То, что люди называли По наивности любовью, То, чего они искали, мир Не раз окрасив кровью, Эту чудную Жар-Птицу Я в руках своих держу, Как поймать ее, я знаю, Но другим не расскажу. Что другие, что мне люди! Пусть они идут по краю, Я за край взглянуть умею И свою бездонность знаю. То, что в пропастях и безднах, Мне известно навсегда, Мне смеется там блаженство, Где другим грозит беда. День мой ярче дня земного, Ночь моя не ночь людская, Мысль моя дрожит безбрежно, В запредельность убегая, И меня поймут лишь души, Что похожи на меня, Люди с волей, люди с кровью, Духи страсти и огня!
Никогда не поздно стать тем, кем тебе хочется быть. Успех давно был вторым именем шестикурсницы Лили Эванс. Она не без оснований считалась первой красавицей Гриффиндора. Взгляд больших травянисто — зеленых глаз всегда казался окружающим внимательным и пристальным. Лили словно знала о каждом ученике школы чародейства и волшебства Хогвартс абсолютно всё, включая то, чего они и сами, возможно, не хотели бы о себе знать. Невозможно было лгать этой девушке, встречаясь взглядом с ее изумрудными глазами: она, казалось, обладала сказочным умением читать чужие мысли. Длинные огненно — рыжие кудри плавно струились по прямой спине. Лили редко заплетала их, не желая скрывать от остальной школы свои роскошные локоны. Лили Эванс в самом деле любила любоваться собой, словно насмешливо говоря всему миру: «Ах, до чего же я хороша!» Так было и сегодня. Забравшись на подоконник, девушка покачала тонкой ножкой в черной лакированной лодочке. За долгое время она настолько привыкла к каблукам, что могла свободно передвигаться в них не только медленно, но и очень быстро. — Лили! — неожиданно раздался тонкий мужской голос. Лили едва подавила вздох: ну конечно, Фрэнк Лонгботтом в очередной раз не выполнил домашнее задание и взывает о помощи… — Что по Трансфигурации задавали? Все как оглохли! — пожаловался гриффиндорец, подтверждая все опасения одноклассницы. — А сложно было самому записать? — ехидно пропела Лили, покачав головой для пущего эффекта. — Сосредоточишься на уроке хотя бы на пять минут и результат окажется просто поразительным. — Но, пожалуйста, тебе же не сложно, в конце-то концов. Лонгботтом обладал редкостным самомнением при не слишком привлекательной наружности: тонкий, длинный, с нелепой короткой стрижкой и анемичным лицом с острым носом. Зачем же вникать в объяснения учителей, если тебя ожидает увлекательная переписка с тихой, но своенравной и волевой Алисой? Домашнее задание всегда можно спросить. Неоднократное отсутствие вежливости со своей стороны Фрэнк, разумеется, не замечал: не выпрашивать же, в конце концов, какое-то там упражнение. — А тебе, видимо, сложно обратить внимание на уроки, — веселилась Лили. — Это продолжается изо дня в день. Согласись, сколько можно? Эванс выделялась не только красотой, но и умом, за что и стала старостой Гриффиндора. С первого класса она была отличницей. Учителя хвалили Лили за находчивость и смекалку, а подруги часто спрашивали совета по тому или иному учебному вопросу. Моментами Эванс выдавала ребятам ряд ехидных замечаний: хватит, в конце концов, жить чужими мозгами — нужно подключать и собственные. — Крауч, глаза у тебя есть? — вывел ее из размышлений ворчливый голос Фрэнка. Бедолага, видать, врезался по пути. — Хороший вопрос, — парировал собеседник, быстро подняв упавшее пособие по Защите от Темных Искусств. — А самому что, корона мешает? Или первая любовь? — Крауч, знания отлично помогают скрасить одиночество… Фрэнк постоянно пытался выставить себя умнее и влиятельнее, чем на самом деле, и не замечал, насколько смешным казался со стороны. Лили фыркнула. Кто бы говорил, да не Лонгботтом: с первых классов слабые оценки да истрепанные нервы преподавателей. — Гениальная мысль, — вскинул взгляд собеседник, высокий и хрупкий светловолосый юноша. — Возможно, это наконец поможет тебе повысить уровень образования. Поверь, в жизни пригодится. Не знал, что для практики простейших чар требуется настолько сильно тянуть время. Рейвенкловец Барти Крауч мог позволить себе язвить на эту тему, так как считался лучшим учеником, причем не только в классе, но и в параллели. Лили вздохнула: несмотря на все старания, она пока так и не смогла достичь того же уровня. Сам Барти перелистывал страницы, явно о чем-то задумавшись. Золотистые прямые волосы резко контрастировали с карими глазами и чуть оттеняли бледную кожу. Тонкие черты лица и длинные ресницы придавали его облику сходство с романтическими героями. Лили поправила огненные волосы. Умный, находчивый, честолюбивый, вежливый, но все же на редкость наглый тип. Барти умел весьма жестко высмеять человека, откровенно презирал неудачников и некрасивых девушек, считая, что им не стоит лишний раз красоваться, при таких-то достоинствах, и весь удел — скромно помалкивать. Лили, помнится, неоднократно приходилось поддерживать трусливую и глупую, но добродушную, хаффлпаффку Элизабет Дирборн. То заклинание искр в каблук, было дело, из-за чего бедолага безуспешно прыгала на одной ноге, в панике пытаясь сбросить чары, то дразнилки. Грязнокровка… Ну и что, в конце концов, что «грязнокровка»? Что это за священная корова такая — происхождение? Лили всегда удивляла эта странная неразбериха — чистая кровь, грязная кровь… Это кровь — то? Со сколькими она могла бы найти общий язык, если бы не эти глупости. Кто, собственно, тогда хваленые чистокровные маги? Магловская кровь есть, наверное, у всех. Во-первых, иначе они все давно бы выродились. Во-вторых, до принятия Статута секретности в 1692 г. контакты магов с маглами были нормой. Чистокровные — это 28 фамилий, которые попали в «Справочник чистой крови», изданный то ли в 1925-м, то ли в 1928 году. Где-то в середине 1920-х годов одна группа полукровных магов провозгласила себя чистокровными, то есть произвела ползучий переворот в магомире. И война — просто конфликт двух групп полукровных, одна из которых провозгласила себя чистокровными? «В таком случае, — ехидно подумала девушка, — от грязнокровок и слышу».***
В школе чародейства и волшебства «Хогвартс» Барти Крауч всегда чувствовал невероятное облегчение. Это место, где ему рады, это люди, которые искренне ждали встречи, это согревающая атмосфера, это маленький уютный мир. Барти с первых классов удалось найти общий язык с Регулусом Блэком и Надин Трэверс, и они оба до сих пор оставались его самыми близкими друзьями. Регулус, невысокий стройный, даже худощавый, брюнет с кудрявыми мягкими волосами, был вежливым и остроумным человеком, интересным собеседником, умеющим и заинтересовать, и выслушать другого, и верным другом. Взгляд больших темно-карих, практически черных, глаз был одновременно внимательным и мягким. Казалось, Рег знал все потаенные секреты окружающих, надеясь при этом на искреннюю дружбу. Что, разумеется, хорошо ему удавалось. Надин Трэверс всегда напоминала Барти фарфоровую куколку. Она казалась настолько нежной, словно даже неосторожное прикосновение могло бы вызвать синяк. Внешне не модель, но весьма милая и аккуратная. Тонкие изогнутые брови придавали ее облику нечто трогательное. Большие зелёные глаза гармонично сочетались с белокурыми локонами. Они словно говорили: «Я твой друг. Ты можешь мне довериться». Светлые прямые волосы плавно струились по плечам. Во всем облике было что-то, напоминавшее рассвет над морем. Надин отличалась искренней добротой. Она всегда могла бы объяснить домашнее задание первокурсникам, могла бы поднять настроение остроумной шуткой, и никогда не сдавалась. Казалось бы, Надин сумеет найти выход даже при самой безнадежной ситуации, не теряя жизнерадостной улыбки. В свою очередь Регулус и Надин не представляли мира друг без друга. Они постоянно были вместе, что бы ни происходило и куда бы ни шли. В больших глазах слизеринки сияли неподдельным счастьем. Регулус неоднократно защищал Надин от хамки Булстроуд и ворчливого Фрэнка, всегда находил общие темы для разговора и не скрывал, что счастлив появлению мисс Трэверс в своей жизни. Блэк срывал ей кувшинки у Черного озера, и, кажется, был счастлив, заметив лучезарную улыбку самого близкого человека, предлагал прогулки под луной, поддерживал в трудные минуты. Регулус всегда старался заботиться о подруге, следя, надела ли она зимой перчатки, выходя на улицу, сделала ли домашнее задание и все ли у нее в порядке. Стоило ей заболеть, Блэк практически не выходил из больничного крыла. Видя, как доверчиво Надин прижимается к плечу Регулуса, Барти надеялся, что друзья обрели счастье. Мистер Крауч неоднократно утверждал, что проявления эмоций дело омерзительное и глупое. Барти молчал, но недоумевал: кто бы говорил, учитывая, что мистер Крауч женился на весьма чувствительной и ранимой Лаванде Бэддок. Знать о любви необходимо, но, кроме того, ее нужно ощутить всем сердцем, всей душой. Ты даришь себя другому человеку, ты даришь свои чувства и незабываемые впечатления. Это палитра всевозможных оттенков нежности и страсти, это упоение победой, это несравнимое счастье от одной только мысли, что в мире есть личность, жизни без которой ты просто не в состоянии представить. Любовь — вдохновение, любовь — стремление постоянно действовать. Действовать ради вашего счастья. Разумеется, лет в сорок в приоритете должна быть карьера: мало влюбиться — нужно обеспечивать семью и уметь сладить с бытовыми мелочами. Но в двадцать лет нужно и жить, как в двадцать: Барти всегда считал, что психологический возраст должен соответствовать реальному. Бывало, юноша искренне недоумевал — неужто отец вправду хотел видеть его равнодушной ко всему миру холодной статуей вроде Энтони Гринграсса? Скорее Земля перевернется, чем этот человек позволит себе искреннюю улыбку. Он словно отделил себя от сверстников и никого, казалось бы, не считал ровней. Барти не мог бы ответить на вопрос, есть ли у Гринграсса друзья. С его стороны это было странно и обманчиво, так как ничего особенного, в сущности, Энтони из себя не представлял: ни душа компании, ни талант в учебе — успеваемость на уровне, но есть, к чему стремиться. — Это безобразие, Северус, — послышался вдруг мелодичный голос Лили Эванс. — Ну почему, почему вы с Поттером никак не можете вести себя, как взрослые люди? Игнорировать друг друга, а не ввязываться в драки, словно маленькие дети, настолько сложно? Пойми, это ведь ради твоего же собственного блага. Барти усмехнулся. Никогда еще он не видел людей, настолько мало подходящих друг другу. Слизеринец Северус Снейп, вопреки вражде колледжей, с детских лет боготворил Лили, а она, в свою очередь, относилась к нему пренебрежительно. Барти искренне поражался, как можно добровольно согласиться на роль вечного пажа рыжей выскочки. Естественно, Лили вела себя со Снейпом как со слугой — именно так он себя и ставил. Второй поклонник Эванс, самовлюблённый глупец и редкий хвастун Джеймс Поттер, частенько третировал незадачливого Северуса, о чем сейчас, пожалуй, речь и шла. — Это невозможно, — фыркнул Снейп. — Поттер на редкость заносчивый и наглый тип, который, кроме того, лезет первым. Я же не могу постоянно пасовать перед ним, не так ли? Я… Я… — Боже правый, — сокрушенно подняла глаза Лили, отбросив пушистые локоны на спину. — Прости, но вам ведь далеко не пять и не десять лет. Да, Джеймс Поттер задавака, но сколько можно тратить время на пустые оскорбления и дуэли? Это бессмысленно и аморально. — То же мне, воспитательница, — прыснула Надин. Барти тоже не сдержал лёгкой улыбки. Это хитрое самовлюблённое создание, кажется, топает ножкой? Скажите пожалуйста, до чего заботливый справедливый ангел, твердо чтущий нравственность. Лили держала себя как прирождённая победительница. Это настоящая длинноногая сирена, завораживающая, и прекрасно знающая, какой эффект может произвести. Снейп возвышал её до богини, но ведь это как раз и было лишнее. Барти улыбнулся: у Носатого не было ни малейшего шанса на эту девушку, так как он абсолютно не понимал ее. Рыжая Эванс вела тонкую игру: я могу подарить тебе счастье, но сначала ты должен справиться с мной. Глядя, как изящно и уверенно передвигаются тонкие ножки Лили, Барти улыбнулся: ее команды окружающим это призыв к окружающим. Призыв побороться за мечту, призыв укротить хищника. Она бросала вызов одним своим видом: плавными передвижениями, насмешливым взглядом, жизнерадостной улыбкой, взмахом длинных ресниц — недосягаемая и прекрасная — словно нарочно дразнила. Почему бы, собственно, и не принять столь щедрое приглашение? Да, ни Снейп, ни Поттер не сумели с ней справиться, но что с того? Кто сказал, что не сумеет и он? В конце концов, он, Бартемиус Крауч, не привык сдаваться. Рыжая Лили Эванс откровенно напрашивалась, каждым движением, каждым жестом предлагая вступить в борьбу со стихией — беспощадной, но неотразимой. Барти чувствовал, что влюблен — влюблен окончательно и бесповоротно. Больше всего на свете хотелось сжать тонкую талию негласной королевы Гриффиндора, откинуть огненные локоны, впиться в нежные губы с редкостным неистовством, словно в последний момент. Страсть сменялась приливами нежности. Снейп откровенно раболепствовал перед гриффиндоркой. Но он — то, в конце концов, не Снейп. Он обязательно нашел бы способ заинтересовать ее, он нашел бы множество общих тем для разговора, он смог бы вызвать на ее лице искреннюю улыбку, а не усталость и нравоучения. Он смог бы ее порадовать… Нежная Эванс должна принадлежать ему до конца, без остатка, чего бы это ему не стоило. Любой ценой.***
Удача подвернулась Барти на следующий же день. Лили, сидя на подоконнике, читала «Мираж». Главный герой, Альберт, представлял собой весьма редкий типаж — интроверт и лидер в одном флаконе. С высоты его интеллекта остальные, казалось, несоизмеримо отставали, и на упорные попытки окружающих добиться того же уровня он отвечал насмешливо и прямолинейно. Тем не менее, Альберт всей душой полюбил рыжеволосую («Переселение душ», — ехидно подумал Барти, бросив быстрый взгляд на Эванс.) нежную красавицу Натали и был готов устроить ей чуть ли не рай на Земле. Барти, однако, ни на секунду не верил, что отношения продлятся вечно: избранница, по иронии судьбы, оказалась представительницей того самого типажа, который, казалось бы, так раздражал Альберта: самолюбивой, амбициозной, хотя при том очень ленивой, нежной и ранимой личностью с острым языком, невероятно напоминающей небезызвестную мисс Эванс из реальности. Что же, незачем упускать столь щедрый подарок судьбы. — Думаешь о возможности примирения? — нарочито равнодушно бросил Барти. Гриффиндорка вздрогнула от неожиданности, едва не выронив книгу. Огненные волосы плавно струились по плечам. Пронзительные малахитовые глаза из-под пушистых длинных ресниц смотрели недовольно, хотя им невероятно гармонировало нежно — мечтательное выражение. Когда же Лили пыталась придать взгляду холод, хотелось улыбнуться: «Кукла сердится». Барти едва сдержал усмешку — право, словно королева оценивала работу подданных. Что Снейп терял время, оставалось только догадываться — с такой девушкой никогда нельзя медлить. Лили казалась одновременно и на редкость наглой, и невероятно хрупкой, милой и женственной. Гриффиндорка закинула ногу на ногу, словно призывая полюбоваться собой. Посмотреть и вправду было на что: элегантная, изящная. Вот ведь какова завоевательница: обязательно продемонстрирует, как хороша и как недоступна. Пока недоступна — под луной ничто не вечно. — Допустим, — мелодичный звонкий голос гриффиндорки было бы невозможно спутать с чьим-то другим. — Между прочим, встревать, когда не спрашивали, невежливо. Вы, мистер Крауч, абсолютно лишены манер. Да, Вы угадали, и что с того? — весело спросила она. «Кто бы говорил», — ехидно подумал Барти, вспомнив, как Лили общалась с Носатым Снейпом: нравоучения тоже не образец учтивости. Попытки Эванс учить жизни весь мир казались розыгрышем невинного ребенка, которому от всей души хотелось наконец стать взрослым. — Едва ли, — покачал головой Крауч. — Они абсолютно не подходят друг другу. Альберт в двадцать лет ведёт себя как в сорок, сдержанный, неуверенный в себе, но самолюбивый. Натали девушка эпатажная и инфантильная, любит внимание, ещё и с самомнением. — А почему бы и нет? — пожала плечами Эванс. Свобода и вызов были неотъемлемыми составляющими ее образа, даже невинный «малахитовый» взгляд казался лукавым и красноречивым: она словно заранее подготовила ответ на любой вопрос для того, кто осмелится с ней спорить. — Натали имеет все права на мечты и собственное мнение. Раз уж строите отношения, это мнение нужно учитывать. Просто Натали самостоятельная личность с амбициями. Да, привыкла к лидерству. Да, привыкла брать. Имеет право, разве нет? — поправила она локоны. — А те, кто считает ее курицей, пусть оценят собственное, далеко не ангельское, поведение. Барти улыбнулся: не трудно догадаться, что главную героиню гриффиндорка не без оснований соотносила с собой. Обе рыжие, обе наглые и эпатажные, обе стараются создать образ всепрощающего ангела, возмущенного отсутствием справедливости. Обе нежные, волевые, остроумные и неотразимые. Немудрено, что Альберта так потрясла Натали: он и сам не мог отвести взгляда от Лили. Столько лёгкости, тонкости, уверенности в себе. Но, как и Снейп, главный герой абсолютно ее не понимал. — Не отрицаю, — быстро кивнул Барти. — Хотя бы потому, что ей трудно. Не так легко быть вечно второй, вечно глупой, вечно неравной. — Это правда, — не сдержала легкой улыбки Лили. В изумрудных глазах мелькнуло лукавое тепло. — В конце концов, гении редки: Альберт должен это понимать. Но и его жаль, — вздохнула гриффиндорка. — Стремится защитить себя как можно лучше, ставит себя выше остальных, но по-прежнему уязвимый. С ним, конечно, тяжело, но ведь если подарить искреннее тепло, Альберт создал бы девушке райские условия. — Теоретически да, — медленно кивнул Барти. — Но практически у них нет ни одной точки соприкосновения. Сама говоришь — колебания и жалость. Это не критерии для любви. Что он ей даст? Психологические игры отпадают раз и навсегда. Уверенности в себе с его стороны ожидать не приходится, значит, замкнут. И ещё — Альберт терпеть не может светских увеселений. А Натали жить без них не может. Скорее всего, будет пытаться вызвать ревность. Как отреагирует Альберт на попытки заставить его поревновать, думаю, пояснять не надо: шок и разрыв. А вот Натали, кстати, может и влюбиться. — Думаешь, всё уже ясно? Настолько быстро? — важно спросила Эванс, сверкая изумрудными глазами. — Если Натали надоест, она, конечно, уйдет от Альберта. Но с чего бы вдруг в одно мгновение? Да и куда? — Тому человеку незачем ждать, когда же она уйдет от Альберта, — с лёгкой насмешкой отозвался Барти. — Решил, что Натали должна ему принадлежать хоть занятой, хоть свободной. Для настоящей любви, как говорится, не существует ничего невозможного. И постарался сделать всё, что в его силах. — Это еще ничего не доказывает, — махнула рукой Лили, хотя лукавый взгляд выдавал ее с головой. — Совсем наоборот, — как бы невзначай пожал плечами Барти. — Натали приобрела бы то, чего не могла получить от Альберта. Множество ярких красок и впечатлений. Она привыкла побеждать и в глубине души была бы счастлива проиграть: главное не медлить. Carpe Diem.***
После уроков Лили Эванс шла в гостиную, раздумывая над сегодняшним обсуждением книги. С одной стороны, это всего лишь именно что обсуждение книги и ничего более. Но с другой, он явно словил момент. Не случайно так разговорился о возможной дальнейшей судьбы Натали, которая была на нее, Лили, как две капли воды похожа. Он, вероятно, намекает, что это могла бы быть и ее судьба? Что же, честно говоря, возможно всякое. Как знать, может, им с Натали и вправду суждено влюбиться на танце? Были парень и девушка, он и она. Она плавно изгибалась на резких поворотах, он осторожно держал нежную руку партнерши и четко держал такт. Она, в воздушном платье мятного оттенка, взлетала в воздух, сияя жизнерадостной улыбкой, а он сжимал тонкую талию. Она прижалась к его груди, а он провел рукой по пушистым локонам… Лили тряхнула головой: не трудно догадаться, что, говоря о Натали, он подразумевал абсолютно не героиню романа. Голова закружилась. Глупости. Невозможно… Лили давно решила, что ей нравится Джеймс Поттер. Пусть несносный, пусть наглый, но жизнерадостный и искренний. За показным эпатажем скрывалась добрая ранимая и верная душа — их с Сириусом Блэком можно было бы назвать братьями. Но отрицать правду до бесконечности Лили не могла: её действительно влекло к Барти. Она чувствовала, что узнает его звонкий голос из всех возможных голосов, что всегда была бы счастлива его видеть, что ей хотелось бы, пожалуй, закружиться с ним в вальсе с сияющей улыбкой на лице… Громкий вскрик вывел гриффиндорку из размышлений. Белокурая щуплая девушка, в которой не составляло никакого труда признать извечную двоечницу, добродушную, но слабохарактерную Лиззи Дирборн с Хаффлпаффа, с визгом металась по лестничной площадке, хлопая руками по своему платью: у него горел подол. На ступеньках чуть повыше стояла, беззвучно смеясь и блестя глазами, сероглазая девочка с рыжеватыми вьющимися волосами — Александрина Бэрк, первокурсница со Слизерина. Остроумная, но самолюбивая, девчонка, и негласная сестра небезызвестного Барти Крауча: он всегда опекал ее и относился весьма тепло. А вот и он — чуть повыше, облокотившись на перила, и спокойно наблюдал за происходящим. — Aguamenty! — выкрикнула Лили. Из палочки выскочила вода, но, соприкоснувшись с синеватым пламенем, лишь расплескалась по полу. — Помоги! — обратилась она к Барти, но тот лишь пожал плечами. Александрина ласково прошелестела: — Урок всем грязнокровкам: вот каково не уступать дорогу настоящим волшебницам. Лили едва сдерживалась, чтобы не поставить нахалку на место, а та, чувствуя свою безнаказанность, самодовольно смерила её взглядом, поправила шелковистые, пепельные с рыжеватым отливом волосы. — Минус десять баллов со Слизерина! — воскликнула с яростью гриффиндорка. — Ну-ну. Сначала расколдуй её, — Барти говорил негромко, но Лили услышала. — Так её заколдовал ты? Минус десять баллов с Рейвенкло! Барти с притворной покорностью развел руками. Лиззи Дирборн, обессилев, упала на пол, и во взгляде Барти, беззастенчиво рассматривавшего ее точеные ножки, блеснуло холодное и жестокое удовольствие. Александрина Бэрк сделала ему легкий реверанс. Лили пыталась поднять бедолагу, но та, хрипя от ужаса, не подпускала её к себе. — Да расколдуй же её! — крикнула Эванс в отчаянии. Он, значит, играть с ней вздумал таким образом? Боже правый, Барти, до чего же ты, оказывается, глупый… Тем не менее, слышать его звонкий голос было приятно. Лили не знала, за что злится сильнее — за наглость или за собственные чувства. — Я тебе не Поттер и не Снейп, чтобы ты мной командовала, — с легкой улыбкой отозвался Барти. Тронуться с места он и не подумал. Лили глубоко вздохнула, понимая, что оказалась права — он видимо, решил разыграть комедию. Не прогулка про школе, а греческий театр. Видя насмешливый блеск в карих глазах, Лили понимала, что он откровенно забавлялся, видя ее слабые попытки исправить ситуацию. — Я староста, и ты обязан вести себя соответственно школьным правилам, — процедила Лили холодно. — Ты считаешь себя гением, естественно, но… — …Но какое отношение это имеет к настоящему случаю? — спокойно осведомился собеседник, бросив на собеседницу холодный взгляд. Лили понимала, что формально ничего не случилось, но в ту же секунду ощутила странную робость. — Абсолютно прямое, — постаралась Лили придать голосу твердость. Пусть не думает, что с ней прямо сейчас, в одно мгновение все кончено, что она подчинится. — Расколдуй ее. — И не подумаю. Лили начала надоедать эта комедия. — Ты всего лишь выскочка, — вздернула носик маленькая Александрина. Лили хотела что-то сказать, но не успела: лежавшая на полу девочка перестала кричать. Лили обернулась: Элизабет, дрожа, поднималась с пола, и с обычным отрешенным видом ей помогала встать рейвенкловка Пандора Касл. Платье хаффлпаффки больше не горело. Барти развернулся и ушел. Александрина побежала вверх по лестнице, ничем не выдав досады от того, что развлечение так скоро закончилось. Лили, не оглядываясь, побежала к себе. Хвастун, подлец, наглец, самовлюбленный эгоист! Подумать только! Она, староста факультета, еще должна участвовать, видите ли, в его комедиях. Но перед глазами снова и снова вставал пронзительный холодный взгляд. Лили при воспоминании об этом чувствовала странное неудобство. Никто и никогда не смотрел на нее так. И в глубине души она чувствовала… Неужели она может уступить этому нахалу в споре? Неужели он сильнее ее?***
За то, что в сладостной бесцельности Мы тайной связаны с тобой, — За то, что тонем в беспредельности Не побежденные судьбой, — За то, что наше упоение Непостижимо нам самим, — За то, что силою стремления Себя мы пыткам предадим, — За новый облик сладострастия, — Душой безумной и слепой Я проклял всё — во имя счастия, Во имя гибели с тобой.
Шанс выяснить это представился Лили на осеннем балу, устроенном в средине октября по инициативе Минервы Макгонагалл. Большой зал быстро был готов к празднику. Стены занимали настоящие кленовые листья, но на пол они не падали. На столах, покрытых красной узорчатой скатертью и убранных к концу стен, стояла золотая посуда. В честь торжества Лили выбрала элегантное зелёное бархатное платье под цвет глаз и кремовые лодочки. Всюду чувствовалась атмосфера праздника. Вот тоненькая Алиса в лёгком платье цвета морской волны что-то весело обсуждала с Фрэнком. Вот Надин Трэверс приняла приглашение Регулуса. Все же, хоть и слизеринка, она всегда казалась Лили симпатичной, но сегодня практически превзошла саму себя: спутница Блэка нарядилась в белое платье с лёгким оттенком голубого, что придавало изящества и лёгкости. Пышная юбка и кружевные рукава дополняли образ. Лили задумчиво махала веером, неспешно расхаживая по залу. Что, собственно, ей делать на балу? Никто даже не пробует пригласить ее на танец. Не стоять же в отдалении весь праздник? Глупо. Соблюдая этикет, Лили держала добродушную улыбку (зачем показывать другим некое недовольство), но на душе было грустно. — Позвольте пригласить вас на танец, мисс Эванс, — послышался чертовски знакомый голос. Лили хотела бы фыркнуть, но чувствовала, что теряет над собой контроль. — Разумеется, мистер Крауч, — опустила гриффиндорка длинные ресницы. Танцы никогда не вызывали у нее проблем. Казалось, Лили не просто двигалась, а плыла по воздуху. Ножки в блестящих черных туфлях легко отбивали ритм. Я с тобой, пусть мы врозь… Пусть те дни ветер унёс, Как листву жёлтых берёз Я наяву прошлым живу Ты мой единственный, нежный! Нежная мелодия втягивала и не отпускал: если начинаешь двигаться, то не остановишься. Лили плавно извивалась, то поднимая, то опуская тонкие руки. Хорошая музыка — это разум, воплощённый в прекрасных звуках. Музыка — поистине общечеловеческий язык. Ты и я — нас разделить нельзя! Без тебя нет для меня ни дня. Пусть любовь далека и близка как весна, Но навсегда в нашу жизнь я влюблена! Барти, судя по движениям, тоже никогда не имел проблем с танцами и с невероятной бережностью вел партнёршу. Лили осознавала, что находится на той ступени счастья, когда человек видит в окружающем мире только хорошее, забывая о возможности горя и зла. Неужели она в его власти? Разве это возможно? — Продолжение «Миража» наяву, — весело ввернул Барти. — И Натали обрела, что не могла получить с Альбертом, — подтвердила Лили. В следующее мгновение она оторвалась от пола и неожиданно взяла инициативу в свои руки: немного пролетев в воздухе, она увлекла напарника на разворот. — Вы отлично танцуете, мистер Крауч, — важно отметила Лили. — Приходится соответствовать, мисс Эванс, — весело протянул собеседник. Плавно двигаться в вальсе, не чувствуя пола под ногами, казаться хрупкой и беззащитной, было лучшим подарком из всех возможных подарков на свете. Северус Снейп культивировал её, но ведь это ей как раз и незачем. Лили Эванс, как и героиня, привыкла побеждать. Кто бы знал, что так приятно… проигрывать. Чего она не могла получить от Снейпа, а Натали от Альберта. На очередном повороте Лили прижалась к партнеру, словно кутенок. Она была бы счастлива признать поражение. Счастлива неповторимому теплу, охватившему сердце. Он обнял её, и Лили чувствовала, что совсем не возражает. Она не помнила, когда точно наступило это мгновение, но, казалось, в следующую же секунду они не могли оторваться друг от друга. Нежный поцелуй плавно перешёл в неукротимую страсть, словно оба хотели отдать друг другу как можно больше чувств и внутреннего огня. Лили чувствовала, что теряет почву под ногами. Она абсолютно не думала, что творилось вокруг, что подумали бы другие. Казалось, мир превратился в сказку, предназначенную исключительно для них двоих. Он, она и стихия. Обжигающая завораживающая стихия. Лили хотелось прижаться как можно крепче и никогда не отпускать. И будь, что будет.