Станы подъемных кранов Как будто лес висельных столбов Электрофорез – Ходынка
В здании воняло так, что Дима едва одёргивал себя от того, чтобы сморщиться и попытаться закрыть нос хотя бы рукавом куртки. Игорь шёл прямо и напролом. Ему никто и не хотел мешать, только изредка кто-то едва похожим на человеческий язык отзывался из тёмных углов. Изредка кучи ткани и мусора шевелились и провожали их незаинтересованными взглядами. Глаза у того, что должно было называть «человек» были пустыми. Будто у мёртвой селёдки. Дубин сглотнул и снова уставился себе под ноги, прекращая осматриваться по сторонам. Он подавил в себе желание схватить Игоря за руку, чтобы не потеряться в этом странном месте. В местах, где живут люди без определённого места жительства, он никогда раньше не был. Гром быстро глянул на него через плечо. Дима кивнул ему и осторожно улыбнулся, храбрясь. Этажом ниже раздался хрипловатый хохот и гомон голосов, заставляя парня вздрогнуть. Сиплые голоса и смех отлично было слышно через дыры в полу. Игорь только покачал головой и завернул в тёмный коридор, поднимаясь ещё на этаж выше. Дубин шёл за ним след в след, надеясь, что майор знал, куда они идут. У того была только слезливая история женщины чей муж нашёл родственную душу среди местного контингента и любил наведываться сюда выпить к своему закадычному приятелю, которого звали Пашка. Мужчина пропал уже как неделю, а Пашка был первым и пока единственным свидетелем, путь к которому им указал кто-то сидящий у «главной двери». Двери в здании не было, как и оконных рам, зато некто на входе знал всех здесь и вполне определённо махнул куда-то вверх и пробухтел «третий». Дима мог поклясться, что третий этаж ещё никогда не был так высоко. Они поднимались туда пару часов точно, петляя между кучами мусора и людей, не всегда имея возможность отличить одно от другого, обходя дыры в бетонном полу. Пашка с третьего этажа нашёлся достаточно быстро. В основном потому, что на этаже больше никого и не было. Мужчина привалился спиной к стене и что-то изучал на потолке, бормоча себе под нос и теребя в руках нечто напоминающее меховую часть от капюшона куртки. - Павел? – решил уточнить Дима, выглядывая из-за спины Грома. Тот только цокнул, до сих пор до конца не привыкнув к непонятной ему учтивости напарника. - Пашка, - прохрипел мужчина и опустил с потолка слезящиеся красные глаза. Дима подозревал, что слезятся они от густого смрада вокруг. – Кто такие? - Мы ищем одного человека. Буднова Валентина знаете? – прямо спрашивает Игорь, осматриваясь по сторонам. - Знаю, - кивает Пашка, цепляясь взглядом за Диму и улыбаясь ему. Дубин кивает и тоже давит улыбку, хотя хочется назад за спину Игорю. Или ещё лучше уйти отсюда как можно дальше. – Только не человек он, а мразь последняя. Таких людьми не называют Игорь расправляет плечи и подходит ближе, складывая руки на груди. Пашка не двигается, только дрожащими ладонями всё продолжает гладит меховой клок на коленях. - Вы поругались? - Насмерть, - кивает мужчина. – Он моего Ваську задушил. И съел падаль такая. Я с Васькой знаете сколько лет тут живу? Вот сколько живу, а всё с Васькой. Он у меня из семьи один и оставался. Другом моим единственным был, единственное, что из дома забрать смог. А этот его съел, представляете? – Дима тянется к кобуре на поясе на всякий случай и продолжает внимательно следить за руками Пашки, чтобы тот ничего не натворил. - Мегера его эта без денег выгнала, и он моего Ваську, Васеньку моего сожрал, гниль такая! Его жена выгнала, а Васька мой чем виноват ему был? А?! Дима слеповато щурится. В комнате полутьма, сюда почти не достаёт свет от окна. До него неожиданно доходит, что в руках у мужчины. - А Васька это кто? – спрашивает Игорь, подходя ещё на шаг ближе. - Кот мой был, хороший такой, - шмыгает носом мужчина. – Такой умный, точно человек. Всё умнее этой мрази подзаборной. В руках у Пашки обрубок от кошачьего хвоста. Дима каменеет на месте и забывает сделать вдох. - Слышь, а где сейчас Буднов? – Гром хмурит брови и заводит одну руку назад. Дима знает, что у него в заднем кармане наручники. - Где и положено. Под забором, - бухтит Пашка, переходя на шёпот. – Он моего Ваську съел, а тут око за око, тут на улице только так. Он друга моего съел, а я его. Всё честно, всё по закону. По какому именно закону Дима не знает. Дубин вообще не может вспомнить ни одного такого закона, а он все экзамены всегда только на «отлично» сдавал. Он как в тумане следит за тем, как Игорь надевает на Пашку наручники, как вызывает подкрепление, как они спускаются и приезжают криминалисты. Бело-красная лента по периметру здания из буро-красного кирпича смотрется удивительно естественно. Будто всегда здесь была. Будто эти кирпичи специально под эту ленту и подбирали. В себя Дубин приходит только в тот момент, когда Игорь надевает на него свою кепку и натягивает пониже. Садится рядом на капот машины и кладёт руку на коленку, сжимая. Вокруг народа полно, их коллеги суетятся и бегают туда-сюда. У Димы нет никаких сил подумать о том, как они выглядят со стороны. Он опускает голову ниже и прячет глаза за козырьком. - У него в руках был кошачий хвост. - Память о друге решил себе оставить, - кивает Игорь. Сжимает его коленку и спрашивает уже тише. – Ты порядок? - Нет. Дима говорит честно, потому что привык быть честным. И потому что Гром не осудит. Только крепче сожмёт его коленку и кивнёт. Такая у них работа, ко всему нужно быть готовыми. Дело закрыто, но никакой радости по этому поводу никто из них двоих не чувствует.*
Игорь был мрачнее тучи и, скрестив руки на груди, подпирал собой холодильник. Дима сидел за кухонным столом и внимательно смотрел на женщину перед ним. У неё волосы красивого тёмного цвета и красная помада размазана от разбитой верхней губы вверх по правой щеке. Помада глубокого винного цвета, которая совершенно не сочетается с наливающимся и опухающим синяком на щеке. Зато чудесно сочетается с бордовыми пятнами крови на некогда белой, но теперь больше застиранно-серой блузке. Из белого на ней только неестественная бледность лица и бинты на руке. - У вас есть бумага? Или я могу вам её дать, - сглатывая, говорит Дубин, уже доставая из рюкзака скетчбук. Женщина хлопает ресницами и тихо спрашивает. - Зачем? - Писать заявление, - спокойно отвечает Гром, но Дима видит, как тот настолько сильно сжимает руки в кулаки, что костяшки побелели. - Какое заявление? – всё ещё непонимающе спрашивает женщина и прижимает перемотанную руку к груди. - На вашего… сожителя, - Игорь буквально выплёвывает последнее слово. - Он мой муж, - почти обиженно дует губы женщина. – Я не буду писать на него заявление. Игорь вздыхает у холодильника так тяжело, что Дима точно знает, что майор уже не в первый раз сталкивается с таким случаем. Дубин тоже знает, что это частая практика, когда в семье предпочитают оставлять все проблемы внутри. Даже если эти проблемы требовали приезда скорой и полиции, которых вызвала сердобольная соседка. - Вы уверены, что не будете писать заявление? – со вздохом спрашивает Дима. Женщина уверено качает головой. Парень вздыхает и достаёт из рюкзака бумажку со своим номером телефона. Визитки, пусть и одной, как у Игоря, у него не было, но обычного стикера хватало, чтобы написать на нём контактные данные. – Это мой номер. Позвоните мне. Мы с напарником вам поможем. Это хотя бы что-то. Если люди не хотели получать помощь полиции, то Дима мог предложить свою личную помощь. И Игоря, естественно, потому что они двое всегда шли в комплекте. И оба не могли пройти мимо людей, которые нуждались в помощи. Женщина смотрит на стикер, а потом двигает его назад к Диме и качает головой. - Не поможете. А поможете и будет ещё хуже. Не нужно. Всё в порядке, он мой муж. - Он отрубил вам три пальца кухонным ножом, - холодно констатирует Игорь. - Он мой муж, - переводя взгляд на Грома, говорит женщина и прижимает перебинтованную руку к груди. Майор кивает и одним шагом преодолевает расстояние от холодильника до обеденного стола. Придвигает стикер назад к ней и кивает. - Не будете писать, так не будите. А номер оставьте. Просто так. Можете даже выкинуть. И разворачивается на пятках, выходя из комнаты, а потом и из квартиры. Дима находит его у входной двери подъезда, курящего. Судя по интенсивности затяжек – уже не первую. Дубин становится рядом, облокачиваясь о его плечо своим. Взгляд ни за что не цепляется, так что он смотрит наверх, но и там ничего. Звёзд в большом городе никогда не видно. - Всё видел, а к такому не привыкну, - затягиваясь, говорит Гром. – Когда человек ходит, говорит, а глаза мёртвые. Дима согласно кивает. Глаза у женщины, и правда, были мёртвые. Пустые. С покрасневшими лопнувшими капиллярами, отсвечивающими в холодном свете энергосберегающей лампочки голубым и абсолютно неживые, не выражающие ничего кроме смирения. Глаза человека, который больше ни во что не верит. Пользуясь темнотой двора, Дубин перехватывает холодную ладонь мужчины и сжимает её. - Может быть, она ещё позвонит, - мягко шепчет он, на что Игорь только пожимает плечами. Дима держится за эту надежду и жмётся к горячему боку Грома, ища успокоения своих роящихся в голове мыслей и опасений. У них нет ничего кроме надежды. В квартире на пару этажей выше нет даже её.*
- Хэй, Дубин, тебя там Зайцева в старый архив зовёт! - А, да, конечно, спасибо, - Дима улыбается благодарно и подскакивает с места, быстрым шагом направляясь в сторону старого архива. После взрыва в здании все ещё оставались аварийные помещения и даже целые коридоры. Старый архив находился в самом конце одного из таких коридоров, который уже дышал на ладан и обещал обвалиться если не завтра, то послезавтра точно. Поэтому было решение как можно скорее перетащить всё оттуда и закрыть эти помещения, чтобы никто не пострадал, и уже тогда нормально проводить ремонтные работы. Дима думал, что они сегодня всё оттуда перетаскали, но если Ксюша его туда звала, значит, они могли что-то оставить. На весь коридор работает ровно одна лампочка, у которой чудом взрыв не задел провода, но её вполне хватает, чтобы увидеть чернеющую пустотой железную дверь архива. Дима осторожно заглядывает внутрь и неуверенно зовёт девушку. - Ксюш?.. Его резко толкают в спину, хлопает железо и комната погружается в темноту. Глухо слышаться из-за закрытой двери голоса и смех людей. - Эй, что вы делаете? Откройте! Дима встаёт и на ощупь находит дверь. Стучит по ней пару раз кулаком, но в ответ ему достаётся только улюлюканье. - Откройте! - Неа, товарищ стажёр, ваше место в архиве, - смеются ему в ответ. – Там темно, как раз можешь рассмотреть всё, что сможешь потом сдать столичным следакам! - Изучи там какие-нибудь секретные документы! – поддакивает второй голос. - Эй, это не смешно, выпустите меня немедленно! – Дима чувствует, что звучит почти истерично, но ничего не может с собой поделать. Голоса за дверью гогочут и постепенно удаляются, и Дубин с ужасом понимает, что его здесь оставили одного. Он ещё несколько раз стучит кулаком в дверь, наваливается на неё плечом, но железо не поддаётся. Резко перестаёт хватать воздуха. Дима делает несколько коротких задыхающихся вдохов и истерично рыщет по карманам. Телефон он оставил на столе, потому что думал, что его помощь Ксюше нужна срочно. Попробовал несколько раз закричать и позвать на помощь, хотя понимал, что это бесполезно. Дверь железная и толстая, коридор аварийный и никто в него не ходит. Не докричится. Его не услышат. Медленно сползая на пол и прижимаясь лбом к холодному металлу, Дима сделал глубокий вдох. Потом выдох. И ещё раз вдох. Нужно было думать. Это получалось с трудом, но Дима старался. Кричать смысла нет, позвонить он не может. Дверь с петель не снять. Оставалось два варианта – либо шутники поймут, что шутка затянулась и освободят его. Либо ждать, пока его кто-то потеряет и пойдёт искать. Потерять его мог только Игорь, который убежал на опрос свидетелей меньше часа назад. Свидетелей было шесть человек, все в разных точках города. Был очень большой шанс, что после опроса Игорь поспешит не домой, а назад в участок, потому что его нездоровый трудоголизм никто не отменял. Майор увидит, что Димины вещи на его месте есть, а самого Димы нет и точно будет его искать. Но когда Гром окажется снова в участке? Через несколько часов? А если он придёт ночью и никого уже не будет в участке, то как он узнает, что Дима заперли именно в старом архиве? Как скоро он сможет найти Диму: пара часов или сутки? Дубин помотал головой и сделал ещё один глубокий вдох. Паника все ещё сжимала рёбра. Он сел на пол, не жалея чистые штаны, и обхватил руками колени, уткнувшись в них лбом. В помещении было холодно. И сыро. И так темно, что до разноцветных пятен перед глазами. Дима был счастливчиком и, в отличие от своей сестры, даже в детстве не боялся темноты. Всегда смело гасил свет в комнате перед сном и не боялся. Если немного лукавить, то под подушкой у него был фонарик, заботливо положенный туда его мамой, но он им никогда не пользовался. Честное слово, это было просто на всякий случай. Где-то посыпалась штукатурка с потолка. Заскрипела балка. Дима крепче вжался лбом в колени. Его не забудут. Его будут искать. Игорь его найдёт. Когда-нибудь, рано или поздно. А пока у него было целая вечность на ожидание. Скрип балки. Шорох осыпавшийся штукатурки. Абсолютно не понятно, в какой момент веки открыты, а когда закрыты, потому что разницы нет. Скрип. Цветные круги перед глазами. Темно. Только собственное дыхание и снова шорох штукатурки. Пожалуйста, потолок, ты столько терпел, потерпи ещё немного. Меня скоро найдут. Меня обязательно найдут. За мной придут. Совсем скоро. Придут. Скрип. Шорох. Темнота. Темнота. Темнота. Темнота. Скрип двери. Дима не успевает поменять положение и падает на спину, когда дверь, на которую он опирался, открывается. Затылок больно ударяется о пыльный пол, а свет внезапно яркой лампочки в коридоре режет по глазам. Губы такие сухие, но Дима улыбается, чувствуя, как они трескаются, и выдыхает одно единственное имя. - Игорь. Гром смотрит внимательно, присаживается рядом с ним и поднимает его с холодного пола. Отряхивает от пыли, пока Дима чувствует, что у него зуб на зуб от холода не попадает. И губы потрескались. Или он их искусал. Сейчас это не важно, сейчас важно только то, что Игорь пришёл. - Ты пришёл, - выдыхает Дима, когда Игорь, наконец, прекращает его отряхивать и поднимает на него взгляд. Гром только кивает. - Я пришёл, - а потом сгребает Диму в объятия и утыкается в его пыльные холодные волосы носом. – Я всегда приду. Всегда. Дубин кивает ему и верит, потому что это же Гром. А если майор что-то обещает, то всегда выполняет. На следующий день у шутников поголовно выговор от Прокопенко и пара сломанных носов от Игоря. У Игоря тоже выговор, но большая часть участка поддерживает, что шутка и правда получилась очень глупая и абсолютно не смешная. У Димы теперь под подушкой фонарик на всякий случай и тихо сопящий Гром под боком. Тоже на всякий случай. Никогда не знаешь, что окажется более эффективным против борьбы с темнотой.*
Дима тихо закрывает дверь и заходит в квартиру. Разувается, стаскивает кроссовки, надавливая на пятку носком. Портит обувь, зато быстро и позволяет не наклоняться. Наклониться сейчас для Дубина означает упасть и уснуть прямо здесь, в коридоре, не дойдя буквально каких-то пару метров до кровати. До кровати, где его ждёт Игорь. Так забив на кроссовки, Дубин скидывает рюкзак в коридоре и раздевается на ходу. Гром спит, уткнувшись носом в подушку. Дима как можно тише скидывает оставшуюся одежду и не найдя в себе силы и желание надеть пижаму – осторожно лезет в кровать в одних трусах. Сейчас ему абсолютно плевать. У них был тяжелый день, отвратительная неделя и ужасный месяц. Они могли спать по три часа на двоих в разное время и где придётся. О том, чтобы спать вместе даже не думали. Надо было закрыть дело, надо было опрашивать свидетелей, выбивать информацию, искать преступников, не терять силы в тот момент, когда оказывалось, что они снова опоздали. Они заслужили сон. Может быть, даже небольшую кому часов на восемнадцать. Дима осторожно прижимается к Грому и закрывает глаза, наслаждаясь теплом родного тела. Так давно он его не ощущал. Игорь был настолько на взводе и одновременно вымотан, что Дубин выгнал его и остался дописывать все бумаги сам. Майор спал иногда за весь день буквально минут пятнадцать и глушил сонливость кофе и железной упёртостью. Так что ничего удивительного, что тёмные круги под его глазами стали сливаться по глубине цвета с тёмным небом северной столицы. Но сейчас он тихо сопит, и Дима спокойно закрывает глаза, зная, что у них есть два свободных дня на всё, что они не могли получить за этот месяц. Просыпается он неожиданно и тяжело. Пытается вынырнуть из сна, но получается у него это с трудом. Ему жарко и на грудь что-то давит с такой силой, что начинает не хватать воздуха. Дима делает глубокий вдох и тихо спрашивает севшим голосом: - Игорь, ты меня задушишь. - Прости. Также сипло отвечает Гром и ослабляет хватку, но все ещё не отпускает. Дима осторожно гладит его по руке. - Ты чего? Кошмары? Игорь трётся лбом о его лопатки и вжимает в себя ещё крепче, хотя казалось, что ближе уже некуда. - Нет, наоборот, - осторожным поцелуем в лопатку. – Я проснулся, а ты рядом лежишь. Я подумал, это сон. Решил, что если обниму покрепче, то ты никуда не исчезнешь. Дубин только посмеивается тихо и изворачивается, чтобы оставить поцелуй на колючем подбородке. - Я не сон, Игорь. И я никуда не денусь. - Хорошо, никуда не девайся, - усмехается Гром, а потом снова сжимает объятия и шепчет уже на грани слышимости. – Останься со мной. - Я с тобой, - кивает Дима. Парень осторожно гладит обнимающую его руку и сам прижимается к Игорю. Окно открыто и в комнате прохладно, но для комка переплетённых тел на кровати это не важно. Они греют друг друга, они защищают друг друга. И пока они есть друг у друга, их не тронет ни осенний холод, ни мир за границами их продуваемой всеми ветрами квартиры. Кошмары это просто кошмары. Они найдут способ с ними бороться, в конце концов, фонарик все ещё лежит под подушкой, и они крепко держат друг друга.