю лишь вашей группе — попрошу вас не распространять эту информацию, хорошо? И тогда… — А что, если я бы хотел делать эти вскрытия? — внезапно перебил Чжун Ли голос, звонкий с примесью дерзости. Все дружно обернулись на Тарталью. Тот гордо поднял подборок, с вызовом глядел Чжун Ли прямо в глаза. Чайлду хотелось как-то привлечь внимание этого мужчины и, кажется, он нашёл способ, как это сделать. — Вы бы хотели? — Чжун Ли оценивающие оглядел юношу, и Тарталья буквально физически почувствовал на своей коже этот янтарный взгляд. — Хм… Мужчина на несколько секунд замолчал, но затем снова взял себя в руки. — Я не в праве отказывать вам в этой практике — всё-таки она предусмотрена учебным планом, и то, что вся группа, кроме вас, отказалась, никак не должно сказываться, — Чжун Ли продолжал размышлять вслух. — Никто точно не передумал? Все дружно отрицательно закивали. Даже девушка с чёрными ногтями отказалась — похоже, на это и у неё были свои причины. — Чтобы не отнимать время от пары, подойдите ко мне после неё, — обратился Чжун Ли к Чайлду, и последний тут же побледнел от подобного предложения. — Решим с вами этот вопрос индивидуально, хорошо? Тарталья открыл рот, но от волнения в глотке пересохло. Ему оставалось лишь вынужденно кивнуть. — Ну а сейчас, раз все основные вопросы улажены, я предлагаю сделать перекличку. И в оставшееся время приступим к вводному занятию. Чжун Ли отошёл к своей парте, сел и принялся искать журнал их группы. — А ты умеешь добиваться своего, Тарталья, — вновь продолжил хихикать Скарамуш. — Смотри, и часа не прошло, а у тебя уже свидание наприметилось. — Заткнись, — Чайлд тут же пнул юношу локтём, чтобы кто-то случайно не услышал его слов. — Расскажешь потом каким методом он вскрыл твою задницу, хорошо? — продолжал измываться Скарамуш. — Я сказал тебе закрыть рот, — уже без тени смеха тихо прорычал Чайлд. — Ой, да ладно тебе, не злись. Он что, тебе реально, что ли, понравился? Этот вопрос Чайлд оставил без ответа. — Сейчас каждый из вас по цепочке будет называть себя, а я буду искать вас в списке и отмечать ваше присутствие. И каждый студент начал представляться. Ещё пара секунд уходила на то, чтобы Чжун Ли, глядя мимо стёкол очков, находил того или иного студента в журнале. Очередь быстро подошла к Тарталье. — Чайлд Тарталья на месте! — излишне пафосно мотнув головой, так, что его рыжие пряди качнулись и развихрились, юноша представился всей группе. Чжун Ли принялся искать в журнале озвученное имя. Но чем дольше он искал и не находил, тем более глубокая морщинка начинала формироваться у него между бровей. Наконец-то Скарамуш не выдерживает. — Его зовут Аякс, — выкрикивает парень, чувствуя себя каким-то глупцом. Хотя по факту глупец здесь не он, а… Мужчина тут же находит это имя в списке. Тарталья лучезарно улыбается, глядя на Чжун Ли, но улыбка тут же сходит на нет, стоит преподавателю поднять голову. — Дорогие студенты, — начинает говорить он, и что-то внутри Чайлда сжимается от нехорошего предчувствия. — Я понимаю — ещё вчера вы были на школьной скамье, сейчас же ваша жизнь круто изменилась. Но попрошу оставить ребячество позади. Янтарный взгляд впился в чистые голубые глаза юноши. Та строгость, что читалась в этом взгляде, заставила Чайлда первым отвести взгляд. — Оставьте свои прозвища для общения между собой, — подытожил мужчина. — Давайте будем относиться ко всему капельку серьёзней. Осознание того, что его только что отчитали перед всей группой, заставило Тарталью зардеться. Но, к удивлению, этот стыд был странно приятен. Хотелось, чтобы мужчина ещё раз обратил на него внимание. На него одного. Закончив с перекличкой, Чжун Ли глянул на часы. До конца пары оставалось ещё полчаса, а значит он успеет рассказать им, что из себя вообще представляет их дисциплина. Зашелестели тетради, защёлкали ручки. Чжун Ли принялся диктовать материал и основные термины. Но писали они немного — после первой же пары предложений мужчина принялся говорить слишком быстро, подробно, так что студенты быстро поняли — лучше они послушают, чем попытаются успеть записать за преподавателем. Сейчас Тарталья не слушал мужчину — все его мысли были заняты предстоящей встречей один на один. Погружённый в себя юноша даже не заметил, как принялся активно играться со штангой во рту, двигая языком из стороны в сторону и стуча накрутками о зубы. — Молодой человек, пожалуйста, выплюньте жвачку, — послышался голос Чжун Ли. Тарталья не обратил на эту фразу никакого внимания — она ведь точно была адресована не ему. — Тут есть урна. Юноша, вы меня плохо слышите? — послышался более строгий голос. Чайлд никак не ожидал получить злобный пинок в свой бок. — Тарталья, это к тебе обращаются, — быстро зашипел Скарамуш, глядя на Чжун Ли. Юноша замер, непонимающие глянул на друга. Продолжая уже медленнее крутить штангу, он перевёл взгляд на мужчину. Чжун Ли смотрел прямо на него. Тяжёлый янтарный взгляд пригвождал к месту, и Чайлд словно бы почувствовал на своих плечах камень, что давил на тело, заставляя сжаться. — Я не продолжу пару, пока вы не выполните мою просьбу, — Чжун Ли говорил вежливо, но от его голоса веяла некая жесткость. Сразу стало ясно: с мужчиной лучше не шутить, ведь, несмотря на спокойный внешний вид, тот имел по истине железную хватку. — Оу, — Тарталья вскинул брови. В груди тут же растеклось тёплое чувство — озорство. Раз преподаватель первым обратил на него внимание, то Чайлд не собирался оставлять это внимание без взаимности. — Но у меня нет жвачки, — невинно сказал он и тут же принялся активно перекатывать штангу во рту. — Неужели? — Чжун Ли тут же скрестил руки на груди. Уголки его губ слегка приподнялись — этот парнишка вздумал с ним играться? — А что же тогда вы жуёте во рту? Тарталья ждал этого вопроса. — Вы про эту жвачку? В следующую секунду Тарталья высунул напряжённый язык, максимально далеко, так же, как он показывал его Ху Тао. Ни один мускул не дрогнул на лице мужчины — тот безразлично смотрел на длинную штангу с ярко-лазурными шариками. Ни вздоха возмущения, ни хмурой морщинки на лбу — ничего из этого не было, словно Чжун Ли каждый день наблюдал подобную непотребную картину. Закончив шевелить проколотым языком, Чайлд убрал его обратно в рот и с удовольствием принялся ждать реакции Чжун Ли. — Да, я про эту жвачку, — ответил мужчина. Голос так и выражал беспристрастность, но Чайлд подметил изменившийся взгляд. Словно заинтересовавшись, мужчина принялся более пристально рассматривать лицо юноши, подмечая проколотую бровь и до безобразия перегруженное украшениями ухо. Не сказав ему более ни слова, преподаватель продолжил вести пару. Чайлд почувствовал некое разочарование — неужели это всё, что Чжун Ли ему скажет? Наконец-то пара кончилась и все принялись собирать свои вещи — следующая была в другом корпусе. — Я пойду курить, подожду тебя на улице, — сказал Скарамуш юноше. Одногруппники и одногруппницы быстро покинули помещения. Теперь они остались вдвоём — Тарталья и Чжун Ли, сидевший за своим столом и пишущий что-то в каком-то журнале. — Извините, — Чайлд подошёл ближе, становясь рядом с чужим столом и нависая над наклонившемся над бумагами мужчиной. — Я подошёл по поводу… Э-э… Практических занятий. Преподаватель тут же прекратил писать. Не отрывая ручку от бумаги, он поднял голову и начал смотреть юноше прямо в глаза. — А, — глаза мужчины странно блеснули. — Это вы. Тарталья вопросительно изогнул брови. — Аякс, я прав? — собственное имя, произнесённое этим человеком, заставило Чайлда покрыться мурашками. — Д-да, — Чайлд закашлялся. Но тут же взял себя в руки. — Но для вас я могу быть Чайлдом Тартальей. Мужчина хмыкнул, прикрыв глаза. Его забавляла пылкость юноши. — Аякс, давайте будем соблюдать субординацию, — к сожалению для Тартальи Чжун Ли сразу же поставил рамки. — Итак… Они продолжали разговор, не меняя своих поз. Несмотря на то, что Чайлд смотрел в глаза Чжун Ли сверху вниз, юноша остро чувствовал, кто на самом деле сейчас «сверху». — Хотел уточнить, — начал говорить Чжун Ли. — Ваша фамилия… Ваши родители случайно не… — Да-да, они самые, — перебил юноша. — Хм, тогда я могу понять ваше рвение, — впервые мужчина позволил себе улыбнуться. — Отпрыск такой известной, уважаемой в наших кругах семьи… С вас, юноша, будет особый спрос. От этих слов Тарталья поперхнулся собственной слюной. Но с другой стороны, так даже было лучше. Пускай Чжун Ли думает, что Чайлд реально заинтересован в этих всяких вскрытиях и учёбе, тогда как истинная причина, почему он согласился, была… — К сожалению я не смогу обеспечить вам необходимые условия на парах, — вновь заговорил Чжун Ли, без перерыва глядя Чайлду в глубину его глаз. Тарталье стало казаться, что в комнате становится жарче. — Но я могу выделить для вас своё время после пар. Или когда у вас будут окна, можем посмотреть по расписанию. Вы меня слушаете, Аякс? — С-слушаю, конечно! — Чайлд так и не понял, почему Чжун Ли задал ему этот вопрос. Неужели у него было настолько глупое, отсутствующее выражение лица? — И чтобы не сильно вас перегружать, пожалуй, ограничимся всего лишь тремя практическими занятиями. Самым первым — с дождевым червём или пиявкой, и последним с предпоследним — мышью и лягушкой. Вас это устраивает? — Всего лишь три? — переспросил Чайлд. — Да. К сожалению, у меня не так много свободного времени, как хотелось, чтобы проводить индивидуальные занятия. Первое практическое занятие будет буквально через две недели. Прошу вас купить заранее, например, пиявку — всё остальное я вам предоставлю. Всё понятно, Аякс? Тарталье казалось, что он может слушать этот глубокий голос вечность. — Да-да, — тут же ответил юноша. Чжун Ли хотел сказать что-то ещё, но мысль покинула его моментально, стоило мужчине опустить взгляд ниже. Халат парня был не застёгнут — хотя по правилам должен — и взору мужчины была предоставлена его грудная клетка. Сквозь облегающую белую майку у парня проступали напряжённые соски. Вернее, они, видимо, были напряжены всегда: Чжун Ли знал, как выглядят они, будучи пирсингованными. Это… Интересно. Перед глазами Чжун Ли предстала картина того, как юноша высовывает язык, показывая длинную штангу. Это определённо было продуманное действие, нацеленное на него, нацеленное на то, чтобы произвести особое впечатление о себе. — Вам, наверно, уже пора бежать на следующую пару, — подытожил мужчина. — И Аякс… Тарталья, собиравшийся уже уходить, остановился в дверях и обернулся. — Ваш внешний вид не совсем приемлем в стенах нашего учебного заведения. Что же касается вашего поведения… Прошу вас, Аякс, над ним поработать — иначе мне придётся взяться за ваше воспитание лично. Сказав это, мужчина тут же опустил взгляд обратно в бумагу, давая понять, что разговор окончен. Тарталья вздрогнул, сердце пустилось в бешеный пляс. Как… Как трактовать последние слова мужчины? Там был какой-то подтекст? Двойной смысл? Или это он, Чайлд, настолько извращён, что видит в обычных словах какие-то намёки? — Ну, наконец-то, — Скарамуш тут же потушил сигарету, стоило Тарталье подойти ближе. — А я уже подумал, что ты решил остаться там потрахаться. — Это почти произошло, — бросил Чайлд и тут же специально замолк. — Чего?! — Скарамуш подскочил на месте. — Шутишь? Остальной день прошёл незаметно. Тарталья вернулся домой — до прихода родителей было где-то около двух часов, а значит до их расспросов о первом дне он ещё успеет… Чайлд заперся в своей комнате, быстро разделся. Его тело было почти что чистым — из-за усилившегося родительского контроля находить время для стычек и драк удавалось всё сложнее и сложнее. А потом был выпускной, экзамены, поступление… Тело Тартальи изголодалось без адреналина, без физической боли — вряд ли в ВУЗе найдутся достойные соперники, да ещё и отчислить могут… К счастью, вечером на школьной территории района часто собирался разного рода сброд — без острых ощущений юноша точно не останется. Но сейчас не было времени бежать в школу, поэтому придётся иметь дело с тем, что имеется. Он сел на кровать, взял свою любимую смазку, которую он прятал от родителей, и щедро вылил себе на стремительно твердеющий член. Иногда Чайлду казалось, что он мог поставить мировой рекорд по возбуждению — достаточно было лишь подумать о чём-то приятном, и вот он уже готов. И сейчас Тарталья думал лишь об одном человеке. Скользкие пальцы бегло по привычке прошлись по всему стволу, но юноша не хотел сейчас слишком долго дразнить себя, оттягивая приятные ощущения. Он сконцентрировал своё внимание на проколотой головке. Мокрая штанга легко скользила в проколе, шарики-накрутки дразняще раздражали плоть. Чайлд судорожно выдохнул, убрал руку и уставился на свой стоящий член. Ему до боли в груди не хватало чужих касаний — свои, бесспорно, были невероятно приятны. Но чужие… Он прикрыл глаза, вновь взял член в ладонь и принялся быстро, почти яростно надрачивать, выплёскивая таким образом все пережитые сегодня эмоции. Мозг услужливо подкидывал сцены с сегодняшней первой пары. Чжун Ли… Голос, манеры, холодно-отстранённое поведение — всё это до боли в яйцах чрезмерно возбуждало юношу. Хотелось как-то повлиять на преподавателя, хотелось сбить с его лица эту кукольную маску и увидеть его настоящие эмоции. Тарталье нравилась внешность Чжун Ли, нравилось то первое впечатление, что произвёл на него мужчина. Каков он, если извлечь его из рамок приличия? Будет ли он стеснительным, или наоборот — слишком развратным? Чайлд поклялся себе узнать это любой ценой. И на это у него был всего лишь семестр. От этих мыслей, от представляемых янтарных глаз Чайлд кончил ещё быстрее, чем он делал это обычно. Расслабленно лежа, бессмысленным взглядом пялясь в потолок, он осознал: всё только начинается. Первые две недели учёбы прошли как-то незаметно. Пока что Тарталья решил не проявлять свой строптивый характер — ходил, так уж и быть, на все пары исправно. И с особым удовольствием он посещал пары Зоологии. Не сказать, чтобы Чайлду было особо интересно вникать во всяких там животных и прочее. Гораздо приятнее было просто слушать голос Чжун Ли, размеренный и бархатный, мягко обволакивающий разум юноши. Записей, что давал мужчина под диктовку, в тетради Тартальи практически не было. Ведь если он опустит глаза и будет писать, то не сможет пялиться на преподавателя — это было логично. Замечал ли Чжун Ли цепкий взгляд Чайлда на себе? Обжигающий, приставший колючкой взгляд подёрнутых пеленой отсутствия на паре глаз. Как преподаватель, Чжун Ли просто не мог не замечать любопытных повадок юноши. Студенческая пора, когда каждый шаг для тебя в новинку, хмурая дождливая осень — всё это влияло на Тарталью. Он никогда не думал о том, что ему предстоит вляпаться в это клише — студент-первогодка влюбляется в преподавателя постарше. Не сказать, что это была прямо любовь — именно влюблённость, воздушная и идеализированная. Тарталье нравился тот образ Чжун Ли, что он создал у себя в голове на основе их немногочисленных встреч. А пока он продолжал жить своей обычной жизнью. Возобновил свои похождения в школу — теперь уже не за знаниями. Новый пирсинг пока делать не планировал — ему хватало частой обработки свежих проколов. Если сделанные примерно в одно время бровь и язык заживали хорошо, то с сосками Тарталье приходилось попотеть. Жесткая ткань его маек и рубашек натирала до красноты и так чувствительные бусинки; иногда он случайно задевал штанги руками, от чего едва подживавшие проколы вновь исходили лимфой и начинали болезненно гудеть. Бутылёк мирамистина всегда валялся в рюкзаке юноши вместе с ватными дисками и бинтами. И однажды это дезинфицирующее средство случайно заметил Чжун Ли — рюкзак был расстёгнут и валялся на полу. Мужчина не стал акцентировать на этом вслух — в конце концов это было не его дело. Но было очевидно — у юноши есть свежий пирсинг, требующий частой обработки, а значит его бровь и язык — не следы давнего подросткового бунтарства. У юноши есть свежие проколы, а раз он целенаправленно продолжает украшать себя подобным образом, то можно сделать свои определённые выводы. — Аякс, на следующей неделе после третьей пары вы сможете прийти ко мне в этот кабинет для практического занятия, — Тарталья впал в ступор. Он никак не ожидал, что Чжун Ли первый напомнит ему об этой деятельности. Это было… Довольно неожиданно. — А, хорошо, — растерянно промямлил парень. Кого он там должен был купить? Дождевого червя или пиявку? Чтобы произвести на мужчину впечатление, Тарталья решил купить медицинскую пиявку — дождевой червь был бы слишком скучен. Но юноше пришлось попотеть. Перед тем как совершить покупку, ему пришлось объездить чуть ли не весь город, и лишь в шестой по счёту аптеке он наконец-то смог приобрести этих животных. На всякий случай Тарталья купил три штуки. За день до назначенного занятия юноша обратил особое внимание на баночку, где содержались пиявки. Чёрные ленточки, свернувшись, недвижимо лежали на дне. Но если их потревожить, потрогать пальцем, то те сразу «просыпались» и начинали активно плавать по кругу. Ради любопытства Чайлд достал одну из них и посадил её себе на ладонь. Плотная и скользкая, пиявка тут же начала ползать по его кисти, словно что-то ища. Наконец-то она успокоилась и замерла. Насмотревшись на удивительное создание, Тарталья собирался снять её с себя и посадить обратно в банку, но… Не смог. Он потянул её за вертлявое тельце, но та уже присосалась к его коже. Юноше пришлось приложить силу, чтобы аккуратно отделить её от себя. Пиявка успела немного насытиться — на месте её укуса на коже Чайлда сиял крестообразный след. — Ничего себе… Влекомый любопытством, Тарталья убрал эту в банку, достав заместо неё остальных червей. Эти малютки также быстро присосались к его коже. Наигравшись, юноша убрал и их. Он старался не думать о том, что завтра у одной из них будет последний день жизни. Интерес и жалость не могли сосуществовать вместе — юноше предстояло выбрать одно из этих чувств. — А? — к удивлению Чайлда кровь из маленьких ранок-укусов не переставала течь. Тогда он промыл ладонь под водой, но результат не изменился. Пришлось держать кисть под водой несколько минут подряд, и лишь тогда ему удалось остановить кровотечение. Как странно. Но Тарталья всё равно получил некое эстетическое удовольствие от вида текущей по кисти крови. Правда, на следующее утро юноша по полной вкусил закономерные последствия. — Хорошо, что вы пришли вовремя, Аякс, — Чжун Ли жестом пригласил Тарталью внутрь помещения. Как и договаривались, сейчас мужчины были в классе одни. — После нашего занятия мне нужно будет срочно бежать по делам. Поэтому чем быстрее мы приступим, тем лучше. Прошу, садитесь. Чайлд кивнул, сделал шаг вперёд и замялся. Какие-то вещи были разложены на столе Чжун Ли. Ему… Ему садиться на стул за его столом? А куда же сядет сам преподаватель? «А может мне сесть к нему на колени?» — пронеслось в голове Тартальи, но он тут же отбросил эту мысль. — Что стоите? Берите стул и подсаживайтесь, — наставляет его Чжун Ли. Чайлд безмолвно повинуется. Он представлял эту встречу иначе: думал, что атмосфера между ними будет интимнее; что сам Чайлд будет флиртовать, искрить своими шутками, при этом улыбаясь во все тридцать два. А Чжун Ли бы, прикрыв глаза и скрестив руки на груди, молча выслушивал его, чтобы затем ответить одним предложением, метко поразив им парня в самое сердце. Мечты Тартальи разбились о суровую реальность. Как бы парень ни хотел, но всё не мог перебороть некое смущение, что испытывал он наедине с мужчиной. И Чжун Ли вёл себя совершенно не так, как представлялось Чайлду: вместо взаимных переглядываний, вместо уютных и пропитанных флиртом разговоров… Была обычная учебная атмосфера. — Итак, — Тарталья сел рядом, выпрямился до боли в спине, поставил ноги прямо и ровно. Рядом с Чжун Ли он чувствовал себя глупым маленьким мальчишкой. — Перед тем как мы приступим, я хочу сказать вам, что мне приятно от того, что вы, Аякс, несмотря на единогласное решение группы, всё равно решили принять участие в практических занятиях. Уверяю, навыки, что вы получите, пригодятся вам в дальнейшем учебном пути. А также вам не придётся делать доклады, баллы я вам накину авансом. Тарталья не смог сдержать довольную улыбку. Ему было до покалывания в груди приятна похвала от этого человека. — Перед тем как я начну вас спрашивать, позвольте мне познакомить вас с нашим рабочим местом. Вместо приятной воздушной колкости сердце тут же сжал липкий страх. Чжун Ли… Будет его спрашивать? Но мужчина словно бы не заметил того, как побледнел и изменился в лице юноша. — Этот лоток, — мужчина поставил перед студентом прямоугольную посуду размером с большую тарелку. — Ваше основное рабочее место. Толстый слой парафина удобен в работе: в него легко вставляются иглы и булавки, а также с него легко удаляется кровь и другие выделения. Вам всё пока понятно? Тарталья сидел ни жив ни мёртв. Внутри всё сжимается от осознания того, на что он подписался. Юноша кивает, принявшись с остервенением расчёсывать свою ладонь. — Всё в порядке? — Чжун Ли обращает всё своё внимание на юношу, от чего последнему становится только хуже. — Вы плохо себя чувствуете? — Нет-нет, всё хорошо, — Чайлд вынужденно смеётся, и тут же затыкается, стоит чужим холодным пальцам коснуться его многострадальной руки. — Аякс, — мужчина снисходительно выдыхает, качая головой. — Зачем вы сажали пиявок себе на руку? — А? — Юноша в замешательстве. — А вы откуда знаете? На ладони Чайлда было видно три крестообразных прокола. Кружочки укусов слегка посинели, вокруг них образовалось ярко-розовое колечко — процесс воспаления. К тому же эти укусы невероятно сильно чесались. — Чешется ведь, так? — Чжун Ли принялся вертеть ладонь парня как ему вздумается. По сравнению с кистью самого Чайлда, ладонь Чжун Ли была значительно больше. — Какие медиаторы воспаления вы можете мне назвать? А? Глаза Тартальи округлились. Это… Они это проходили? — Я не прошу вас говорить откуда они берутся и как работают. Только название, — голос мужчины был строг и холоден, глубокий и грудной, он бил прямо по нервам. — Я ждал, что вы хотя бы скажете гистамин или серотонин, — после длительного молчания со стороны Чайлда ответил за него мужчина. В тоне преподавателя послышалось разочарование. Горячая волна стыда захлестнула Тарталью. Да, эта была его вина в том, что вместо того, чтобы учить и писать, юноша залипал все пары на преподавателя и ничего не слушал. И несмотря на то, что парень сам был в этом виноват, его самолюбие всё равно было сильно задето. Да он, да он! Он всё знает, правда! Только немного подзабыл… — У вас нежная кожа, — Тарталья вновь замер, пораженный тем, как легко меняется настроение Чжун Ли, словно тот испытывал юношу, раскачивая последнего на эмоциональных качелях. — Кровь текла? — Текла, — тут же ответил он. — Как называется вещество, содержащееся в слюне пиявки, что способствует предотвращению свёртывания крови? Да, да что за вопросы-то начались?! Нормально ведь всё было, зачем что-то усложнять? — А когда мы приступим к вскрытию? — неловко усмехаясь, вопросом на вопрос ответил юноша. — Аякс. Дождавшись, когда студент поднимет голову, чтобы посмотреть ему глаза в глаза, Чжун Ли продолжил: — Я надеюсь, что такой смышлёный студент, как вы, не думает, что он пришёл ко мне ради развлечения? — чем дольше говорил преподаватель, тем больше краснел Чайлд, не могущий по негласным правилам этой игры отвести взгляд. — Вы же не думаете, я надеюсь, что вы пришли сюда развлекаться? У нас с вами полноценное занятие, пара, пускай и индивидуальная. И я буду с вас спрашивать как с любого другого студента. У Тартальи закружилась голова. То, что его отчитывал Чжун Ли, было странно приятно. Это было унизительно, это задевало его самолюбие, но хотелось, чтобы мужчина не переставал говорить. Конкретно от этого человека юноша был готов выслушивать нотации хоть целый день. — И в мыслях не было, — протянул юноша, но Чжун Ли уже понял: у студента перед ним не было цели приумножить свои знания. Ради чего же он согласился тратить своё личное время после пары, чтобы на лишний час остаться в учебном заведении? У Чжун Ли было несколько догадок, и каждую из них он был обязан проверить. — Тогда, может быть, вы мне ответите? Тарталья закусил губу. Он боялся, что Чжун Ли может услышать, как скрипят шестерёнки в его мозгах. В голове происходил настоящий мозговой штурм, но нужный термин ловко ускользал от него, растворяясь словно роса при первых лучах солнца. — Г-г… — Тарталья замялся но, увидев вспыхнувшие янтарные глаза, продолжил. — Гемодин? — Гирудин, — поправляет юношу преподаватель. Он снова вздыхает, но уже не так тяжко — хоть какой-то прогресс на лицо. — Хорошо. Позвольте продолжить. Мужчина вновь обращает внимание на лежащие на столе предметы. — Булавки нужны, чтобы зафиксировать изучаемый объект. А работать вам предстоит скальпелем. Ножницы сегодня не потребуются. Можно работать в перчатках, если боитесь испачкаться, но на практике в подобных работах удобнее работать без них. Вам всё понятно, Аякс? Парень снова кивнул. Ему уже не терпелось приступить к действию. Но как только он в очередной раз взглянул на банку, сердце позорно сжалось. Он… Он сейчас будет… Убивать? — А как вы её, ну… Умертвите? — робко спросил Чайлд. Чжун Ли слегка наклонил голову — вопрос его позабавил. — Я? Сдаётся мне, это ваша практическая работа. Тарталья сглотнул вязкую от нервов слюну. Одно дело — калечить себя, причинять боль себе и наслаждаться ею. С другой стороны — причинять её другому живому существу, пускай и какой-то пиявке. — А скальпель очень острый? — стараясь как-то разбавить атмосферу, спросил Чайлд. — Как узнать, что лезвие не тупое? Мне провести им по своей коже? Парень сначала говорил, а уже потом думал. Вот и сейчас слова, сорвавшиеся с его языка, можно было трактовать по-разному. Лицо преподавателя исказила странная эмоция. «Боже мой, как неловко», — от досады парень закусил внутреннюю сторону щёк. — «А вдруг он подумает, что у меня есть суицидальные мысли?» — У этого скальпеля можно менять лезвия, так что после определённой работы затупившееся меняют на новое, — пояснил мужчина. — Сейчас здесь стоит новое. — Отлично! — Чайлд рассмеялся, стараясь поскорее замять эту неловкость. — Итак, — Чжун Ли скрестил руки на груди. — Аякс. Расскажите мне перед тем, как мы начнём, общую характеристику Типа Кольчатые черви. Ему. Конец. — Черви? Черви… Ещё более яростный мозговой штурм начался в голове бедного студента. Он ведь не слушал, не слушал преподавателя! — Если затрудняетесь ответить, вы можете подсмотреть в ваши конспекты. Тарталья вздрогнул. Он вновь поднял взгляд на мужчину — в его янтарных глазах читались задорные огоньки. «Он… Он ведь знает, что я ничего не записывал!» — подумалось Тарталье. Как можно показывать свои настоящие чувства через глаза? Если не знать этой особенности Чжун Ли, можно подумать, что тот имеет каменное сердце. Но невыразительная мимика была всего лишь маской, создающей образ строгого преподавателя. Тарталья понял это довольно быстро, осталось лишь подтвердить догадку в реальности.  — А когда я буду её… Резать, ей будет больно? Ну, они вообще умеют чувствовать? — Тарталья старается выпутаться из этой ловушки. — Если вы скажете мне, какова нервная система у данного типа червей, то, возможно, вы сами ответите на этот вопрос. Каждым своим неосторожным словом Чайлд копал себе яму, куда в следующую же секунду падал. Вновь повисла долгая неловкая тишина. Чайлд чувствовал, что с каждой секундой его щёки всё больше и больше наливаются кровью. Наконец, Чжун Ли снял очки со своего носа и положил их на стол. Уперевшись локтём согнутой руки в поверхность стола, преподаватель принялся говорить: — У Кольчатых червей нервная система самая совершенная по сравнению с другими типами червей. Их нервная система представлена окологлоточным кольцом и брюшной нервной цепочкой, от которой в каждый сегмент их тела проходят нервы. Как называется строение тела, когда это тело состоит из одинаковых и повторяющихся последовательно сегментов? Тарталья в бессилии опустил голову, но он понимал: это только начало. — Этот тип строения называется метамерия, Аякс, — голос Чжун Ли словно бы физически давил на пристыженного юношу. Как он мог не запомнить такие простые термины? Ну, если бы он по-настоящему занимался на паре, а не… Был бы тут Скарамуш, точно назвал бы Чайлда «придурком». — Метамерия… — жалобно повторил он. — Что же касается вопроса боли, то на этот счёт нет единого мнения, — продолжил говорить мужчина. — Но последние исследования говорят нам, что черви не чувствуют боли — их нервная система просто недостаточно развита для этого. А вот чувство давления — да. Поэтому, когда мы приступим к практике, постарайся сделать всё быстро и аккуратно. Чайлд послушно кивнул — он был не в том положении, чтобы спорить. — Тогда давайте приступим, — мужчина взял банку в руки и открыл её. — Чжун Ли… Вы можете обращаться ко мне на «ты». Очередная неловкая тишина повисла между ними. Чтобы сказать это предложение, Чайлду потребовалось собрать всё своё мужество. Преподаватель замер, продолжая смотреть на банку в своих руках. — Давайте приступим к работе, Аякс, — похоже, Чжун Ли пока не настроен переступать черту. Чайлд немного расстраивается, но грустные мысли тут же вытесняет чувство азарта: когда-нибудь он добьётся своего — возьмёт мужчину износом. Чёрный червячок шлёпается на лоток. Целая смесь чувств разной природы захлёстывают Тарталью. Дыхание учащается, пальцы становятся ледяными. От переживаний он снова начинает перекатывать штангу во рту, и этот жест не остаётся мужчиной незамеченным. Пока Тарталья напряжённо вцепился взглядом в несчастную пиявку, Чжун Ли принялся рассматривать студента: Признаться честно, в его педагогическом опыте ещё не было столь экстравагантных студентов — Аякс был первым. Точнее, как впервые он представился? Тарталья? Янтарные глаза медленно и лениво прошлись по каждому украшению в ухе. Мужчина не был знаком с названиями данных проколов. Он недоумевал: разве в здравом уме человек пойдёт на такое? Это ведь… Больно. Мужчина пододвинулся ближе — горячее дыхание опалило шею юноши. Чайлд так и не оторвал взгляд от лоточка, но Чжун Ли с неким удовольствием подметил: кожа юноши мгновенно покрылась мурашками. Чем дольше мужчина рассматривал своего студента, тем больше деталей подмечал: розоватые костяшки кистей — сейчас кожа была целой, но её нежный цвет говорил о том, что та зажила лишь недавно. Из-под рукавов халата, что был надет на парня, виднелись его предплечья и запястья. Непонятного происхождения лиловые пятна, а также подёрнутые корочкой царапины вызывали определённые вопросы. На шее и плечах Аякса также проглядывались багровые синячки. Засосы от любящей девушки? Нет, не похожи. Откуда тогда на нём столько следов? Чжун Ли припомнились слова Аякса про «порезать себя». Может быть у юноши проблемы в семье? Его там бьют? Поэтому он выбирает провести личное время в ВУЗе, поэтому не торопится домой? Нет, дело точно не в семье — родители юноши в медицинских кругах имели высокую репутацию и производили впечатление приятных людей. Чжун Ли вздрогнул, зажмурился и потряс головой, надел очки обратно на нос. Почему он так много стал думать об этом мальчишке? Об этом несносном студенте, студенте-провокаторе, что продемонстрировал ещё на вводном занятии своё вызывающее поведение. — Возьмите булавки и зафиксируйте пиявку за ротовую присоску и за заднюю присоску. Растяните её вертикально, чтобы было удобнее делать разрез. Тарталья шумно выдохнул, облизнул губы, так что штанга звонко ударилась по зубам. Он неосознанно льнёт к Чжун Ли ближе, словно ища в его образе поддержки. Между их плечами не было и пяти сантиметров. Юноша взял булавки. Пиявка спокойно лежала, свернувшись кольцом. Но стоило Тарталье тронуть её пальцем, как червь тут же зашевелился. — Действуйте, Аякс. Деваться было некуда. За то, чтобы проводить с Чжун Ли личное время, Чайлду придётся заплатить определённую цену. Прижав пиявку подушечкой пальца, Чайлд одним сильным движением проткнул верхний конец пиявки, припечатав её к парафиновому дну. — А она… Сильная… Вторая булавка вошла с таким же трудом. — У неё такая плотная кожа, — эмоционально сказал Чайлд. — И я не думал, что она такая сильная. Растянуть её вертикально было сложно — мышечно извиваясь, червь пытался соскочить. — Во-первых не кожа, а кутикула, — принялся поправлять студента преподаватель. — Тело у неё и правда мускулистое. Рука Тартальи потянулась к скальпелю, но Чжун Ли тут же перехватил его ладонь, несильно сжав в своей собственной. — Я правильно понимаю, Аякс, что сегодня вы не в состоянии ответить мне по теме? — голос мужчины прокрадывался в самую душу юноши. — С моей стороны было бы правильно не допустить вас до практического занятия, раз вы не знаете теорию. Если бы Чайлд был собакой, сейчас бы он точно лёг на спину, показав мужчине беззащитное брюхо, поджал бы лапы и хвост, замерев в позе покорности. В школе его отчитывали ни раз и не два, но никогда раньше юноша не ощущал себя настолько… Странно. — Но так и быть, — сталь из голоса исчезла, уступив место бархатной мягкости. — В этот раз я разрешу вам присутствовать здесь. Сделаю исключение только ради вас. Тарталья не мог понять — сказал бы Чжун Ли такие очевидно, ну очевидно двусмысленные слова какому-то другому студенту? — Спасибо, — почти твёрдо проговорил он, не поднимая глаз. — В этот раз я расскажу всё сам. Но в следующий раз вы будете развлекать меня. Чайлд прикусил язык, чтобы случайно в привычном юмористическим стиле не пошутить про секс. Это… Это была слишком очевидная шутка. — Спасибо, — повторил он снова на автомате. — Вашим индивидуальным заданием будет заполнение таблицы по Плоским, Круглым и Кольчатым червям — их сравнение. Чтобы вам было легче, я расскажу на примере Кольчатых, какую информацию следует внести в тетрадь. Но чтобы вы слишком не расслаблялись, я пробегусь кратко — подробности остаются на вас. Тарталья кивнул, приготовившись слушать. — Тип Кольчатые черви — наиболее прогрессивная группа червей. В качестве представителей типа могут привести в пример тех же дождевых червей или пиявок. Тарталья прикрыл глаза, полностью погружаясь в слух. Сейчас ему было очень хорошо. — У этого типа впервые появляется вторичная полость тела — целом, это пространство между стенкой тела и внутренними органами. Он заполнен целомической жидкостью и выполняет функцию гидроскелета: то есть, импульсы от сокращающихся поперечных мышц передаются гидроскелету и тело червя удлиняется, а импульсы от кольцевых мышц заставляют тело сокращаться. В результате чего животное способно ползти, рыть ходы в почве и прочее. Тарталья был готов заплакать от счастья. Бубнёж препода — такой монотонный и подробный, заставлял Тарталью предаваться ностальгии: в детстве отец таким же голосом читал ему перед сном энциклопедии, и Аякс быстро вырубался, утомлённый сложными терминами. Сейчас юноша еле подавил зевок, но зевок не от скуки. Взрослого мужчину, что говорил ему какую-то информацию, мозг рефлекторно воспринимал как что-то домашнее, как нечто безопасное и родное — на примере отца. Чайлд поймал себя на мысли, что ему хотелось прижаться щекой к плотной ткани халата Чжун Ли; хотелось, чтобы мужчина не прекращал говорить, но при этом бы стал мягко поглаживать его по голове, убаюкивая. А ещё Тарталья понял что, похоже снова, увлечённый своими мыслями, прослушал почти всё, что говорил ему Чжун Ли. — Таким образом я затронул общее строение, пищеварительную, нервную, дыхательную, выделительную системы. А что вы можете сказать мне про кровеносную? Тарталья вздрогнул — о, Боже, он опять всё пропустил мимо ушей. — У этих животных впервые появляется кровеносная система, и она замкнутая, то есть кровь не выливается в полости тела, а циркулирует по сосудам, — отчеканил на автомате Чайлд. Ему повезло, он это знал — такой вопрос был при подготовке к выпускным экзаменам. Лицо Чжун Ли тут же изменилось. Он явно не ожидал, что такой ершистый студент ответит хоть что-то, да ещё и цельным, лаконичным предложением. — Умница, — низким голосом медленно проговорил мужчина. Его янтарные глаза довольно блеснули. Чайлд был готов прыгать от счастья. Получить такое хвалебное слово за какой-то пустяковый ответ… Неужели ему реально придётся учиться, чтобы Чжун Ли не переставал обсыпать его такими приятными словами. — Полагаю, мы можем начать. Тарталья вновь обратил своё внимание на пиявку — растянутая, та ещё пыталась сопротивляться, но, будучи приколотой, получалось у неё это почти никак. И снова целая яркая, противоречивая смесь эмоций накрыла юношу. Интерес в духе: «А что же будет?» вступал в борьбу с восклицанием: «Нет, не делай этого! Зачем, для чего это?» Конечно, родители рассказывали ему о том, что в пору ученичества они делали какие-то эксперименты с животными. Но парень никогда не думал, что эта участь коснётся и его. Чайлд был в меру жестоким: не щадил противников во время драк, остервенело дрался до первой чужой крови, дрался до ноющих мышц и болезненных ссадин. Ему было не жалко себя — боль нравилась ему, она доставляла ему удовольствие на психологическом уровне. Ему не было жалко других мальчишек, которым он раскрашивал лица. Но сейчас что-то не давало ему взять и убить какого-то червяка. Ему было стыдно — да, он будущий врач, ему ещё предстоит насмотреться на ужасы болезней и смерти. Но сейчас — зачем всё это? Ради чего он будет делать этот эксперимент? Тарталья знал, ради чего. Ему следовало отказаться вместе со всей группой, но тогда путь к Чжун Ли был бы для него закрыт. Мысли о практических занятиях, где он будет с мужчиной один на один, кружили влюблённому юноше голову. И Тарталья совершенно не задумывался о том, что на этих занятиях ему и правда придётся что-то делать. Но отступать было уже поздно. Откажись он сейчас, и всё то уважение, что, возможно, испытывал к нему преподаватель, исчезнет, не оставив и следа. От этих противоречивых мыслей у Тартальи заныл живот. Молча юноша взял скальпель. Несмотря на то, что его семья состояла полностью из медиков, Чайлд впервые в жизни держал в руке подобный инструмент — родители запрещали трогать свои собственные, боясь, как бы сын не покалечился или случайно не испортил дорогостоящие вещи. — Нет-нет, скальпель нужно держать не так, — одной рукой мужчина обхватил запястье юноши, второй же вложил ему в кисть инструмент, поставив пальцы студента правильно. Чжун Ли поднял руку Тартальи вверх, и потому рукав халата сполз с его запястья до локтя. Им обоим предстала интересная картина: голубовато-жёлтые, лиловые синяки шли от самого запястья до локтя и ниже; свежие болячки странной формы окольцовывали руку юноши. Чайлд покрылся испариной — от представшей картины глаза Чжун Ли зажглись странным огнём. Совсем недавно Тарталья принял участие в очередной драке, и какой-то парень наступил ему жёсткой подошвой берц на руку, пройдясь по ней взад и вперёд. В последствии эту руку парень не раз расчёсывал при самоудовлетворении, ведь мышцы так приятно ныли, а кожа пощипывала, добавляя пикантные нотки. — У вас в жизни… Всё в порядке? — Чайлд почувствовал смесь страха и некой нежности, увидев в глазах мужчины настоящую обеспокоенность. Но, скорее всего, эта обеспокоенность была чисто на уровень преподаватель-студент. Как человек, работающий с детьми — а для мужчины его возраста все студенты были детьми — Чжун Ли был просто обязан убедиться, что с юношей всё в порядке. — Д-да, — вместо уверенного ответа промямлил парень. Он тут же выдернул руку и опустил рукав халата. На щеках появился яркий румянец, выдающий хозяина с потрохами. Чжун Ли не устроил этот ответ. Он хорошо чувствовал ложь, и не терпел её ни в каком проявлении. — Тогда позвольте мне вам помочь начать, а дальше вы сами. Мужчина остро чувствовал настроение студента. Он трогал его руки — те были буквально ледяные. Из-за чего так сильно переживал Аякс? Из-за того, что преподаватель его отчитал? Из-за того, что предстояло сделать? Чайлд издал некий смущённый звук, стоило мужчине пододвинуться ещё ближе. Чжун Ли взял его ладони в свои — это было сделать легко, ведь руки преподавателя были несколько больше. Сжимая холодные ладошки студента своими сильными пальцами, преподаватель опытными движениями принялся совершать работу: Двигая ладонями юноши, Чжун Ли надавил скальпелем на пиявку — та уже не двигалась. — Надави, а я буду вести, — проговорил мужчина низким голосом чуть ли не в ухо Чайлду. Тарталья кивнул и повиновался. — Тихо-тихо, не так сильно, — тут же остановил его преподаватель. — У нас нет цели разрезать её пополам. Действуй аккуратней. Нажим уменьшился, и Чжун Ли принялся вести скальпелем линию от ротовой присоски к задней. — А теперь сам, — мужчина отпустил его ладони, но Чайлд всё ещё чувствовал эти тёплые, фантомные прикосновения. — А р-разве она уже не разрезана? — У неё плотная кутикула. Я лишь показал, как надо делать. Вот, — Чжун Ли поставил перед студентом коробок с иголочками. — Режь, а затем растяни её во все стороны, чтобы мы могли посмотреть. И Тарталья принялся работать. Кутикула и правда была плотной — он всё водил и водил лезвием, но нормальный порез так и не получался. Но янтарный взгляд, неотрывно наблюдающий за работающим юношей, придавал парню сил и уверенности в себе. Надо было действовать аккуратно, чтобы после вскрытия осталось хоть что-то, на что можно было бы посмотреть. А затем потекла кровь. Тарталья опешил — он и не думал, что у такого червячка по правде есть самая настоящая кровь, хоть он сам несколько минут назад говорил Чжун Ли об их кровеносной системе. Для такой тонкой ленточки в ней было слишком, слишком много крови. Подушечки пальцев юноши окрасились красным, на менее используемых пальцах она начала сворачиваться, образуя сухую багровую корочку. Когда Чайлд закончил, его трясло, руки мелко дрожали. Растянутая иглами пиявка стала в два раза больше. Внутри залитого кровью тельца от его начала и до конца прослеживалась некая белая нить с какими-то круглешками. — Отлично, — довольно промурлыкал преподаватель. — Для первого раза очень даже неплохо. — Смотри, тут прекрасно видно нервные стволы, — мужчина иглой аккуратно провёл по двум тонким белым «нитям». — Видишь, в каждом сегменте тела есть пара нервных узлов, то есть ганглиев. И действительно, вдоль нервных стволов слева и справа были какие-то белые шарики. — А здесь даже видно поперечные нервные комиссуры, — Чжун Ли указал на полупрозрачные тончайшие «нити». — Парные нервные стволы похожи на боковины, а их комиссуры в сегментах похожи на перекладины лестниц. Поэтому подобный тип нервной системы называется брюшной нервной лестницей, или нервной системой лестничного типа. Увидев такое вживую, запомнить намного легче, ведь так? Чайлд вновь не слушал — его мутило. Чжун Ли наклонился ещё ниже, тем самым ему волей-неволей пришлось упереться в плечо студента. От голоса мужчины, от силы его тела, что чувствовалась в этом напоре, даже исходивший от него запах — какой-то одеколон с примесью запахов кафедры, всё это остро действовало на эмоционально нестабильного юношу. Кровь на его пальцах лишь усугубляла ситуацию. Тарталья с паникой понял, что ему нужно срочно выйти и подрочить. Мастурбация часто спасала его от эмоционального перенапряжения. Во времена девятого, одиннадцатого классов, каждый раз после драк или ссор с родными — всегда. И закономерным итогом была выработка определённого рефлекса: стоило в жизни юноши произойти чему-то серьёзному, напряжённому, так низ живота сразу начинало тянуть, а между ног всё гудеть и требовать разрядки. Это был своего рода защитный механизм — после того, как Чайлд кончал, на душе становилось легче. Расслаблялось тело, отступала тревога, да и мыслить становилось легче. Но Чайлд никогда не думал, что его позывы могут возникнуть в такое время. — Аякс? — парень издал позорный скулящий звук. Он скрестил ноги — под халатом было не видно его возбуждения, и принялся раскачиваться из стороны в сторону. — Простите, мне надо отлучиться, — не выдержав, Чайлд бегом подорвался с места, едва не перевернув свой стул. К счастью, мужская уборная находилась неподалёку. Зайдя в кабинку, Чайлд с остервенением принялся расстёгивать свою ширинку. Только сейчас он понял, что его пальцы всё ещё испачканы в крови. Ругаясь себе под нос, он выскочил из кабинки, чтобы помыть руки. Вернувшись обратно, юноша тут же нырнул ладонью в штаны. Между ног всё тянуло и ныло, требуя немедленно разрядки. Чайлд прекрасно осознавал неправильность происходящего, но физиология брала своё. Кто-то зашёл в туалет. Чтобы не выдать себя, чтобы не издать лишний звук, он впился зубами в свою многострадальную руку, сильно надавив клыками на незажившие ранки. Совокупность болевых ощущений, резких движений пальцев, сжатых в плотное кольцо, а главное — представление перед собой Чжун Ли — всё это заставило Тарталью позорно быстро спустить. Он настолько увлёкся, что во время экстаза чрезмерно сильно сжал зубами кожу руки. Теперь на ней красовался отчётливый, стремительно синеющий укус. В некоторых местах ранки начали кровоточить — зубы сдёрнули едва появившиеся корочки. Ему стало очень хорошо — исчезли тревожность и нервозность. А перед глазами всё стоял облик преподавателя, в ушах слышался голос, говорящий что-то о ганглиях и лестницах. Кое-как юноша смог привести себя в порядок. Самым тяжёлым же было как-то вернуться обратно в класс. Внутрь кабинета он зашёл, смущаясь как первоклассник, получивший двойку за невыученный урок. Чжун Ли смиренно ждал его на том же месте. Увидев вернувшегося парня, мужчина тут же изменился в лице: скулы проступили отчётливее, взгляд горящих глаз приковывал к месту. — Вам лучше? — бесстрастно спросил он. Тарталья быстро сел на место, стараясь делать вид, что ничего и не было. — Да, — тихо ответил он. — Что ж, тогда занятие окончено, — внезапно говорит Чжун Ли. — Не забудьте сделать таблицу, о которой я упоминал ранее, хорошо? Тарталья удивлён тем, что преподаватель так внезапно решил завершить. Но ничего не поделать… — Я сделаю. Спасибо, — юноша снова встал, чтобы забрать рюкзак и покинуть кабинет. — Надо сказать, — продолжает говорить Чжун Ли, даже не дав юноше закончить говорить. — Повторюсь, я несколько разочарован в сегодняшнем занятии. Постарайтесь впредь готовиться к практике. И… Учитесь себя контролировать. Какой смысл был заключён в эти последние слова? — И Аякс, — неожиданно зовёт его мужчина. — Будьте добры, снимите, пожалуйста, свой халат здесь. Сегодня по этажу ходит некая проверка, а студентов в это время уже быть не должно. Тарталью пробивает холодный пот. Чжун Ли перед ним сидит и мило улыбается, ожидая исполнение просьбы. Он знает, что Тарталья не посмеет ослушаться. Но… Какая к чёрту комиссия? Что за очевидная выдумка? Неужели Чжун Ли просто хочет, чтобы Чайлд снял халат? Но зачем? Чтобы, чтобы… Чтобы посмотреть на его руки? — Э-э… Конечно, — он просто не может спорить с Чжун Ли — это выше его сил. Повернувшись к мужчине спиной, он быстро снимает с себя халат и небрежно комкает его, стараясь как можно быстрее запихнуть одежду в рюкзак и уйти. — Ваши руки… Похожи на полотно живописной картины, — внезапно раздаётся тихий низкий голос прямо за спиной парня. Тарталья подпрыгивает на месте, тут же упираясь спиной в грудь мужчины. И когда Чжун Ли успел подойти к нему так близко, да ещё и бесшумно? — Мне надо идти, — срывающимся на хрип голосом как-то грубо отвечает юноша. Его лицо мгновенно краснеет, щёки едва ли не багровые. — Что за странной формы у вас на руке… — Мне надо идти! — громко перебивает преподавателя Тарталья, не позволяя ему произнести слово «укус» вслух. Не выдержав складывающейся ситуации, Тарталья в панике отталкивает мужчину плечом и, протискиваясь мимо, пулей вылетает из кабинета. С несколько секунд Чжун Ли стоит на месте, обдумывая произошедшее. Затем он хитро улыбается — уголки губ расходятся едва ли не до ушей. И при этом глаза его уже не горят — причина их горения только что, испугавшись чувств, позорно сбежала. Стоило Аяксу выбежать из кабинета предположительно в туалет, сперва Чжун Ли подумал, что Чайлда замутило, затошнило от вида крови. Но когда юноша вернулся, его лицо было румяным и здоровым. Ни болезненной бледности, ни испачканных в слюне или рвотных массах губ — ничего не было. Зато Чжун Ли сразу же подметил некую белёсо-прозрачную жидкость на тыльной стороне ладони юноши, ту, что Тарталья впопыхах забыл вытереть, не обратив внимание. Предположение, та догадка, что зародилась в голове мужчины, была дикой и для приличных людей оскорбительной. И прежде чем говорить вслух, сперва Чжун Ли решил перепроверить свои мысли. Увиденное им превзошло все ожидания. На фоне синяков и ссадин больше всего сердце Чжун Ли поразил стремительно наливающийся кровью укус — совсем свежий. Этот юноша… Имел свои тайны, но он точно не стремился специально скрыть их от чужих глаз. А может он просто был безрассудным? Настолько самоуверенным, что не видел смысла как-то прятать свои раны? Чжун Ли хмыкнул, покачал головой. Слишком много в последнее время он размышлял над этим парнишкой. А как тут не думать о нём? Его внешний вид, его поведение… Неужели Аякс думал, что Чжун Ли, взрослый мужчина с богатым жизненным опытом, не видит всех тех ужимок, что совершал юноша? За всю жизнь в роли преподавателя Чжун Ли не раз и не два ловил на себе влюблённые взгляды студентов и студенток — таково бремя статных, симпатичных людей. Но мужчина никогда не отвечал взаимностью: во-первых это было неэтично — крутить романы с обучающимися (по мнению самого мужчины). Что же касается во-вторых… У Чжун Ли были свои особые предпочтения, и далеко, совсем далеко не каждый человек способен подойти на роль партнёра мужчины. Но, кажется, один возможный вариант наконец-то появился в монотонной череде преподавательских будней Чжун Ли. Тарталья пришёл домой и тут же обессиленно рухнул на кровать. На душе было паршиво. Было тошно от самого себя — от того, что он не смог ответить на вопросы преподавателя; от того, что пришлось сделать в туалете, перебив своим выходом Чжун Ли. Чжун Ли… Зачем он настоял на том, что Чайлд разделся? Существовала ли на самом деле эта «комиссия»? — Какую там таблицу он сказал сделать?.. Вечерело, но чувство стыда и неловкости никуда не исчезали. Чайлд изгрыз себя мыслями: а стоит ли ему вообще ходить на эти практические занятия? Отнимать драгоценное время Чжун Ли? А если он вновь облажается и что-то не выучит? Или, того хуже, снова перевозбудится… И как бы юноше ни нравился мужчина, какое-то внутреннее чувство заставило Тарталью начать его избегать. Пары по Зоологии были дважды в неделю — первой парой и четвёртой, на удачу юноши. ВУЗ — не школа: родители никаким образом не могли бы отследить его прогулы, да и некогда им было следить за расписанием сына. Вместо этих пар Тарталья шёл в кафе неподалёку. Горячий кофе не помогал согревать холодные от грызущего уныния, от ощущения неправильности пальцы. — Если ты прикоснёшься ко мне, я умру мгновенно. Разлечусь на множество капель, забрызгаю стены , — по радио играла некая песня. Чайлд не вслушивался, но почему-то именно за эти строчки зацепилось ухо. За окном моросил мелкий дождик, промозглый ветер кружил жёлтые и оранжевые листья. — Хотелось бы знать: остаться мне или бежать. Спасаться или продолжать, — продолжал петь мелодичный женский голос. — Вот бы… И мне тоже знать, — невесело вздохнул Чайлд. Он считал себя недостойным влюблённости в такого человека. Кто он такой? Обычный, в меру ленивый мальчишка из знаменитой семьи, на которого возложены такие же надежды, как и на более успешных братьев. Обычный паренёк с мазохистскими наклонностями: эта неделя выдалась особо бурной, и несмотря на плохую погоду Тарталья умудрился принять участие в трёх драках на районе. Гонимый разными чувствами, юноша хотел максимально утонуть в боли. На его члене образовались красноватые натёртости, настолько часто и грубо мастурбировал парень в попытках контролировать свою бурю в душе. Пирсинг — определённо лучшее, что он мог сделать в своей жизни. Штанга в головке доставляла нереально приятные ощущения, а в совокупности с ласками сосков Тарталья кончал буквально за пару минут. Но иногда и ласки сосков было мало, и тогда Чайлд пошёл дальше: купил в строительном магазине верёвку. По видео в Интернете смышлёный юноша смог довольно быстро научиться связывать себе руки. Ощущение того, как шершавая верёвка туго впивалась своими узлами в его запястья, кружило голову. В такие моменты Тарталья закрывал глаза и тёрся членом об одеяло, представляя, что где-то рядом сидит преподаватель с янтарными глазами и смотрит, смотрит только на него одного, прожигая, поедая взглядом. Конченный, он просто конченный мазохистский ублюдок, больной, но… До чего же это было приятно. Сперва, конечно, больно от чрезмерного тугого комка возбуждения в паху, но потом во время разрядки… Непередаваемые ощущения. Он сделал ещё один глоток. Тело после драк до сих пор ныло, ему было больно даже сидеть. Ухо было заклеено большим пластырем, а под ним подживали порванные в ярости битвы проколы. Бровь тоже была рассечена, но, в отличии от нежного уха, заживала очень быстро. На его запястьях синели линии толщиной с палец — увлёкшись, Чайлд слишком сильно пережал себе руки верёвками во время дрочки. Даже спустя три дня следы не проходили, и наоборот: сейчас был пик их налитости цветом. Чайлд принялся лениво перекатывать штангу во рту. Хорошо, что язык, соски, пупок и член никак не могли быть особо сильно повреждены при подобных стычках. Чайлд бы замучался покупать и так стремительно кончающийся мирамистин. — Ты! Придурок! — послышался знакомый голос. Тарталья поднял голову — в дверях кафе стоял его близкий друг. На его голову была надета причудливая шляпа с широкими полями — у Скарамуша был некий фетиш на подобного рода аксессуары. — Ну да, я, — не стал спорить Тарталья. Он отвернул голову, принявшись меланхолично пялиться в окно. Скарамуш подошёл ближе и сел. Мокрый зонтик брякнулся ему под ноги. — Ты почему Зоологию прогуливаешь? Ты в своём уме? А баллы? У нас же экзамен, ты отработать не успеешь! — набросился на Чайлда юноша. — Ты думаешь, я совсем идиот? Не замечу, что ты специально именно эти пары прогуливаешь уже третью неделю? — Прекрати, прошу, трещать, — раздражённо огрызнулся Тарталья. Он всё. И сам. Прекрасно. Знал. — Между прочим, мы уже до Земноводных дошли, — не обратив на неласковый тон Чайлда никакого внимания, продолжил Скарамуш. — Ты же обещал Чжун Ли прийти на практическое с лягушкой, забыл? Он, между прочим, каждое занятие про тебя спрашивает. На Тарталью как будто целое ведро ледяной воды вылили. — Что? — неверяще переспросил Тарталья. — Что ты только что сказал? — Он разве тебе не нравился, или я чего не понимаю? — Скарамуш был по-настоящему зол, ведь староста постоянно спрашивал про Тарталью именно у него. — Ты зачем себя так по-идиотски ведёшь? — Нет-нет, — перебил Тарталья. Его холодное лицо покрылось лёгким розовым румянцем. — Чжун Ли… Спрашивал, где я? — Да, спрашивал, — ответил Скарамуш. — И я подметил, что он спрашивал не просто как, ну, знаешь, когда преподаватель просто интересуется, где студент. Увидев заинтересованность Чайлда, Скарамуш продолжил: — Он ищет тебя глазами. А потом спрашивает: «А куда пропал наш интересный юноша?» или «Почему же Чайлд Тарталья не ходит на пары? Он и другие также пропускает?» — Чжун Ли называл меня Тартальей??? — открыл рот Чайлд. — Один раз. И то, сразу же исправился. Но я запомнил! Чтобы тебе потом рассказать, — Скарамуш сладко улыбнулся, видя, какой эффект произвели на юношу его слова. Глупый Тарталья, вляпается в проблемы, а ему, Скарамушу, потом разбираться. — Пока не поздно, сходи и отработай. Чжун Ли сегодня подменяет какого-то препода у вечерников — я узнавал. Сходи. — Зачем ты это узнавал? — Ну меня задолбало, что ты прогуливаешь, и я решил тебя слить, — честно сказал Скарамуш, разведя руки в стороны. — Подошёл и спросил, как ты, Тарталья, можешь отработать пропуски. А Чжун Ли улыбнулся, мне аж страшно стало от его глаз кипящих. Он ответил, что будет в одиннадцатом кабинете — это на первом этаже. Он сказал, что с нетерпением будет тебя ждать. — З-зачем… — Чайлд поперхнулся от возмущения и смущения. — Ты зачем не в своё дело лезешь? — А я-то что? — оскалился Скарамуш. — Скажи спасибо, дуралей. Я тебе свиданку устроил. Скарамуш поднял с пола свой рюкзак и принялся что-то там искать. — На, может, пригодится. Юноша вложил что-то в руку Чайлда. Глянув себе на ладонь, Тарталья увидел квадратик презерватива. — Пошёл нахуй, — Чайлд швырнул вещь в смеющегося друга. Быстро собравшись, Тарталья вышел из кафе, так и оставив недопитый кофе на столике. Их собственные пары давно кончились, а значит, что скоро начнутся пары у вечерников. Чайлду… Правда нужно идти обратно? Каким бы бесстрашным ни был Тарталья, как бы ни любил острить, язвить и хорохориться, но даже он иногда подчинялся страху. Но чего, чего он боялся? Боялся встретиться с Чжун Ли спустя три недели? Боялся не смочь объяснить, по какой на самом деле причине он прогуливал именно его пары? Какая же, на самом деле, гадость, эти любовные чувства. От них лишь одни сплошные, глупые проблемы. Тарталья зашёл внутрь здания — он никогда не был здесь так поздно вечером. Но внутри кипела жизнь, горели огни, суетились студенты очно-заочного обучения. Повернув налево, он быстро нашёл нужный кабинет. Одиннадцатый. Двери были распахнуты, внутри виднелись студенты, очевидно, старших курсов. Юноша только хотел отойти в сторону, чтобы дождаться окончания только начавшейся пары, как вдруг в дверном проёме появился Чжун Ли. — Аякс, — глаза мужчины довольно вспыхнули. — Вы пришли. — Ага, — Чайлд сглотнул слюну, прокашлялся, приготовившись объяснить преподавателю, что ничего, мол, страшного, что он подождёт лишний час, когда его пара закончится. — Вы пропустили довольно много моих занятий, — голос мужчины был ласков, но Тарталья нутром чувствовал, что что-то здесь нечисто. — Вам нужно отработать. — Да-да, я знаю, — юноша неловко усмехнулся, зажмурился и лучезарно улыбнулся, стараясь за своей улыбкой скрыть нервозность. — Я узнаю темы, возьму конспекты и отраб… Тарталья не успел договорить — Чжун Ли шагнул назад и жестом пригласил студента зайти внутрь кабинета. — Прошу, проходите, — проговорил он. — Вы, надо сказать, как раз кстати. Я зачту вам отработки, если вы мне поможете на этой паре — я сегодня на замене. Чайлд быстро закивал головой, соглашаясь со всем, что говорил мужчина. Знал бы он, что его ждёт — бежал бы оттуда быстрее ветра. Они зашли внутрь — множество пар глаз тут же уткнулись в Тарталью. — Так вот, — видимо, Чжун Ли что-то говорил студентам, и сейчас вновь возобновил речь. — Каждый из вас будет пробовать ставить электроды грудных отведений на этом юноше, что любезно согласился быть нашим подопытным кроликом, — Чжун Ли представил стоящего парня аудитории. — Кто мне скажет, зачем мы будем сегодня этим заниматься? — С помощью грудных электродов можно сделать ЭКГ, — несмело начала какая-то студентка. — А ещё они промаркированы разными цветами, чтобы не перепутать, куда какой ставить. Отведения обозначаются буквами «V» от английского «Voltage» — напряжение. Грудных отведений всего шесть, и электроды слева направо помечены такими цветами: красный, жёлтый, зелёный, коричневый, чёрный и синий… — Всё верно, — довольно протянул мужчина. — А сегодня ваша задача будет правильно их установить. На глаз сперва это сделать довольно сложно. Так что, если наш помощник не против, то я сам для начала покажу, как это делается. — Да я не против, — почесав затылок, ответил Чайлд. Он пока не понимал, что ему надо будет делать. — Тогда давайте начнём, — сказал мужчина. — Аякс, будьте добры. Разденьтесь по пояс. Тарталью пробила судорога. Конечно, он предполагал, что сейчас будут какие-то манипуляции с его грудью. Но он не думал, что для этого ему придётся… Раздеться. Круглыми от шока глазами юноша уставился на Чжун Ли. Тот терпеливо ждал исполнения просьбы. Они оба знали, что Тарталья не посмеет отказать. «Это неправильно. Неправильно. Неправильно», — крутилось в голове Чайлда, когда он начал расстёгивать пиджак. Вид его тела сейчас был в самом непрезентабельном виде. Сколько синяков и царапин сейчас на нём? А его… Его пирсинг?! Чайлд зарделся, ладони тут же стали влажными. Но он быстро взял себя в руки — с чего его должно волновать чужое мнение? На этих студентов ему было всё равно. Что же касается Чжун Ли… Это было похоже на начало какой-то странной, ведомой только им двоим негласной игры. Тарталья имел право отказаться. Имел право сказать «нет», и никто бы не имел права заставить его раздеться. И всё же он выбрал другой путь — идти до конца, каким бы этот конец не был. Пиджак и рубашка были отброшены на ближайшую парту. Заведя руки на спину (чтобы особо не бросались в глаза следы от верёвок), Чайлд повернулся лицом к аудитории, выпрямившись и гордо расправив плечи. Какая-то студентка восторженно ахнула; тут же послышались взбудораженные шептания-обсуждения. Тело Тартальи было красивым: он был в меру строен, в меру крепок — пресс, конечно, не проступал, но в общих чертах юноша выглядел довольно сухо. Плечи были шире таза, что придавало вчерашнему подростку мужественности. Но, естественно, все принялись обсуждать не само тело Аякса, а то, что было на нём. Как бы Чайлд ни старался, но лицо всё равно стремительно краснело. Не было возможности сжаться, отвернуться или прикрыться, и поэтому каждый мог видеть те страшного вида лиловые, голубые, местами жёлтые синяки причудливых форм. На рёбрах виднелись тонкие белёсые полосы — шрамы. Царапины и прочие раны исчерчивали бледную кожу вдоль и поперёк — в общем, на любой вкус. И дополнял это странную картину пирсинг — и разве парни делают его в таких местах? Штанга с алым камнем мерцала в аккуратном пупке; в сжавшихся от холода сосках отражали свет ламп стандартные стальные накрутки-шарики — Чайлд ещё не успел купить на них какие-то украшения, те были довольно дорогими. Пирсингованный, истерзанный и побитый, Тарталья производил множества разных впечатлений о себе. Но главное мнение о юноше наконец-то сформировал Чжун Ли. За эти три недели отсутствия Аякса на парах, мужчина сперва подумал, что, возможно, и правда у студента проблемы в семье. Это была слабая версия, и она тут же отпала, стоило Чжун Ли встретить старших братьев Аякса — те тоже учились в этом же ВУЗе. Поговорив с ними, он понял, что никто Аякса дома не избивает, нет. Дело было в чём-то ином. Ради личного интереса Чжун Ли запросил личное дело юноши. Перелистывая страницы, он случайно наткнулся на интересный лист — выписка из школы. В нём содержалась информация обо всех крупных склоках, драках и конфликтах, где участвовал задиристый юноша. Почему же у Аякса была такая скверная репутация? С какой целью он встревал в эти драки? Сейчас Чжун Ли мысленно благодарил сам себя за своё умение контролировать мимику. Картина, представшая перед ним, могла снести голову неподготовленному зрителю. Он видел проколотые бусинки сосков через ткань рубашки, но без неё те смотрелись ещё красивее. Проколотый пупок был, надо сказать, приятной неожиданностью. Интересный, очень интересный студент… Тарталья не опускал глаз, смотрел прямо и только прямо. Он не хотел смотреть на Чжун Ли — боялся не сдержать свои эмоции, но сам шкурой чувствовал горячий взгляд янтарных глаз, что скользил сейчас по нему, рассматривая каждый синяк на его коже. Чайлд думал, что Чжун Ли как-то выскажется по поводу его внешнего вида. Но вместо комментариев преподаватель просто сделал шаг ближе. Мужчина встал напротив Тартальи, и последний тут же опустил голову. Голубые глаза уперлись в воротник белого халата — Чайлд был немного ниже Чжун Ли, от чего преподавателю не составляло труда смотреть на парня сверху вниз. — Итак, — как ни в чём не бывало начал говорить Чжун Ли. — Следите внимательней, записывайте — говорить буду один раз. Тарталья поражался выдержке Чжун Ли. Перед мужчиной был полуголый, симпатичный юноша, выражавший в прошлом некие намёки — словом, бросай все дела и бери на месте. Чжун Ли же обладал железным самоконтролем: прилюдно он никаким образом не выражал своих личных эмоций, всего себя посвящая профессионализму. И пока Чайлд считался с этими рамками. Он тоже не хотел бы выражать чувства прилюдно, а тем более чувства извращённой формы. — Для постановки V1 мы должны выбрать область правого края грудины, — холодная ладонь внезапно легла на тело Тартальи, от чего тот рефлекторно сделал шаг назад. — Аякс, прошу, стойте прямо, — бархатно попросил мужчина. Он продолжил: — Находим четвёртое ребро, а точнее межреберье, и ставим сюда. Изящные сильные пальцы уткнулись в ключицы Тартальи. Мужчина медленно начал вести ими ниже, плавно скользя подушечками по местами раненой коже. Чайлд едва подавил дрожь, но всё-таки изошёл мурашками, что, конечно, не осталось без внимания Чжун Ли. Преподаватель взял электрод и поставил его на тело юноши. Руки всё делали на рефлексе, ведь взгляд мужчины был направлен на проколотые соски. Их ареолы мило сморщились — хотелось коснуться их, провести пальцами по изгибам. Чжун Ли закрыл глаза и шумно выдохнул. Терпение и самообладание — залог успеха в любом деле. — V2 ставится тут же, но по левому краю, — второй электрод встал на своё место. Преподаватель продолжил ставить остальные электроды. Это было довольно щекотно, и иногда Чайлду казалось, что Чжун Ли специально так сильно нажимал на его рёбра, чтобы на несколько секунд подольше касаться его тела. — Вот так. А теперь сами, — мужчина быстро снял электроды и передал их ближайшему студенту. — Развлекайтесь. Оставшуюся пару студенты отрабатывали на Тарталье то, что показал им Чжун Ли. Чайлд всем своим видом старался выглядеть непринуждённым: чтобы девушки не стеснялись его трогать, он шутил, поддерживал случайные разговоры и просто вёл себя как честный, дружелюбный и милый парень. И лишь один раз юноша бросил беглый взгляд на Чжун Ли, и тут же убедился: всё это время мужчина не отводил от него глаз. — На этом всё. Всем спасибо, — наконец-то проговорил преподаватель. — Более подробно вам расскажут на следующей паре. Студенты принялись собирать вещи и уходить, напоследок прощаясь. Тарталья тоже быстро оделся — даже не стал застёгиваться. Он намеревался по-быстрому смыться, как вдруг низкий тяжёлый голос пригвоздил его к месту: — Аякс, — Чжун Ли подошёл ближе к юноше, его походка сквозила грацией. — Я зачту вам отработки. — С-спасибо, — промямлил юноша, опустив голову. Чёрт, почему он вновь начинает чувствовать себя так неловко?  — Знаете, Аякс, — продолжил говорить мужчина. — Сегодня другая группа вашего курса проводила вскрытие лягушек. У меня осталась ещё одна, оставленная мне лично. Не хотите пройти в класс и провести практическое занятие? От такого предложения у Чайлда отвисла челюсть. Он слегка пошатнулся, закружилась голова. — Но я не знаю теорию, — подметил юноша. — Как я могу… — Всё в порядке. В прошлый раз вы ведь тоже её не знали, — продолжал настаивать Чжун Ли. Было видно, что мужчина не потерпит отказа. Но своего он никогда не добивался принуждением — только очень убедительными уговорами. — Я всё расскажу сам. Пройдёмте? Как… Как Тарталья в принципе мог отказать? Чайлд был далеко не глупым, он понимал: такой, как Чжун Ли, профессионал, педант, не терпящий таких глупеньких (по мнению Тартальи) как Чайлд, студентов, и вдруг зовёт его на занятие… Здесь определённо таился какой-то подвох. Поднимаясь за мужчиной по лестнице, парень чувствовал себя кроликом, идущим в клетку к голодному удаву. Что за занятие их ждёт поздно вечером в ярко освещаемом лампами помещении? Они зашли в класс — тот самый, где юноша вскрывал пиявку. Оставив Тарталью сидеть за столом, Чжун Ли быстро принёс все нужные инструменты вместе с… Живой лягушкой. — Лягушки — представители класса Земноводные, надкласса Четвероногие, раздела Челюстноротые, подтипа Черепные, или Позвоночные, типа Хордовые, — с порога начал говорить мужчина. — Впервые у этого класса появляется шейный и крестцовый отделы тела. Что касается пищеварительной системы, то здесь появляются слюнные железы. В ротоглоточной полости имеются внутренние ноздри — хоаны. Лёгких ещё нет, вместо них — лёгочные мешки — крупный ароморфоз, обуславливающий всасывающий тип дыхания. Имеется два круга кровообращения, трехкамерное сердце и смешанная кровь. Полушария переднего мозга полностью разделены, промежуточный мозг имеет эпифиз и гипофиз. Ах, ещё забыл добавить — появляется среднее ухо, оно отделено барабанной перепонкой. Размножение половое. В клоаку открываются протоки мочевого пузыря, у самок — яйцеводов. Хм… Это очень краткая первая справка. Тарталья сидел и не знал, что на это ответить. Чжун Ли вёл себя неестественно. Да, они виделись всего ничего, но за это время Тарталья уже успел уловить особую манеру поведения мужчины. И сейчас она была довольно странной. — Э-э, — Чайлд моргнул и мотнул головой — он ничего не запомнил из всего того, что быстро протарабанил Чжун Ли. — Я… — Приступим к вскрытию? — будто не слыша студента, Чжун Ли мягко приземлился рядом. — Надеюсь, в этот раз вы не выбежите в туалет в самый неподходящий момент? Тарталья и глазом не повёл, но в глубине души он был поражён тому, как ловко и искусно мужчина расставлял свои ловушки. — Не выбегу, — и теперь парень никуда не мог деться. Что бы ни произошло дальше. — Очень хорошо, — Чжун Ли прищурил глаза и мило улыбнулся, растягивая тонкую нить улыбки едва не до ушей. — Я очень рад, что мы с вами встретились вновь. Лесть от этого человека туманила разум, расслабляя и располагая к себе. — Я тоже, — искренне ответил Чайлд, отбросив переживания. Да что вообще может случиться? — Тогда приступим. Но сначала дайте мне ваш номер телефона — я отправлю вам теоретический материал и схемы по этой теме. Диктуя мужчине свой номер телефона, Чайлд в очередной раз поразился тому, как мужчина ловко, не нарушая личностных границ, потихоньку узнавал информацию о Тарталье. — Пришло? — Да. Спасибо, — Чайлд тут же сохранил номер мужчины. — Тогда давайте начнём. Мужчина сел рядом, взял кусочек бинта и намотал его себе на ладонь. — Кожа у лягушек скользкая, шершавость бинта поможет её зафиксировать. На старших курсах придёте на Физиологию, этот приём вам поможет, ведь там с этими животными во время лабораторных работ вы будете контактировать часто. Тарталья кивнул. Мужчина взял лягушку в руку, сжав скользкое тельце, что тут же принялось вырываться из крепкой хватки. Второй рукой он взял острые ножницы. — Черепная коробка почти полностью состоит из хрящевой ткани, — беспристрастно продолжал говорить преподаватель. — Поэтому перед вскрытием производят декапитацию. А дальше Тарталья даже не понял, что произошло — всё промелькнуло так быстро. Чжун Ли вставил один конец ножниц лягушке в пасть, второй же конец завел ей за глаза. Послышался хруст, и вот вся верхняя челюсть вместе с глазами уже лежит на стальном лоточке. Тарталья не мог отвести глаз от выпирающей нижней челюсти — всё, что осталось от головы лягушки. — Затем мы берём спицу, — спокойно продолжил речь Чжун Ли. — И вставляем её в позвоночный столб, чтобы разрушить спинной мозг. Тонкая спица легко прошла в открывшееся отверстие. Мужчина сделал несколько круговых движений, и тельце полностью обмякло в его руках. — Вот и всё, — подытожил Чжун Ли. — А вскрывать будете сами. Чайлд молчал. Он уже понял — от предстоящего по плану вскрытия мыши он точно откажется. Всё-таки это было… Не для него, хоть и очень, конечно, интересно. — Переверни её на спинку, — Чайлд повиновался. — Сделай надрез в области паха и веди ножницами вдоль по центру брюха до шеи. Чайлд проделал нужную манипуляцию — на удивление кожа резалась легко, буквально от лёгкого нажима лезвия, и даже крови не было. Глазам открылись внутренние органы, но больше всего Тарталью поразило то, что… — Сердце ещё бьётся, — заворожённо прошептал он. Всё это было, конечно, очень интересно и удивительно. Но Чайлд не мог полностью погрузиться в это дело, ведь он не был готов ни умственно, ни психологически. Если на вскрытие пиявки юноша был настроен и шёл добровольно, то сейчас… Чжун Ли внезапно встал, отодвинул свой стул в сторону. — Продолжайте, — сказал мужчина. За окном окончательно стемнело, и яркий свет ламп больно бил по глазам. Белый цвет халата юноши казался при таком свете ещё ярче, а на контрасте с кровью и вовсе резал глаза как мерцающий снег под солнечными лучами. — Аякс, — студент вздрогнул, осознав, что Чжун Ли встал позади него. Стоило парню слегка выпрямиться, и он бы тут же уткнулся затылком в живот преподавателя. — Откуда у вас эти следы от верёвок на запястьях? Чайлд вздрогнул и, кажется, забыл сделать очередной вдох. Оглушённый, он застыл словно испуганный олень в свете фар грузовика. Юноша взглянул на свои руки — в одной ладони ножницы, в другой — скальпель. Рукава слегка задрались, открывая вид на тёмные окольцовывавшие полосы. — Это… Это не… Я… Язык парня окаменел, стоило Чжун Ли наклониться над ним ниже. — Ваши страшные синяки, — продолжил спокойно говорить мужчина. — Ваши ссадины, раны, царапины и порезы… Голос мужчины был слегка хриплым, низким и глубоким, обволакивающим воспалённый разум Тартальи. Чжун Ли помолчал, усиливая эффект от своих слов, а затем вкрадчиво продолжил: — Как человек, заинтересованный в безопасности своих студентов, я провёл, можно сказать, небольшое расследование в отношении вас. Чайлд хотел обернуться, но Чжун Ли тут же положил ему тяжёлую ладонь на плечо, останавливая. — Я предположил, что у вас проблемы в семье, и что ещё не поздно обратиться в органы опеки. Но я не хотел спешить в своих предположениях — мне надо было убедиться. Я знаю — у вас образцовая семья, и после беседы с вашими, Аякс, братьями, я в этом полностью убедился. — В-вы что? — шокировано переспросил юноша. — Прошу, не перебивайте меня, Аякс, — вторая ладонь также легла на другое плечо парня. — Мои поиски привели меня в архив, и я ознакомился с вашим личным делом. А вы, оказывается, тот ещё хулиган и драчун? Сперва и не подумаешь. Чжун Ли… Лазил в его личное дело? Он видел ту дурацкую справку, что вредный директор лично выписал ему, чтобы подпортить аттестат? — Увидев его, я сделал определённый вывод. Но и этого мне было мало. Ваш внешний вид довольно необычен для обычного парня. Сегодня я в этом окончательно убедился. Конечно, пирсинг можно делать чисто для получения эстетического удовольствия — никто с этим не спорит. Но я не поверю, если вы скажете, что это единственная причина, зачем вы его делаете в таком количестве и в таких интересных местах. Чайлд мелко задрожал, от мурашек встал даже пушок на щеках. Чжун Ли раскладывал его по полочкам, медленно, но целенаправленно подбираясь к главной сути его существа. — Ваша расчёсанная и раздражённая, воспалённая кожа предплечий вновь подтолкнула меня к определённому выводу. То, как вы в прошлый раз выбежали в уборную, ваш укус… — Пожалуйста… — не выдержав, пропищал Чайлд. Кончики его ушей заалели, от прилившей крови запульсировали и стали покалывать. — Аякс, — Тарталья не мог увидеть, но он почувствовал, как мужчина наклонился ещё ниже. Его губы были в районе макушки парня. — Позвольте мне высказать моё предположение. Чжун Ли перешёл на заговорщический шёпот: — Вы мазохист, Аякс? На фоне яркого света перед глазами Тартальи поплыли чёрные круги. Закружилась голова, происходящее казалось идеализированным дурным сном. Не может, не может такого происходить в реальности. — Если моё предположение неверно, то я сердечно прошу простить меня. Мои слова могут показаться оскорбительными, но я не ищу конфликта. — Я… — юноше захотелось заплакать от переполнявших эмоций. Смущение, страх от разоблачения и некое порочное удовольствие от происходящего сносили голову окончательно. — Вы правы, — тихо, совсем тихо. Полная капитуляция. Признавшись, Чайлд обмяк на стуле — силы оставили его. Но неожиданно мужская ладонь тронула линию его нижней челюсти. Тарталья вздрогнул, адреналин тут же вернул его к жизни. Сильные пальцы коснулись его подбородка, и парень совсем не сопротивлялся, когда Чжун Ли повернул его голову на себя. В глазах мужчины пылал адский огонь. Яркие, янтарные, они блестели живым интересом. На фоне бледной кожи и угольных волос это было так очевидно. Лицо Чжун Ли также изменилось. Всегда спокойное, безэмоциональное, сейчас оно выражало некое довольствие происходящим, словно преподаватель долго шёл к этому моменту, а сейчас, услышав то, что давно хотелось, он наконец-то нашёл душевное успокоение. — Это очень приятная новость, Аякс, — голубые, потерянные в странности происходящего глаза смотрели на него как-то по-глупому. — Потому что я — садист. Чайлду показалось, что мир вокруг разбился, по крайней мере только так можно было объяснить звон, появившийся в его ушах. — Что? — просипел Чайлд, уткнувшись подбородком в держащие его пальцы. — Вы? Никто из них уже не обращал внимание на лягушку — всё внимание было приковано друг к другу. — Вы — с-садист? — как-то задушено спросил Тарталья. Ему сделалось страшно от этого признания. — В-вы поэтому с такой лёгкостью вскрываете всех этих животных? Лицо Чжун Ли тут же изменилось. — Твои слова несколько оскорбляют меня, юноша, — строго проговорил он. — Не надо путать. Я — не живодёр. Я никогда не умертвлял живых существ чисто по собственной прихоти. Но обучение вас, студентов, наука — всё это является весомым доводом использовать живые системы. Каждая жизнь не тратится просто так — я позволил тебе вскрыть эту лягушку, потому что сегодня она мне ещё пригодится для собственной деятельности. Тарталья лишь закивал, подтверждая слова мужчины. — И я думал, что ты понимаешь — мы оба говорим не о простом садизме и мазохизме. А о, хм? Сексуальном? Чайлд молчал — его сердце билось где-то в глотке. — Я бы никогда не подумал, что такой, как вы, увлекаетесь сексуальным садизмом, — наконец-то ответил Тарталья. Сейчас, зная этот ошеломляющий факт, юноша смотрел на преподавателя совсем под другим углом. Чжун Ли самодовольно прикрыл глаза. — И какое же у тебя было обо мне впечатление? Вы ведь, Аякс, не против перейти на «ты» после наших признаний? — Ну, вы… Ты, — Тарталье было непривычно «тыкать» преподавателю, пускай и после всего произошедшего. — Производил впечатление холодного и отстранённого человека. Человека, что с головой погружён в учебный процесс, человека, устанавливающего рамки, нет, целые заборы с колючей проволокой, и не дающий никак к себе подступить. Вот, что я думал о ва… О т-тебе сперва. Чжун Ли выпрямился, скрестил руки на груди и задумался. — Продолжай. — Я… Я не знаю, что ещё говорить. Чайлд всё ещё был в смятении. Теперь рядом с мужчиной он чувствовал себя по-другому. — Ты казался мне недосягаемым. Таким идеальным профессионалом в своём деле, и мне думалось, что в твоей жизни не может быть места такому, как, например, я. Оболтусу и глупцу, — усмехнулся Чайлд. — Чжун Ли, ты ведь подозревал, что я тебе, ну… Симпатизирую? Чжун Ли по-доброму усмехнулся. — Это было очевидно, — такие прямые слова заставили юношу возмущённо вздохнуть. — Ты ведь согласился на дополнительные занятия, чтобы провести побольше времени в моей компании? Тарталья кивнул — что-то отрицать в его ситуации было глупо. — Аякс… — Ты можешь называть меня Тартальей, — встрял юноша. Он, наконец-то, смог добиться своего. — Хорошо. Тарталья, — Чжун Ли отошёл к входной двери и запер её на ключ. Чайлд нервно сглотнул — кажется, им предстоял некий серьёзный разговор. Но прежде чем подойти обратно к студенту, Чжун Ли снял с себя халат — в конце концов, рабочий день давно кончился, и можно было позволить снять с себя эту спецодежду. Если бы Чайлд вовремя не опомнился, его слюна, текущая с уголка губ, точно бы капнула на пол. А дело было, очевидно, в мужчине: Чжун Ли принялся аккуратно складывать одежду, и у Тартальи было достаточно времени разглядеть преподавателя: на его сильное, достаточно крупное тело была надета белоснежная рубашка с идеально выглаженным воротником; поверх неё была надета классическая чёрная жилетка, застёгнутая на все пуговицы, кроме верхней. Им мешали развитые грудные мышцы. И такие же классические чёрные брюки завершали этот некий аристократичный образ. Тарталье подумалось, что он уже видел людей с подобным вкусом — Дилюк был тому пример. Но в любом случае Чжун Ли выглядел слишком правильно и эстетично. Про такого человека и не скажешь, что у него есть особые экстравагантные сексуальные предпочтения. Чжун Ли подошёл обратно к парню и сел напротив него. Им и правда предстоял серьёзный разговор. — Итак, Чайлд, — его собственное прозвище, произносимое этими губами, звучало как-то по особенному в ушах Тартальи. — Мне бы хотелось поговорить с тобой с глазу на глаз. Ты ведь не против расставить все точки над «и»? — Я готов поговорить, — тут же отозвался юноша. Он уже немного пришёл в себя, и даже холодные руки несколько потеплели. — Тогда я начну. Мы ведь оба заинтересованы в честности, ведь так? Хочу сказать, что твоя симпатия взаимна. Лицо Тартальи вытянулось в удивлении. Он никак не ожидал, что получит признание от такого человека, да ещё и при таких обстоятельствах. — Ты тоже?.. — Ты довольно приятный юноша. Признаюсь честно, я бы не потерпел рядом с собой такого же зануду, как и я, — Чжун Ли усмехнулся своим же словам. — А ты… Чжун Ли протянул ладонь к Тарталье и бегло провёл ею по его лбу, заводя рыжую чёлку парню за ухо. — Ты яркая личность, Чайлд. Тебя не пугает наша разница в возрасте? Теперь пришла очередь юноши усмехаться. — О, поверьте, у меня довольно специфичные вкусы во всём. — Я мог бы и сам догадаться, — ответил Чжун Ли. — И давно ты столь специфичен? — Да с начальной школы… Или даже раньше, — Тарталье было неловко вот так изливать душу считай незнакомому человеку. Но всё-таки Чжун Ли обладал особенным обаянием, он располагал к себе, и Чайлд решил ему довериться. — Я всегда был таким. И мне… Мне немного стыдно говорить о себе. — И почему же тебе стыдно? Передо мной? — в голосе Чжун Ли слышалось недоумение. — Если ты всё ещё стесняешься, то я могу начать говорить о себе первым. — Это было бы очень любезно с твоей стороны. На целую минуту воцарилось молчание. — Как я понимаю, ты ранее не был знаком с термином «сексуальный садист», — начал говорить мужчина. — Я поясню. Чжун Ли наклоняется ближе. Не отрывая глаз от глаз Тартальи, он начинает чеканить каждое слово, говоря чётко и медленно, чтобы каждое из них осталось на подкорке юноши: — Я получаю сексуальное удовольствие, когда причиняю болевые ощущения своему партнёру. Тарталья молча кивнул, его голова качнулась как у куклы. — Не пойми меня неправильно: я за взаимное удовольствие. Когда мой партнёр счастлив, доволен и я. Так что перед каждым подобным мероприятием мы с партнёром устанавливаем рамки дозволенного. Рамки, рамки, рамки. Теперь понятно, почему мужчина так любит их придерживаться. — Я никогда не причиню своему партнёру чрезмерную боль, ту боль, что будет выше его порога. Но Аякс, — мужчина специально обратился к парню по настоящему имени, чтобы вернуть того в реальность. — Я буду максимально раскрепощённым в рамках дозволенного, используя оговорённые условия полностью. Так, как нравится мне. Конечно, ничего такого не будет, что не понравится теб… Чжун Ли кашлянул, покачал головой. — Что не понравится партнёру. А что у тебя, милый друг? Происходящее казалось Чайлду дикостью — такое никому не расскажешь, даже Скарамушу. Сейчас он, студент-первогодка, сидит поздним вечером один на один с уважаемым в стенах Альма Матер преподавателем и общается с ним на тему их нестандартных сексуальных предпочтений. Внезапная догадка, до сих пор не приходившая в голову юноши, заставила его побледнеть и покраснеть одновременно. Чжун Ли что… Рассматривает его в качестве сексуального партнёра? — М-меня возбуждают болевые ощущения, — скромно начал юноша, всё ещё стесняясь так откровенничать. — Именно поэтому — вы были правы — я делал пирсинг. И участвовал в драках, сам их провоцировал. Но у меня не было партнёров, что делали бы мне больно так сильно, как мне бы хотелось — я никому не признавался в своих предпочтениях, мне не хотелось заниматься подобными практиками с кем попало. Поэтому я… Щёки юноши были как два наливных яблочка. — Я занимался самоудовлетворением. И всё, — закончил он. — Чайлд. Ты должен завязать с драками. Тарталья нахмурился, сжал пальцы в кулаки. Да кто он такой, чтобы запрещать ему делать то, что хочется? — Потому что это опасно, Чайлд, — продолжал говорить мужчина, наставляя парня словно отец. — Пока тебе везло, и синяки да царапины с ссадинами — единственное, что ты получал. Но однажды ты можешь серьёзно покалечиться. Сломать руку, выбить суставы или лишиться глаза — всё, что угодно. И Тарталья. Их взгляды снова встретились. — Тебе не нужно будет подвергать себя неоправданному риску, если контроль над тобой возьму я. Чжун Ли замолчал, давая юноше время подумать. Сейчас перед ним была жемчужина, случайно найденная в тёмной пучине океана. Мужчина был непреклонен: захотев что-либо, он был готов приложить все усилия, чтобы это заполучить. И, тем более, парень был особым случаем. Прошлое Чжун Ли было покрыто мраком. Он тоже никогда не делился ни с кем своими пристрастиями — засмеют, ужаснутся. Не поймут. Бывшие партнёры мужчины хоть и давали добро на причинение себе боли, но всё же они были простыми людьми. Никто из них не мог по-настоящему расслабиться, прочувствовать боль и осознать её красоту, когда она смешана с удовольствием от горячих ласк. И Чжун Ли, конечно, остро чувствовал своих партнёров: он не мог полностью получить удовольствие от того, что он делал, ведь другому человеку было больно. По-настоящему больно, и обычно партнёры лишь терпели, чтобы доставить приятные ощущения мужчине. Но психология Чжун Ли была устроена иначе: ему важно, чтобы партнёр сам хотел бы насладиться острыми ощущениями. А какой лучший партнёр для садиста, если не мазохист? — Если честно, то я специально не ходил на твои пары, потому что боялся своей влюбленности, — тихо проговорил юноша. — Но я и представить не мог, что моё чувство симпатии может быть взаимно. Что у нас найдутся такие интересные точки… Соприкосновения. Послышался приглушённый смех. Чайлд впервые слышал, чтобы мужчина смеялся. — А разве люди сходятся не на основе общих интересов? — подметил Чжун Ли. — Как ты относишься к тому, чтобы встретиться завтра после пар? Сердце юноши забилось чаще. Это что, будет его первое студенческое свидание? Погодите, свидание?!  — А что мы будем делать? — стушевавшись, спросил Тарталья. — Ничего криминального или некультурного, — мягко ответил мужчина. — Предлагаю сходить в кафе и поговорить о нас. Что скажешь? И, конечно же, Чайлд согласился. Он просто не мог не согласиться — отказаться от свидания с таким мужчиной было бы сродни первородному греху. И целых две недели, каждый день после пар мужчина и юноша встречались после окончания всех занятий. Если Тарталья заканчивал раньше, то он ждал окончания рабочего дня Чжун Ли в кафе. Эти встречи можно было назвать буквально целомудренными: вместе они прогуливались по местным улочкам, посещали кафешки и много, очень много разговаривали. К непринуждённому диалогу они пришли не за один день — в начале присутствовала некая неловкость. Перед их первой встречей Тарталья весь извёлся — невозможно, просто невозможно было не переживать. Но Чайлд переживал напрасно. В повседневной жизни Чжун Ли кардинально отличался от себя в стенах университета. Холодность, жёсткая субординация — всё это оставлялось мужчиной на рабочем месте. Тарталья был удивлён тому, какой, на самом деле, Чжун Ли разговорчивый. Казалось, что мужчина чувствует себя намного комфортнее в их дуэте, ещё бы, ведь ему помогал жизненный опыт. И чем больше времени юноша проводил в компании Чжун Ли, тем больше понимал — он нисколько не ошибся в своём выборе. Ему нравилось в мужчине всё: начиная от стиля одежды, заканчивая его поведением. Несмотря на возраст, было видно, что Чжун Ли заинтересован в том, чтобы выглядеть стильно и опрятно. На встречи с Чайлдом мужчина надевал кофейного цвета пальто, шею же обматывал лёгким, но тёплым бежевым широким шарфиком. Этот же шарфик мужчина снимал с себя, чтобы повязать на голой шее Чайлда — парень даже в дождь одевался как попало, не думая о погоде. Чжун Ли был галантен: во время разговоров не отводил глаз от эмоционального лица парня, слушая, внимательно улавливал каждое слово; он придерживал парню двери, следил за тем, чтобы тот не переохлаждался. И эта заботливость не несла в себе никакого подтекста. Казалось, что никакого откровенного разговора между ними и не было, и что юноша и мужчина сошлись вместе чисто из-за общей, взаимной симпатии. Их устраивало друг в друге всё: Чжун Ли ценил в Тарталье юношескую пылкость, готовность нырнуть в любое дело с головой и не важно, каков был бы результат. Чайлду же нравилась та статность, та особая атмосфера, что окружала мужчину. Рядом с ним Тарталья мог позволить себе расслабиться, ведь он был словно за каменной стеной, что дарила чувство безопасности. За эти две недели Тарталья ни разу не думал о драках и, по правде сказать, на них у него просто не было времени. Неприятным, но ожидаемым фактом было то, что на парах Чжун Ли всё-таки спрашивал его наравне со всеми. Он не делал ему, несмотря на близость, никаких поблажек. Волей неволей юноше приходилось учить материал, чисто ради уважения к преподавателю. — А зачем ты носишь очки? Они ведь даже без диоптрий. Для образа, я прав? — улыбаясь, спрашивает Тарталья у сидящего мужчины напротив. Сейчас они снова сидели в их излюбленном кафе. — Хм? — Чжун Ли отпивает горячий кофе, глядя на юношу поверх стаканчика. — А ты довольно наблюдательный юноша? Или же ты так долго засматривался на моё лицо, что эта деталь от тебя никак ускользнуть не могла? — Ах-ха-ха-ха, — Чайлд также отпил свой напиток. — Ты прав во всём, Чжун… Чайлд замер, так и не договорив. Два ошеломлённых синих глаза пялились на него и на мужчину, сидящего спиной к наблюдателю. — Я… Я отлучусь на минуточку, — быстро ляпнул парень, срываясь с места и не позволяя Чжун Ли обернуться. — Ты же не любишь это кафе, Скарамуш, — заводя друга за угол, шепчет парень. — Ты что тут делаешь? — Хотел купить воды, — также зашипел парень. — Чайлд, так ты, наконец-то… — Да-да, — перебил Чайлд. — И у тебя что, сейчас свидание? — приторно протянул Скарамуш. Своих отношений у парня не было, и поэтому обсуждать любовные похождения Тартальи было его любимым делом. — И у вас уже был… — Ничего у нас не было, мы просто общаемся, — смутившись, прошептал Чайлд. — Не суй нос не в своё дело, дружок. — Расскажешь потом, какой у него там ху… — Скарамуш! — Чайлд дёрнул веселящегося паренька за руку. — Прекрати паясничать. Всё, я… — Добрый день, — Тарталья подпрыгнул на месте, стоило глубокому низкому голосу прозвучать за спиной парня. — Всё в порядке? Да как Чжун Ли умудряется ходить так бесшумно? — Д-да, Скарамуш уже уходит, — Чжун Ли вопросительно наклоняет голову на это «имя» но, увидев знакомого студента, тут же расслабляется. — Аякс, вы не против сейчас зайти ко мне в кабинет? Мне нужна помощь — рук совсем не хватает, чтобы заполнить документы на компьютере. И Чайлд, и Скарамуш глупо уставились на мужчину. Было очевидно — тот сказал эти слова специально, чтобы дать любопытному другу Тартальи пищу для воображения. — К-конечно, — ответил Чайлд. — Тогда пойдёмте прямо сейчас. Всего доброго, — Чжун Ли мило улыбнулся второму студенту и, взяв Тарталью за руку, направился на выход из кафе. До университета они дошли в полном молчании. Некое покалывающее напряжение витало в воздухе, но оно не было негативным, а скорее… Предвкушающим. Очевидно, что «заполнение документов» было предлогом, чтобы остаться друг с другом один на один. За все эти дни они никаким образом не затрагивали тему сексуальных отношений — несмотря на давнишний откровенный разговор, больше подобных обсуждений не было. А может, Тарталья опять себе что-то напридумывал? Будет очень обидно, если Чжун Ли и правда посадит Чайлда за компьютер заполнять какие-то документы. А Тарталья уже напредставлял, как они… За всё это время никто из них двоих даже не предпринимал попытки хотя бы поцеловаться в губы. Весь их тактильный контакт ограничивался держаниями за руки. Может быть, сейчас уже настало время перейти к чему-то большему? В конце концов, это должно было когда-то случиться. Чжун Ли никаким образом не выдавал своих истинных намерений, ни действиями, ни голосом. В таком же молчании они дошли до запертой двери его личного кабинета. Мужчина открыл дверь ключом, пропустил парня вперёд и зашёл следом, закрыв дверь также на ключ. От повторного звука прощёлкивания задвижки у Чайлда пробежали мурашки. Зачем это Чжун Ли запер дверь на ключ? Кабинет мужчины был неброским — в маленькой комнатке шкаф, небольшой диванчик и два стола стояли чуть ли не в притык. — Тут довольно всё минималистично, — оглядев каждую мелочь, сказал юноша. Сейчас они стояли друг за другом — в узком помещении невозможно даже было встать рядом. Тарталья сделал пару шагов вперёд и остановился рядом со столом, на котором стоял компьютер. — И какая же тебе нужна помощь? У Чайлда упало сердце, когда Чжун Ли и правда включил старенький компьютер. — В эти электронные бланки нужно перенести данные отсюда, — Чайлд сел за стол, и мужчина подсунул ему под нос стопку бумаг. — Просто перепечатать, не думая. Справишься? Тарталья кивнул — а что ему ещё оставалось делать? И час, целый час парень занимался этой рутинной работой, пока сам Чжун Ли что-то писал, сидя за вторым столом. Угрюмое молчание сопровождало их всё это время. — Устал? — закрывший на несколько секунд глаза парень вздрогнул, услышав голос мужчины совсем рядом. — Иди сюда. Чжун Ли развернулся и направился к диванчику. Тарталья тут же встал и как хвостик просеменил за преподавателем следом. — Немного, — признался он. Они сели рядом, но даже сейчас между ними была некая дистанция. — Чайлд, — голос мужчины был плавен и сквозил некой торжественностью. — Ты ведь осознаёшь, что я не просто так закрыл дверь на ключ? Ладошки юноши тут же вспотели, сердце пустилось в пляс. — И зачем же ты это сделал? — невинно спросил Тарталья, хлопая глазами. — Чтобы никто не помешал мне вознаградить тебя за помощь, — честно ответил мужчина. — Я также подметил, что в твоих движениях больше нет болевых ужимок. Как давно ты дрался? Тарталья был ошеломлён. Чжун Ли был способен подметить даже такое? — С того дня, как ты попросил этого не делать, я и не делал, — хвастливо протянул парень. Некая гордость за самого себя затопила ему душу. — Какой прилежный студент — выполняет все рекомендации своего преподавателя, — тихо хмыкнул мужчина, скрестив руки на груди. Атмосфера между ними густела от каждого слова. — Посмотри на меня, — попросил Чжун Ли. Чайлд повернул голову, и тут же встретился с умными янтарными глазами. Выражение лица мужчины было новым для юноши. Не отрывая глаз от голубых глаз Тартальи, Чжун Ли принялся медленно, но непреклонно наклоняться вперёд, буквально нависая над сидящим рядом студентом. — Я могу тебя поцеловать? — спросил преподаватель. Некий радостный писк едва не сорвался с губ Чайлда. — Ты так невинно ведёшь себя, Чжун Ли. Не ты ли говорил о других своих предпочтениях? Янтарные глаза странно блеснули. — Ты ещё слишком юн, Аякс. Как бы я ни желал исполнить все свои мечты с тобой, я не хотел бы быть тем, кто испортит тебе психику. — Это мой осознанный выбор, — твёрдо ответил Тарталья, глядя глаза в глаза. В его голосе слышалась страсть. — Я даю тебе полный карт бланш, Чжун Ли. Делай со мной всё, что захочешь — я знаю, что ты отстранишься от меня по первой моей просьбе, если что-то пойдёт не так. Я ведь ещё с первой нашей встречи понял: ты уважаешь рамки. Мужчина был приятно удивлён этими словами. — Ты слишком доверяешь мне, хотя знакомы мы не так давно. Не боишься? — Не боюсь. Я тот ещё рисковый парень, — Тарталья рассмеялся, взъерошил себе волосы пятернёй. — И ты обещал мне вознаграждение. Где оно? — он надул щёки, делая вид обиженного. Чжун Ли мягко рассмеялся. Он снял очки, положил их на стол. — Иди-ка сюда, Чайлд. Тяжёлая ладонь тут же проскользнула за голову парня и легла на заднюю сторону его шеи неким контролирующим грузом. Сильные и тёплые пальцы слегка сжали плотную кожу, и Тарталью мгновенно повело. Чжун Ли довольно усмехнулся, увидев, как поплыли голубые глаза. Мужчина знал, как действует этот жест на строптивых мальчиков — усмиряет, подавляет их излишнюю активность, давая тем самым самому Чжун Ли больше инициативы. Ладонь мягко прошлась от затылка и до спины, вновь вернувшись на шею. Чжун Ли надавил на неё, приближая уже розовое личико Тартальи ближе к себе. Голова Чайлда загудела, зазвенела колокольчиками, стоило Чжун Ли наконец-то коснуться его губ. То, как целовался мужчина, было для юноши в новинку: мягко посасывая, Чжун Ли просовывал свой язык в рот Чайлда, чтобы затем тут же убрать его, напоследок мягко лизнув внутренние стороны чужих губ. Чем дольше они целовались, тем больше Чайлд терял над собой контроль. Его дыхание участилось, несдержанное пыхтение звучало каждый раз, стоило Чжун Ли слегка отстраниться, чтобы позволить Тарталье вздохнуть. Юноша нетерпеливо ёрзал на диванчике, извивался всем телом, помогая таким образом себе в поцелуе. Если Чжун Ли сидел прямо, то Чайлд вился лентой: голова и шея качались влево-вправо, из-за чего губы Чайлда часто соскальзывали с губ мужчины. И Чжун Ли вскоре надоела эта излишняя активность. Своими движениями Чайлд сбивал сам себя с концентрации на приятных ощущениях. И мужчина решил помочь ему сконцентрироваться. Ладонь на задней стороне шеи юноши скользнула выше, зарываясь в волосы. Мгновение — и Чжун Ли ловко наматывает рыжие пряди на пальцы, с силой оттягивая голову Чайлда назад. Но при этом мужчина вцепляется зубами в юношеские губы, не позволяя Тарталье по инерции отвести голову. Чайлд мычит, его шею сводит болезненная судорога. Пальцы тянут его назад, губы и зубы — вперёд, и Тарталья вынужден балансировать на этой грани, чтобы получить всё и сразу. — Жадный, — шепчет Чжун Ли, довольно отстраняясь от красного лица. Губы юноши слегка припухли из-за напора мужчины, и эта простая картина уже выглядела слишком возбуждающе. Тарталья закатывает глаза и едва ли не мурлыкает, стоит пальцам сильнее впиться в его волосы, едва ли не наматывая их на кулак. — Открывай рот пошире, — шепчет мужчина. Тарталья не успевает возмутиться — он, вообще-то, знает, как целоваться! — ведь Чжун Ли снова целует его, в этот раз настойчивее и намного больнее. Чжун Ли мастерски смешивает болезненные ощущения с приятными: прикусив и так уже припухшую губу, он тут же зализывает её, посасывая и касаясь языком языка Чайлда. Мужчина не даёт Тарталье вести этот поцелуй, заставляя парня волей-неволей быть ведомым. Тарталья жмурится, теряется во времени и пространстве. Боль, причиняемая натянутыми волосяными луковицами и давящими укусами терпима и приятна. По сравнению с тем, что когда-то испытывал юноша, нынешние ощущения — просто детский лепет. Чжун Ли умиляет то, как юноша совершенно не умеет контролировать себя. Скорее всего, Чайлд даже не слышит себя со стороны. Парень пыхтит всё активнее, вздыхает и всхлипывает, причмокивая, собирая текущую с губ слюну. Мужчина только хотел перейти к следующему этапу, как вдруг взгляд случайно зацепился за проколотую бровь. И как Чжун Ли мог забыть об этих особенностях юноши? — Высунь язык, — приказывает Чжун Ли. Часто моргая, Чайлд повинуется, широко открывая рот. Тарталья высовывает напряжённый язык как тогда, в первый день их встречи, и мужчина вновь видит эту длинную штангу с лазурно-голубыми накрутками-шариками. — Держи рот открытым, — ещё один приказ. Чайлд считает, что мужчина именно приказывает — не просит. Голос Чжун Ли твёрд, и очевидно: хозяин этого голоса не потерпит неповиновения. Пока одна ладонь продолжала массировать кожу головы и оттягивать пряди волос, вторая ладонь кладётся на мягкую щёку юноши. Пальцы мужчины оглаживают скулу и скользят выше, касаясь пирсингованного уха. Тарталью, всё ещё державшего рот открытым, простреливает дрожь. Он шумно дышит, пыхтит, понимая, что в таком положении не может нормально сглотнуть слюну. Та стремительно собиралась под языком, и если парень не закроет рот, то над ним нависал риск испачкать этой слюной мужчину. Но Чжун Ли как будто не замечал волнения Чайлда. Не отрывая взгляд от лазурного шарика, он начал мягко оглаживать проколотое ухо. Подушечки очерчивают каждое украшение, сжимая их и оттягивая. Мужчина скручивает кольца и гвоздики, раздражая кожу вокруг прокола, и ухо Чайлда быстро становится розово-красным. — Держи голову прямо, — ещё один указ. Тарталья, только собиравшийся упереться ухом в ласкающую руку, обиженно всхлипывает. — Мф, — он не может говорить — если его глотка дрогнет, то стремительно накапливающаяся вязкая жидкость точно польётся из рта. В глазах Тартальи мелькает ужас, стоит первой тонкой струйке слюны начать течь с уголка его губ. Рот всё ещё открыт, язык устал быть в постоянном напряжении. Чайлд возмущённо мычит, хмурит брови, пытаясь привлечь внимание Чжун Ли, но тщетно: Мужчина полностью увлечён ухом юноши. По сравнению со вторым бледным ухом, украшенное ушко уже было красным и раздражённым, а значит — невероятно чувствительным. Чжун Ли давит пальцами на хрящики, растирает и массирует нежную кожу. Его забавляет то, как студент пытается не ластиться в ответ, держа по приказу голову прямо. Выражение лица Чайлда в совокупности с высунутым языком было глуповатым, а возникшая паника в глубине зрачков забавляла мужчину ещё больше. Стоит Тарталье поднять руку, чтобы вытереть текущие жидкости, как мужчина тут же перехватывает её, отводя в сторону. — Не трогай, — Чайлд фыркает и жмурится, от невозможности сглотнуть его гортань дрожит, из-за чего юноша едва ли не кашляет. Чжун Ли заводит пальцы за внутреннюю сторону уха и плавно гладит это местечко, уверенный, что здесь есть эрогенная зона. И он, конечно, прав: Чайлд вздрагивает, сжимает в кулаки пальцы рук. Он хочет ёрзать, хочет активно двигаться и языком тела показать свои эмоции, и то, что Чжун Ли сдерживает его пылкость, по мнению юноши — невероятная жестокость. Не прекращая ласкать ухо Чайлда, Чжун Ли наклоняет голову и касается языком языка Тартальи. Юноша млеет и несдержанно стонет, стоит чужим зубам аккуратно схватить штангу языка и потянуть на себя. Ощущения от ноющего уха в совокупности со звуком удара зубов о сталь сносят несдержанному парню голову. Губы Чжун Ли оттягивают пирсинг, заставляя Чайлда всё-таки поддаться вперёд. Мужчина всё ещё не разрешал закрывать юноше рот, и поэтому излишки слюны текут по его подбородку, холодя кожу. Тарталья больше не может терпеть: его глотку простреливает очередная дрожь, и он рефлекторно сглатывает. — Хороший мальчик, — усмехается Чжун Ли, отстраняясь, напоследок мазнув губами по губам парня. Тарталья наконец-то может полноценно сглотнуть, что он и делает. Рукой незаметно для себя он вытирает подбородок от слюны. Мужчине нравится наблюдать плоды своей работы: губы Чайлда дрожат, их уголки всё ещё мокрые от жидкостей; одно ухо бледное, второе — припухшее и гудящее, обласканное и раздражённое. Взгляд голубых глаз отсутствующий, Тарталья шумно дышит, попеременно облизываясь. — Ты выглядишь уже таким уставшим, Чайлд, — подмечает преподаватель. — Просто я привык сразу переходить к делу, — слегка с опозданием отвечает парень. — У меня не было никогда настолько долгих прелюдий. — Неужели? — спрашивает Чжун Ли. — Любишь получать всё быстро и сразу? — Просто я нетерпеливый, — признаёт этот неоспоримый факт Тарталья. — Нет, ну а что в этом такого? — Ничего. Кроме, если, того, что я являюсь любителем долгих прелюдий перед сексом. — А? — вздёргивает брови юноша. — Я приверженец того мнения, что предварительные ласки до проникновения намного важнее, чем сам секс. А учитывая то, что ты любишь всё «быстро и сразу»… Хах, смотри, не взорвись от избытка эмоций, — Чжун Ли бегло проводит пальцами по подбородку парня, собирая не вытертые капли слюны. — Пф, не взорвусь, — хорохорится Чайлд. — Ты сломаешься, — настаивает Чжун Ли. — Ты бросаешь мне вызов? — мигом вскипает Тарталья, гонимый чувством азарта. — Ты будешь хныкать, будешь просить меня перейти к большему. Я же могу… — Это вызов, да? — перебивает парень, и в его глазах пляшут искры. — Называй это как хочешь, Чайлд, — Чжун Ли не собирается спорить. — Но, знаешь… Тарталья покрывается мурашками и столбенеет, стоит мужчине внезапно завести свои руки ему за спину и, скрестив ладони, притянуть за поясницу к себе ближе. Лицо мужчины тут же утыкается в бледную шею, мокрые губы, не медля, касаются кожи, ставя первый розовый след. — А-ах, — от неожиданности Чайлд закидывает голову назад и стонет. Он поднимает руки, широко расставляет пальцы, но парень не уверен, можно ли ему сейчас касаться мужчины. Поэтому Тарталья так и замирает в этой не самой удобной позе, пока Чжун Ли принимается ласкать его шею. Тарталья — настоящее золото. Мягкий и податливый, отзывчивый, от одних дразнящих поцелуев юноша уже готов кончить и разбежаться, каждый в свой угол. Чжун Ли касается губами шеи прямо под углом нижней челюсти, опаляет горячим дыханием бледную кожу. — Ой… — мужчина губами формирует складку и прикусывает её, перекатывая кожу во рту, подвергая воздействию то левого, то правого клыка. — Ау-у, — протяжно стонет юноша, стоит серии подобных укусов пройтись по его шее. — Никогда бы не подумал, что у тебя настолько острые зубы. Прямо как у крокодила. — Крокодила? — переспрашивает мужчина, не отрываясь от шеи Чайлда. Мужчина продолжает лизать и царапать зубами кожу, и это ощущается несколько щекотно. — А может, как у дракона? — У тебя настолько большое самомнение, что ты сравниваешь себя с драконом? — незлобно язвит Тарталья, удовлетворённый тем, что смог придумать такой дерзкий ответ. Ответ, за который преподаватель ощутимо вгрызается в местечко, где шея переходила в плечо. — Знаешь, Чайлд, — янтарные глаза тлеют углями. Голос тихий, но каждое говоримое Чжун Ли слово ощущается тяжело. — Мне вот стало интересно… Подушечка большого пальца кладётся на припухлые губы Тартальи. — Что ещё, помимо дерзкой болтовни, может делать этот чудесный рот? Глаза Чайлда широко распахиваются, он шумно вдыхает, так что его грудная клетка округляется. Но как выдохнуть он забывает и, замерев, так и продолжает смотреть на Чжун Ли. Чайлд открывает рот, чтобы что-нибудь ответить, и тут же закрывает его обратно, щурясь от болевых ощущений: укусы, оставленные мужчиной, стремительно наливались кровью, пульсировали, а некоторые из них, особо сильные, уже начинали гудеть. — В частности, твой язычок, — большой палец требовательно давит на зубы нижней челюсти, и юноше приходится вновь приоткрыть рот. Этот же палец тут же проскальзывает внутрь, касаясь накрутки и надавливая на неё. — Эта штучка умеет делать приятно? Кажется, ещё немного, и от лица Тартальи пойдёт пар. На подкорке его мозга всё ещё присутствовал прежний облик Чжун Ли: статный, педантичный преподаватель, держащий себя в строгих рамках дозволенного. А сейчас этот самый педант сидит перед ним, студентом, и говорит ему в лицо такие смущающие и возбуждающие вещи. Что он сделал такого в прошлой жизни, чтобы в этой судьба свела их вместе? — Справится, — улыбается разомлевший парень во все тридцать два. У него ноет ухо, ноет шея, и Чайлду так это нравится, что он готов позволять Чжун Ли касаться его чувствительных мест хоть каждый день. Тяжело вздохнув, Тарталья встаёт с диванчика. От этого резкого движения перед глазами тут же темнеет. Но когда тьма рассеивается, юноша видит Чжун Ли, что уже сел несколько иначе: Пока они целовались, преподаватель сидел по отношению к парню полубоком. Сейчас же он сел прямо, согнув колени и раздвинув ноги чуть врозь. Чтобы освободить место для Чайлда. — Нерадивый студент снова не выучил материал, — низким, слегка хриплым голосом начинает говорить мужчина. — Как преподаватель, я имею права назначить ему отработку. — Пф, ах-ха-ха-ха, — Тарталья старается заглушить своё волнение за смехом. — Чжун Ли, неужели ты хочешь разыграть это заезженное клише? Ты что, пересмотрел соответствующий раздел на порно-сайтах? — Я не посещаю подобные сайты, юноша, — строго говорит Чжун Ли. — И теперь, когда ты со мной, я и тебе не советую этого делать. — Хах, ладно, — не стал спорить Чайлд. — Ладно? — переспрашивает Чжун Ли. — Что ж, хорошо, — мужчина похлопывает рукой по своему бедру. — Тогда на колени, Чайлд. И колени юноши словно по щелчку подкашиваются. Тарталья садится, подползает ближе к мужчине, устраиваясь между его расставленных ног. Поджав под себя ноги, он устраивается максимально удобно, и смотрит вверх на Чжун Ли, ожидая дальнейших указаний. Чжун Ли очень доволен. Несмотря на свою ершистость, Чайлд, надо признать, умеет быть покладистым и сговорчивым. Мужчина снова запускает ладонь в мягкие волосы и вихрит их, сжимая пряди в кулаке. Тарталья сам не хочет ждать указаний — решает взять инициативу в свои руки. Пока мужчина занят его волосами, он наглеет: кладёт свои ладони на бёдра Чжун Ли и гладит их, проходясь по гладкой ткани брюк от тазовых косточек до колен. Мужчина хмыкает но, тем не менее, никак не мешает юноше делать то, что ему вздумается. На фоне чёрной ткани не было видно возбуждения Чжун Ли, но стоит ладошкам коснуться чужого паха, сразу становится ясно: его преподаватель очень доволен происходящим. От своего положения, от дразнящих ласк у самого Тартальи между ног давно, крепко стояло. И Чайлд был удивлён, когда, расстегнув чужую ширинку и приспустив нижнее бельё, он увидел лишь полуэрегированный член. — А-а? — тянет юноша, касаясь ещё наполовину мягкой, горячей плоти. — Да я смотрю, кого-то уже подводит возраст? — юноша хихикает и проводит ладонью вверх-вниз, заставляя член Чжун Ли постепенно наливаться кровью. — Наверно, лучше твердеть постепенно, чем возбуждаться сию минуту и кончать так быстро, что невозможно прочувствовать вкус удовольствия, — подкалывает мужчина юношу. — Не ёрничай, — Чжун Ли сжимает пальцы и вздёргивает голову Тартальи, заставляя юношу поднять лицо и посмотреть ему в глаза. Глаза Тартальи едва ли не слезятся от того пылкого взгляда, которым награждает мужчина юношу. Чжун Ли также награждает Тарталью ещё одним кусающим поцелуем, а затем подтягивает его за волосы ближе к своему паху. С каждой секундой Чайлд всё больше осознаёт: кажется, ему придётся взять свои слова обратно. Лучше бы член остался такого размера, каким он был до быстрых касаний Тартальи. Парень судорожно сглатывает и несдержанно скулит, стоит мужчине полностью затвердеть в его руках. Наверно, Тарталье следовало догадаться и раньше: раз тело мужчины так сильно развито физически, то между ног у него, ну… Размер соответствующий. — В чём дело, юноша? — приторно тянет Чжун Ли, не переставая ерошить медные волосы. — Испугался? Если так, то я не в праве тебя заставлять. Можешь сдаться, даже не начав. Чжун Ли мастерски выстроил это предложение, искусно сыграв на слабостях Чайлда. Слово «сдаться» и так было для Тартальи как тряпка для быка, слово «испугался» вынуждало парня обязательно доказать, что всё не так. Это задевало его гордость. Это было дело чести. — Я? Испугался? — фыркает Чайлд, не переставая невесомыми движениями гладить член Чжун Ли. Поняв, что тот уже долгое время не становится твёрже, юноша делает вывод: можно идти дальше. Он косит глаза вниз — голову всё ещё не опустить из-за крепкой хватки — и сглатывает слюну в предвкушении. Член мужчины был под стать этому самому взрослому, мужскому телу — у Тартальи пока был совсем не такой. Даже у прошлых любовников парня не было таких размеров, он это точно помнил на ощупь. Горячий, с уже влажной налитой головкой, орган идеально помещался в две юношеские ладони. Пальцами Чайлд прощупывает выступившие венки, несмело очерчивает головку. Он уже думает о том, сколько этой длины сможет поместиться в его глотку. Рука, перебиравшая и оттягивающая волосы, требовательно давит на затылок, и Чайлд подчиняется воле Чжун Ли. Пододвинувшись ещё ближе, Тарталья широко открывает рот и буквально насаживается на член. Он подавляет рвотный рефлекс, заглатывает, почти утыкаясь в жёсткие лобковые волоски носом. Но не выдерживает — член был не только длинным, но и довольно толстым, и долгое время держать широко рот просто не получалось — начинали болеть щёки и уголки губ. Чайлд снимается с члена, напоследок лизнув головку. Между ней и губами Тартальи тянется нить из слюны и естественной смазки. — Не переусердствуй, — наставляет его преподаватель. — Бери качеством. Смахнув жидкости с губ, Чайлд вновь берёт в рот, на этот раз не пытаясь спешить. Он прикрывает глаза и наслаждается происходящим: мускусный запах тела, голос Чжун Ли, его тяжёлая, умеющая причинять боль и удовольствие ладонь — всё это пьянит Тарталью, от чего он едва ли не воет от избытка эмоций. Всё это так в новинку, так запретно и сладко — заниматься такими непотребствами в стенах своего учебного заведения, да ещё и с таким уважаемым человеком — это ли не мечта? Юноша расслабляет язык, делая его мягким и широким. Начиная от основания члена, Тарталья ведёт им вдоль всего ствола, таким же широким мазком очерчивая и истекающую головку. Шарик пирсинга ощущается на фоне тёплого влажного языка небольшим холодком, но именно эта деталь заставляет Чжун Ли нетерпеливо рыкнуть. От этого стона мужчины у Тартальи дрожат бёдра. Он скулит, продолжает дразниться, размазывая слюну и смазку вдоль всего члена с помощью частых поцелуев. Юноша помогает себе рукой: напряжёнными пальцами обхватывает основание члена и ведёт вверх по длине, не переставая работать и ртом. Чайлд мог похвастаться опытом в этом деле. Это был далеко не первый его минет, да и юноша как мужчина подсознательно чувствовал, что может доставить удовольствие такому же мужчине. Чжун Ли хрипло мычит, шумно выдыхает ртом — он знает, как важно давать понять партнёру, что тот всё делает правильно и хорошо. Показывая звуками своё довольство, он тем самым показывал своему мальчику — тот молодец, его старания не проходят даром. Мужчине был важен контакт, налаженная связь. И Тарталья, не осознавая этого, был мысленно благодарен ему за эту поддержку. И Чайлд, воодушевившись, приступает к более активным действиям: быстрее двигая головой, юноша старается брать больше, чем получалось раньше. Высовывая язык и расслабляя глотку, Тарталья заглатывает, насколько возможно, и замирает, сжимая щёки. Юноша редко и глубоко дышит носом, из глаз текут слёзы, а изо рта — слюна вперемешку с предэякулятом. Более не выдержав, парень соскальзывает с члена и откашливается, вытирая подбородок и глаза. Он часто дышит ртом, давая себе передышку. Голубые глаза встречаются с янтарными, и в первых читается немой вопрос: «Я молодец?» — Молодец, — усмехнувшись, тепло отвечает Чжун Ли. Если щёки самого Тартальи багряные, то лицо мужчины так и остаётся благородно-бледным, разве что лёгкий румянец персикового оттенка проступает на скулах и кончике носа. Передохнув, юноша возвращается к своему занятию: сосёт усердно, плотно обхватывая губами головку, лижет уздечку, часто задействуя шарик пирсинга. Дыхание Чайлда горячее и прерывистое, он по-настоящему устал, отдав себя всего какому-то простому минету. Небольшая испарина выступила на лбу студента, отчего волосы прилипли к коже, принявшись лезть в глаза. Чжун Ли, сконцентрированный на удовольствии, замечает эту помеху. Он кладёт ладонь на макушку Чайлда, большим пальцем смахивает с его лица чёлку. Без какого-то предупреждения мужчина резко поддаётся всем телом вперёд, вставая, от чего Тарталья испуганно округляет глаза, едва не теряя равновесие. От того, чтобы упасть на спину, его спасает крепкая хватка за волосы. Чайлд шипит и хнычет, ещё не до конца понимая, что нашло на мужчину. Но, едва взглянув тому в глаза, парень тут же понимает: Чжун Ли хочет взять инициативу в свои руки. И Тарталья с силой моргает, давая этим жестом понять, что он согласен на смену ведомого. — Посмотрите на себя, Аякс, — низкий, бархатный голос ласкает уши юноши почти как настоящие касания. — Вы всегда устраиваете такой беспорядок? Не можете работать аккуратно? Тяжёлая мокрая головка касается влажных от разных густых жидкостей губ. Тарталья автоматически скользит губами по ней, оставляя своего рода поцелуй. Он улыбается и хитро хихикает, щуря глаза, получая удовольствие от этой игры. А в следующую секунду в глазах вспыхивают белые искры. Левую, а затем и правую щёку опаляет огонь, кожа мгновенно наливается кровью. Чайлд приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но ещё одна пощёчина тут же затыкает его. Сильные пальцы впиваются в волосы, его трясут как нашкодившего щенка. Чайлд скулит и фыркает, вцепляется пальцами в штаны мужчины на уровне его бёдер. Чжун Ли завершает трёпку, замирает, любуясь результатом своей работы: Тарталья ничего не соображает. Голова юноши ощущается ужасно тяжёлой, ужасное давление в паху, болезненные тянущие прострелы туманят разум, и Чайлд может лишь глупо пялиться перед собой, держа в голове одну мысль: ему хочется вновь почувствовать этот член в своей глотке. Ещё две хлёсткие пощёчины обрушиваются на алые мягкие щёки. От болезненно гудящей кожи нервная система юноши сходит с ума и он, не способный больше терпеть, неожиданно спускает себе прямо в трусы. Тарталья широко распахивает мокрые ресницы — он не может поверить, что кончил, ни разу себя не коснувшись. Но, к сожалению, парень не успевает поделиться этой новостью с Чжун Ли — тот, не церемонясь, насаживает его рот на член. И теперь преподаватель решает, каким образом и с какой скоростью Чайлд будет сосать. Отхлестав юношу, Чжун Ли понял, что ему самому стоит потренировать выдержку, а иначе мужчина может внезапно опозориться перед студентом, эякулировав слишком быстро. Но как тут ещё сдерживать себя, когда перед собой видишь сидящее на коленях розовощёкое чудо, глаза которого блестят от довольства происходящим? От осознания того, что этому рыжему бесёнку действительно нравится боль, собственные яйца сводит от предвкушения. И более не медля, Чжун Ли толкается в рот Чайлда, сразу же задавая быстрый темп. Тяжёлая ладонь кладётся на затылок парня, заставляя последнего брать глубже на каждом движении. Чайлду тяжело дышать, слюна и смазка пошло хлюпают, создавая целую какофонию звуков. Мужчина долбит Тарталью едва ли не в глотку но, видимо, юноша и не против подобного к себе отношения. Он мог бы начать хлопать преподавателя по бёдрам, мог бы, уперевшись руками посильнее, отстраниться и дать себе хотя бы небольшую передышку. Но Чайлд не показывает и толики сопротивления, нет. Крепко держа голову уже двумя руками, Чжун Ли трахает его быстро, почти не высовывая орган изо рта. Накрутка пирсинга приятно елозит по члену, ощущаясь инородным телом в горячей полости рта, тем самым возбуждая сверхмеры. — М-мф, — выделяющееся предсемя едва ли не пенится от той скорости, что задал Чжун Ли. Мужчина резко вынимает болезненно стоящий член, чтобы осыпать красные от возбуждения щёки новой чередой кусающихся пощёчин. Дьявольский огонь загорается в глубине янтарных глаз — Тарталья морщится от боли, случайно прикусывает губу и мило куксится, рефлекторно облизываясь. Чжун Ли нравится делать студенту больно — как он и предупреждал ранее, это действо заставляет возбуждение тяжело оседать внизу его живота. И ещё больше мужчину возбуждает то, что Тарталья не против подобного к себе отношения. Он морщится и жмурится, но никоим образом не отстраняется, наоборот подставляясь под удары. Перед глазами пляшут белые искры, и юноша лишь по мускусному запаху вновь понимает, что ему снова стоит открыть рот. Тарталье кажется, что этот марафон не кончится никогда. И откуда в этом старике столько пылкости и сил? Чайлд допустил серьёзную ошибку, когда недооценил преподавателя. И всё же пульсирующая головка подсказывает юноше — стоит поднапрячься, чтобы довести мужчину до пика удовольствия. Чайлд втягивает щёки, создавая некое подобие вакуума, и в этой тесноте Чжун Ли едва ли удаётся двигаться в прежнем темпе. Мужчина стонет сквозь плотно сжатые губы и, успев высунуть член изо рта Тартальи, кончает ему на приоткрытые мокрые губы. Сперма выходит толчкообразно, и поэтому Чжун Ли успевает испачкать ею и алые щёки. Тарталья шмыгает носом, облизывается, проглатывая всё, что попадает ему в рот. — Ты не обязан этого делать, — Чжун Ли останавливает Тарталью и суёт ему в руки хлопковый платок, что он достал из кармана. Чайлд кивает и вытирается, не переставая мило улыбаться. Не передать словами, насколько он доволен тем, что смог довести Чжун Ли до оргазма. — Это было нереально круто, — воодушевлённо шепчет Чайлд, вставая на ноги, едва снова не падая обратно — колени дрожат. Чжун Ли замирает, не понимая, что на это ответить. «Спасибо?» «Пожалуйста?» «Не за что?» — Я рад, что ты остался доволен случившемся, — уже приведя себя в порядок, скрестив руки на груди, молвит мужчина. — Не переборщил? — он касается прохладной тыльной стороной ладони горячих щёк. Чайлд лишь усмехается. — Смеёшься? — щебечет он, хлопая глазами. — Я уверен, — Тарталья кладёт ладонь на плечо Чжун Ли. — Ты способен на большее. Несколько секунд они молчат, улыбаясь и переглядываясь. Наконец, Чжун Ли первый рушит тишину: — Я вас понял, Аякс, — от глубины и тяжести голоса преподавателя Чайлд готов хоть прямо сейчас вновь упасть на колени. Также молча они принялись приводить в порядок рабочий кабинет, готовясь к уходу. — Чжун Ли, — после долгих размышлений, собравшись, твёрдо говорит Чайлд. — Я хочу тебе сказать… Мужчина прекращает складывать бумаги в стопку и обращает внимание на юношу. — Не подумай, я ни в коем случае не хочу прекращать видеться с тобой, — сбивчиво начинает монолог Тарталья, рьяно жестикулируя. — Просто я понял, что… Что все эти, ну… Вскрытия, они не для меня, — он опустил голову, с каждым словом голос парня становится всё тише и тише. — Я понимаю, что мы занимаемся этим не просто так, но… Я готов делать рефераты, как и все. Пожалуйста. Чжун Ли внимательно выслушал студента. Небольшая морщинка возникла между его напряжённых бровей. — Чайлд. Ты ведь понимаешь, что неправильно и некрасиво бросать дело на полпути. Тарталья косит глаза вбок, тушуется — он понимает, и он ожидал отказа. Раз уже согласился — доводи дело до конца, это справедливо. — По плану у нас осталось последнее вскрытие. Млекопитающего — это следующая тема, почти последняя перед экзаменом. Мыши, если быть точнее, — говоря это рядом с Тартальей, Чжун Ли невольно включает образ преподавателя на паре. — Да-да, хорошо, — соглашается Тарталья, не понимая, зачем мужчина всё это ему поясняет. Он ведь уже понял, что отказаться нельзя. — Но, знаешь… Чжун Ли подходит к Чайлду и касается пальцами его подбородка, заставая поднять голубые глаза вверх. — Если тебе так жалко мышку, то мы… — Мне не жалко, но просто… — Если тебе жалко мышь, Чайлд, — перебивает Чжун Ли, — то мы можем провести вскрытие другого млекопитающего. Преподаватель приближает своё лицо к проколотому розовому уху. — Например, тебя, — искушающий шёпот вызывает сотни мурашек. — Ч-что? — Чайлда передёргивает, когда мягкие поцелуи начинают покрывать его ушную раковину, а зубы и язык принимаются очерчивать и оттягивать каждое украшение. — Конечно, подобное мероприятие будет сложно устроить в стенах нашего учебного заведения, — Чайлд прикрывает глаза и судорожно выдыхает, сдерживая стоны. — Как ты относишься к предложению перенести рабочее поле ко мне домой? У юноши ёкает сердце. Господи Боже, слава Богу, Чжун Ли не собирался по-настоящему его вскрывать. Блять, это была всего лишь затравка для того, чтобы заманить его домой. Нет, ну зачем нужно было так всё усложнять? Сказал бы сразу, дурак! — Дурак, — усмехается Чайлд, пихая кулачком мужчину в грудь и отстраняя от себя. — А у тебя там есть все инструменты для подобного вскрытия? — решает принять эту странную игру Чайлд. В янтарных глазах вспыхивают искры. — Есть. — То есть у тебя дома соблюдены все условия? Острота скальпеля? Фиксаторы? Лоточек? — Всё есть, Тарталья. Если ты до сих пор не веришь, то милости прошу ко мне домой. Чайлд поворачивается спиной к Чжун Ли, подносит обе ладони к лицу и громко пищит. От его лица теперь по правде идёт пар — испаряются капельки пота. — Ну, тогда мне, наверно, придётся проверить, правда ли у тебя дома соблюдены все условия, — мгновенно приняв излишне серьёзное выражение лица, отвечает Чайлд. — И если там меня что-то не устроит, придётся пожаловаться твоему руководству, что, мол, студентам не обеспечены все условия для комфортного обучения. Чжун Ли едва подавляет улыбку. Чайлд слишком вошёл во вкус их словесной перепалки. Пока Тарталья говорит что-то ещё, мужчина лишь склоняет голову на бок и любуется выразительной мимикой. Парень даже не догадывается, что с каждым своим словом он закапывал сам себя только глубже. — Тогда через неделю встречаемся около кафе, — подытоживает преподаватель. — И не забудь предупредить родителей, что ты останешься у меня на ночь. — Э-э, — Чайлд чешет затылок. — Да им всё равно, где я буду пропадать. — Чайлд. — Ну, я им ещё не говорил, что у нас с тобой… Интрижка. — Интрижка? Звучит грубовато. — Прости, я не так выразился. Т-то есть… Я потом им расскажу про тебя, хорошо? А так, скажу, что у Скарамуша заночую. — Так и быть, — скрестив руки, соглашается Чжун Ли. Только почти перед тем, как открыть дверь, Чжун Ли простреливает внезапное осознание: — Чайлд, — голос мужчины сквозит неким испугом. — Я ведь… Совсем забыл про тебя. Тарталья непонимающе смотрит на мужчину. Он никогда не видел таких виноватых глаз. — Я был совсем увлечён своими ощущениями. Как эгоистично и глупо, — преподаватель устало прячет глаза в ладони. — Ты ведь не кончил, так? Я могу… Как-то тебе помочь? Для твоего же здоровья лучше довести всё до конца — чрезмерная эротическая стимуляция без эякуляции может в дальнейшем плохо сказаться на… — Господи-господи, Чжун Ли! — Тарталья машет перед собой ладонями, прерывая мужчину. Ещё бы чуть-чуть, и тот бы принялся читать ему целую лекцию. — Не надо так переживать, всё в порядке! Я… Я сделал это ещё до тебя… Признавшись, Чайлд внезапно начинает чувствовать себя неловко. Он смущённо опускает глаза, принявшись теребить собачку куртки. — Оу, — секунду назад потерявший над собой контроль, Чжун Ли снова берёт себя в руки. — Хах. — Хах? — переспрашивает Чайлд. — И тебе ни капли не стыдно за свою несдержанность? — голос мужчины тянется словно карамель. — Привык кончать тогда, когда тебе вздумается? — Ну да, — честно отвечает Тарталья. Он не видит в этом ничего такого. — Раз так, то тогда я пересмотрю содержимое своего рабочего места, — отвечает Чжун Ли. — И добавлю туда несколько, хм… Новых инструментов. Тарталья склоняет голову на бок и приподнимает бровь. Двусмысленность слов мужчины ускользает от него, не вызывая никаких вопросов. — Хорошо, — улыбаясь, соглашается Чайлд. — Пойдём? Проводишь меня до дома? А то уже, поздно, и… — У твоих родителей не будет вопросов касательно твоей шеи? — спустя полчаса они останавливаются около дома Чайлда — Чжун Ли не сложно проводить юношу, оказалось, от его дома до дома преподавателя было пять автобусных остановок. — Я ведь уже большой мальчик, имею право на личную жизнь, — Тарталья смеётся, а затем привстаёт на носочки и целует мужчину в холодную щёку. — Спасибо, что проводил. — Доброй ночи, Аякс, — мужчина целует парня в ответ, бегло коснувшись розового от мороза носа. — Увидимся завтра. И через неделю. — Завтра. И через неделю, — как эхо повторяет Тарталья, заходя в подъезд, напоследок отправляя Чжун Ли воздушный поцелуй. Неделя ожидания прошла незаметно, так быстро, словно по щелчку пальцев. В назначенный день юноша и мужчина встретились у кафе, как и договаривались, вместе сели в транспорт и без проблем доехали до нужного дома. Если в начале дня Тарталья чувствовал себя расслабленно и бодро, приятно томясь в ожидании и предвкушении, то сейчас, стоя у подъезда элитной многоэтажки, Чайлд нервничал так, что его сердце через раз пропускало удар. Он волновался, но старался особо не показывать этих эмоций. В конце концов, он был уверен — их ждёт чудесный вечер. На знакомой и родной территории Чжун Ли чувствовал себя более расслабленно, чем парень — оно и понятно. Они зашли внутрь, сели в лифт. — Что такого у тебя в рюкзаке, что он так топорщится? — поинтересовался мужчина. — Хе-хе, — хитро улыбнулся Тарталья. — Вещицы для под-го-тов-ки к нашему практическому занятию, — он смеётся и касается подушечкой пальца кончика носа Чжун Ли. — Не любопытствуй — потом узнаешь. Возможно. Чжун Ли пожал плечами и не стал спорить. У Тартальи от предвкушения зудят ладони, холодеет и покалывает низ живота. Да, конечно, он уже большой мальчик, но понимание того, что родители не в курсе, что их сын сейчас идёт трахаться домой к преподавателю, который старше юноши на десяток лет — всё это кажется таким запретным и желанным, всё это убивает чувство самосохранения и голос разума. Два поворота ключа, и дверь почти без скрипа открывается. Тарталья заходит внутрь, за ним заходит Чжун Ли, включая свет в прихожей и закрывая дверь за собой. Чайлд вертит головой, без капли приличия увлечённо разглядывая каждый сантиметр квартиры мужчины. Признаться честно, парень думал, что квартирка такого уважаемого преподавателя будет побогаче, но нет: интерьер был довольно скромным, можно сказать, обычным, без излишеств и пафоса. В других комнатах было темно, а поэтому обзор любопытного студента оказался ограниченным. — Смотри, чтобы голова не открутилась, — усмехается мужчина, помогая Тарталье снять куртку. — Разувайся и проходи прямо. Чайлд выполняет указания, остаётся стоять в носочках (чёрт, это что, дырка в носке?), но Чжун Ли тут же предлагает гостю мягкие тапочки. Кажется, словно Тарталья приглашён не на «дикое совокупление», что подразумевалось, а на дружеское чаепитие. Пока что всё выглядело дружелюбно и опрятно. А чего другого ожидал Чайлд от преподавателя? Того, что мужчина набросится на него словно голодный зверь, сминая губы парня в агрессивном поцелуе? — Проходи, — Чжун Ли жестом приглашает Чайлда в гостиную, где пока было темно. Стоит Тарталье подойти ближе к комнате, и мужчина тут же включает свет. Открывшаяся картина мигом стирает улыбку с беззаботного лица юноши, заставляя того позорно задрожать, замерев на месте. Гостиная представляла собой просторную комнату. Ничего необычного — вдоль стен стояли диван и шкаф, стол упирался в подоконник, рядом была дверь, ведущая на балкон. Мягкий бежевого цвета ковёр был расстелен вдоль всего пола. И единственное, что выделялось из всей гармоничной картины — это широкий, большой хирургический стол. Чайлд далеко не в первый раз видел эту стальную вещь — это был стол для медицинских инструментов, совершенно обычный, с дополнительной полкой в самом низу между ножек. — Ч-что эта вещь д-делает зде… — Тарталья начинает мелко дрожать, почувствовав, как Чжун Ли встал позади. Горячее дыхание опалило шею студента. — Почему ты удивлён? — спокойно говорит Чжун Ли. — Разве мы пришли сюда вдвоём не ради вскрытия? Тарталья тут же оборачивается, испуганными глазами пялясь в насмешливые янтарные. — Откуда у тебя… — Чайлд задыхается — он что, попал прямо в ловушку маньяку? — Аякс, — холодные пальцы касаются тёплой щеки. — Всё в порядке, прошу, не стоит переживать. Доверься мне. А, да? Довериться? Довериться человеку, когда ты сам находишься у него дома, и даже родители не знают, где ты есть на самом деле? Всё это выглядит странно и пугающе, но почему-то в глубине души Чайлду хочется верить, что Чжун Ли не сделает по отношению к нему ничего дурного. — Хорошо, — растерянно молвит парень. Но воодушевление уже пропало — страх сделал своё дело. — Тогда я попрошу тебя пойти и принять душ, — Чжун Ли касается губами его волос, вдыхая запах. — Ты ведь знаешь, как нужно готовиться перед… — Обижаешь, — растерянное выражение лица тут же испаряется с лица Чайлда. — Я мигом. — Нет. Не надо торопиться — сделай всё качественно. Твоё полотенце я повесил на крючок — розовое с клубникой. Тарталья умиляется — розовое с клубникой! — и для него… Такая мелочь — подумаешь, Чжун Ли подготовил ему полотенце заранее, — а такая деталь, такая незначительная деталь о многом говорит. Ведь отношения выстраиваются из таких вот мелочей — несложных и простых, но искренних и приятных партнёру. Чайлд достаёт из рюкзака принесённые гели для душа и смазку — растянуть себя перед сексом. Но в дверях ванной комнаты Чжун Ли резко останавливает его. — Что это, — не успевает Чайлд и рта открыть, как мужчина отбирает у него смазку. — Зачем? — Ты не знаешь, для чего нужна смазка? — язвительно спрашивает Чайлд. — Тебе не кажется, что ты слишком много на себя берёшь, Аякс? — мужчина скрещивает руки на груди. — Эм. Нет? — Чайлд слишком наивен и прост. — Отдай обратно, она мне нужна. — Аякс, — Чжун Ли наклоняется, чтобы установить прямой зрительный контакт. — Наверно, этим должен буду заняться я? Как думаешь? Только сейчас до Тартальи доходит, о чём говорит мужчина. Лицо парня сразу же смешно вытягивается, щёки наливаются румянцем. Никто и никогда из его бывших партнёров для секса из того приложения никогда не занимался его растяжкой — сам, всё сам. И Чайлд, логично, думал, что и сейчас будет также — он не знал другого отношения. — Д-да, да-да, — лепечет Чайлд, опуская глаза, не выдерживая взгляд усмехающийся пылающих глаз. — Забирай. Да. — И ещё кое-что, — в руки Тартальи ложится какая-то бумажка. — Это мои медицинские анализы. Как видишь, я не имею заболеваний, передающихся половым путём. Чайлд округляет глаза, глядя на мужчину как на восьмое чудо света. — Забеременеть ты, чисто по физиологическим причинам, не можешь, так что… Чайлд, могу ли я не использовать презерватив во время полового акта? — Господи, замолчи, — у парня горят кончики ушей от неловкости. Да кто вообще так разговаривает со своей парой? Зачем так официально? Чайлд понимает, что разница в возрасте у них ого-го, но всё же. Он упирается обратно этой справкой, сжатой в кулаке, в грудь мужчины. — Я понял. Можешь не использовать, — никто и никогда не спрашивал у парня такую нелепость. Но, с другой стороны, это было до боли в груди мило. Мило, что Чжун Ли учитывает все, даже малейшие аспекты предстоящего действа. — У-у меня тоже ничего такого нет, — продолжает говорить Тарталья. — Я перед поступлением сдавал анализы, ничего, вроде бы, не нашли. — Прекрасно. И ещё, Чайлд… Чжун Ли приближает своё лицо к личику юноши, едва не утыкаясь тому в губы. — Я могу кончать в тебя? Внутрь? — Чжун Ли! — Тарталья взвизгивает, и мужчина смеётся. Ему так нравится смущать студента подобными словечками. — Можешь! Всё можешь! Можешь делать всё, что захочешь! — в сердцах с чувством выпаливает Чайлд. — Всё! Я пошёл мыться. — Давай. Жду тебя. Почти целый час Тарталья купался в ванной, сидя в горячей воде и под струями горячего душа. В воздухе, насыщенном водяными парами, витал сладкий цветочный запах — юноша распарил свою кожу, намылившись любимым гелем и растерев его мочалкой. Он идеально гладко выбрился, причём везде — ноги, пах, подмышки. На груди и лице волосы пока не росли, но это и к лучшему — меньше мороки. Разморённый горячей водой Тарталья вылезает из ванны, вытираясь полотенчиком, что предложил ему Чжун Ли. Он тщательно высушил волосы, те стали мягкими и пушистыми. Некоторые пряди завихрились от водяных паров, делая юношу похожим на барашка. Перед выходом в свет Чайлд рассматривает себя в зеркало. Он очень красив — никто не будет с этим спорить: высокий, стройный, но довольно подтянутый, с узким тазом, но довольно пышными ягодицами и сильными бёдрами (в драках без физической подготовки не победишь — волей-неволей приходилось поддерживать тело в форме). Тарталья высовывает язык, любуясь лазурным опалом; проводит ладонями по соскам — те до сих пор так до конца и не зажили; чего не сказать о пупке — штанга сидела как влитая. Тарталья надувает щёки и фыркает, сдерживая смешок — Чжун Ли знает обо всех его пирсингах. Обо всех, кроме одного. Пока член юноши мягок и мал, но даже сейчас с его ракурса виднеется две стальные бусинки-накрутки. Интересно, как на них отреагирует Чжун Ли? Обернув полотенце вокруг бёдер, Чайлд выходит из ванной комнаты, шлёпая босиком прямо в гостиную. Но он останавливается в дверях — замирает, и просто не может двинуться дальше. Теперь рядом со стальным столом стояла высокая яркая лампа, направленная прямо на гладкую серую поверхность. Больше света в комнате не было, а поскольку на улице ещё не до конца стемнело, остальная комната была в относительной полутьме. На полке под столом были разложены разного рода инструменты, какие-то баночки и пузырьки, жгуты, пелёнки и перчатки. Это… Всё предназначалось ему? — Проходи, Чайлд, — слышится голос за открытой дверкой шкафа. Тарталья мелко семенит, подходя ближе к столу. Дверца шкафа захлопывается, и Чжун Ли смотрит на юношу, что круглыми словно луна глазами смотрит на него в ответ. И Чайлду кажется, что он умрёт от красоты картины перед глазами прямо сейчас — его голова сейчас тяжёлая точно не от водяного пара: Чжун Ли подходит ближе — на его торс накинут плотный и тяжёлый белый халат. На его обнажённый торс. Тарталья заворожённо пялится на чрезмерно развитые грудные мышцы мужчины, на кубики, проступающие на по ощущениям каменному животу. Конечно, он предполагал, что тело мужчины будет таким, но не таким же таким! Верх Чжун Ли был обнажён, внизу же были надеты облегающие тёмно-серые брюки из лёгкой ткани, а также какие-то тёмные ботинки. — Ого… — Тарталья присвистывает, никак не может оторваться от этой красивой картины. Когда ещё ему предстоит увидеть своего преподавателя в таком образе? На восхищённый выдох студента мужчина лишь жмурит глаза в улыбке. — Подожди буквально несколько секунд. И Тарталья послушно стоит на месте, наблюдая за ходящим туда-сюда Чжун Ли. Он подходит к своему столу, берёт какую-то резинку с брошкой-ромбом в зубы. — Волосы не должны лезть в стерильное поле, — сквозь плотно сжатые зубы говорит он. Закончив собирать длинные волосы, он делает себе высокий хвост, дополнительно закалывая свисающие пряди какими-то невидимками. Не отходя от стола, преподаватель снимает со своих рук часы, браслет, и надевает на ладони белые латексные перчатки. Видимо, перчатки, лежавшие на полке под столом — запасные. — Клади полотенце на стул, бери пелёнки, стели их и присаживайся. Чжун Ли становится рядом с лампой, и юноша ещё более отчётливо может разглядеть его обнажённую грудь. Додуматься остаться в одних лишь брюках, додуматься поверх голого торса также надеть расстёгнутый белый халат — Чжун Ли что, хочет, чтобы Тарталья залил весь его светлый ковёр кровью из носа? Но в реальности юноша никак не выражает свои бурные мысли. Он лишь кивает, но тут же, согласившись, начинает думать: он… Он должен лечь прямо на стол для инструментов? Хоть тот и был длиннее, чем стандартные модели, всё же это было довольно… Необычно. Откинув полотенце, Чайлд становится спиной к столу и с помощью одного прыжка залезает на него, предварительно постелив дюжину пелёнок — чтобы было мягче и чтобы минимизировать контакт голой кожи с ледяной сталью. — Всё верно? — спрашивает Тарталья у подошедшего ещё ближе Чжун Ли. Мужчина становится напротив юноши и откровенно пялится на его гладкое, распаренное тело. Янтарный взгляд лениво скользит от уха вдоль шеи, цепляется за соски и пупок. Член всё ещё не видно — тот зажат между скрещенных ног студента. Но и Чайлд не отстаёт в рассматривании преподавателя, и парень едва сдерживает себя, чтобы не вытянуть руку вперёд и не коснуться этой шикарной груди. — Верно, — голос мужчины спокоен, сквозит лаской. Он бархатен и тих, а, как известно, в тихом омуте черти водятся. — Ложись на стол, Аякс. Тяжело сглотнув, юноша подчиняется: не отрывая взгляд от лица Чжун Ли, он садится поудобнее и затем ложится, вытягиваясь во весь рост. Бьющую в глаза лампу Чжун Ли услужливо слегка отводит в сторону, не умаляя само освещение. — Итак, — Чжун Ли обходит стол по кругу, кружа словно хищник вокруг раненой добычи. — Как я и обещал тебе, сегодня мы проведём практическое занятие. Тело Чайлда напряжено, он мелко дрожит от холода и переживаний. Он просто не может не нервничать — да что такого задумал Чжун Ли? Мозг услужливо подкидывает ему воспоминание: выражение лица мужчины в тот вечер, когда они признались друг другу в своих пристрастиях. — Расслабься, — парень подпрыгивает на месте, стоит тяжёлой ладони в перчатке лечь на его грудь. Латекс гладок и довольно приятен на ощупь, но Чайлд всё же ловит себя на мысли, что ему бы хотелось почувствовать тепло сильных рук без каких-либо барьеров. Рамок. — Расслабься — напряжённое тело, пропитанное адреналином, намного тяжелее поддаётся остроте скальпеля, — голос Чжун Ли монотонен, ни одна настоящая эмоция не проглядывается в этой речи. В ответ Чайлд издаёт лишь один невнятный скулёж. — Что такое? — пальцы в латексе проходятся по соскам, и ещё раз, и ещё, специально раздражая проколотые бусинки. — Если у тебя есть какие-то возражения, ты можешь озвучить их сейчас — потом будет поздно. Чайлд словно язык проглотил. Вся спесь, всё самохвальство мигом испарилось под авторитетом и влиянием этого человека. Если со всеми своими предыдущими сексуальными партнёрами Чайлд сам проявлял активность, сам вёл себя словно демон-искуситель, то сейчас парень поражался своему же поведению. Неожиданно Чжун Ли присаживается на корточки рядом с лицом Тартальи. Из-за разницы в высоте Чайлд может видеть лишь глаза преподавателя. — Давай ещё уточним, Аякс, — обычным, повседневным голосом говорит он. — Если что-то из того, что я буду делать, покажется тебе неприемлемым или слишком болезненным, ты тут же остановишь меня, сказав слово «красный». Тарталья с задержкой моргает, давая понять, что он знаком с этой системой. — Хорошо. А если ты скажешь мне слово «жёлтый», то я не остановлюсь, но, так сказать, сбавлю обороты и буду более внимательным. «Зелёный» же будет говорить о полном довольствии происходящим. Договорились? Чайлд вновь кивает. — Да скажи хоть что-нибудь, золотце, — мужчина ласковым жестом треплет его волосы. — Ты выглядишь таким испуганным, мне точно можно продолжать? — Д-да, — голос Чайлда позорно хрипит. — Да-да, всё хорошо. Я всё понял. Я просто, просто… Во власти эмоций. Да, вот так, — Чайлд откашливается и замирает. — Продолжай. Хитрая и довольная улыбка расчерчивает всегда спокойное лицо Чжун Ли, но Тарталье этого никак не увидеть. — Хорошо. Мужчина встаёт с корточек и нависает над юношей. Теперь обе ладони кладутся на его грудь, и пальцы немедля возвращаются на соски. Румянец постепенно вытесняет мертвенную бледность с лица Чайлда. Пальцы Чжун Ли быстро растирают его соски, проходясь с ощутимым нажимом. Зажимая штанги между пальцами, мужчина оттягивает их в разные стороны, скручивая и отпуская, чтобы повторить. — Мф… — Тарталья жмурится и тяжело выдыхает, когда Чжун Ли начинает быстрыми короткими щипками ласкать его соски, раздражая и так слишком чувствительные бусинки. Мужчина не знает, что проколы зажили ещё не до конца, а потому болевые ощущения от игр с украшениями усиливаются многократно. Яркий свет от лампы всё равно слепит глаза, и Чайлд на несколько секунд закрывает веки, давая себе отдохнуть. Его тут же подбрасывает вверх от неожиданности, и если бы не тяжёлая давящая на грудь ладонь, Тарталья бы тут же свалился с этого стола. Стол под парнем дрожит и звенит, когда Чжун Ли давит на тело студента весом своего тела. Мужчина наклоняется к груди Чайлда и проводит языком по красноватым соскам, сначала по одному, потом — по второму. Сконцентрировав внимание на одном соске, второй мужчина зажимает между большим и указательным пальцами, принимаясь беспрерывно тереть эту твёрдую тёмную бусину. С каждым мокрым, горячим движением языка по своему соску Тарталья чувствует, как возбуждение оседает внизу живота. Он просто не понимает, как Чжун Ли умудряется так красиво и мастерски смешивать ласку и болевые ощущения. А последние проявляются во всей красе: пока мужчина не делал ничего резкого, чтобы вызвать сильную боль за раз. С каждой секундой та нарастала словно снежный ком. Движение языка, плотно сжатые вокруг штанги губы — всё это постепенно, но неуклонно раздражало кожу до неприятного, ноющего гудения. Зубы стукаются вокруг стали, от этого звука пальцы на ногах Чайлда сладко поджимаются. Чжун Ли не отрывается от его сосков словно оголодавший котёнок от мамы-кошки — такое первое нелепое сравнение приходит на ум юноши. Наконец-то Чжун Ли переключается на второй сосок, вылизывая его также тщательно, как и первый. Рука на предыдущем скользком от слюны соске с силой оттягивает ареол, заставляя Чайлда наконец-то изойти первым болезненным шипением. Эта маленькая пытка длится довольно долго. Но в конечном итоге мужчина отстраняется, вытирая рот ребром ладони от излишка слюны. Соски Чайлда несколько увеличились в размере. Покрасневшие, сами проколотые бусинки затвердели ещё больше, налившись кровью. На одном соске виднеется след от зубов — Чжун Ли ведь тоже человек, и не всегда обладает железным терпением. Опухшие, налившиеся, соски блестят в ярком свете от слюны, и ещё благодаря тому, что сталь накруток также отражала свет. — А-ах. Ха-а… — грудь Тартальи медленно движется вверх-вниз, высоко поднимаясь на вдохе и опадая на выдохе. Раздражённые соски чешутся, зудят и гудят, словно требуя к себе ещё больше ласк этого чудесного языка. Оттасканная и оттянутая кожа болезненно ноет, и Тарталья улыбается. Это приятно, да. Это то, что ему нужно. Чжун Ли отстраняется, с высоты своего роста любуясь проделанной работой. Лежащий на столе парнишка шумно дышит, елозит ногами, стараясь потереть свой член между бёдер. Но пока мужчина не намерен возиться с нижней частью студента, а потому не обращает туда никакого внимания. Тарталья поворачивает голову в сторону Чжун Ли, касаясь щекой своего плеча. Из-за того, что лампа светит чистым белым светом слишком ярко, окружающая пространство комнаты темнота кажется насыщенной и густой, темнее самой тёмной беззвёздной ночи. Хотя, может, он ошибается — две яркие звезды всё же вырисовываются на этом контрасте. По янтарным глазам проходит блеск как по настоящему камню, холодному и безжизненному. Выражение чужого бледного лица спокойно, можно сказать, благородно. Чайлд не может выдержать прямого контакта — отводит глаза, и мужчина улыбается. Тарталья уверен — посмотри он в эти проклятые янтари чуть дольше, и они его точно сожгут, испепелят до мельчайших пылинок. Чтобы создать мнимое чувство защиты, Чайлд намеревался спрятать лицо в сгибе локтя. Но у него не получается этого сделать — Чжун Ли перехватывает его руку, отводя в сторону. — Я имею право считать, — начинает говорить он, — что эти конечности тебе не потребуются. Он наклоняется, чтобы взять что-то с полки под столом. Две эластичные синие змейки с белыми пластмассовыми деталями появляются в руках Чжун Ли, облачённых в перчатки. — Это медицинские жгуты. Венозные, кровоостанавливающие, — Чайлд молча пялился на эти «приспособления для пыток». Не говоря более ни слова, преподаватель встаёт перед головой Тартальи. Юноша рефлекторно прижал руки к соскам, даруя себе самому чувство тепла и защиты. Чжун Ли же безжалостно рушит эту «защиту» — заводит руки юноши вверх ему за голову. Эта модель стола была действительно довольно длинной — если ноги студента свисали с края где-то на уровне голени, то руки коснулись противоположного конца стола где-то на середине предплечья. Чжун Ли сделал петлю, просунул в неё руку Чайлда. Послышался щелчок, юноша тут же почувствовал давление на своей коже. — Я не буду затягивать слишком сильно, чтобы не причинить вреда, — вновь присев, шепчет ему на ухо мужчина. — Но таким образом твои руки будут под контролем, и не будут мешать мне в случае чего. Длинный остаток жгута он обматывает вокруг ножки стола, завязывая узел. — Жгут кажется несерьёзным приспособлением, но на самом деле он жёсткий и весьма эластичный. Попробуй пошевелить рукой. Чайлд делает упор на локоть и пытается оторвать кисть с предплечьем от стола. Стянутая зажимом кисть лишь слегка приподнимается над гладкой поверхностью, но с упругостью синей ленты в подобном положении сражаться сложно — та тянет стремительно розовеющую кисть на себя, припечатывая к столу обратно. — Ты знаешь, что нужно говорить, если тебе вдруг станет страшно от онемения рук и всего подобного. Прошу тебя не терпеть, если что-то пойдёт не так. Свою упрямость будешь показывать в другом месте. Дождавшись очередного кивка, Чжун Ли подобным образом стягивает вторую руку парня, также привязывая её к ножке стола. Когда-то очень давно у Чайлда был опыт использования наручников, но наручники из секс-шопа — это далеко не жгуты для остановки крови. Если наручники лишь частично касались запястий, даруя лёгкое ощущение скованности, то жгуты плотно обхватывали каждый сантиметр кожи. С каждой секундой он начинал чувствовать усиливающуюся пульсацию в кистях — несмотря на то, что Чжун Ли затянул петли не на максимум, не предназначенные для сексуальных практик жгуты исправно выполняли свою работу — сдавливали сосуды. Гладкие латексные пальцы скользят от запястий вдоль предплечий и плеч юноши. Вверх-вниз, и так несколько раз, нежно, пока расслабленный парень внезапно не вскрикивает. Эти самые пальцы с силой щипают его кожу, и какой бы толстой она не была, ему всё равно больно. Чжун Ли зажимает складку кожи между большим и указательным пальцами, оттягивает и скручивает точно также, как и соски. Оттягивает и с задержкой отпускает, позволяя Чайлду вдоволь прочувствовать болезненную волну. Пальцы проходятся от запястий и ниже, но там, откуда Чжун Ли убирает пальцы, Тарталья ощущает его фантомные касания. Розовые пятна расцветают после каждого щипка, но они не задерживаются надолго, проходят быстро, в отличии от тех тёмных засосов, что оставил ему преподаватель на шее ещё неделю назад. — М-мф, — Чайлд дёргает руками, стараясь избежать касаний. Чжун Ли проходится подобными щипками по раздражённой коже несколько раз, с каждым разом увеличивая силу сжатия и время, после которого он разжимал пальцы. Тарталья шипит и жмурится — он и не знал, что кожа предплечий может быть настолько чувствительной. Виноват ли он в этом сам? По идее, из-за постоянных расчёсываний ран, его кожа должна была огрубеть. Она ведь должна была стать менее чувствительной, ведь так? Так? Чжун Ли ведёт пальцы ниже, проходясь по гладкой впадинке подмышки. — Тебе не обязательно бриться идеально гладко каждый раз, — слишком убедительно говорит Чжун Ли. — Знаешь, может, я придерживаюсь уже устаревшего мнения, но мне нравятся волосы на теле партнёра — особенно такого юного, как ты. Всё-таки без волос ты, Аякс, и правда выглядишь как допубертатный долговязый подросток. На твоём фоне я ощущаю себя слишком старым, — мужчина прикрывает рукой рот и бархатно смеётся. — Хорошо? — Дурак, — усмехается Чайлд, качая головой. — Дурак, значит? — тут же цепляется к этому слову мужчина. У Чайлда сводит низ живота, стоит Чжун Ли резко нависнуть над его лицом, взяв юношу за щёки. — Иногда меня посещает мысль, что этот рот сначала говорит, и только потом мозг, отвечающий за этот самый рот, начинает думать. Мужчина легко бьёт его по щекам, а затем давит пальцами на губы, заставляя Чайлда открыть рот. Вкус латекса неприятен, и Тарталья старается увести язык в сторону, лишь бы не касаться перчатки. Чжун Ли осознаёт это, и поэтому специально зажимает язык Тартальи меж пальцев, начав растирать напряжённый орган. Ногтями мужчина цепляет лазурный опал пирсинга, принявшись перекатывать штангу в проколе вверх-вниз. В отличие от сосков, это не приносит никаких болевых ощущений. — Плохо видно — перчатки закрывают обзор, — говорит словно сам себе Чжун Ли, вынимая пальцы, за которыми тянутся нити слюны. Тарталья собирает эту невкусную слюну с душком резины и сплёвывает на пелёнку, пока Чжун Ли отвлёкся, ища что-то внизу на полке. — Кто разрешал тебе закрывать рот? — голос мужчины звучит несколько угрожающе, и Чайлд мгновенно открывает его обратно. Только после этого он удосуживается посмотреть на преподавателя — и рот сам по себе приоткрывается от удивления ещё шире. В руке Чжун Ли был пинцет. На его стальной поверхности бегали блики от лампы, и эти самые блики также мерцали и в глазах Тартальи, широко открытых в неком испуге. — Он анатомический — никаких острых зубцов на концах нет, — два холодных кончика касаются губ, тут же пачкаясь в слюне. Нос Чайлда улавливает какой-то резкий запах, исходящий от инструмента — видимо, тот был обработан дезинфицирующим средством. Чжун Ли касается пинцетом пирсинга, крепко сжимая штангу и отводя её в сторону. От непривычного вкуса металла на языке по телу юноши проходят мурашки. Сперва Чайлд был спокоен, но волнение всё равно зарождается в его душе. Чжун Ли так и не прекращает оттягивать пинцетом штангу, так что юноше приходится высунуть язык изо рта и отвести его в сторону. Влажный язык тёплый, он щекочет щёку. Наконец Чжун Ли прекращает тянуть. Он перехватывает пирсинг поудобней, крепко держа штангу пинцетом, не давая ей соскользнуть. Выражение лица Чайлда смешно и несколько глупо: рот перекошен, слюна пачкает губы и подбородок, а также теперь и пинцет вместе с пальцами. Нос парня мило дёргается, раздражённый смесью различных запахов — латекса, дезраствора, и особого запаха, что исходил от голого торса Чжун Ли. Глаза слезятся от резкого света, от возбуждения и от боли в ноющих сосках и стремительно немеющих руках. И Чайлд прекрасно осознаёт: это только начало. Чжун Ли наклоняется ближе к юноше и касается его нижней губы своими. Зубы крепко цепляются за неё, сдавливают нежную слизистую, причиняя острую боль. Чжун Ли не разжимает челюсти до того момента, пока Тарталья под ним не начинает хныкать. Только тогда мужчина прекращает этот продолжительный укус, принявшись зализывать повреждённое место. Нижняя губа юноши дрожит от боли и напряжения. Да ещё и этот отведённый в сторону язык… Мужчина вгрызается в то же место ещё раз, присоединяя к зубам ещё и собственные губы, принявшись посасывать многострадальную губу Чайлда. Тарталья сопит и вздрагивает, у него течёт буквально отовсюду: неконтролируемые потоки слюны выделяются слишком обильно, стекая с уголков губ, на подбородок и даже на шею; от резкой боли во рту щиплет в носу, из глаз текут слёзы, вызванные разными эмоциями. И, конечно же, течёт он не только сверху — от подобных унизительных и болезненных манипуляций член Тартальи постепенно наливался кровью, а с головки уже давно начала капать естественная смазка. — М-мм, — Чайлд мычит прямо в рот Чжун Ли, дёргая языком с надеждой вырвать его из хватки пинцета и прикрыть ноющую губу от столь свирепой атаки. Мужчина не оставляет эту нелепую попытку сопротивления безнаказанной. Он разжимает хватку, но лишь для того, чтобы Чайлд тут же почувствовал зубчатые стороны пинцета на своём языке. Это не больно, но чувство давления стального инструмента вынуждает Тарталью жалостливо всхлипнуть. Чжун Ли не прекращает экзекуцию до тех пор, пока Тарталья не начинает неосознанно отводить лицо в противоположную сторону. Отстранившись, мужчина видит несколько увеличившуюся в размерах, опухшую и мокрую губу. Он убирает пинцет из его ротовой полости, и Чайлд тут же принимается облизываться, вертеть головой, вытирая жидкости об собственные плечи. — Знаешь, Аякс, — дождавшись, когда студент стабилизирует своё состояние, посмотрев наконец-то на своего «мучителя» более-менее осознанными глазами, Чжун Ли возобновил монолог. — Мне намного больше нравится, когда твой рот находится в открытом состоянии. Тарталья не отвечает, но его брови изгибаются в немом вопросе. Чжун Ли наклоняется, беря что-то ещё с полки. — Пока я буду и дальше проводить манипуляции с твоим телом, я бы хотел, чтобы это держало твой рот открытым, — в широко распахнутых от неверия голубых глазах виднеется отражение очередного инструмента. — Могу объяснить: когда твой рот открыт — это гарантия того, что ты не ляпнешь чего-то лишнего и ненужного, за что потом мог бы получить от меня в двойном объёме. Чжун Ли усмехается, когда Тарталья пристыжено отводит взгляд в сторону. — Во-вторых, — рука в перчатке скользит по груди и выше, касаясь шеи. Пальцы давят юноше под нижней челюстью, сжимая трахею и артерии, чья пульсация сейчас ощущается во всей красе. — Мне так нравится слушать те чистые и красочные звуки, твои стоны и хрипы, всхлипы, что ты не можешь подавить, крепко сжав зубы и закрыв рот на замок. Тарталья так прекрасен в своей искренней реакции на подобные слова: лицо краснеет ещё больше, плечи рефлекторно тянутся к голове, в надежде скрыть своего хозяина от голодного взгляда мужчины. Выпирающую раздражённую укусами нижнюю губу касаются некие длинные ножницы. Напрягшись, юноша всё-таки смог вспомнить названия инструмента — кажется, это был зажим. Тоже хирургический инструмент, но вот какой именно это был зажим, Тарталье оставалось только догадываться — хирургия у него будет ещё очень нескоро. Хотя, если рядом с ним будет такой преподаватель, как Чжун Ли… Кто знает, чему ещё он сможет обучить своего студента. То, как мило задёргался кончик носа Чайлда от такого же резкого запаха дезсредства, какой был и на пинцете, заставляет в груди Чжун Ли что-то сильно сжаться от приятного, тёплого чувства. Он был возбуждён уже продолжительное время, характерный бугорок на его штанах возник ещё тогда, когда сам Чжун Ли игрался с сосками юноши. Не передать словами, как ему нравилось то, что происходило на столе: Тарталья был слишком честен в проявлении своих эмоций. Видеть его заплаканное лицо, его красные щёки и мокрые от слюны губы, скользить взглядом по красным от щипков пятнам на руках и по уже старым засосам на шее… Слышать его учащённое дыхание, все звуки, говорящие о возбуждении тела… Всё это нравилось Чжун Ли, ему нравилось причинять ему боль, зная, что эти болевые ощущения желанные и ожидаемые. Как бы Тарталья ни кривил мордочку в гримасе недовольства, Чжун Ли видел в его глазах настоящую похоть. Чайлд слабо шевелит руками, чья чувствительность постепенно и верно снижалась. Он послушно приоткрывает рот, позволяя «ножницам» коснуться его языка — привкус стали уже становится привычным, и этот факт не может не забавлять юношу. — Шире, — и Чайлд повинуется. Он не перестаёт шумно сопеть, резко дёргается, скользя ногами по пелёнкам, стоит зажиму зажать своими кончиками штангу пирсинга. Тарталья жмурится и часто моргает, стоит неприятному звуку защёлкивания ударить по ушам. Чжун Ли отпускает инструмент, позволяя тому лечь вдоль подбородка юноши. Тот ложится довольно удобно, противоположным концом эти «ножницы» находят точку опоры на ключицах Чайлда. Тарталья не уверен, что играться с этой штукой хорошая идея. Он вообще не понимал, как зажим, не предназначенный для подобного, смог так крепко сжать гладкую штангу. Поверхность зажима соприкасается с кожей подбородка, шеи, сталь даёт ныне привычное ощущение холодка. — Ну а теперь, когда я закончил с подготовкой, можем приступить к вскрытию, — Чайлд, секунду назад млеющий от происходящего, резко возвращается в реальность. Он и… Он и забыл, для чего всё это делалось. — Вы ведь готовы, Аякс, — Чжун Ли нависает над его лицом, заставляя юношу заглянуть себе в глаза. Перед тем, как устремить взор на лицо мужчины, юноша бесстыдно пялится на его голый торс. Обладатель этого самого торса тут же перехватывает липкий взгляд голубых глаз: — Если ты будешь хорошим мальчиком, Аякс, — голос Чжун Ли ужасно низок, он звучит словно внутри головы парня, — я разрешу тебе его потрогать, — преподаватель проводит ладонью по своей груди и животу, спускаясь ниже. Только сейчас, болезненно скосив глаза, Чайлд наконец-то видит как сильно возбуждён мужчина. От осознания того, что не только он один наслаждается происходящей ситуацией, у Тартальи сладко тянет внизу живота, предвкушающе. — Я го-от-оф, — кое-как говорит Чайлд, едва не поперхнувшись собственной слюной. Чжун Ли дарит Тарталье скромную улыбку. Мужчина впервые обводит взглядом тело парня целиком. Он подмечает множественные зажившие царапины, шрамы — где-то ровные и гладкие, светло-розовые, а где-то келоидные, тёмные и образующие выпуклости. Особо старые раны Чжун Ли определяет по их светло-коричневому цвету — изначально их можно было бы принять за родимые пятна. Ему приятно, что Чайлд так и не нарушил данное слово за все эти недели — не вступал в драки. Как ему было тяжело, бедняжке, без длительной подпитки адреналином, без покалывающих и ноющих царапин, которые можно было бы расчесать? Но его воздержание, терпение не пропадут даром — Чжун Ли намерен хорошенько отблагодарить юношу за честность и доверие. — Тогда не опускай свои чудесные глаза вниз, — наставляет его Чжун Ли. — Такой прилежный студент справится с такой сложной задачей? Тарталья фыркает, демонстративно упирается взглядом в потолок, смотря прямо и только прямо. Но через минуту Чайлд понял — он поспешил в своей браваде. На периферии зрения мужчина снова наклоняется, доставая что-то со всё той же полки. Чайлд вздрагивает, стоит пальцам в перчатке коснуться его ключиц. Чжун Ли невесомо оглаживает его тело, ведя рукой ниже, вдоль груди и живота, останавливаясь около паха. Глаза мужчины впервые за всё это время смотрят юноше между ног: без единого касания или любой другой стимуляции член студента почти полностью налился кровью. Под своей собственной тяжестью орган наклонялся слегка вбок, в ту сторону, где стоял Чжун Ли. Непонятного рода эмоции зарождаются в душе мужчины, стоит ему увидеть в головке члена знакомого вида накрутки. Чжун Ли жмурит глаза, моргает, думая, что из-за множественного пирсинга у него уже замылился взгляд. Но пирсинг в столь интимном месте, сколько бы ни моргал Чжун Ли, никуда не исчезал. С алой головки члена Чайлда уже капала смазка, единичные капельки стекали вдоль всего органа. Наличие штанги нисколько не мешало её выделению. Для мужчины старой закалки подобного рода украшение было… Слишком необычно. К нему он вернётся обязательно, но немного позже. Тарталья шумно вздыхает, широко распахивая глаза, стоит чему-то мягкому и холодному начать скользить вдоль его груди и живота. По ощущениям это была какая-то салфетка. Острый запах дезсредства ударил в нос юноши. Что… Что задумал Чжун Ли? Засунув одну руку в карман брюк, так, что свет лампы без проблем осветил его пресс и грудь, Чжун Ли самозабвенно держал с помощью пинцета сложенную вчетверо и пропитанную дезсредством салфетку. Ею он протирал тело юноши, подготавливая большое операционное поле. И как только Чжун Ли меняет салфетку и начинает вновь обрабатывать бледную кожу, проводя смоченным кусочком по спирали от центра к периферии тела, до Тартальи внезапно доходит, что такое делает мужчина. Он понимает это именно из-за спиралевидного движения салфетки — от центра и далее. — А-амх? — Тарталья кое-как сглатывает слюну, непонятного рода чувства — смесь трепета, предвкушения и страха туманят ему рассудок. Его кожа груди и живота влажная, от этого юноше становится немного холодно и неуютно. Да ещё и этот ослепительный свет, бьющий в глаза… Эта проклятая лампа напоминала Тарталье ненавистные посещения стоматолога — пока он лежал, над ним светила такая же лампа. Зубы стукаются о зажим, Чайлд скулит и едва успевает подавить в себе дикое желание привстать и посмотреть на себя, стоит чему-то холодному коснуться впадинки на шее между ключиц. — По моей команде, — в ушах пульсирует низкий голос. — Сделай глубокий вдох. Тонкий, холодный инструмент начинает давить на его кожу. Это… «Это скальпель. Это скальпель», — кровь стучит в висках Чайлда. Юноша не сомневался — преподаватель сдержит своё обещание, исполнит то, ради чего Тарталья и пришёл в эту квартиру. «Неужели он правда порежет м-меня?» — только от одной этой мысли голубые глаза закатываются, между ног проходит болезненный прострел от перевозбуждения. — Глубокий вдох, Аякс, — преподаватель подписывает ему приговор. Тарталья начинает медленно и глубоко вдыхать, тут же исходя громким звонким стоном. Острое, тонкое лезвие с нажимом двигается ниже, скользя по груди и ниже, ниже. Чжун Ли не торопится, позволяя Тарталье полностью промариноваться в своих ощущениях. Аякс не понимает, но мужчина причиняет ему сейчас иную боль — не физическую, а психологическую. По телу юноши проходит мелкая дрожь, ноги судорожно скользят по пелёнкам. Чайлд не перестаёт стонать, его голос становится выше, стоит Чжун Ли начать вести скальпель дальше, ниже пупка. Тарталья часто вздыхает, груз на его языке мешает полноценно дышать, мешает сглотнуть или сказать что-то членораздельное. Под его ягодицами и поясницей пелёнки становятся влажными от пота. И всё это время он упрямо смотрел в потолок, не позволяя себе ослушаться и посмотреть вниз. Что он там может увидеть? Тонкий разрез? Стремительно текущую кровь? Тарталье кажется, что по его рёбрам и правда начинает что-то течь. Он не может, не может этого выдержать — на фоне белого света перед глазами Чайлда начинают плыть тёмные пятна. — А-а-а-ах-а, — холодная сталь рукоятки скальпеля касается перенапряжённого члена, и измученная нервная система юноши не выдерживает. Целый спектр эмоций выражается на его лице, языком его тела и голосом. Он не перестаёт стонать, так громко и чувственно, что Чжун Ли не выдерживает: мужчина зарывается в его волосы ладонью и начинает успокаивать нежными поглаживаниями, помогая Чайлду перетерпеть эту эмоциональную бурю. Живот Чайлда напрягается, и Тарталья кончает — закономерный итог. Его бёдра мелко дрожат, таз рефлекторно двигается вверх, словно парень желает потереться членом о воздух. Юноша обмякает, и пока студент отдыхает от всплеска чувств, Чжун Ли поправляет под его ногами смятые влажные от пота пелёнки. — М-мф, — глаза Чайлда закрыты, ресницы мокрые от слёз. Чжун Ли бережно вытирает эти милые слёзки, незаметно для Тартальи снимает с его языка зажим. — Аякс, как ты себя чувствуешь? Аякс? Назови мне цвет, — голос Чжун Ли слышится словно бы из-под воды. — А-ах? А-а… — всё ещё не поднимая веки, парень вытирает рот и глаза об собственные плечи. — Цвет, Аякс, — голос Чжун Ли слышится намного чётче. — Зе… Зелёный? Или какой-там… — хрипит Чайлд. — Всё хорошо, короче… — Ты уверен? Выглядишь разбитым и потерянным. — Мф, — Тарталья приподнимает голову, боясь открыть глаза и увидеть кровавое месиво на своём теле. Но внезапно Чайлд чувствует — что-то не так. Юноша тут же распахивает глаза, и видит своё тело — абсолютно чистое, гладкое и блестящее от дезсредства под светом лампы. Перед тем, как открыть глаза, юноша понял — ему не больно. Если бы мужчина реально порезал его, края ран точно бы начали щипать. Но как так? Чайлд ведь чувствовал касание скальпеля, ощущал давление и его остроту… — А где? — язык Чайлда не слушается, и ему приходится несколько раз облизать губы, прежде чем начать внятно говорить. — Где что? — Кровь? — С чего у тебя должна идти кровь? — переспрашивает Чжун Ли как глупенький. — Я касался тебя этим. Мужчина показывает юноше скальпель а, если быть точнее, его тупую сторону — само лезвие было направлено в противоположную сторону. — Н-но я же чувствовал! — продолжает возражать Чайлд, не веря своим собственным глазам. — Я же… Он был острым… — Я касался этим острым кончиком для убедительности, — Чжун Ли дарит юноше ослепительную улыбку. — Чтобы ты поверил. Я благодарен тебе, что ты так и не опустил глаза, несмотря на то, что тебе было страшно — так я, то есть, так мы смогли добиться нужного эффекта. Ты ведь искренне поверил в происходящее, я прав? — Ничего мне не было страшно, — фыркает Тарталья, цепляясь к словам. Он откровенно расслабляется — его дыхание уряжается, сердцебиение приходит в норму. — Я притворялся для театральности происходящего. — Хорошо, я тебе поверю, — усмехается мужчина, качая головой — какой же характерный мальчишка. — Ведь главное, что в конечном итоге мы смогли добиться кульминации. Кончики ушей Чайлда алеют, становятся горячими от прилившей крови, стоит Чжун Ли собрать его семя с низа живота себе на ладонь. На фоне белой перчатки его почти что не было видно. — Кончить, думая, что тебя режут на части — ты удивительный, Аякс, — мужчина снимает испачканные перчатки, но пока не стремится надевать новые. — Я сочту это за комплимент, — воркует Тарталья. — Чайлд, если для тебя это была слишком большая нагрузка, ты должен был назвать цвет. Или ты забыл? — Всё я помнил. Просто… Мне было слишком хорошо, — Тарталья смотрит прямо в лицо Чжун Ли, убеждая всем своим видом мужчину, что всё было в порядке. — Тогда, раз ты в состоянии продолжить… — мужчина подходит к краю стола. — Будь добр, согни ноги и постарайся прижать колени поближе к животу, слегка разведя их в стороны. Чайлд шумно выдыхает, пальцы на его ногах поджимаются. Поза, которую просил принять Чжун Ли, откроет чудесный вид на его задницу. — Сейчас, — Тарталья слегка приподнимает голову, чтобы посмотреть на положение своего тела. Он всё ещё чувствует касание скальпеля на своей груди — от фантомных ощущений его передёргивает, по телу проступают мурашки. Он сгибает колени и, сделав упор на копчик и поясницу, прижимает их едва ли не к соскам. Сейчас он похож на перевёрнутую на спинку лягушку — долго напряжёнными держать ноги не получается, и потому те слегка расползаются в стороны. Тарталья шевелит пальцами рук, стараясь разогнать кровь — их кончики уже начинают неметь. Но он останавливается, замирает, слегка приоткрыв рот. В руках Чжун Ли появляется кожаный стек. Тарталья заворожённо смотрит на то, как мужчина проводит широким кончиком вдоль своего тела, слегка похлопывая им по коже. — Знакомая вещица, не так ли, мой милый друг? — Чайлд краснеет, смущённый звук срывается с его губ. Конечно, эта вещь была ему хорошо знакома. — Откуда он у тебя? — кончик стека касается сосков Тартальи, жёсткая кожаная поверхность принимается растирать чувствительные бусинки. — Это ведь далеко не медицинский инструмент. Чжун Ли ухмыляется. Он ведёт стеком вдоль тела юноши, останавливаясь на полумягком, ещё не полностью вставшем после первого оргазма члене. — Объясни мне, юноша. Это что? — Тарталья подпрыгивает всем телом, стоит кожаному кончику шлёпнуть его прямо по головке. — Ау! — Чайлд хмурит брови и ещё раз мило пищит, стоит череде несильных шлепков осыпать его член. — Ты про что? — Про это, — пальцы свободной руки касаются шариков-накруток. — Пирсинг в таком месте? Что было в твоей голове, когда ты решился сделать подобное? Губы Тартальи расплываются в гордой улыбке. — Нравится? — видимо, юноша слишком доволен своим поступком. — Знаешь, какие приятные ощущение доставляет он при дрочке? — Чжун Ли ведёт стеком вдоль члена, касаясь яичек и также легонько шлёпая их. — Я проверю, какие ощущения он тебе доставляет, — Тарталья дёргает руками и скулит, стоит мужчине начать растирать проколотую головку. — Она проходит через уретру? — мужчина имеет в виду штангу. — Н-нет, — Тарталья шумно постанывает, пальцы на его ногах снова поджимаются, стоит Чжун Ли слегка царапнуть чувствительную кожу. Юноша не успевает следить за движениями мужчины. На его грудь ложится стек, и стоит Тарталье подумать, что его ждёт щадящий удар, как Чжун Ли тут же рушит все его предположения. Тело Чайлда выгибается, он вскрикивает, когда стремительно алеющая полоса начинает проступать на его груди. Чжун Ли не даёт юноше время собраться с мыслями: он принимается наносить удары стеком в своём собственном ритме, не давая предугадать, когда и куда придётся следующий удар. Кожа парня всё ещё влажная от дезсредства, и от этого каждый кусающийся удар чувствуется намного отчётливее. Тарталья шипит и жмурится, вздрагивает, исходя стыдливыми, слишком громкими и полными удовольствия стонами. Юноше немного стыдно показывать свой голос — что подумает Чжун Ли, видя его таким? Но Чжун Ли не считает юношу нелепым. Мужчина забывает моргать, и его янтарные глаза тяжёлым прямым взглядом дырявят тело студента. Звуки, издаваемые этим прекрасным ртом, ласкают мужчине слух. Измученное тело рефлекторно старается уйти от хлёстких ударов и то, как извивается юноша от боли, разжигает в душе Чжун Ли дьявольский порочный огонь. Мужчина хлещет его по соскам, спускается алыми полосами вдоль живота. Кончик стека касается камушка в пупке, нежно оглаживая, чтобы затем тут же шлёпнуть по нему, заставляя Чайлда прижать ноги ещё ближе к телу. У Чжун Ли опытная рука — он бьёт сильно, больно, но зная меру. У него не было цели рассечь нежную кожу, не было желания добиться кровоточащих ран. Удары от стека оставляют стремительно розовеющие следы, слегка опухающие и сильно ноющие. Тарталья визжит, стоит стеку коснуться его внутренних сторон бёдер. Эти места слишком, слишком чувствительны, удары по ним будут нестерпимо болезненными. И Чжун Ли это прекрасно знает. Он не перестаёт шлёпать юношу до тех пор, пока его член полностью не твердеет, чуть ли не побагровев от прилива крови. Мужчина прекращает хлестать тело Чайлда, чтобы выждать несколько секунд. Стоит Тарталье решить, что всё кончено, как плотный кожаный кончик стека обжигающе шлёпает его по поджавшимся и приподнятым яичкам. Чайлд вскрикивает и кончает, от этой неожиданности он теряется, и слёзы снова выступают на его глазах. Низ его живота сокращается, второй оргазм не менее бурный, чем и предыдущий. О, Боже, кончать от того, что с ним творит Чжун Ли… Невыносимо стыдно и невыносимо приятно. — Ну-ну, ты чего, — горячие пальцы в который раз вытирают его слёзы. С сердца Чжун Ли падает камень, стоит Чайлду тут же улыбнуться. — П-прости, — он всхлипывает, мычит и шумно дышит. — Я иногда плачу во время дрочки, это… От переизбытка эмоций, так они находят выход. — Чем больше я узнаю тебя, Аякс, тем больше понимаю — ты удивительный, — ласково шепчет мужчина, вновь принявшись перебирать рыжие пряди в пальцах. — Такого милого, удивительного студента хватит ещё на один раз? В голосе Чжун Ли Тарталья слышит вызов, и он мгновенно заставляет вскипеть кровь в венах парня. — Ты во мне сомневаешься? — Чайлд вскидывает голову, убирая взмокшую чёлку с лица. — Нисколько, — рокочет Чжун Ли. После стольких долгих ласк преподаватель наконец-то берёт в руки завершающую деталь. — Это что, вазелиновое масло? — Тарталья как-то истерично усмехается, слыша, как мужчина вынимает пробку флакона с маслянистой жидкостью. — Ты смеёшься надо мной? Я ведь столько разной смазки принёс, на любой вкус — в прямом смысле! — Не ты ли разрешил мне не использовать презерватив, Аякс? — резонно подмечает Чжун Ли, надевая на одну ладонь новую перчатку. — А раз так, то мы можем использовать это масло. В чём твоя претензия, юноша? Вазелиновое масло не всасывается стенками кишечника, и оно отлично помогает при ректальном исследовании. — Пожалуйста, прекрати занудствовать и вставь их уже, — Чайлд вертит тазом, призывая слишком разглагольствующего мужчину к действию. Чжун Ли не нужно упрашивать дважды. Обильно вылив масло на свои пальцы, он подносит их к плотно сжатому, розоватому колечку мышц. — Как давно у тебя был анальный секс? — Тарталья закатывает глаза и стонет. — Тебе-то какая разница? — яички юноши снова начинают ныть, словно предыдущей разрядки было недостаточно. — Д-довольно давно, — поймав тяжёлый взгляд, тут же отвечает Чайлд. Масло капает на идеально выбритую промежность, вязкое вещество стекает по члену и далее, впитываясь в ткань пелёнки. Смазанная ладонь в перчатке скользит по члену юноши, размазывая масло. Большой палец перекатывает штангу пирсинга в головке, и Чайлд исходит нетерпеливым стоном. Он толкается в ласкающую его руку, но за это получает шлепок по ягодицам — довольно сильный. — Твои семенники так напряжены, — Чжун Ли сжимает яички юноши в руке, перекатывая их в ладони, лаская пальцами. — Не-е-т, нет, — Чайлд вновь страдальчески вздыхает но, тем не менее, выражает своё возмущение не так бурно — кожа ягодиц просто не выдержит ещё один удар такой силы, какую вкладывал в удар Чжун Ли. — Это яйца, прошу. Оставь все свои научные названия при себе, чел. — Чел? — не переставая ласкать юношу снизу, Чжун Ли выгибает бровь. Это какой-то новый молодёжный сленг? — Да. Да-да-аа-х… — Тарталья выгибается, по его телу проходит дрожь, заместо которой затем выступают мурашки. Он стонет и скулит, часто и глубоко дышит, стоит одному ужасно скользкому пальцу проскользнуть внутрь сразу на все фаланги. — Я знаю, что ты любишь боль, но боль в этом месте далеко не самая приятная даже для таких людей, как ты, — монотонно говорит Чжун Ли, увлечённый действом. — Я хорошо растяну тебя и надеюсь, что ты не возражаешь, ибо я планирую трахнуть тебя таким образом, что ты потеряешь голос. Погружённый в свои мысли и приятные ощущения Тарталья тут же вздрагивает, словно просыпаясь от крепкого глубокого сна. Его тело ныло, гудело после устроенной порки стеком; особо сильные удары на самых нежных местах — рёбрах и сосках — вздулись, принявшись болезненно пульсировать. И эти слова, эти вызывающие и дерзкие слова, сказанные таким вежливым и приличным человеком… Глаза Тартальи округляются, в голубой глубине читается любопытство вперемешку с желанием. — А ты в песок не рассыпешься? — подкалывает студент преподавателя. — Может, таким старичкам как ты противопоказана интенсивная физическая активность? — А-ах! — юноша тут же прикусывает язык и выгибается, стоит пальцу проскользить внутри по верхней стенке. — Я погляжу, у кого-то слишком хорошее настроение? Что, мне стоило вскрыть тебя по-настоящему, или, может, стоило оставить зажим на твоём языке? В голосе мужчины нет злости или недовольства, наоборот: тот звучит лукаво и игриво. Тарталье не следовало вступать в игру с этим противником — он проиграет, а победитель тут же возьмёт своё. — Знаешь, Чайлд, — скользкий от масла палец легко выскальзывает из дырочки, чтобы обвести подушечкой припухлые, стремительно наливающиеся кровью края. — Я понимаю причину твоего хорошего настроения. Ведь ты эякулировал уже целых два раза… Мужчина прерывает речь, исходя наигранным печальным вздохом. — Чего не скажешь про меня, Чайлд. Тарталья понимает, что он крупно влип, стоит Чжун Ли вытащить из него палец, чтобы подойти ближе. Янтарные глаза наклоняются прямо над голубыми, и этот пылающий взгляд не предвещает юноше ничего хорошего. Внезапно хозяин янтаря сильной хваткой вцепляется в рыжие волосы, притягивая лицо Тартальи максимально близко к себе: — Если ты думаешь, что я обладаю железным терпением, то ты крупно ошибаешься, мой друг, — Чжун Ли рычит эти слова прямо в алое ухо Чайлда, и парень не может сдержать свой трепет перед силой, что исходила от этого мужчины. — Мне тоже весьма больно от воздержания, Чайлд. Можешь ли ты понять меня? Что бы ощущал ты, видя перед собой распластанного, связанного мальчишку, с мокрыми глазами, растрёпанными волосами? Истерзанного, испачканного в поте и сперме, скулящего от боли и удовольствия? Можешь представить такую картину, Чайлд? Чжун Ли встряхивает его, держа за волосы, и несколько капель слюны слетают с приоткрытого рта Тартальи. — А мне и представлять не надо, — подытоживает он. — И поверь мне, мальчик: когда ты окажешься насаженным на мой член, ты убедишься на собственной шкуре — не стоит делать преждевременные выводы о человеке, глядя на его возраст. — Если ты скажешь мне ещё хоть слово, я кончу, — предупреждает Чжун Ли Тарталья. У парня кружилась голова от тех развратных слов, что он только что услышал. — Мой монолог как раз был подводкой к тому, что я хочу отложить твой очередной преждевременный оргазм, — в руке Чжун Ли словно ниоткуда появляется кольцо, сделанное из плотной полупрозрачной резины. — Эта вещица поможет тебе подождать меня. — Нет. Нет-нет, — Тарталья дёргает руками, старается уползти от мужчины, что вновь встал около дальнего края стола, наклонившись ему между ног. Парень уже когда-то пробовал пользоваться эрекционным кольцом, и то ему жутко не понравилось: он привык кончать тогда, когда захочет, делать это быстро, не растягивая резину. То, что хочет от него Чжун Ли, будет стоить юноше нечеловеческих усилий. — Что значит «нет»? — смазанное маслом, кольцо с лёгкостью насаживается на член парня, плотно сдавливая основание. Тарталья жутко скулит и куксится, едва сдерживая желание не пнуть Чжун Ли, лицо которого было в опасной близости от его промежности. — Прояви терпение, и оно обязательно вознаградится. Тарталья откидывает голову назад, выгибает шею, и взглядом утыкается в собственные руки. Его кисти, пережатые жгутом, покраснели; кончики пальцев потяжелели от притока крови, и Тарталья едва ли их чувствовал. Сперва Чайлд хотел попросить мужчину развязать его, но потом подумал и решил: они всё равно скоро вдвоём перейдут в горизонтальное положение, так что ещё немного он сможет потерпеть. Два пальца, смазанные новой порцией масла, также без проблем проникают внутрь Чайлда. Чжун Ли не отрывает взгляд от того места, где пальцы исчезают в этой тугой дырочке — Тарталья не соврал, у него действительно давно никого не было. Мужчина медленно скользит вдоль стеночек, хорошенько смазывая парня изнутри. Он двигает пальцами волнообразно, раздвигает наподобие ножниц — все эти движения вызывают где-то наверху милые, милые и звонкие стоны. Тарталье кажется, что его член просто лопнет от перенапряжения: два пальца внутри него беспрерывно растягивали его стенки, массируя простату. Он хнычет, хочется вытянуть согнутые ноги, но нельзя, нельзя. — Сними-и, — стонет юноша. — Сним… А-ах-а! — Тарталья выгибается, стоит стеку вернуться на его грудь. — Если у тебя есть время что-то требовать, — пара хлёстких ударов крест-накрест ложатся на сокращающийся живот, — то я нахожу правильным занять тебя дополнительно. Напряжённые, сильные пальцы в ритмичном, быстром темпе продолжают растягивать анальное отверстие. Не переставая двигать рукой, Чжун Ли наклоняется и кусает Чайлда за кожу бёдер и икр. Второй рукой, даже не глядя вверх, он наносит удары стеком, сильные и внезапные, единичные или целую серию. Тарталья кричит и стонет, выгибается, елозя по пелёнкам. Он поражается многофункциональности преподавателя — делать одновременно три задачи, будучи сильно возбуждённым, пожалуй, это заслуживает уважения. Чжун Ли нравится то, как легко скользят маслянистые пальцы в юноше. Как с каждым движением внутрь Чайлд напрягает ягодицы, сжимая их в себе. Стеночки юноши пульсируют, излишки масла вытекают из него, тем самым создавая между ног хлюпающие, дразнящие слух звуки. Чайлд шипит, вымученный стон срывает с его губ, когда Чжун Ли начинает целенаправленно массировать чувствительную железу. Кончики пальцев давят на бугорок, проходятся с нажимом, вынуждая юношу двигаться тазом навстречу этим мучающим его пальцам. С налитой кровью головки стекает одинокая капля предсемени — Чайлду кажется, что он умрёт, если не кончит сию минуту. На его члене вздулись венки, яички округлились и подтянулись, готовые излиться. Не осознавая себя, Тарталья впервые ослушивается указа Чжун Ли. Он вытягивает до этого согнутые в коленях ноги вперёд, кладя их на плечи мужчины. — Наглость — второе счастье? — Чжун Ли прикусывает кожу голени, вырывая откуда-то сверху очередной стон. Устроив ножки Чайлда поудобнее на своих плечах и спине, мужчина наклоняется ниже. Чжун Ли вынимает пальцы, начиная дразнить Тарталью: скользкими кончиками пальцев он оглаживает припухлые мышцы, слегка проскальзывая внутрь, не вставляя полностью. Блестящая в свете лампы дырочка остаётся слегка приоткрытой, когда мужчина полностью убирает руку от ягодиц Чайлда, и Чжун Ли понимает — его студент готов к итоговой работе. Чжун Ли хватается за бёдра юноши, фиксируя его ноги на своих плечах, и внезапно наклоняется ещё ниже, касаясь языком мягкой кожи яичек. Он ведёт языком выше, скользя по кольцу и дальше, вдоль всего члена. Тарталья вьётся лентой в его руках, когда мягкие губы касаются влажной головки. Язык мужчины касается дырочки уретры, слизывая очередную выступившую капельку, а затем скользит по накруткам пирсинга, легко перекатывая штангу в проколе. — Пожалуйста, пожалуйста! — Тарталья сходит с ума, требовательно пинает Чжун Ли пятками по спине. Это невыносимо, просто невыносимо! Напоследок мазнув языком по всей длине члена, Чжун Ли, наконец-то, полностью отстраняется от Тартальи. Он поднимает руки и тянется, расслабляя мышцы, и сладкая дрожь проходит по его сильному телу. На его обнажённом торсе блестят капельки пота, некоторые пряди выбились из пучка, стекая на влажные плечи тонкими угольными нитями. Тарталья лежит на столе ни жив ни мёртв. Его мокрые глаза прикрыты, тело расслабленно, но между ног и внизу живота словно осел камень — до того сильное, дразнящее давление испытывал юноша. Ему приходится открыть глаза и тут же оживиться, стоит пластиковым защёлкам на его руках ослабнуть. Чжун Ли снимает с рук парня зажимы, и Чайлд мгновенно чувствует, как начинает двигаться кровь по его пережатым до сих пор сосудам. Это не очень приятно, но он знает, что это скоро пройдёт. — А с члена тоже снимешь? — Тарталья привстаёт, садится на ноющие после ударов ягодицы и упирается всё ещё онемевшими руками позади себя. Его взгляд расфокусирован, на лице расплывается блаженная улыбка. Чжун Ли подходит к юноше, сняв перчатку, вытирает с розовощёкого лица слёзы и слюну. Чайлд ластится, трётся головой, ероша и так взъерошенные волосы. У него ноет нижняя губа, саднят соски, про остальное тело и говорить нечего. Мужчина берёт его лицо в свои ладони, мягко стиснув щёчки, целует в губы, проникая внутрь сразу языком. Чайлд мычит, всхлипывает, не менее рьяно отвечая на этот внезапный поцелуй. Не переставая целовать парня, мужчина берёт его розовую ладонь и кладёт на свою грудь, заставляя юношу осознать, насколько сам Чжун Ли готов перейти к основной части действа. — Ты такой мокрый, — Чайлд отстраняет лицо, уже самостоятельно начиная гладить крепкую грудь Чжун Ли. Мельчайшие капельки пота собираются на пальцах Тартальи в более крупные капли, что затем тонкой струйкой принимаются течь вдоль ладони. — Но не такой мокрый как ты? — дразнит мужчина юношу, бархатно усмехаясь. Чжун Ли берёт парня под руки, помогая слезть со стола. Несколько пелёнок, прилипшие к мокрой спине, падают на пол. — Выключи эту дурацкую лампу, от её белого света меня уже мутит, — жалуется Тарталья. — Ты хочешь остаться в полной темноте? — переспрашивает Чжун Ли. За окном уже стемнело. — Хотя, у меня есть одна идея. Выключив лампу, Чжун Ли помогает шипящему от резкой боли Чайлду дойти до дивана. Хозяин квартиры подходит к ещё одной лампе, стоящей рядом, и крутит небольшое колёсико: темноту тут же начинает рассеивать тёплый оранжевый свет. Едва включив свет, мужчина отстраняется, оставляя комнату в приятном полумраке. Чжун Ли садится на диван, слегка расставляет ноги и похлопывает себя по бедру. — Иди сюда, Чайлд. Тарталье не нужно повторять — пока мужчина настраивал свет, его била крупная дрожь от кусающей кожу боли и тянущих ощущений внизу живота. Стоит Чжун Ли сесть, как Чайлд тут же подходит ближе, садясь на диван рядом. — Останьтесь в халате, уважаемый преподаватель, — шепчет Тарталья, касаясь кончиком носа щеки мужчины. — Меня возбуждает этот ваш образ. Чжун Ли издаёт угрожающий рык. Янтарные глаза вспыхивают желанием, ярко поблёскивая в полумраке. Один звук — мужчина нетерпеливо расстёгивает ширинку, слегка припускает брюки и нижнее бельё, и твёрдый, давно готовый член предстаёт перед глазами юноши. — Мне кажется, что он стал с прошлого раза ещё больше, — юноша хихикает, протягивает руку и касается горячей возбуждённой плоти. Такой твёрдой, с влажной головкой… Чайлд и раньше принимал в себя довольно крупные члены, но это было так давно, а ещё Чжун Ли обещал… Он обещал… Нетерпеливо порыкивая, мужчина заставляет Тарталью перекинуть через него ногу, и юноша повинуется, залезая и садясь на Чжун Ли. Между мягких покрасневших ягодиц проскальзывает член, и Чайлд прикрывает глаза, нетерпеливо выдыхая. Он кладёт свои ладони на плечи Чжун Ли, крепко сжимая в пальцах белую ткань его халата. — Напомни-ка мне, что я обещал с тобой сделать, юноша? — губы мужчины скользят по изгибу шеи Тартальи, оставляя на бледной коже влажные следы. Чжун Ли слегка двигает тазом вверх, так что его крупная головка утыкается в скользкое припухлое колечко мышц. Тарталья чувствует возбуждение мужчины у себя между ягодиц, и от осознания того, что его сейчас трахнут этим членом, в груди что-то щекотливо сжимается — может, это его душа? — Т-ты обещал меня… До потери голоса, — Чайлд выгибает поясницу, ластится, когда крупные ладони скользят по его спине, сильно сжимая кожу. — Обещал что, золотце? — юноша в его руках напрягается, стоит головке надавить на его дырочку, слегка раскрыв легко поддающиеся мышцы. — Скажи погромче. Чжун Ли усмехается, не сдерживаясь, впивается зубами в подставленное плечо, когда пальцы на его плечах с силой давят, сжимая халат в мешковатые складки. Чайлд требовательно хнычет, елозит расставленными коленями по дивану, стараясь насадиться на член. — Трахнуть, — шепчет Чайлд, смаргивая слёзы. Он трётся собственным членом о пресс мужчины, пачкая того обильно выделяющимся предсеменем. — Молодец, — ладонь перемещается со спины на затылок, и Чжун Ли давит на его голову, фиксируя на месте. — Дыши глубоко, расслабься. Тарталья подчиняется, мягко оседая на чужом теле, но тут же отбрасывает советы мужчины в сторону. Он просто не может, не может расслабиться, когда Чжун Ли начинает медленно входить в него, не останавливаясь и не давая время на передышку. Юноша хрипит, рефлекторно шевелит руками, стараясь вскарабкаться по телу мужчины выше, чтобы уйти от проникновения. Чжун Ли скрещивает свои руки у юноши на пояснице и давит, давит на неё и ягодицы, заставляя насадиться, заставляя полностью принять его член. Чжун Ли вставляет по самые яйца, и они оба стонут в унисон: Тарталья никогда не чувствовал себя настолько раскрытым и наполненным; Чжун Ли же откидывает голову назад, сильно стиснув зубы — Чайлд слишком тесный, невероятно горячий. Бёдра юноши дрожат, он теряется, едва держит спину прямо. Как заботливый преподаватель, Чжун Ли помогает Тарталье лечь на его тело — грудь к груди. Парень утыкается лицом в плечо мужчины, его собственный член, всё ещё туго стянутый, становится зажатым между двумя их горячими телами. — А-ах-а, — Тарталья тяжело дышит, вскрикивает и мычит, стоит Чжун Ли начать двигаться. Он толкается в скользкую, растянутую дырку слишком легко, подкидывая таз на каждом своём движении, чтобы проникнуть глубже. Наконец-то получив полную власть, Чжун Ли берёт то, что принадлежит ему по праву. Он так долго держался, и сейчас он имеет полное право делать с этим мальчишкой всё то, что нравится лично ему — Чайлд уж точно не будет против. Своей собственной кожей мужчина чувствует, как трутся об его грудь проколотые соски юноши. Чайлд тоненько стонет где-то под ухом, его тяжёлое дыхание подстёгивает Чжун Ли ускорить движения. Подняв за волосы голову Тартальи со своего плеча, мужчина открывает себе вид на милейшую картину: глаза Чайлда мокрые, взгляд расплывчатый из-за выступивших от эмоционального напряжения слёз. Юноша дышит с помощью приоткрытого рта, и Чжун Ли может с лёгкостью увидеть его лазурный шарик на языке. Вцепившись в эти припухлые губы жадным поцелуем, Чжун Ли крепко прижимает к себе юношу, и начинает в быстром темпе вбиваться внутрь. От этих ускорившихся движений смазка ужасно хлюпает, создавая оглушительную какофонию звуков вперемешку со стонами Чайлда. Чжун Ли толкается в растянутую, сжимающуюся от каждого движения внутрь дырочку, так что его собственные яйца шлёпаются об кожу парня. — Г-глубоко… — Чайлд выгибается дугой, несмотря на крепкую хватку мужчины. Его стоны, ранее мелодичные и однотонные, теперь прерывистые, в такт движениям Чжун Ли. Он весь мокрый, мокрый от пота, от слюны и слёз и, конечно же, от того количества смазки — искусственной и естественной, — что так бесстыдно хлюпает между его ног. Чжун Ли исправно выполняет своё обещание, то, как он вбивается в задницу Тартальи, сложно назвать халтурой. Чайлду настолько хорошо, что даже плохо: он понимает, что Чжун Ли не собирается вынимать из него член хотя бы на несколько сантиметров. Он будет трахать его так, находясь в юноше максимально глубоко. Тарталья теряется в пространстве, теряет зрение и слух. Единственное, что он может чувствовать — это то, как в невыносимо быстром темпе движется Чжун Ли. Мужчина обнял студента за ягодицы, и на каждое собственное движение вверх он дополнительно опускал таз Тартальи, вынуждая последнего подмахивать навстречу. Чайлд ощущает горячие касания губ на своей шее, на плечах. От пота следы, оставленные стеком, начинают пощипывать, раздражая рецепторы, что дополнительно напрягает и так слабую нервную систему юноши. Не переставая ни на секунду толкаться, показывая Чайлду, что, несмотря на возраст, он находится в самом соку, Чжун Ли внезапно начинает чувствовать скользкую влагу в районе своего низа живота. Он просовывает ладонь между их телами, касается твёрдого члена Тартальи. Тот тут же сжимается на члене так сильно, что впервые мужчине приходится замедлить движения — он ведь не хотел кончать так внезапно и быстро. Член юноши ужасно скользкий от избытка естественной смазки. И преподаватель проявляет милосердие — подцепив кольцо, он снимает его с напряжённого органа. Тарталья издаёт полный удовольствия хрип — его голос от беспрерывных стонов по-настоящему сел. Взяв максимальный ритм, Чжун Ли подбрасывает таз вверх, безжалостно трахая юношу в раскрытую влажную дырку. Своей крупной головкой он стимулирует его простату, заставляя Тарталью увидеть звёзды перед глазами. Вцепившись кусающим поцелуем Чайлду в шею, свободной ладонью мужчина принимается растирать влажную проколотую головку. Тарталья толкается членом навстречу этой дарующей спасение руке. Издав последний хриплый стон, больше похожий на настоящий крик, парень кончает, пачкая пальцы Чжун Ли своей спермой. Его ягодицы дрожат, внутри стеночки рефлекторно сжимаются, плотно обхватывая твёрдый член. Чжун Ли прикрывает глаза, откидывает голову на подушки и наслаждается эффектом спазмирующего тела. Он толкается ещё несколько раз, кончая внутрь юноши спустя несколько секунд. Как он и обещал. Тарталья шумно вздыхает, ощущая, как Чжун Ли начинает кончать прямо внутрь. Это до алых щёк интимно, так смущающе, что Чайлд прячет лицо в шее мужчины. Они оба шумно дышат, атмосфера напряжена, воздух будто горячий и раскалённый. Мужчина и юноша безмолвно сидят ещё несколько мгновений. Они оба устали, но эта усталость была приятной и долгожданной. — Это было ахуенно, — хрипит Тарталья, едва шевеля губами. — Не стыдно материться перед старшими, Аякс? — в своей привычной манере спрашивает мужчина. — Ой, блять, да брось. Твоя грёбанная сперма находится глубоко прямо в моей заднице, а ты спрашиваешь меня за неприличные слова? — Тарталья кое-как усмехается. Он полностью расслабляет перетруженное тело, обмякая, растекается по телу преподавателя. — Я рад, что тебе всё понравилось, — Чжун Ли ласково проводит ладонью по его голове, перебирая рыжие пряди. — Уже довольно поздно. Позволь пригласить тебя на водные процедуры. Оставшийся вечер Чжун Ли и Тарталья принимали совместную ванну, помогая друг другу отмываться от следов их бурного вечера. Далее хозяин квартиры пригласил юношу в спальню, и пока тот развалился на кровати, мужчина обрабатывал его вздувшуюся от ударов кожу. — А всё-таки, откуда у тебя дома этот стол для инструментов? — лёжа под одеялом рядом с Чжун Ли, спрашивает Чайлд. — Я надеюсь, что ты помнишь, что преподавание Зоологии — не моя основная деятельность. Меня поставили её вам вести, только потому что не хватало преподавателей. — То есть ты украл этот стол с того места, где ты работаешь по-настоящему? — заинтересованно переспросил Тарталья. — Не украл, а позаимствовал, — важно поправляет мужчина юношу. — Предлагаю оставить этот разговор на завтра — по времени уже пора спать. — Да ладно, ты что, как дед придерживаешься режима? — Тарталья хрипло смеётся — голос к нему так и не вернулся даже после принесённого мужчиной стакана тёплого молока. — Аякс, — парень устраивает шуточную возню, когда Чжун Ли притягивает его тело ближе к себе. — Ладно-ладно, спать так спать, — он тут же зевает во весь рот. — Чжун Ли. — Что, золотце? «Золотце», — в душе юноши начинают петь птицы. — «Так мило слышать это прозвище от него». — Я хочу, эм, напомнить тебе… — он трёт затылок как бы невзначай. — Уже как бы скоро экзамен по твоему предмету, и-и-и… Юноша замолкает, строит Чжун Ли щенячьи глазки. — Ты намекаешь на то, чтобы я поставил тебе автомат за то, что ты со мной спишь? Какую-то жалкую неделю назад Чжун Ли огласил перед группой страшную новость — да, они все исправно набирали баллы, но теперь по новому приказу определённое количество баллов давало лишь допуск для самого экзамена. — Угу, — Чайлд кивает, прижимаясь к преподавателю ближе. — Аякс, ты же знаешь, что для меня все равны. И ты, мой милый, тоже. Не успевает юноша загрустить, как он продолжает: — Но я могу лично взяться за твоё обучение. А если ты будешь добросовестно учить материал… Тарталья вздрагивает и краснеет, стоит острым зубам сомкнуться на хрящике его уха. Больно. — То я буду купать тебя в смеси боли и удовольствия, как сегодня, или даже ещё лучше. — А если я не буду учиться? — спрашивает парень. — Тогда я буду обращаться с тобой максимально нежно и приторно, — мило отвечает Чжун Ли и тут же смеётся, стоит Чайлду состроить кислую мину. — Ла-адно, — тянет Тарталья, шумно вздыхая. — А можно ещё одну просьбу? — Какую же? — Мой друг… Ну, который со мной в одной группе, низкорослый такой, ты его видел рядом со мной в кафе… — И что он? — Ты можешь не валить его на экзамене? Для него так важно получать везде высший балл. На несколько секунд Чжун Ли задумался. — А, припоминаю его на занятиях. Можешь не волноваться, Чайлд — этот студент добросовестно работал, и у меня нет цели топить тех, кто старался в течение семестра. Он получит своё «отлично». Середина января. Снега намело выше крыши, снегоуборочная техника едва справлялась с таким количеством выпавшего снега. — У тебя какие вопросы были? Валит сильно? — вся группа обступила только вышедшего из кабинета Скарамуша — юноша вызвался первым сдавать первый в своей жизни экзамен. — Нет, всё было легко, — горделиво подняв нос, важно тянет парень. Несмотря на внешнюю расслабленность, его колени всё ещё дрожат от волнения. — У меня «отлично». Все тут же принялись поздравлять одногруппника. Овации и расспросы стихли лишь тогда, когда следующий парень после Скарамуша вышел из кабинета. — Ну, как? — все также обступили рыжеволосого юношу, задавая вопросы наперебой. — У меня «отлично», придурок, — Скарамуш бьёт кулаком в кулак Тартальи, этим жестом празднуя свою первую студенческую «победу». — А у тебя что? Тарталья мило улыбается, кладёт себе ладонь на затылок и ерошит собственные волосы. На его бледной шее каждый мог увидеть совсем свежие засосы и ещё какие-то следы неизвестного происхождения. — У меня тоже «отлично», — отвечает Чайлд, лучезарно улыбаясь. Он отходит в сторону, слегка хромая — его движения были зажаты, словно от каждого своего шага юноша испытывал боль. — Вчера перед экзаменом мы, ой, т-то есть… Юноша закашливается, тут же исправляя себя: — Я очень сильно повторял материал, до боли в теле и мозгах. Так что если учили — всё сдадите, не бойтесь. Сдав экзамен, на сегодняшний день они были полностью свободны. Разговаривая друг с другом, обсуждая прошедшие новогодние праздники и предстоящие каникулы, Скарамуш и Тарталья двинулись в сторону любимого кафе Чайлда. Идя по заснеженной улице, Чайлд чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Он встречался с Чжун Ли уже несколько месяцев — по-настоящему встречался, у них были взаимные чувства! Тарталья думал об этом, и всё никак не мог поверить своему счастью. Сегодня вечером он снова пойдёт к преподавателю в гости. Надо ведь отметить сдачу первого в жизни экзамена сытным ужином и горячим, полным страсти сексом. — Так ты, всё-таки, урвал своё? — смахивая прилипшие снежинки с ресниц, спрашивает Скарамуш. — Ага, — кратко отвечает Чайлд. А Тарталья и не думал никогда, что студенческая пора и правда может быть такой чудесной.