Очищение любовью

Хочется нежности. Любви, чистоты и нежности. Гамлет приникает к обнимающему его Горацио, понимая, что так может быть только с ним одним. Нежность и любовь; чистая и возвышенная страсть, а не грязная низменная похоть. Не так, как с другими. Не так. — Маленький мой, ну что ты… — Горацио мягко целует Гамлета в губы. Гладит по щеке, зачёсывает волосы со лба. — Маленький, — повторяет датский принц и, ранено улыбнувшись, трётся щекой о руку Горацио. Он точно не маленький — несмотря на то, что Горацио, типичный представитель весёлого племени «вечных студентов», старше его на несколько лет. И всё же слышать это слово из уст друга приятно. Горацио тихо покрывает поцелуями его лицо, скользит рукой на плечо… — Да… так хорошо… — произносит Гамлет и тихо жмурится. — Хочу, чтоб тебе хорошо было. Не больно, — Горацио спускается поцелуями на подбородок Гамлета, шею. Нащупывает его пальцы, переплетает со своими. — Да. Не хочу, чтоб больно было. Не с тобой. Не так. Горацио смотрит Гамлету в лицо, заглядывает в глаза. Осторожно берётся за шнурки рубашки. — Позволишь?.. Занежить тебя… — Позволю, — Гамлет накрывает руку Горацио своей. — Только ты, мой Горацио… здесь… — он на миг прикладывает ладонь друга к своей грудной клетке. Горацио прижимается губами к солнечному сплетению, поднимается выше. Распутывает шнурок, обнажает кожу, целует. — И ты… в моём сердце… любимый… только ты… — Да… — Гамлет улыбается непривычно светло. Запускает пальцы в волосы Горацио, вздыхает от удовольствия. Горацио щекочет ответной улыбкой его кожу, мягко скользит по ключице, полизывает — и Гамлет касается сухими губами его виска. — Ты будто смываешь… своими поцелуями… всех остальных… — Смою, всех смою… мой принц… хороший, чистый… — Горацио целует шею Гамлета, гладит лицо, касается губами век, ресниц. Осторожно стягивает с друга рубашку, словно боясь повредить кожу. — Смоешь. Смой, — Гамлет раскидывается на постели — обнажённый, непривычно хрупкий и беззащитный — и гладит Горацио по щеке. — Смою, любимый мой. Иди сюда, — Горацио накрывает губы Гамлета своими, целует долго и сладко. Скользит ладонью по груди, задевая соски. — Смой… ласковый… — Гамлет сладко и прерывисто вздыхает, приподняв грудную клетку, снова зарывается пальцами в волосы Горацио, массирует загривок. И — раскидывает шире ноги. — Тебя всего занежить хочется, — Горацио ложится сверху, гладит бёдра, бока Гамлета, покрывает поцелуями шею и плечи. — Счастье моё… — Счастье, — Гамлет улыбается — растроганно, несмело. — И ты — моё… делай… делай со мной что хочешь… — Хочу только чтоб тебе хорошо было… — Горацио спускается поцелуями ниже, ласкает губами соски, легонько прикусывает, тут же лижет. Оглаживает тёплую кожу. — А я — чтоб тебе… — Гамлет проводит ладонями по плечам и спине Горацио, гладкой горячей коже. Чувствует, как поджимаются от ласки соски, тихонько стонет сквозь зубы. — Мне хорошо… с тобой — очень… — Горацио спускается поцелуями на рёбра, на живот друга, полизывает стройные бёдра. — И мне… с тобой… как ни с кем… — у Гамлета горьковато вздрагивают губы при мысли о том, что был со многими. — Люблю тебя, — шепчет Горацио. — Всегда любил… — он мягко и горячо вылизывает бёдра Гамлета, перебирается на внутренние стороны, вызывая новый стон. Легко прикусывает под коленкой. — Всегда… и я тебя… — Гамлет приподнимает ноги, раскрываясь сильнее, от поцелуев Горацио кожу покалывает и по телу, словно распространяясь вместе с кровью, растекаются волны тепла. От осознания собственного бесстыдства вспыхивают щеки — почему, ведь не вспыхивали раньше?.. И всё же только сейчас, только с Горацио всё кажется настоящим. Чистым. Горацио подкладывает ладони под его ягодицы, слегка сжимает, процеловывает дорожку к паху, трётся щекой о жестковатые волосы. Жар становится сильнее, разгорается, скапливается там, где касаются губы. Гамлет прикусывает губу, глуша новый стон, и смутно удивляется сам себе, тому, что похоть может не быть грязной. Может быть — любовью. — Да… — тихо срывается с его губ, и он кладёт руку на темноволосую голову Горацио. Не направляя, но — поощряя. Горацио что-то согласно урчит, начинает вылизывать член, сладко вздрогнувший под языком, не думая о том, что совсем недавно его Гамлета ласкали другие губы и другие руки, и скоро, вероятно, будут ласкать вновь. Он знает об этом, но сейчас хочется только самому зацеловать, занежить, сделать так, чтобы Гамлет забылся от страсти, стереть следы других даже не с тела — с души. Хотя бы ненадолго. Горацио проводит руками по худым бёдрам, с готовностью подавшимся вверх, к его губам, и шепчет что-то ласковое. С губ Гамлета всё же срывается сладострастный вскрик, пальцы сминают простыню — так же, как сминали её и в те ночи, когда с ним был не Горацио, и в те, когда не только Горацио… и — в те, когда он оставался один, и раскидывался обнажённым на девственной, снежной белизне льна, давая холодным простыням, в которые никогда не позволял слугам подкладывать горячие кирпичи, остудить пылающую кожу. Грех сластолюбия — передался ли он ему от матери? Возможно; и всё же его падение никогда не было столь гнусным, как её… Но сейчас нет падения. Сейчас — страсть, что возвышает, дарит крылья, помогает не упасть, а воспарить… вдвоём. И он стонет в голос, когда горячие губы и язык Горацио касаются сокровенной плоти, и этот стон — стон очищения. Горацио слышит стон принца, искренний, наполненный страстью и близостью, той близостью, которая всегда была только между ними двумя, которую никто не мог разрушить, не мог поколебать. Горацио знает, что друга обуревают множество демонов, и зубы некоторых из них особенно остры, и сильны челюсти. Но когда Гамлет с ним, в морды этим демонам летят горящие факелы, и те, шипя, отползают от огня. Потому что огонь — не адский, а земной. Земных чувств, достигающих неба. Горацио накрывает ртом плоть Гамлета, ласкает, играет на ней, рукой накрывает вцепившуюся в простыню руку, ловит дрожь, желание, стремление, очищение. Бёдра содрогаются, расходятся шире, предлагая своё естество. Гамлет стонет снова, ему будто становится свободнее дышать — несмотря на жар страсти, теснящий грудь. Порой кажется, что на него начинают давить стены и потолок, и тогда хочется открытого неба, свежего воздуха и солёного морского ветра, ласкающего лицо, — но с Горацио так не бывает никогда. С ним хорошо и под открытым небом, и в дворцовой спальне, и в маленькой двухместной спаленке Виттенбергского университета, и в любом придорожном трактире. Пламя страсти опаляет и очищает, и полнит не только чресла огнём, но и сердце — любовью; и Гамлет, приподнимая бёдра выше, навстречу горячим губам и искренне-распутному языку друга, выпускает скомканную простыню, переплетает пальцы с пальцами Горацио. — Чисто… — хрипло выговаривает датский принц. — С тобой… всегда… чисто… Горацио поднимает голову, ненадолго выпуская Гамлета — сказать следующие слова оказывается важнее, чем продолжить ласку. — Потому что для меня ты всегда чистый… любимый… — и снова губы прикасаются к плоти, играют, нежат, поглощают, заставляют ёрзать на простынях, ладонь находит колено, накрывает, побуждая раскрыться больше. Солоновато-пряный вкус, и жар, и сбивчивый стон. Гамлет зарывается пальцами в кучерявые волосы Горацио, дрожит гибким, отзывчивым телом. Сейчас нет ни чужих рук, ни воспоминаний о них. Только они двое, будто без прошлого, с единственным настоящим, единственные друг у друга. Горацио забирает всё глубже, и Гамлет плавно подаётся бёдрами ему навстречу, во влажный жар рта. О многих он может сказать, что позволял им играть на своей кожаной флейте, но многие ли из них могут похвастаться, что им позволено играть на струнах его души? Горацио позволено — но он никогда не порвёт ни одну струну, которой касается. Под его прикосновениями они только поют чище и нежнее. — Чистый… только для тебя… и я… люблю… — рвано выдыхает Гамлет — и снова стонет, когда язык Горацио касается головки члена. Горацио отзывается невнятным стоном, но они давно понимают друг друга без слов. Сейчас Гамлет как поток воды в его руках, струится, переливаясь, переговариваясь стонами, вздохами, отрывистыми всплесками слов. Он так любит море, стоять на обрыве, пропитываясь солью ветра, подступающими сумерками или едва наметившим свои краски рассветом, но самому Горацио больше напоминает реку — неудержимую, полноводную, то стремительную, то затихающе-дремотную в широких местах русла, сердитую или нежную, отчаянную или доверчиво прильнувшую волной к стопам. Неизменно родную, необходимую. И сейчас Горацио приник к своей реке, пьёт большими жадными глотками, заставляя метаться на простынях, закусывать губы и шептать его имя. Гамлета качают волны — волны страсти, волны любви, сладкие и солёные одновременно. Горацио ласкает его ртом, гладит бёдра и ягодицы, волны накатывают и отступают, заставляя принца всхлипывать всякий раз, как он взлетает на гребень. Вода смывает поцелуи тех, о ком не хочется вспоминать, — но ещё лучше их смывают поцелуи того, кого любишь. Того, кто любит тебя — искренне и преданно. Гамлет перебирает короткие волосы Горацио — чёрные, курчавые, жестковатые. Вцепляется другой рукой то в плечо друга, то в смятую простыню. Снова накатывает волна, снова короткий стон… да, мой друг, да… — Горацио… — на этот раз имя звучит чуть более требовательно, и Горацио приподнимает голову. — Ты хочешь… чтобы я… так?.. Или хочешь… взять?.. — Хочу взять… — выдыхает Горацио, ещё раз проводит ладонями по вздрогнувшим бёдрам, подтягивается, укрывая Гамлета собой, мягко, но ощутимо вжимая в постель. Смотрит в лицо, встречает взгляд, отзывается на него поцелуем. — Хочу тебя, всего… — губы скользят по подбородку, вызывают стон, собирают его лёгкими, горячими касаниями. Руки ныряют под ягодицы Гамлета, притягивают ближе, им обоим хочется вжаться друг в друга, пока не начнёшь дрожать. Язык облизывает пальцы, снова и снова, они проникают в тёплую тесноту, отзывчивую, жаждущую. Гамлет ёрзает и стонет опять, сбивчивой рукой склоняет кудрявую голову Горацио к себе, ласкает. Упругие мышцы подаются, впускают, хотят сжаться на большем. — Да, мой принц?.. Да?.. — Да… — Гамлет отзывается эхом, улыбается Горацио, обхватывает ладонями его лицо, ещё раз крепко целует в губы — словно в подтверждение своих слов. Снова гладит по плечам, по спине, с наслаждением вздыхает под весом тяжёлого тела. Задний проход пульсирует на пальцах Горацио, и как же хочется… поскорее… хочется… Единственный человек, страсть к которому не оскверняет, а очищает… — Единственный, — шепчет принц вслух. — Единственный… только ты… давай, возьми… Горацио — не единственный, кому он позволял взять своё тело, но Гамлет надеется, что друг его понимает. Горацио тонет в тёмных глазах Гамлета, теперь в них искрится страсть — и нежность, беззащитность. Кивает, подхватывает принца под колени, плавно толкается внутрь, погружается в свою реку. Гамлет стонет, обвивает его руками, льнёт щекой к плечу. Жаркий, податливый и одновременно почти невинный. Горацио не знает другого человека, в котором бы это сочеталось. Пара пробных толчков, несколько поцелуев, и вот они сливаются на простынях, смуглая спина Горацио, белые руки и колени принца. Отрывистый ласковый шёпот, немного бессвязный, но искренний. И дыхание одно на двоих. Когда Горацио входит в его тело, Гамлету приходится на миг прикусить губу — несмотря на подготовку, мышцы заднего прохода отдают болью, растягиваясь вокруг плоти друга. Но эта боль всё равно сладка, и мука, что слышится в сорвавшемся стоне, — мука любви, и их тела вплавляются одно в другое, как драгоценный камень — в идеально подогнанную под него золотую оправу. Они созданы друг для друга, даже если временами в ножнах оказываются другие мечи. Гамлет закидывает ноги на спину Горацио, раскрываясь сильнее. Обхватывает друга руками, гладит широкие плечи, наслаждаясь ощущением твёрдых мускулов — скорее воина, чем книжника, — перекатывающихся под шелковисто-гладкой кожей. Ловит губами губы, шепчет нежности в ответ… И — только с Горацио — чувствует себя чистым. Горацио двигается, погружаясь в свою реку снова и снова, омывая тело и душу, плеская в лицо прозрачной водой, искрящейся на солнце. Так ощущаются поцелуи, которыми награждает его Гамлет, ласки, исступлённые вздохи — плеск воды, шум потока, водовороты и пороги, когда становится особенно сладостно. Они оба становятся чище, светлее от этой близости, ныряют в тесноту объятий, горячие источники, что оставляют на коже губы. — Люблю тебя, — шепчет Горацио. — Только тебя… всё равно люблю… — Люби, — выдыхает Гамлет; в его голосе слышится исступление, и оно же вспыхивает во взгляде, заставляет тёмные от страсти глаза потемнеть ещё больше. — Люби, пожалуйста, люби… не могу без тебя, не смогу, не захочу… только не без тебя… Можно ли выжить без любви того, чья любовь — единственная — очищает и возвышает, а не заставляет чувствовать себя грязным, порочным и низким? Гамлет не знает — и не хочет знать. Человек, мучимый жаждой, напьётся и мутной воды, но всё равно будет томиться по чистой. — Люби… — повторяет принц и сам подаётся с мучительно-сладким стоном навстречу новому толчку. — Буду любить… что бы ни было… родной… — шепчет Горацио, начинает покрывать лицо Гамлета лёгкими горячими поцелуями, сгребает в объятия, будто баюкает, смывая всю боль или по крайней мере пробуя смыть, заставляя забыть о ней здесь и сейчас, двигаясь то более плавно, то чаще, ловя дыхание, смешивая со своим, касаясь губами ресниц. — Я хочу, чтобы ты был счастлив… и знал, что у тебя есть дом… со мной… — Да… ты — мой дом, только ты… не холодный эльсинорский дворец… — жарко и прерывисто откликается Гамлет, льнёт к Горацио всем телом, гладит ладонями его лицо, плечи, руки до локтей. Ещё, ещё, ещё… Сладкие волны наслаждения покачивают, омывают и очищают тело, взгляд друга дарит любовь и успокоение истерзанной душе. Сейчас Гамлет и впрямь чувствует себя дома. Горацио смотрит в запрокинутое, жаждущее лицо, как смотрят на самое большое сокровище мира, которое требуется сберечь, оградить от разрушения, от грубых посягательств, от самоуничтожения. Прикасается губами к виску, молчит, точно читает в столь неподходящий момент молитву. Руки Гамлета вцепляются в его лопатки, но держать так крепко нет нужды — он останется сам. Всегда остаётся сам. — Поласкать тебя?.. Хочешь?.. — Да… да, хочу… хочу, — Гамлет отрывисто кивает, проводит языком по припухшим от поцелуев губам, смотрит на Горацио снизу вверх — доверяясь и жаждая. Гладит спину, ягодицы, издаёт довольный вздох, крепче вжимая в себя. — Поласкай… давай вместе… Горацио выдыхает что-то любящее, согласное и хрипловатое, полное страсти, начинает отрывисто ласкать Гамлета рукой, зарывается лицом в чуть пряно-солоноватую от пота шею. — Да… хочу вместе с тобой… всегда вместе… с тобой… быть… — С тобой… — полным страсти и искренности эхом вырывается у Гамлета, он несколько раз толкается в руку Горацио, одновременно насаживаясь на его член, и с мучительно-сладостным стоном выплёскивается, сжимая в себе, обхватывая руками и ногами, чувствуя, как прокатывается по позвоночнику горячая волна. — Только… с тобой… — Да… — отзывается Горацио, делает ещё несколько резких движений и тоже изливается в Гамлета, утыкается лицом в его плечо, целует. Только. Только с тобой. Вместе. Навсегда. Ведь так?..